Глава 2

О, да! Она была на месте. Выглядела также как и в нашу первую встречу. Изысканные, аристократичные черты лица; короткие, но опрятные русые волосы; пухлые, почти детские губки. Та же красиво расшитая вычурная рубашка и юбка. Лёгкий, кисловатый парфюм делал приятно органам обоняния.

– Мутсэра, я так счастлива, что имперец меня не обманул! Вы его видели. Он выглядел немного странно…

– Сахарно-сладко, – ухмыльнулся я.

– Что, простите? – озарила бретонка своей улыбкой закатный Пелагиад.

По всей видимости, она была далека от такого рода развлечений, ибо крутилась в совсем иных социальных кругах. Это было видно сразу.

– О, неважно, – решил я на корню замять эту тему.

Мне потребовалось несколько секунд для оценки обстановки. На засаду похоже не было. Местность достаточно хорошо просматривалась. В кустах не было легионеров или стражей. Хватка у меня тогда была что надо. Прекрасно чувствовал западню и окружающую атмосферу.

– Вы не обращались в органы правопорядка? – решился спросить, надеясь на искренность или какую-то «нехорошую» для меня реакцию.

– Что вы! Я, конечно, была несколько зла на вас, но потом подумала, что настоящий злоумышленник не озвучил бы своё имя! – простодушно вскрикнула она, несколько картавя как все бретонцы.

– А как вас-то звать?

– Морри Ормин, – немного поклонилась девушка.

Мне хотелось скорее избавиться от проклятого ожерелья. Очиститься перед ней. И даже, если это была хитро спланированная ловушка, а она была «живцом» мне было всё равно. Я достал из инвентаря то самое украшение, благодаря которому мы познакомились:

– Заберите, пожалуйста. Мне неимоверно стыдно за содеянное и ужасно неловко перед вами.

Потемневшее серебро с блеклыми рубинами и янтарём. Дорогущая вещь, видимо, доставшаяся по наследству. Словно в подтверждение этих мыслей она сказала:

– Оно досталось мне от покойной матери. Дорого как память, но не драгоценность. В смысле… его стоимость меня не заботит. За знакомство с вами я готова отдать его, – девчушка начала протягивать ожерелье в мою сторону. – Хотя ещё счастливее я бы стала, если вы распрощаетесь со своим ремеслом и начнёте зарабатывать на жизнь честно.

– Морри, поверьте, можете рассчитывать на мою взаимность и остатки благородства. Готов искупить свою вину и сделать всё, что вы пожелаете! – искренне предложил я.

– Тогда пойдёмте ужинать. За вами должок и следующий шаг, сэра.

– В городе есть непримечательная таверна «Полпути». Она будет для вас привычней, чем данмерские заведения. Да и сам городок мало чем отличается от тех, что у вас на родине.

– Это всё меня мало волнует. Наверное, придётся там заночевать. Время позднее.

Прогулочным шагом мы пошли в Пелагиад.

– А чем вы занимаетесь и откуда взялись в такой глуши? – спросил я.

– Я работаю в лавке своей подруги Эмузетт Браквес из Тель Аруна. Надо пополнить запасы эндемичных трав с Горького берега. Кстати, Эмузетт одинока, как и я, потому, в благодарность тому имперцу передала её контакты. Может у них что получится.

– Энде… что? – я даже не попытался скрыть своё невежество.

– Эндемичных, сэра. Трав, что произрастают лишь в этой местности.

– А, понял. Возможно, я смогу вам помочь в этом вопросе.

– Буду чрезмерно благодарна, хоть мне и доставляют радость маленькие экспедиции, направленные на их поиск.

Она так красиво говорила. Мне бы её красноречие. Благо, хоть писать научился. Мы уже были в городе и как раз подходили к дому Анасси. Местная хаджитка-наводчица знала что где достать и могла помочь даже в поиске эн…демиков. Мне неимоверно хотелось удержать здесь Морри и произвести хорошее впечатление, несмотря на гадкую оплошность.

– Простите, подождите меня у таверны. Сейчас вернусь. Заскочу к знакомой по вашему вопросу, как и обещал. У вас же есть перечень необходимого? – шаловливо подмигнул я.

– Ха, конечно. Так скоро? А вы, ловкач, Нелос. Впрочем, чему я удивляюсь, – девушка протянула мне список искомых растений.

– Я же обещал искупить свою вину, – мои губы сжались в сожалении.

Через несколько минут я стоял у очага хаджитки, рассказывая ей любовную историю. Без порочащих меня в воровском мире подробностей, разумеется. Каково же было удивление большой кошки, когда вместо просьбы о получении какого-нибудь дельца я заговорил о цветах.

– Ццветыы? – вопросительно промурлыкала Анасси.

– Да! Умоляю, наскреби хоть один букетик!

– Теббе повезло. Я очень люблю каннет. Мой новвый дрруг, чужестранец только сегодня приннёс. За 25 дрейков отдам.

– Беру. Не важно.

– Вллюбился? Поздраввляю.

– Ты сможешь помочь достать эти растения по списку?

Хаджитка взяла бумажку и, пробежавшись взглядом по перечню, промурлыкала:

– Анасси может всё, дрруг.

Я вышел из помещения с букетом золотого канета:

– Это вам.

Бретонка взяла душистый букет со словами неимоверной благодарности. Будто бы раньше ей никто не оказывал таких знаков внимания.

– В ближайшие дни у вас будут все необходимые растения. Не придётся обшаривать весь Горький берег в их поисках.

– Нелос, вы меня неимоверно обязываете…

– Ни в коем случае. Не забывайте, я ваш должник.

В каменной таверне было очень людно и душно. Конечно, было лукаво сказать, что она непримечательная. Как по мне одно из лучших и наиприятнейших вварденфелльских заведений. Уютно полыхали дровишки в камине, красивые ковры имперской работы укрывали стены, деревянные полы и балки были вытерты от пыли. По углам стояли декоративные горшки с заморскими растениями. Гастролирующий оркестр Жеремина Соули (довольно известный во всём Тамриэле) дополнительным составом играл здесь волшебные мелодии.

Как неоднократно бывавший в этом заведении, заказал более привычные для недского желудка блюда из свинины с картофельным гарниром под соусом и бутылочку сладкого шейна. Девушку довольно сильно расслабило. Чего скрывать от волнения я и сам окосел. Мы не обращали внимания на других посетителей. Нас заботили только МЫ и пробуждающаяся страсть внутри каждого.

Другой контент от автора: https://vk.com/lerasroteras

Глава 1

– Открой глаза… Открой глаза… Открой глаза, – шептал голос любимой из двемерофона.

Отключил. Несмотря на то, что Её нет уже почти три года, я всё ещё люблю и не могу забыть, что между нами было. Перед разлипшимися глазами снова загаженная комната покосившейся хибары, снятая нами ещё в конце 427 года. Я подошёл к зеркалу. Передо мной стоял уставший, но всё ещё достаточно крепкий молодой данмер тридцати лет. Были заметны морщинки возле красных глаз, означающие некогда весёлый характер, однако выделяющиеся впадины в области носогубного треугольника и приспущенные уголки губ говорили скорее об обратном. Но ещё больше они указывали на пережитые страдания. Лицо было небритым несколько дней, волосы не расчёсаны. Простая замызганная рубашка, бывшая когда-то белой и лицо пьющего мера.

Комната выглядела не лучше. Над потолком висел нерабочий паровой циркулятор воздуха. Из приоткрытого шкафа вываливались вещи. Женские вещи. Её вещи. На столе стоял ряд пустых бутылок. Остатки еды валялись повсюду. Наверное, воняло. Однако нос уже не чувствовал. Возле окна стоял портрет Морри. На улице ветер разносил хлопья пепла. Вдалеке бесновалась буря. На ковре эшлендской работы была разложена дорогая рубаха и штаны. Рядом лежали костяные поножи и сапоги. Странно, но гардероб не помялся. Кое-как пришлось приводить себя в порядок и одеваться. Пока одеваюсь, включаю на двемерофоне Шуфутино. Последние годы ничего кроме спокойных песен не слушаю. Умывшись и причесавшись, стало приятней на себя смотреть. Надел дорогие одеяния и вышел из хибары. Алкоголик в шелках и костяных сапогах. Смешно. Кроме позорной домашней рубахи это вся моя оставшаяся одежда.

Рядом с домиком стоял верный гуар Додик, на которого я заработал ещё во времена «гастролей». Кормлю его полусгнившими остатками, которые насобирал в комнате. Содержать зверушку стало практически нереально. Порой сам забываю поесть, перебиваюсь случайными заработками. Вот и сейчас иду в «Пункт Толстой Ноги» спросить: «Надо ли помочь потаскать тяжёлые ящики с контрабасом толстожопым мутсэрам? Или же убрать верхний этаж пункта после пьянки? А может надо спуститься в люк? Зачем? Разобрать на части хаджитскую шлюху, с которой вы вчера развлекались после приёмки груза, но переборщили. Дальше что? Под покровом темноты выброшу останки в море. Вынесет на берег? Вряд ли. Дреуги и рыбы-убийцы сделают своё дело, а что они не доедят, доедят грязекрабы». Меня не пугает тяжёлый физический труд. Пальцам уже не нужна та ловкость, какая требовалась раньше. Уму не нужна гибкость. Будет работа – хорошо, выживу. В конце концов, есть ещё маленький порт и жители, которым всегда требуется помощь. Хла Оуд. Дыра.

В этот раз у наглого контрабандиста оказалась подсобная работа для меня. Требовалось убрать верхний этаж помещения после очередной попойки с «последствиями». Закончив вялое оттирание блевотины и других жидкостей, решил отдохнуть, пока никого рядом нет. Уткнувшись в локти, попытался задремать. Чёртова депрессия вывела меня, опустошила, разъела изнутри. Я её раб. И Её. Отлично, даже в пещере снизу шум утих. Будто снова там кого-то убили, и придётся убирать. Впрочем, не важно. Ничего нового. Теперь можно посидеть в относительной тишине. Накатили воспоминания о Морри. О том, как мы встретились.

***

Это произошло вблизи Пелагиада в 427 году в начале месяца Огня очага. На Аскадианских островах по ночам начинали потихоньку топить похужлыми грибами. Наливались грозди комуники, периодически дождило. Растерянная бретонка стояла неподалёку от города, а я молодой бандит, босяк решил этим воспользоваться. Даже не пришлось ей угрожать. Не было ничего прекраснее, чем забалтывая стянуть ожерелье с её изящной шейки. Вещица стоила целое состояние, но почему-то это было вторично. Уже тогда между нами проскочила искра любви. На прощание я взял её за руку и поцеловал. Держа мягкую ручку, почувствовал бешеную энергетику, идущую от этой юной девушки, какие-то дикие флюиды. Тогда я не мог подумать, что Морри Ормин станет любовью всей моей жизни и впервые назвал своё настоящее имя. Безумный, сентиментальный порыв.

А кем был я? Вор-гастролёр, грабитель. Украл, выпил, ускорился, снял шлюху; отправился в другой город и всё по-новой. В сторожевых башнях бывал неоднократно, но закрыть меня не могли, хотя в Балморе с эбонитом приняли. Душный стражник, опер с каким-то непристойно рифмующимся именем. Даже в камеру с босмерами бросил, но не расколол. Отвлёкся от главного. Зачем вообще говорить обо мне? Отребье, скаттл не заслуживающий внимания.

Пока я горел изнутри от чувства вины, выпивая суджамму в набитой недами и мерами таверне, светлоликая святая Рилмс отыскала меня. Ускоренный н’вах-имперец, нещадно шмыгая носом, толкнул меня в бочину:

– Нелос Онмар?

– Чужестранец.

– Тебе послание.

Он протянул мне дорогую перчатку. Я её видел на Морри. Сумасшедший настаивал, что принёс кружевные трусики, но что взять с этих торчков… Хотя и сам бывал в таком состоянии, когда разживался дрейками. Моё сердце бешено заколотилось в груди. Появился шанс на искупление и разжигание костра любви. «Неужели она также жаждет встречи со мной? Слава предтечам!» Тогда я даже на секунду не задумывался, что это могла быть подстава со стороны местной стражи.

– Погоди немного, чужеземец, я передам ей записку.

Взяв у трактирщика писчие принадлежности, написал ей о своих чувствах и попросил увидеться на месте нашей прежней встречи за три часа до полуночи. Естественно, продать ожерелье барыге у меня не поднялись руки. Хотя бы в этом я был чист. Как минимум ущерб будет компенсирован. Дав н’ваху на мацт со скрибятиной я начал готовиться к долгожданному свиданию.

Другие произведения и контент от автора:

https://vk.com/lerasroteras

Прошлой осенью меня посетила муза, со мной иногда такое бывает, и я написал эту повесть за один вечер. Многие мои знакомые его положительно оценили. Потом она благополучно осталась валяться в глубинах памяти ноутбука. И так бы и валялась, если бы я на днях не решил перечитать "Голову профессора Дуэля" - я сразу вспомнил о своём творении и перечитал его, остался доволен. Настолько, что решил поделиться ею с вами, пикабушники. Присаживайтесь поудобнее, рассказ начинается.

Белые стены и потолок. Мерное попискивание где-то слева, отмеряющее мой пульс...
Скука. Вот что испытываешь, когда твоё тело и твой разум начинают жить порознь. Когда твой разум перестаёт контролировать тело, трудно называть его своим, оно превращается в груз, бесполезный и обмякший кусок мяса. Единственное, в чём до сих пор проявляется жизнь это твои глаза. Глаза жадно наблюдающие за любым объектом в поле зрения, глаза в которых горит пожар жизни. Однако, этот пожар уже догорал, его тушила глубокая грусть, сожаление и смирение. Многие называют это мудростью.
К кровати у ног прикреплена папка - история болезни. Я знал её наизусть. Я... неважно как меня зовут, завтра мне будет 27 лет. Диагноз... диагноз вам знать тоже ни к чему. Это важно лишь для врачей. Последняя запись в истории говорила, что завтра у меня запланирована эвтаназия. Я не пугался этого, я сам решил и попросил об этом... Да, я попросил лишить меня жизни в день своего рождения. Перед тем как осудить меня или пожалеть, подумайте, а что бы вы сделали на моём месте? Боялись бы смерти? Горечи родственников? Бред! Единственно верное решение это уйти, уйти никого не потревожив. Поступок достойный всей жизни.
Близился вечер. Скоро ужин. Я уже забыл вкус еды: кормили меня внутривенно. Просто подключают систему с питательным раствором и всё. А вот и медсестра с капельницей. Обожаю, когда она ставит мне капельницу: когда она наклоняется, халатик с глубоким вырезом представляет взору красивое бельё с восхитительной грудью...
Пока капала капельница я закрыл глаза и уснул. Сон без снов. Сны я уже давно перестал видеть. Завтра будет то же самое, но уже навсегда. Однако, какое-то тревожное чувство разбудило меня. Сон?!
За окном было уже темно, спать не хотелось.

Бессонная ночь - время фантазий и поиска ответов на вопросы: а что если? почему?, - и так далее. Вспомнилась жизнь до болезни. Чистая, непорочная, наивная и беззаботная. Она запомнилась мне такая, потому что я тогда был ещё ребёнком. Юность - пора беззаботности. Если сравнивать жизнь человека с небом, то юность это голубое небо с лёгкими перистыми облаками. Диагноз! Гром среди ясного неба. Затем небо резко потемнело, и начался ливень. Своё совершеннолетие, я встретил в больничной палате. Я заболел ребёнком, а выписался зрелым человеком.
Болезнь заставила меня нести зонт, от ливня, который лил только на меня нескончаемым потоком. Первое время после выписки у меня было лишь одно желание, чтобы это невидимое клеймо видели все, и каждый меня жалел. Как глуп я был! Как мне стыдно сейчас за это!

Тёмное ночное небо. Тучи закрывают звёзды и проливают нескончаемый поток воды на землю. Вспышка света. Передо мной виднеется тёмный силуэт какого-то готического собора. Мгновенный раскат грома оглушает меня.
Перспектива войти в "храм Божий" меня отталкивала, моё нутро не переносило этого лицемерия в виде контраста между призывами служителей к аскетичной жизни и их богатой не только в духовном плане жизни. Но выбора не было. нужно было укрыться от бури.
Я подошёл к массивным, обитым железом, дверям. Из-за дверей доносилось песнопение. Несколько секунд я ещё помедлил и постучал. Послышалось неторопливое шарканье ног, эхом отдающееся под сводами собора. Дверь мне открыл старик в рясе с густой длинной и седой бородой. На его седом лице был немой вопрос.
- Я ищу крова от ненастной погоды.
Также молча он отошёл в сторону, делая приглашающий жест. Я зашёл. У алтаря несколько монахов проводили отпевание. Гроб был открыт, и кажется в нём никого не было. Жестом старик указал мне идти за ним. Он провёл меня в свою келью. Это была скромная комната. Кровать, стул, стол, на столе керосиновая лампа, глиняный кувшин и стакан. Присев на край кровати и предложив мне сесть на стул, до этого немой старик вдруг произнёс:
- Ты знаешь, что сейчас происходит в главном зале?
Его старческий голос был приятным. Говорил он неспешно. Я был в некотором ступоре толи от его вопроса, толи от того, что он вдруг заговорил со мной. Он, будто заметив моё замешательство, продолжил:
- Там происходит отпевание, - это сообщение как будто вернуло мне дар речи.
- А кого отпевают? - спросил я.
- Тебя... - ответил старик, и опустил взгляд.
- Но я ведь живой! Это против ваших правил, я совершаю самоубийство!
- А считаешь ли ты себя живым? - старик глубоко вздохнул и посмотрел в сторону.
Воцарилась тишина. В этой тишине слышался писк отмерявший секунды и пульс. И тут сознание содрогнулось, словно опомнилось, как ребёнок, делающий украдкой, то что ему запрещают, замечает, что за ним следят. Это был сон...

За окном было всё также темно. С сожалением я вновь попытался попасть в эту келью монаха. Но сознание настолько возбудилось от уже давно забытого состояния, что не могло более повторить этот процесс.
Этот сон заставил вспомнить меня о матери. Она единственная в семье была верующая. Не передать заботы матери о ребёнке. Не передать желания матери отдать всю себя на благо своего ребёнка. Эта болезнь была таким же ударом и для неё...
- Задумывался ли ты о своей матери идя на этот шаг? - спросил меня старик.
- Да. Я решил, что так надо, я решил, что не хочу быть обузой. Я решил это давно.
- Похвальна твоя самостоятельность, но почему ты решил, что ты вправе такое решение принять?
- Потому что никто бы больше не смог решиться на это. Все они боятся. Боятся смерти.
- Не её боятся, а боятся незавершённых дел. Боятся не завершить свою жизнь. Не сказать того, что хотели.
- Мне это не грозит. Я ни сказать, ни сделать ничего не могу.
- Не думаю... - сказал старик с задумчивостью гроссмейстера, играющего против новичка и предостерегая его от ошибочного поспешного хода.
Надо сказать он поставил меня в тупик. Что я мог забыть? Чего я не сделал?
- Я усердно учился и работал... Я стремился быть таким как все, - начал было оправдываться я.
- Пустое, - ответил старик. На его испещрённом морщинами лице среди его густой бороды, как мне показалось, появилась ненадолго улыбка - Не это главное. То что ты назвал это навыки и деньги - в них нет смысла. Это не делает человека счастливым. Это делает человека обременённым. О душе своей ты же не заботился.
- Извините, но я не верующий... - сказал я, вставая со стула.
- Прошу не торопиться. Это не церковь, хоть мы и поклоняемся Богу.
- Почему же вас заботит моя душа?
- Потому что мы часть тебя. Мы это ты! Сможешь ли ты теперь убить себя. Убив себя ты убьёшь больше, чем тело, ты убьёшь целый мир, ты убьёшь своё Я.
- Постойте, вы хотите, чтобы я и дальше продолжал существовать? Но это не жизнь! Я не вижу смысла продлевать то, что неизбежно.
- Успокойся и подумай! Ты лишь бросаешься словами! - сверкнул глазами старик. Его лицо будто преобразилось и помолодело. Волосы перестали быть седыми, морщины сгладились. Такое знакомое лицо... Где я его мог видеть?

Светало. Сон как рукой сняло... Я разговаривал со своей душой? Бред! Но что-то всё же волновало настолько сильно, что писк перестал отмерять секунды, а побежал вперёд пытаясь догнать что-то неуловимое. То, что скрывалось годами, то что упустил из виду, что-то воздушное лёгкое.
В палату влетела перепуганная сестра. Меня осенило, я понял. Но как я могу что-то сделать? Я спешно начал глазами пытаться сказать что-то... Но она была так перепугана ритмом моего сердца, что не замечала моих знаков или списывала на плохое самочувствие. Через 5 минут в меня вливалась очередная порция жидкости, а через 10 минут подействовало успокоительное, и я снова очутился рядом со стариком.
- Дождь кончился. Ты можешь идти.
За окном кельи был солнечный день. Солнце освещало яркую зелень. Лёгкий ветер трепал кроны деревьев...
- Но мы же не договорили... - начал было я.
- Разве? По-моему ты всё прекрасно понял, -сказал старик и вышел из кельи.
Я последовал за ним. Вышел из собора. Жаркое солнце ласкало лицо. В полях работали люди.

Рядом с кроватью стоял врач. Ему объясняла что-то медсестра, которая поставила мне капельницу с успокоительным. Заметив, что я открыл глаза, врач обернулся ко мне. Я знаками попросил взять словарь (таким образом общался Нуаратье со своей внучкой Валентиной в своей книге "Граф Монте-Кристо"). Я ей всё объяснил. Она сказала, что сделает всё, что я попросил.

Капельница с раствором уже стояла у кровати. Я ждал.
Все ждали.
Она вошла и села около кровати. Наши взгляды встретились. Она всё поняла: она всегда меня понимала. Ей я доверял все свои самые сокровенные тайны, кроме одной. Я должен был сказать ей это. Но как?
Тишина затянулась, лишь мерный писк отмерял, нет не секунды, моё сердце колотилось внутри. Видимо почувствовав некоторую неловкость, она начала рассказ, о себе, о своей жизни. Её нежный голос дрожал, грудь взволнованно прерывисто вздымалась. На лице были слёзы. Она старалась смотреть в сторону.
Рассказ длился долгое время. Пару минут стояла тишина, затем я взглянул на сестру и моргнул два раза - условный сигнал к началу процедуры. Открыв клапан, яд начал вливаться в моё тело, как и еда, как и успокоительное: разницы не было - всё та же капельница. Нет, медлить больше нельзя. Собрав все свои силы, я попытался выдавить из себя фразу, но получился лишь бессвязный глухой стон.
Сил на повторную попытку уже не было: яд действовал быстро. Однако, что-то в её лице переменилось. Она наклонилась к моему уже бледному лицу и поцеловала в губы. Жизнь уже почти покинула меня, глаза закрылись. Последние мгновения... Шёпот на ухо:
- Я тоже тебя люблю.
Счастливая улыбка на мертвенно-бл