Дух Лёха
В полк пришло очередное молодое пополнение. Все солдатики вроде бы одинаковые: коротко стриженые, в новом, ещё болтающемся обмундировании и с волнением и чего греха таить страхом в глазах, в ожидании вливания в новый воинский коллектив. Но среди них выделялся один. Выделялся не внешностью-одет как все, не фигурой, среднего роста, худощавый. Звали его Лёха. Лёха Бес. Сокращённо от фамилии Бес…ев. Он выделялся каким-то снисходительным спокойствием и взрослостью, хотя лет было как всем. Молодёжь старалась кучковаться, он был с ними, но как-то в стороне. Вечер. Полк пришёл с занятий. Моментально разнеслась весть, что в казарме молодые. Ждут их всегда с радостью, ведь с этого момента меняется неписаный статус каждого солдата. Но сейчас я не о том. Старики сразу углядели это бОрзого молодого. Начали докапываться. Подколки, оскорбления. Лёха, почти на пол-головы ниже «деда», стоял молча и спокойно, что ещё сильнее заводило стариков. «Пробить фанеру», не удалось. Лёха нырнул под руку и метнулся по «взлётке» к туалету. Буквально через несколько секунд выскочил оттуда с черенком от лопаты. «Убью, суки»-орал Бес, вертя дрыном, как взлетающий вертолёт. Народ ломанулся по проходам к окнам. «Покрошу гадов»- тыкая как копьём сквозь прутья кроватей в своих обидчиков, блажил Лёха. «Эй, бешеный, брось палку»-в ответ орали обидчики: -«мы «тебя на вшивость проверяли». Когда все упокоились и проржались, вспоминая пережитое. Лёха рассказал, что сам он из Бийска, учился в Бийском речном училище, а порядки в нём и их общаге были такие, что армия по сравнению с ним-это вообще пионерский лагерь. Так началась служба Лёхи, неунывающего парня.
Учебка.
В армии, после учебки, в конце 1978-начале 1979 года я попал в одну из частей тогда ещё советского нечерноземья. Хлебнул, будучи "духом", по самое немогу. Били, к слову сказать, немного, а вот любые армейские действия заставляли оттачивать сутками и доводить до полного автоматизма.
Доходило до того, что "губу" или наряд вне очереди ( если не ночной) бойцы почитали за великое счастье. Дело молодое, мечтал я конечно тогда и о девках, и о вольной жизни после армии, но главное - особенно сильно мне хотелось что бы "дедушек" основательно "подрючили", хоть и понимал,что порядок заведен на веки вечные и никто их трогать не будет без причины. Так вот, месяце на 8-9 службы к нам в часть пожаловали гости.
Подпол и полкан. Первый как говорили с генштаба, а подпол - особист, взгляд его я до сих пор помню. Руководство части тогда переполошилось, лоску навели везде где можно. Через пару дней построение с утра и объявляют приказ по части - всех, кто служил больше года, без исключений, сформировать в отдельное соединение. И на усиленную программу подготовки.
Причем оба проверяющих реально лично следили за процессом - когда в бинокль, когда на газике сзади. Дедушки и особенно дембеля начали было халявить и возбухать - но прибывший особист быстро объяснил им, что наиболее "борзые" не просто пойдут на губу, а уедут домой последними и с испорченным личным делом.
Нас, молодняк, сильно меньше дрючить не стали, да и люлей прилетало нередко. Но чувство восторжествовавшей справедливости делало все эти испытания незаметными. Через месяц полкан отвалил в столицу, а вот подпол- особист остался и продолжал "наводить марафет". Свалил он ещё через полтора месяца. Дембеля в этот раз уехали домой с сильным опозданием, а дедушки были в удивительно спортивной форме:)
P.S. Я много наслышан от бывших "афганцев" о различных учениях в частях в последний предвоенный год, скорее всего это было как раз связано с надвигавшейся войной.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Пятая рота. Под солнцем южным... Комбат
17.1. Комбат
Так я узнал, что второй взвод связи это, собственно, не один взвод, а два. В одной палатке с нами квартировал второй БМП - батальонный медицинский пункт. Такой же взвод как наш, только из трех человек: командира взвода прапорщика Кравца, заместителя командира взвода старшего сержанта Каховского - того самого, который встал сегодня в строй последним - и механика водителя рядового Тихона. Общность сожития и быта связывала два взвода в один: у двух взводов были общие деды и духи. Однако, отсутствие взаимоподчиненности выгодно отделяло Каховского от дедов взвода связи: он подчинялся непосредственно Кравцу, наш Михайлов был его до лампады и если бы командир взвода связи решил бы показать Каховскому свою власть и силу, то немедленно и совершенно справедливо был бы послан ну хутор для поимки бабочек.
Старший сержант Каховский был еще невиданным мной типом солдата и деда. Небольшого роста, худоватый, с тонкими нервными пальцами пианиста-виртуоза он был изящен во всем: в ношении формы, в осанке, в манере говорить. Что-то в нем было такое, чего не было ни в ком из нас. Даже ума в нем, кажется, было больше. Отчего это?
Он был студентом.
Каховский загремел под знамена с третьего курса мединститута за какую-то не совсем красивую историю связанную то ли с милицией, то ли с КГБ Но и тут он ухитрился обмануть родное государство: как студент он призвался тридцатого июня, а как сержант должен был уволиться в мае. Таким образом, вместо полных двух лет ему надлежало служить всего только двадцать два месяца. Я восхитился такой предусмотрительностью Его тоже, кстати, звали Сашей. Кравцов, Полтава, Каховский - три Александра на такой маленький взвод. Это обстоятельство наводило на мысль о скудости фантазии на имена. А созвучие фамилий Кравцов и Кравец - о том, что мир тесен и что фамилий в нем мало.
Полк был построен для развода. На правом фланге стояла колонна офицеров и прапорщиков управления полка. Дальше - разведрота, рота связи, саперы и ремрота. За ремротой стоял огромный табун РМО - самое большое подразделение в полку. В РМО насчитывалось добрых полторы сотни человек: водители, повара, кладовщики, банщики и кочегары. В середине полкового построения стоял мой второй взвод связи На РМО оканчивались полковые службы и за ним стол второй батальон. Как и положено, на правом фланге батальона выстроилась лейб-гвардия: разведка, связь и взвод хозяйственного обеспечения. Потом колонны четвертой, пятой и шестой рот и на самом левом фланге, даже несколько особняком, каста неприкасаемых - писаря и комендантский взвод.
Полк стоял поротно, негромко переговариваясь между собой. В задних рядах докуривали. От клуба с барабанами и дудками наперевес строем и почти в ногу прошагал полковой оркестр во главе с маленьким дирижером-старшим лейтенантом. На плацу никого не было. Полк смотрел на штаб в ожидании выхода начальства. Оркестр встал напротив разведроты лицом к полку.
Наконец из штаба вышли два подполковника. Один очень высокий широкоплечий с соломенными жесткими волосами и огромным мясистым носом, да что там - носом? - здоровенным шнобелем на багровом похабном лице. Из ворота хэбэшки у него красовался десантный тельник. Другой почти на голову пониже, но тоже высокий и полный, даже толстый, с очень добрым лицом Деда Мороза на круглой улыбчивой физиономии. В вырезе хэбэ у него тоже просвечивал тельник, только морской, в черно-белую полоску. Это были начальник штаба полка Сафронов и заместитель командира полка по политической части Плехов. Дойдя примерно до середины плаца подполковники остановились и осмотрели строй. Оставшись довольным увиденным, Сафронов распахнул варежку и скомандовал:
- Полк!
'Господи! Ну и голос! Просто бычий рев', - мне никогда еще не доводилось слышать кафедральных протодиаконов, но этому подполу не стыдно и при патриарших богослужениях провозглашать что-нибудь торжественное, подходящее случаю. От этого голоса сам собой втягивался живот, надувалась грудь, уносились вдаль невоенные мысли и приходила знакомая каждому солдату готовность слушать и исполнять приказания старшего начальника.
- Равняйсь! Смирно! - рыкнул начальник штаба.
Восемьсот человек ни звуком, ни шевелением не выдавали своего присутствия на плацу. Наступила гробовая тишина, когда сотни людей в форме, внимая голосу старшего, становятся единым целым. Вот ради именно этого единения силы и воли в армии и существуют дисциплина и субординация. Если бы Сафронов приказал сейчас всем взять в руки лопаты и до ужина скопать на хрен те горы, что украшали собой пейзаж за нашими спинами, то полк без рассуждений повиновался бы ему.
- Равнение на сред-дину!
Дирижер всплеснул руками, оркестр дунул в трубы и колотнул по барабанам. Получился марш. Офицеры полка приложили ладони к виску, отдавая честь. Из дверей штаба вышел невысокого роста третий подполковник - командир полка Дружинин. Не видя командира, но угадав его появление спиной или просто ориентируясь по оркестру, Сафронов развернулся и высоко вскидывая длинные ноги в строевом шаге пошел встречать. Два подполковника остановили напротив друг друга, Дружинин тоже поднес ладонь к кепке.
- Товарищ подполковник! - рев сафроновской глотки ударял в фанерные стенки штаба и отлетал к затихшему строю, - Вверенный вам полк на утренний развод построен. Начальник штаба подполковник Сафронов.
Дружинин прошел мимо начальника штаба по направлению к шеренгам и колоннам. Сафронов сопровождал строевым и на это стоило посмотреть. Комполка не был маленьким, скорее среднего роста. Просто на фоне здоровенного выпускника Рязанского Высшего Военно-Десантного Командного училища он терялся как объект наблюдения. Пока Дружинин делал шаги, Сафронов перекрывал одним своим три командирских шага. Дружинин остановился. Сафронов успел сделать не более пяти шагов, но прошел половину плаца.
- Здравствуйте товарищи! - не отнимая ладони от виска поздоровался командир полка.
Прошло три секунды и...
- ЗДРАИА! ЖЕЛА! ТОВА! ПОЛКОВНИК!!! - грянули восемьсот глоток в едином воодушевлении.
- Вольно! Офицеры - на средину.
Офицеры строевым пошли от своих подразделений к командиру. Прапорщики выстроились в линию метрах в трех позади них. Меня кто-то несильно толкнул в плечо:
- Сделай два шага.
- Зачем? - не понял я.
- Ты - сержант. Сделай два шага из строя.
Я посмотрел по сторонам: и в самом деле - впереди каждой роты выстроились сержанты с красными лычками. Ну и я шагнул пару раз.
Развод - не парад, не долго длится. Дружинин сказал только, что разбор прошедшей операции с офицерами будет завтра и отпустил их с миром.
'Все занятия и работы - по распорядку дня и по плану работ'.
Офицеры вернулись на свои места, только напротив нашего батальона остался стоять высокий капитан.
- Комбат, - шепнули сзади.
- Полк! - снова заревел Сафронов, - Управление прямо, остальные напра-ВО!
- Второй батальон на месте, - спокойно уточнил комбат.
Я, было, дернулся выполнять команду начальника штаба, но заботливые руки сослуживцев вернули меня в прежнее положение.
- Шагом.... Марш! - рявкнул напоследок Сафронов и пошел в штаб.
Все, кроме второго батальона двинулись с плаца. Комбат выжидал, пока освободится пространство. Я в это время рассматривал его.
Высокий, выше меня, но не такой здоровый, как Сафронов, а поджарый, без лишнего жира и мяса. Такую стать хорошо иметь многоборцам. Из-под выгоревшей потрепанной кепки с овальной кокардой на лбу выбивались пепельного цвета волосы, остриженные 'в кружок' как у Иванушки-дурачка. Возможно, комбат и был бы похож из-за своей прически на придурка из русских народных сказок, если бы не пронзительный взгляд бледно-голубых глаз, который притягивал внимание. Комбат смотрел так, будто видит тебя насквозь. В такие глаза трудно врать. Вот только привычка плотно поджимать губы и немного приплюснутая челюсть в сочетании с этим холодным взглядом придавала комбату схожесть с лягушкой. Или с фашистом, какими их показывали в кино. Только немецкой каски не хватало - вылитый Ганс или Фриц, охотник на партизан. На груди его хэбэшки был прикручен маленький бронзовый орден Суворова - значок выпускника суворовского училища.
Таким я первый раз увидел своего комбата Баценкова.
Пока полковые службы освобождали плац от своего присутствия за спиной комбата выстроились еще два капитана и майор: замкомбата майор Чайка, начальник штаба капитан Скубиев, и зам. энша капитан Поляков. Баценков Обратился к батальону:
- Ну, как повоевали? Все живы?
Батальон оживился: с операции вернулись все, только трое были ранены.
- Командир мин.банды, почему у тебя в батарее двое раненых?
- Так, товарищ капитан...
- С тобой после разберемся, - Баценков подошел к четвертой роте, - молодцы, четвертая рота.
- Служим Советскому Союзу! - на узбекском, туркменском и таджикском языках откликнулись отличившиеся.
- Ты, Буба, из гранатомета стрелять разучился? - отечески обратился комбат к какому-то солдату из задних шеренг четвертой роты, - а ты, Алиахметов, в первый раз пулемет увидел? Почему тогда промазали?
Баценков повернулся к группе офицеров:
- Начальник штаба! Готовь наградные, вечером подпишу.
Мимо батальона в сторону складов нес своё брюхо зампотыл полка подполковник Марчук.
- Товарищ капитан, выдели-ка мне пятнадцать человек для разгрузки машин, - небрежно бросил он Баценкову.
- А пошел бы ты на хрен, товарищ подполковник, - без злобы и сердца послал комбат старшего начальника, - не видишь: я с батальоном разговариваю?
Я ахнул про себя:
'Вот это мужик!'.
С этого момента я зауважал комбата и ныне и присно и во веки веков. Это он не просто тыловика послал. Это он наглядно и просто показал, что батальон для него важнее и дороже мнения и дружбы штабных и тыловых.
Марчук утерся и пошел искать подмогу в ремроту.
Баценков вернулся на свое место впереди строя.
- Командирам подразделений, развести людей по работам. Командирам рот и отдельных взводов сбор через полчаса в палатке взвода связи. Разойдись.
Мы вернулись в палатку и я не знал, чем себя занять. Старослужащие испарились, Кравцов отдыхал после бессонной ночи, Женек стоял под грибком в бронежилете, Тихон с Нуриком умотали в парк. Второго дневального, Гулина, тоже в палатке не было. Я был один. Я сел на табурет, ожидая, что придет лейтенант Михайлов и хоть он-то меня чем-нибудь озадачит, но вместо Михайлова в палатку зашли комбат и начальник штаба батальона.
- Товарищ младший сержант, - с порога обратился Баценков ко мне, - на каком основании вы здесь сидите?
Я встал и оробел. Заходит целый комбат, а я тут расселся - всей задницей на табуретке. Может, мне тут и не положено вовсе сидеть? Не случайно же деды с черпаками рассосались по полку?
- Я повторяю, товарищ сержант, - добивался от меня внятного ответа комбат, - на каком основании вы тут сидите?
'Вот так, с ходу, я снова влип в неприятности! Да что же у меня служба-то не идет?! В учебке гнобили за земляков. Во взводе, тоже чуть не попал под раздачу за них же. Не успел приехать в полк - загремел на губу. Первый раз увидел комбата и уже чего-то нарушил. Сейчас он меня опять на губу отправит! Когда же я служить-то научусь?! Почему у других все ровно и гладко, а у меня...'.
- Товарищ младший сержант, - назидательно проговорил Баценков, - вам надлежит ответствовать старшему по званию: 'Товарищ капитан, я тут сижу на табуретке'.
У меня отлегло от сердца: шутку я оценил, но раз комбат шутит, значит, он не сухой уставник, а нормальный мужик.
- Вот что, молодой человек, - снова обратился ко мне комбат, - очистите-ка нам помещение. Мне с офицерами поговорить надо.
Я вышел и сел в курилке. Делать мне сегодня было нечего. И где же та дедовщина, которой нас пугали в Союзе? И куда идти? Чем себя занять?
Я уже неверное минут сорок ковырял в носу, решая куда себя деть, и, наверное, ковырялся бы еще час, но из-за угла палатки появился Женек и помешал мне планировать свой досуг:
- Давай, быстрей к комбату.
Женек сейчас был похож на гвардейца кардинала: не застегнутый липучками бронежилет болтался на нем, свисая спереди и сзади как мушкетерский плащ, он еще не успел сменить летнюю панаму на зимнюю шапку и ему отчаянно не хватало на ней пера, которое я ему тут же мысленно и подрисовал, а штык-нож на ремне вполне заменял собой шпагу. Я тоже почувствовал себя д'Артаньяном, которого кардинал приглашает в свой Люксембургский дворец. Брезентовая прорезиненная палатка выросла на глазах, углы ее, выпиравшие из-под опорных жердей, обрели вид угловых башенок с узкими бойницами, двускатная крыша превратилась в центральный бастион замка. Вокруг нее, кажется даже был прорыт крепостной ров, а распахнутая дверь показалась мне подъемным мостом.
Я встал, поправил мундир. Небрежно щелкнув пальцем по лычкам, смахнул с золотых эполет несуществующую пыль, поправил меховой гвардейский кивер на голове, так, чтобы звездочка находилась строго между глаз. Хотел еще поправить шпагу, но вспомнил, что вечор оставил ее в кордегардии, сиречь в оружейке, и, стараясь как можно тише звенеть шпорами на ботфортах отправился на прием к его высокопреосвященству.
'Извольте, ваше сиятельство! Я всегда готов к вашим услугам!'.
Через три секунды внутренне вибрируя от волнения , не ожидая для себя ничего хорошего, младший сержант первого года службы доложил капитану Баценкову о прибытии:
- Товарищ капитан, младший сержант Семин по вашему приказанию прибыл.
Рядом с комбатом сидели мой командир взвода и начальник штаба батальона. Перед комбатом было развернуто мое личное дело.
И опять пошли привычные расспросы про папу-маму, дом родной, чем занимался на 'гражданке' и что я думаю делать после армии...
Вот про 'после армии' я меньше всего думал. До этой 'после армии' мне еще тарабанить восемнадцать месяцев и еще не известно: будет ли у меня еще когда-нибудь гражданская жизнь или нет. Одно я знал совершенно точно: я никогда после армии не буду военным. Ни офицером, ни прапорщиком, ни даже генералом или адмиралом. И не предлагайте! Полгода в учебке мне хватило для того, чтобы осознать, что я - человек сугубо штатский и это была большая ошибка министра обороны призвать меня для прохождения службы. Десять тысяч раз я уже успел обозвать себя ослом за то, что не стал подавать документы в университет. Вместо спокойной учебы в гражданском ВУЗе в родном городе мне захотелось 'проверить себя'. Вот и проверяю уже восьмой месяц.
Осёл!
Ничего этого я комбату, разумеется не сказал, а как-то неопределенно пожал плечами: 'война план покажет'.
Комбат заинтересованно расспрашивал меня про учебку: на каких радиостанциях я могу работать, умею ли разворачивать антенны, какие у меня оценки по специальной и тактико-специальной подготовке. Услышав, что я сдал все экзамены на пятерки и даже могу ловить слабый импульс от озонового слоя, он несколько успокоился на мой счет. Для подтверждения своих слов я даже предъявил своё удостоверение об окончании и присвоении мне звания классного специалиста.
'Смотрите, товарищ капитан, я не хвастун какой-нибудь. Вот и все мои отметки проставлены. Ни одной четверки'.
- Ну, ладно, - комбат закончил со мной и повернулся к Михайлову, - вроде, он не полный болван. Никуда его пока не назначай, пусть оботрется, а там видно будет.
- Давай военный билет, - приказал мне взводный, - сегодня проставлю в нем твою новую должность, номер личного оружия и противогаза. Оружие получишь вечером. Куликов!
- Я, - Женек зашел с улицы на зов командира.
- Кто второй дневальный? Где он?
- Территорию убирает, - не сморгнув соврал Женек.
- Ко мне его.
Через минуту явился Гулин, который в соседней палатке хозвзвода с толком проводил время своего дневальства: глаза его были красные той характерной краснотой, которую я уже научился понимать.
- Найди-ка мне Кравцова и Щербину, - приказал Михайлов.
Через вторую минуту явились Полтава и Кравцов. От них пахло жареной картошкой.
- Ну, что, мужики, - лейтенант оглянулся на комбата, - сержанты у нас уволились, а тот, что пришел, еще молодой. Нужен еще один командир отделения и замкомвзвод. Я предлагаю ваши кандидатуры. Возражений нет?
Кравцов аж зарделся от удовольствия: видно, парню во сне снились сержантские лычки, как он блеснет ими по возвращении в родную станицу перед грудастыми казачками. Полтава воспринял свое производство спокойно: если не я, то кто?
- Давайте и вы свои военники.
После обеда, когда взводный вернул нам 'проштампованные' военники, выяснилось, что я заступаю дежурным по взводу.
Вот так вот! С места в карьер. И суток не успел побыть, оглядеться.
Полтава повел меня в оружейку, чтобы выдать мне мой автомат, чей номер уже был записан в военном билете и заодно показать то место в пирамиде откуда его брать и куда класть на место. Взяв у Кравцова ключи на длинной гибкой цепочке он отомкнул оружейку... и я едва не споткнулся о боеприпасы.
Этот Афган не переставал меня поражать.
Прямо под ногами валялись сигнальные и осветительные ракеты вперемешку с гранатами без запалов. С правой руки на стеллажах кое-как валялись бронежилеты. Над ними на полке лежали каски, оплетенные масксетью. Под стеллажами на полу в двух казанках были насыпаны патроны. В зеленом ящике внавалку лежали гранаты. Рядом с ними были заботливо завернуты в промасленную бумагу запалы. Тоже на полу. В дальней комнатке буквой 'Г' стояли две пирамиды с автоматами взвода связи, БМП и управления батальона. Полтава открыл правую пирамиду, перебрал автоматы, вынул один АК-74 и передал его мне:
- Держи. Земляка твоего. Он с ним ходил. Номер выучи наизусть.
Я посмотрел на номер: 1114779. Не так сложно запомнить: три единицы, четверка идет по порядку, две семерки, девять.
- А эти, - Полтава открыл вторую пирамиду и показал на четыре АКС-74, - комбата и управления батальона. Заступишь на дежурство, в течение своих суток наведи тут порядок. Видишь, какой тут бардак? Заодно почистишь эти четыре автомата. Ночь длинная.
Я осмотрелся еще раз. Две не комнатушки даже, а каморки размером полтора на полтора метра, где втроем уже было бы тесно, были завалены тем, что взрывается или стреляет. И никому до этого не было дела. Если бы в Союзе наш ротный увидел бы в оружейке хоть один патрон, закатившийся под пирамиду, хоть капсюль от него то...
- Иди, готовься, принимать наряд.
- Сань, а как его принимать?
- Да очень просто: выйдешь вечером на развод, вернешься с него, возьмешь у Кравцова ключи и повязку, а вечером после отбоя доложишь дежурному по полку.
- А чего ему докладывать?
- Скажешь, что происшествий не случилось. Взвод отдыхает. По списку во втором взводе связи и втором БМП - восемнадцать человек. Трое в наряде. Пятнадцать спят. В госпитале, медпункте или командировке никого нет.
- Понял. А для чего?
- Ну, во-первых, чтобы не поднимали тревогу, что солдат убежал, а во-вторых, дежурный по полку составляет раскладку на следующий день. Ты хочешь, чтобы завтра в столовой нам чего-нибудь недодали?
Я этого не хотел.
Андрей Семёнов
Под солнцем южным...
Ностальжи. 2.
Ближе к полуночи на КПП вбежали трое солдат и не дав мне толком ни чего понять накинулись на меня. Пропустив прямой удар ногой в живот я отскочил в угол помещения и с большим трудом уворачиваясь от последующих ударов извлёк из рукава арматурину, и резко, по малой амплитуде, нанёс удар в область виска более здоровому осназовцу, от чего тот сразу же упал лицом вниз и забился в эпилептическом припадке…
Если вы себе именно так представляли продолжение, то я вынужден вас разочаровать, ибо… Вообщем терпение.
Тем временем наступил вечер. Стемнело. Моё нутро чувствовало скорое приближение хороших люлей в ближайший период, в связи с чем меня периодически потряхивало от лёгкого озноба. Дежурный по КПП рядовой срочной службы, откомандированный сюда из Елани, иногда ехидно посматривал в мою сторону, но какое-то время после моего конфликта хранил молчание.
Пару фраз про Елань. Эта бригада или дивизия, не помню, славилась своей дедовщиной. Кто служил там, тот знает. Это была страшная головная боль для всего округа,такая же как Каменка для ЛенВО. Кто служил, тот поймёт.
Видимо чувствуя моё волнение, черпак решил взять меня в оборот:
-Слышь, чувак, у тебя цепочка серебряная? - он смотрел на шею.
-Да. На ней крестик ещё, тоже серебряный. А чё!? - я сразу же врубил быка.
-А чё ты быкуешь? Спросить нельзя?
-Спросил, я ответил! Воросы есть?! - я дерзил всё больше, а сам думал про себя-это всё, конец. Один против 4-х не вывезу.
- Дай посмотреть?
- Отжать что ли хочешь? Здоровья не хватит, - я сжал кулаки, а из рукава чуть не выпала арматурина.
- Да не. Я просто посмотреть хотел, - он посмотрел на мои сжатые в кулак руки. - У тебя всё равно заберут её. Может отдашь мне, как подарок?
- Обойдёшься. Ещё вопросы есть?
В этот момент дверь на КПП открылась и к нам зашёл старлей из осназа.
- Салаги, вы моих уродов не видели? - он злобно смотрел на нас(ему было на вид 23-24 года, но пафоса на две Чеченские хватило бы).
- Нет, тов. старший лейтенант, - отчеканил рядовой,после чего тот вышел.
Часа Х мы ждали в тишине, ибо весь персонал рассосался по домам, кроме прикомандированных солдат, призывников и покупашек(получателей).
Около девяти вечера я услышал стук приближающихся армейских ботинок одетых на солдатские ноги, а ещё через пару мгновений патрульная троица завалилась в прежнем составе. По их внешнему виду и запаху спиртного стало понятно, что им нужна сатисфакция. Они посмотрели на меня, потом на дежурного, спросили его не видел ли он старлея и выслушав в ответ короткий рассказ, вышли на крыльцо КПП. За дверями шла дискуссия, что им делать или как меня наказать. Может делалось это больше для запугивания, но я решил не искушать судьбу, а мысленно помолившись - пошёл ва-банк.
Не много вытащив из рукава арматуру и вложив её ладонь, я резко открыл дверь и вышел на крыльцо КПП, где стояла троица.
-Ну что, поговорим?! - я буквально наехал на них. Ни кто не ожидал такого манёвра от меня, поэтому я продолжил, не давая им опомнится. - Вы чё, лоха нашли что ли? Давай с любым раз на раз? Или что очко?
- Да ты это, чё орёшь-то? - наконец начал врубаться зачинщик конфликта. - Давай поговорим, а то тут старлей ходит. Всем прилетит.
И тут я понял сработало. Через 5 минут разговора два товарища зачинщика съехали с базара, оставив мне и ему вести интеллектуальную беседу тет-а-тет. В итоге мы договорились, что если я попаду к ним в часть, то мне большая пи…да, и ни что мне не поможет, ибо черпаков и дедушек нужно уважать и бояться, но так как у них связаны руки здесь, то пока меня не тронут. Тут он даже протянул мне пожать руку в знак примирения, а я ему свою, но вместо этого… из моего рукава выпал тяжёлый металический предмет и с грохотом упал на бетонное крыльцо. Сказать, что я расстроился, это ни чего не сказать. Но сказать, то что мой оппонент был ошарашен, тоже самое как ядерный взрыв мощностью в 1 мегатонну назвать хлопком. Этот черпак от произошедшего открыл рот и слегка отклонился от меня, а затем с трудом вымолвил:
Ну ты, с…ка беспредельщик, - и пожав мне всё же руку, ретировался на КПП.
Я постоял секунд 30 перед входом, поднял арматурину и на всякий случай вернул на место в рукав, а затем уверенно вошёл в помещение, где патруль посасывал пивко и с опаской посматривал в мою сторону. Минут через 10 троица допила две полторахи и снова скрылась в темноте ноябрьского вечера.
- Ты так-то, тот ещё псих! - уверенно выпалил дежурный. - Я думал, что всё сломают тебя там. Но в части всё равно не сможешь отбиться, это по-любому. Вот у нас в Елани сразу же в роте всех мочили, а потом качали, даже правило трёх дней не всегда работало.
- И что сейчас мне, лошару включать? - спросил я.
- Да, нет. Я просто предупреждаю тебя.
Так между нами завязалась интересная беседа. Конечно многое из того, что он мне рассказывал я знал, и от брата отслужившего в “Руси”, и от друзей прошедших разные рода войск, но осознание того, что теперь через это предстоит пройти и мне, накрывало меня всё больше.
- Ты, вот сейчас, сможешь достать куру-гриль без денег в кармане? - спросил он.
- Нет.
- А я могу, - с гордостью в голосе говорил дежурный. - Эх, мне бы сейчас, здесь старшиной в роту попасть. Я бы тут сделал денег на дембель.
Тут будет уместно сделать небольшое отступление. Старшинами рот были такие же откомандированные срочники со званием от мл. сержанта. Они по сути только выдавали постельное белье и (о, счастье), определяли кто в какой наряд заступит. Не хочешь в наряд? Сто рублей. Откуп на сутки. Короче ежедневневно поднимали они по несколько касиков как с куста. Я уж не знаю делились они с кем-нибудь или нет из офицеров, но по словам моего собеседника эти старшины уезжали перед дембелем в часть с деньгами по 200-300 тысяч под кителем.
Короче, скорешился я с этим дежурным так, что он со мной даже из отжатого честным вымогательством у лохов продуктов начал делиться. Отстояв сутки, через день, я вновь заступил с ним на КПП и мы продолжили говорить за жили-были. Перед моим убытием он мне потом скажет, чтобы я двигался нормально, но на дедушек не забивал, а то всяко может быть в плане здоровья. И ещё посоветовал цепочку из серебра поменять на ниточку, а то…
Пробыл я значит на респределительном(он же сборный) пункте 6 дней и к концу оного забрал меня и ещё девять бедолаг какой-то мутный подполковник. Сказал только, что ехать нам в не близко и исчез. Нас быстро одели в военную форму, дали керзачи на пару размеров больше(ох, и аукнется мне это вскоре) и увезли на вокзал. В зале ожидания ко многим новобранцам приехали родственники, друзья и подруги, и автор этих строк не был исключением. Моя будущая жена и мать моих детей передала мне купленные по моей просьбе портные острые ножницы и изоленту(интересно, кто-нибудь догадался для чего они мне были), а я ей отдал свою серебряную цепочку, предварительно заменив её на крепкую нитку в несколько слоёв. На вопрос дамы моего сердца: зачем мне это, я ответил, что так подполк сказал, а сам я не в курсе.
В поезде получив инструкцию, что в случае употребления спиртного мы сразу же по прибытии в часть отправимся на очки и по полной отхватим от дедов, мы вели себя на удивление спокойно и воспитано. Конечно, ржали мы без остановки всю дорогу, ибо предчувствие сильнейшего стресса в будущем, требовало от нас психологической разрядки, пускай хоть и в таком виде. Смех продолжался примерно до пересадки из метро на маршрутный автобус - следующий до воинской части. В автобусе все разом стихли в ожидании скорейшего пробуждения от сна, но увы это была реальность.
-Открывай, х… ли ты затих там! Полковник такой-то, бля…! Видишь орлов привёз.
-Здравья желаю, тов. полковник - отчеканил мл. сержант на КПП. - А вы чё обезьяны уставились? Пиз… а
вам, обезьяны. Вас уже ждут. Годишники(те кто призвался на год) еба…ые!
Подполк делая вид, что не замечает дружелюбного приветствия адресованного нам, продолжал движение, а мы словно щенки, боявшиеся потерять мамку, семенили за ним.
Поднявшись на второй этаж казармы нас будто бы в зверинце облепили старослужащие и стали желать нам всего “хорошего”. Только лишь присутствие подполка сдерживало большинство из них не выписать нам перепрошивку прямо в этот момент. Спустя пару минут в казарму вошёл старшина(ст. прапорщик Сергеев- имя изменено), спросил о пожеланиях, приказал сдать запрещённые предметы, бритвы, определил спальные места и передал нас на ответственное хранение двум сержантам, которые в дальнейшем будут проводить у нас КМБ. В процессе этого общения я заметил несколько задроченных солдатиков летающих со швабрами и мётлами по всей казарме, от чего на душе стало ещё тяжелее и тоскливее. К моему удивлению, вскоре нас сводили на обед (где даже крошка в горло не лезла) и даже не пропизд… ли. Просто объяснили, что сегодня ночью всем будет плохо, и позволили наслаждаться солдатской трапезой. Ближе к вечеру для нас организовали баню(ну не то, чтобы для нас, просто суббота была), предварительно побрив под ноль, тех кто постеснялся сделать это дома. Пока мы мылись все наши вещи прошмонали в поисках денег, телефонов и др. ценных вещей. К моему счастью, ножницы прихваченные нитками изнутри штанов по тыльной стороне, на уровне чуть выше колена, не обнаружили, а вот у некоторых моих землячков были найдены бабосики. Здесь нам снова пообещали жаркую, увлекательную и незабываемую бессонную ночь, предварительно посмотрев в трясущиеся, бестыжие глаза накосячивших юных солдатиков.
Я вообще очень ценю, если люди умеют держать слово, но в тот раз я был совсем не против обратного. К нашему общему сожалению, обещанного не пришлось ждать три года. Вскоре после команды отбой была произнесена команда подъём и началось…
Пятая рота. Под солнцем южным... Духовенство
16. Духовенство
Взвод 'отбивался'. Разбирались постели, укладывались хэбэшки, стаскивались сапоги и оборачивались портянками по голенищам. К моему удивлению Женек, минуту назад заступивший в наряд, вместе со всеми спокойно разделся, залез на свой второй ярус и со спокойно совестью укрылся одеялом.
Для меня такое отношение к несению службы в суточном наряде было внове. В учебке после отбоя дневальные начинали шуршать, наводя порядок в туалете, бытовке и умывальнике. К утру краны должны были гореть золотом куполов кафедрального собора, а унитазы и писсуары радовать глаз белизной изящных фарфоровых статуэток. За сутки до этого надраенная прежним нарядом до блеска латунь кранов, под действием раскаленной туркменской атмосферы вступала в естественную химическую реакцию с кислородом и тускнела, а девственная белизна армейской сантехники к отбою была омрачена содержимым двухсот кишечников и мочевых пузырей. Двум курсантам-дневальным за ночь предстояло сделать из этой части казармы маленький филиал Эрмитажа, чтобы пришедший с утра могучий старшина Ахметзянов не проломил голову сержанту-дежурному после ревизии ночных трудов суточного наряда. Сержанты, опасаясь за свою черепную коробку, редко когда бывали довольны работой курсантов и находили все новые и новые недостатки и пятнышки. Поэтому бедным дневальным никогда не удавалось закончить работу раньше двух часов ночи, а оставшиеся до подъема четыре часа сна приходилось разбивать на двоих для того, чтобы, прикорнув всего на пару часов, а то и на двадцать минут, весь следующий день провести либо с тряпкой в руках, либо вытянувшись 'на тумбочке'. Было видно, что офицеры и старшина роты умышленно и методично, докапываясь до мелочей, делают из сержантов 'рексов', чтобы те грызли курсантов.
Ну, а те и рады были стараться...
Идиоты!
Суточный наряд в учебке, когда дневальный мало спит и много работает, выматывал курсантов совершенно.
В линейных войсках, очевидно, к вопросу соотношения работы и сна относились иначе. Человечней.
Женек-дух полез 'на пальму' спать, а черпак-Гулин одел бронежилет, подхватил автомат и отправился на улицу: маячить под грибком перед палаткой. Кравцов нацепил на рукав красную повязку, повесил на ремень штык-нож и выключил верхний свет, оставив только тусклое дежурное освещение над письменным столом в углу палатки. На столе аккуратной стопкой лежали газеты и журналы, но Саня, наверное, то ли не любил, то ли не умел читать и чтобы скоротать ночь он решил себя развлечь умной беседой со свежим человеком.
- Младший сержант, - окликнул он меня, - пойдем, чайку попьем.
И ведь не откажешь!
Мало того, что старший призыв приглашает, так сегодня я еще счастливо избежал оплаты счетов, выписанных моими земляками, и не в моем положении было кочевряжиться. Бросив грустный взгляд на свою подушку и подавив в себе неуместный вздох, я набросил на себя снятую уже было хэбэшку и поспешил воспользоваться гостеприимным предложением Кравцова, к которому, как я успел заметить, во взводе прислушивались. Саня успел заварить две кружки чая и приветливо пригласил меня садиться за стол:
- Ну, рассказывай.
Я оторопел:
- Чего рассказывать?
- Все, - приготовился слушать Кравцов, - как водку пил на гражданке, как девок трахал, откуда ты родом, чем до службы занимался, кто родители. Все рассказывай.
До сих пор меня еще не допрашивал следователь, но если включить воображение, то можно представить, что вот так же доброжелательно-покровительственно беседуя, умный следователь выпытывает действительно все.
Я поведал, что родом я из Саранска, что водку я не пил, предпочитая вино, что мои интимные отношения с противоположным полом никого не касаются, что до службы я работал в одной смешной конторе, которая гнала продукцию для оборонки всего Варшавского Договора, что с отличием закончил ашхабадскую учебку связи, что родители мои инженеры и сам я после армии, скорее всего пойду по родительским стопам.
Кравцов слушал внимательно, не перебивал и не задавал отвлекающих вопросов.
- А я со Ставрополья, веришь? - заметил он, когда мой рассказ о себе иссяк.
- Верю, - поддакнул я.
- Мы с Горбачёвым, веришь, - земляки.
Сане было чем гордиться: Горбачев тогда только входил в моду и популярность молодого генсека росла в прогрессии день ото дня. Народ рукоплескал и восхищался. Из великих мира сего у меня в земляках ходил только патриарх Никон, но и тот умер лет за триста до моего призыва на действительную военную службу. Крыть мне было нечем.
- А я СПТУ до армии с отличием закончил, веришь, - продолжал хвалиться Кравцов, - на комбайне работал, как Горбачев в молодости.
Намек был понятен: перед Саней был открыт прямой и широкий путь в генеральные секретари прямо из палатки второго взвода связи. Мне не светило: никто из мордвы до сих пор еще не пробился даже в Председатели Президиума Верховного Совета СССР и протекции оказать мне не мог. Да и на комбайне я работать не умею, чтобы браться страной руководить.
- Ну, ничего, Андрей, - Кравцов удержался от того, чтобы через стол похлопать меня по плечу, - у нас во взводе закалишься, окрепнешь, физически подтянешься.
Я повнимательней осмотрел фигуру Кравцова. Крепкий парень. Ну и что? Фигура напоминает скорее пивной бочонок, нежели торс борца. Ноги коротковаты. Лицо несколько одутловатое. Я мысленно добавил ему лет пять возраста и увидел его в пузырящихся на коленях трениках возле гаражей за банкой пива, также рассудительно беседующего с окрестной алкашней. Если бороться, то, пожалуй он меня повалит. Он здоровей и крепче меня, хоть и ниже ростом. В драке - не знаю кто кого, особенно, если работать на дальней и рассчитывать не на силу его ударов а на мою дыхалку. Пусть он в плечах шире меня. Зато на любом кроссе я его как ребенка сделаю, даже не вспотею. Мне стал неприятен его отеческий тон, который он почему-то решил взять со мной. Всего-то на полгода-год старше меня а уже сидит тут такой степенный и важный. Комбайнер хренов!
Вообще я уже успел заметить, что люди ограниченные, даже глупые, но обладающие наполеоновским апломбом и величавой осанкой, умеют производить впечатление на людей обыкновенных и даже умных. Такой тип с самым значительным видом будет выдавать тривиальные пошлости, даже откровенные глупости так, будто разговаривает о вещах продуманных и великих. В голову собеседнику даже и не подумает закрасться подозрение, что перед ним обыкновенный остолоп с восьмилетним образованием, настолько весомы слова и серьезно лицо вещающего пророка.
'Ты сначала выполни кэмээс, научись бегать быстрее меня на своих коротких лапках, а потом уже напутствуй', - подумал я и передразнил его: ''Окрепнешь, физически подтянешься...'.
- У нас, у казаков... - вывел меня из задумчивости Кравцов, но ему не дали закончить.
В палатку зашел Гулин:
- Какого хрена тут сидишь? Все дежурные уже доложились.
- Оба-на! - всполошился Кравцов, - заболтался с молодым. Бегу. А ты давай спать.
Два раза повторять мне было ненужно. Я воспользовался тем, что мой новый опекун побежал докладывать дежурному по полку и залез 'на пальму'. Сегодня я 'оттянул' свой первый в Афгане караул, устал как собака, и слушать разглагольствования ставропольского комбайнера не было больше ни сил, ни желания.
Наутро начинались мои духовские будни.
'Духовенство'.
Утро началось с зарядки.
На плац вышел горнист и протрубил 'зорю'. Дежурные стали поднимать разоспавшихся дневальных и свои подразделения. Роты начали выходить на плац, чтобы изобразить поддержку армейскому физкультурному движению. Старослужащие второго взвода связи отправились курить на спортгородок. Духи, под руководством Кравцова, стали наводить порядок в палатке и на прилегающей территории. Тихон пошел за водой, Нурик убирал курилку и тыл, Женек прибирал на передней линейке и под грибком. Мне выпало почетное право подмести бетонный пол. Я был удивлен, что в армии полы метутся, потому, что в учебке они мылись. Чтобы облегчить себе работу в довольно частых нарядах по роте, я в недолгом времени своего курсантства вывел правило, что грязь в армии не выносится, а умело маскируется. При этом полосы грязи на полу должны быть строго параллельны. Взяв в руки щетку я стал бодренько ей орудовать, желая покончить с половым вопросом до завтрака, и немедленно поднял самум пыли. Кравцов, в это время обходил палатку и когда он зашел внутрь, то немедленно пресек мой энтузиазм:
- Ты что? С ума сошел так мести? Дай, покажу.
Вернулся Тихон с ведром воды для питья. Кравцов зачерпнул кружку и разбрызгал воду по палатке. Зачерпнул вторую, разбрызгал и ее.
- Что это тут у вас происходит? - удивился Тихон, разглядывая опадающую пыль.
- Да вот, - пояснил Кравцов, нажимая на щетку, - сержант мести не умеет. Раз уж взялся мести, то мети по-человечески. На, держи. Понял, как надо?
Он вернул мне щетку обратно.
Вообще-то, мести я не 'брался'. Я бы с бóльшим удовольствием покурил бы сейчас на спортгородке. Может, даже железки потягал. А с еще большим удовольствием я бы понаблюдал как Саня сам, а не моими руками навел бы порядок во всей палатке, а потом бы пособирал бычки вокруг нее. Может быть, я бы его даже похвалил. Но младший призыв - я, а не он и мне - 'положено'. Попробовал бы я отказаться!
Однако, палатка - не стадион. И даже не спортзал: размерами сильно уступает. И через пятнадцать минут внутри и снаружи был наведен полный марафет: пыль подметена, мусор и окурки собраны, двери для проветривания распахнуты и сразу стало как-то хорошо жить. Я скинул хэбэшку, перекинул полотенце через плечо и прихватив умывальные принадлежности, двинул совершать утренний обряд омовения. По дороге в умывальник я прикинул, что зарядка в учебке - это почти час полноценной физической нагрузки с кроссом на три километра, маханием руками и ногами, провисанием на турнике и отжиманием от брусьев. В расположение рота возвращалась 'заряженная', в поту и в мыле. А тут, в Афгане, мы скоренько вчетвером навели порядок и даже не взопрели.
'Я не знаю, что будет дальше, но пока мне в Афгане все нравится. Если вся дедовщина заключается в уборке помещений вне всякой очереди вместо энергичной зарядки, то я - за такую дедовщину'.
Около восьми Полтава не скомандовал, а скорее попросил:
- Выходите строиться на завтрак.
Послышалось: 'Вы хотите строиться на завтрак?'.
Полтора десятка человек второго взвода связи на передней линейке изобразили колонну по три. На плац выходили роты. К моему удивлению, Полтава не повел взвод на плац, а повел взвод в столовую кратчайшей дорогой - между палаток. Перед столовой взвод вообще рассыпал строй и пусть шагом, но розно связисты вошли в столовую. В нашем крыле было почти пусто, только несколько заготовщиков получали сахар, мясо и масло для своих подразделений и расставляли их по столам. В этой немноголюдности я увидел еще одно подтверждение избранности войск связи: пока пехота будет шлепать с плаца кружным путем мимо штаба полка, спортгородка, клуба, то есть пойдет в столовую самой дальней дорогой из всех возможных, мы, связисты, уже успеем поесть. Настроение испортила разведка: разведвзвод приперся сразу за нами. Видно они тоже от своей палатки шли по прямой.
Да ладно: все равно же - после нас. Мы с Рыжим махнули друг другу.
За нашими двумя столами сидели Кравцов и Женек.
- Кушайте, мужики, - Кравцов встал, - я пошел в палатку. Женек, не задерживайся тут - Гулина подменишь.
И снова - гастрономический разврат: в мисках утопает в собственном соку тушенка, пережаренная с морковкой и луком, на голубой гетинаксовой тарелке слезятся цилиндрики масла, в другой тарелке горкой насыпаны кубики сахара, в большом чайнике плещется кофе и в казане преет рисовая каша. И снова - старослужащие сели за свой стол и паек другого стола, накрытого на десять человек, пал жертвой четверых голодных духов.
Ну и правильно! Нам еще летать и летать. Силы нам понадобятся.
- Мужики, - Женек щедро наложил в тарелку каши, навалил сверху три ложки тушенки, отсыпал сахар, - это - Гулину. Придет - поест. Давайте, я побежал.
Женек пошел в палатку менять второго дневального, мы навалились на кашу, а старослужащие, едва поковыряв ложками в своих тарелках, уже допивали кофе. Полтава встал из-за стола:
- На развод не опаздывайте.
Мы налегли и скоро прикончили и свое, и 'за того парня'. Когда пришел Гулин, Нурик уже принес казан горячей воды и мыл кружки с обоих столов. Я собрал посуду и отнес ее на мойку. Тихон принес чистую тряпку и протер столешницы. Пять минут - и столы были чисты. В торце каждого из них вверх донышками стояли в два ряда десять кружек.
Мы вернулись в палатку.
Удивительное дело: в Афгане в распорядке дня отсутствовала строчка 'Утренний осмотр'. В Союзе, в учебке, приказом командира части на эту церемонию выделено аж пятнадцать минут драгоценного курсантского времени из бесценных учебных суток. Сначала курсантов проверяли командиры отделений, затем замкомзводы оглядывали курсантов своих взводов и, наконец, на крыльцо казармы царственно выплывал объемистый живот старшины роты старшего прапорщика Ахметзянова. Рота делилась на две шеренги и красная рожа сурового, но справедливого старшины, обдавая курсантов мечтательным перегаром, плыла между шеренг и сканировала всех вместе и каждого в отдельности. Если на сапоге обнаруживалось хоть одно серое пятнышко, то старшина вытирал подошву своего ботинка об этот сапог и отправлял курсанта чистить его как следует. Если солнечный зайчик, отлетавший от начищенной бляхи ремня не укладывался в определенный уставом диапазон спектра, то ремень расстегивался, брался в могучую старшинскую десницу, Ахметзянов подавал команду 'кругом' и филейная часть курсанта останавливала собой штампованный кусок латуни, со свистом рассекший воздух и оставивший на курсантской ягодице символ принадлежности к Вооруженным Силам СССР в виде пятиконечной звезды с серпом и молотом в центре. Если подшива была... Нет, не грязная. На ней не было даже пятнышка. Если подшива не отдавала своей белизной в синеву или, не дай Бог, хоть на миллиметр торчала из воротника выше, нежели это определялось порядком ношения формы одежды, то Ахметзянов одним пальцем отрывал всю подшиву и отправлял неряху пришивать ее заново.
Стоит ли говорить о наглаженности хэбэ и стрелках на брюках?
Стоит ли говорить о том, что старшина давал команду 'согнуть ноги в локтевом суставе' и внимательно смотрел: у всех ли прибиты подковки на каблуке?
Образцовый воин с мужественным лицом, охранявший покой советских граждан на плакатах ГлавПУРа - разгильдяй и замухрышка рядом с любым курсантом второй роты доблестной учебки связи доблестного же Первого городка Ашхабада.
Коварство заключалось в том, что сразу же за утренним осмотром командовалось построение на завтрак и тот, кто не успел занять свое место в строю, оставался без оного. В столовую поодиноче не пускали: только в составе подразделения, пришедшего строем и с песней. Курсанты, отправленные устранять недостатки в одежде, на утренний развод становились в до блеска начищенных сапогах, наглаженные, с ярко горящими бляхами, в едва не накрахмаленных подворотничках, но... голодные.
Вот так, ненавязчиво, но на всю оставшуюся жизнь, нам прививалась любовь к аккуратности в одежде и обуви. Представьте себе: нас даже не били! Курсант - он же себе не принадлежит. Он принадлежит своей части, округу, Министерству Обороны, Правительству СССР, всему советскому народу в конечном счете. А у какого негодяя-офицера, у какого подлеца-прапорщика поднимется рука на народное достояние в курсантских погонах?
Нет таких!
Может и есть где-то, врать не буду. Но я, лично, не встречал. Нас не били - нас задрачивали. Грамотно и методично. Денно и нощно. Из часа в час и из минуты в минуту. Изо дня в день и из месяца в месяц. Целых полгода. Сто восемьдесят два дня, или четыре тысячи шестьдесят восемь часов, или двести шестьдесят две тысячи восемьдесят минут, проживая каждую из которых в данный момент, ты не знаешь как сложится твоя жизнь в следующую.
А если быть до конца честным с самим собой, если не выпячивать грудь и не надувать щеки, ломая из себя героя войны, то... То надо сказать спасибо старшему прапорщику Валере Ахметзянову и всем сотням прапорщиков и тысячам офицеров учебных рот Краснознаменного Туркестанского военного округа. Они вышибли из нас гражданскую дурь.
Раз и навсегда.
Нас готовили к войне. Но война дело не только грязное, но и жестокое. Подготовка к жестокому делу и методов воспитания требует жестоких. Оттого, что полгода нас почти круглосуточно гоняли до семьдесят седьмого пота, оттого, что сотни раз мы отрабатывали нормативы, отключая голову и доводя движения до автоматизма, оттого, что не знали мы ни сна ни роздыху все те часы, что провели в своих учебках, мы и вырывались в Афган, как на волю, приходили в линейные части как на 'гражданку'. Вся армейская дедовщина - отвратительная, порой грязная, но всегда унизительная - не ломала, а только закаляла нас. После учебки любые прихоти старослужащих казались нам несвоевременной и досадной помехой солдатскому досугу. Всего лишь! Но этот досуг у нас был! После шести месяцев жизни, расписанной по минутам, жизни в которой не предусмотрены ситуации, в которых ты мог бы оказаться вне строя, у тебя вдруг неизвестно откуда появляется свободное время. Пусть его мало - час-полтора в сутки - но это твое время. Время, подаренное тебе полковым распорядком и старослужащими. Мне показалось это невероятным: у духов, у ничтожнейшего, бесправного, самого глупого и бестолкового армейского сословия есть личное время. Когда в палатке подметено, в каптерке прибрано, в парке - порядок, в оружейке блеск, в столовой чистота - иди и занимайся, чем хочешь. Пиши письма маме. Сходи в магазин, если чеки есть. Навести земляка, вспомни с ним родные места и помечтай, как вы выпьете вместе после увольнения в запас. Посети полковую библиотеку, наконец, полистай журналы. Нянек тут нет, будь любезен: развлеки себя сам...
'А что? Разве сегодня утреннего осмотра не будет?', - хотелось мне задать наивный вопрос.
- Ну что? Готовы?
В палатку зашел лейтенант с каким-то заспанным лицом, не столько глупым, сколько ленивым. У всех, кроме меня сапоги были уже начищены без всякого осмотра и постороннего догляда и я поспешил взять сапожную щетку и крем и выскочил на улицу. Не скажу, что я сильно люблю чистить обувь. Нет. Просто мне нравится, когда она у меня чистая. А поскольку ни по званию, ни по сроку службы денщик мне был еще не положен, то я стал наяривать голенища и ступни, стараясь поспеть встать в строй вовремя. В чистых сапогах не только приятно пройтись. Сапоги, регулярно получающие свою порцию крема, и носятся дольше. Сейчас ноябрь, а переход на летнюю форму одежды только в апреле и эти мои сапоги мне нужно еще пять месяцев дотаскать так, чтобы они не порвались и не лопнули. А кирзуха - она может...
- Младший сержант, ко мне, - донесся из палатки голос лейтенанта.
Я осмотрел один сапог и остался им доволен - блестит. Потом не менее придирчиво осмотрел второй - и остался доволен собой и обоими сапогами.
'Ну, чего тебе? До 'после развода' потерпеть не можешь?', - огрызнулся я про себя, а автоответчик ответил уставное:
- Есть! - схватив щетку, я опрометью метнулся предстать пред ясны очи моего боевого командира, - Товарищ лейтенант, младший сержант Сёмин по вашему приказанию прибыл.
Лейтенант как-то скептически осмотрел меня с головы до ног, скривил рот в усмешке и оценил:
- Так вот ты какой - Сё-о-о-мин...
'Я не виноват, что я такой. Все претензии - к папе с мамой и военно-врачебной комиссии, признавшей меня годным для прохождения действительной военной службы'.
- Я думал, ты - дебил какой-нибудь, из деревни... А у тебя - лицо умное, - задумчиво продолжал оценивать меня лейтенант.
'Что есть - то есть', - снова про себя похвастался я, - 'десять классов с отличием, между прочим, закончил. Не хухры-мухры. И учебку тоже - на одни пятерки'.
- Ладно, Семин, - резюмировал лейтенант, - Будем считать, что карантин не считается. Начнешь службу с чистого листа. Это ты там мог на губу попадать, но если ты мне и во взводе начнешь колобродить, то я тебя... Бойся меня и моего гнева.
- Понял, товарищ лейтенант.
Мне почему-то стало обидно, что мне не зачли в послужной список мою службу в карантине. Там ведь не только губа была, но и объявленная перед строем благодарность за успехи в тактической подготовке.
- Я твой командир, лейтенант Михайлов. Примешь первое отделение, - продолжал лейтенант, - он поискал кого-то глазами и наткнулся на Нурика:
- Назарбаев.
- А? - откликнулся Нурик.
- Назарбаев! - уже громче окликнул лейтенант.
- Чо?
- Назарбаев, твою мать!!! Как нужно отвечать, когда тебя зовет командир?
- Да тут, я тут, товарищ лейтенант.
- После развода покажешь Семину ваш бэтээр. Понял?
- Понял, - кивнул Нурик.
- Как нужно отвечать?
- Есть.
- Ну, то-то, - успокоился лейтенант, - Взвод, становись.
И в самом деле - полк уже стоял построенный на плацу. Один только второй взвод связи топтался на передней линейке возле своей палатки, судорожно формируя строй.
- Сёмин, твое место, как командира первого отделения, в середине первой шеренги, когда взвод веду я или справа, когда взвод ведет мой заместитель.
- Есть.
Подошел невысокий худощавый старший сержант:
- Товарищ лейтенант, разрешите встать в строй? - опоздавший приложил ладонь к шапке.
- Давай, - махнул рукой лейтенант, забыв отчитать за опоздание, - Шагом марш!
Старший сержант встал в последнюю шеренгу и взвод тронулся на плац.
Андрей Семёнов
Под солнцем южным...
Пятая рота. Под солнцем южным... Второй взвод связи (2)
15.2. Второй взвод связи
В замкнутых мужских коллективах - в тюрьме ли, на зимовке или в Афгане - новый человек - всегда интересен. Старожилы, годами принужденные находиться в обществе друг друга, лишены возможности хоть на минуточку попасть в родные места, хоть одним глазком взглянуть: что там и как? Не имеют они на это права. Не отсюда ли, не от постоянной ли, ни днем, ни ночью не отпускающей тоски по дому, идут корни землячества? На земляке, на человеке, родившимся и выросшим с тобой в одном городе иди в одной деревне, как бы лежит светлый отблеск тех мест где вы, еще не зная друг друга в мирной жизни, наверняка бывали каждый по отдельности. У нового человека стараются выпытать все последние новости из дома, из России, из Союза - все интересно, все важно знать, все, что происходит по другую сторону границы, куда ни им, ни мне хода нет.
'А что сейчас гоняют на дискотеках?'. 'А как там Горбачёв?', 'Что такое Перестройка?'. 'А какие юбки сейчас носят девки?'.
Пацаны, окружив меня плотным кольцом, наперебой сыпали вопросами, будто я с тем Горбачевым каждый день здороваюсь за руку или пришел в палатку прямиком из военкомата, а не служу в закрытых воинских частях уже восьмой месяц. Можно подумать, я знал намного больше их?! Но, не желая огорчать своих сослуживцев полным незнанием последних новостей, я пересказывал те новости, которые ловил в учебке на вражеских волнах во время занятий на радиополигоне. Шум нарастал. Интерес разгорался.
И - 'традиционный вопрос нашей викторины!'.
- Сам-то откуда родом?
- Из Мордовии, - не чувствуя подвоха, смело ответил я.
Пауза.
Повисла тишина такая, какая устанавливается на многотысячном стадионе во время домашней игры любимой команды, когда при ничейном счете на последней минуте матча судья назначает пенальти в ворота гостей. Болельщики, привстав со своих мест замирают, боясь пошевельнуться. Пытаясь угадать направление мяча в воротах пружинисто покачивается голкипер. Центрфорвард, известный своим пушечным ударом удобно располагает мяч на одиннадцатиметровой отметке, отходит и начинает разбег.
Какая-то нехорошая повисла тишина.
Зловещая.
Я, наверное, перед этим что-то не так брякнул, с проста ума, потому что все вдруг отстранились от меня и как-то странно на меня стали смотреть. Ничего хорошего в их взглядах я не прочел. Ни поддержки, ни симпатии.
Центрфорвард, разбежавшись, ударил по мячу и он, зазвенев и описав плавную параболу, стремительно влетел в 'девятку'. Вратарь гостей упал поверженный на газон, едва успев в своем невероятном броске чиркнуть по мячу кончиками пальцев. Стадион взревел!
- А-а-а-а-а!!! - заорали пятнадцать глоток, - Мордви-и-и-ин! А-а-а-а-а!!!
От крика потолок палатки выгнулся вверх, а сам крик слышали не только в соседних палатках, но и душманы в горах должно быть содрогнулись от него. Тут же в палатку прибежали человек шесть соседей:
- Что случилось, мужики? Скорпион, что ли кого укусил? - недоуменно разглядывали они каждого, стараясь угадать укушенного.
- Пацаны! Смотрите - все тыкали в меня пальцем, - к нам мордвин приехал! Дождались праздника!
-А-а, - понимающе кивнули соседи и с какой-то даже жалостью посмотрели на меня, - повезло вам. Вы только его не убейте до смерти. Он-то в чем виноват?
Соседи вышли из палатки и в полной тишине кто-то негромко задал вопрос:
- А ты какой мордвин: мокша иль эрьзя?
Меня поразило, что в Советской Армии, где никто и не слыхал никогда о Мордовии, и, в лучшем случае, путали ее с Молдавией, есть целый отдельный взвод связи, в котором все от мала до велика не только могут отыскать ее на карте, но даже знают об этническом делении мордовского народа на две языковые группы.
- Я русский, - честно признался я.
Я не мог понять, отчего моя малая родина привела связистов в такой восторг? И за что меня следует убивать, если я еще и сделать-то ничего не успел? Честное слово! Только в палатку вошел.
'Может', - мелькнуло у меня мысль, - 'пока я в учебке служил, Мордовия объявила войну Советскому Союзу? Или в Мордовии запретили призвать в войска связи? Иначе - откуда столько лютой ненависти? Они меня первый раз в жизни видят и через несколько минут знакомства уже готовы к жестокой расправе надо мной? И я тоже - олень! Взял и ляпнул, что я русский. Может было бы лучше, чтобы я был мордвином?'
Как бы то ни было взвод пришел в сильное воодушевление. Все радовались как дети, поздравляли друг друга и при этом бросали на меня такие взгляды, от которых мне делалось нехорошо.
'Ночь - длинная!', - стучало у меня в голове, - 'Ночь - длинная! Звиздец мне, грешному! Господи! Дай дожить до рассвета!'.
Всеобщее ликование прервал тот самый черноволосый пацан, которого все называли Полтава:
- Выходи строиться на ужин.
Двое черпаков, направляясь к выходу, обняли меня за плечи с двух сторон и, заглядывая мне в лицо прошипели как удав Каа бандерлогам:
- Теперь ты - наш-ш-ш.
В их голосе было столько же тепла и нежности, сколько у удава Каа, когда он беседовал с бандарлогами. Та беседа, кажется, закончилась печально для бандарлогов.
Взвод вышел из палатки и изобразил строй. Прежде, чем подать команду 'шагом марш', Полтава посмотрел на радостные лица одновзводников и предупредил.
- Ужинаем нормально. Все разборки с мордвином после ужина. Вопросы? Шагом марш на ужин.
В столовой дневальный Золотой уже охранял два накрытых для взвода связи стола. За один стол уселись старослужащие за другой - духи. Кроме меня и Золотого духов было еще три человека. Вопиющее неравенство старослужащих и молодых проявилось даже в такой мелочи: за столом, накрытым на десять человек, сидело ровно десять дедов и черпаков, а за таким же соседним столом ужинали только пять духов. На каждого молодого, таким образом, приходилось две порции. К нам присоединился и черпак, которому не хватило места за 'старшим' столом.
- Не бойся ничего. Ешь спокойно, - ободрил он меня, заметив у меня недостаток, которым не страдают солдаты первого года службы - полное отсутствие аппетита, - все будет нормально.
Я ему, конечно не поверил, но ложкой стал ворочать шустрее.
'Старший' стол покончил с ужином быстрее нас.
- Ну, что? В кино идете? - спросил нас Полтава, встав из-за стола, - тогда давайте, быстрее. Мы пока на улице покурим, вас подождем.
- Идите без нас, - откликнулся, пацан, сидящий напротив меня, - мы пока поговорим.
Старослужащие развернулись и ушли в кино без нас.
- Женек, - протянул он мне руку через стол.
- Андрей.
- Мы про тебя уже все знаем: все-таки в связи служим. Придворные войска. Лейб-гвардия. Золотого ты уже знаешь, а это Тихон и Нурик.
Мои соседи тоже протянули мне руки, которые я охотно пожал.
- Давай, приберись тут, - кивнул Женек Золотому, - пошли, мужики.
Мы вчетвером вернулись к палатке и сели в уютной курилке под навесом из масксети.
- Пока этих нет, - Женек кивнул в сторону летнего кинотеатра, имея в виду старослужащих, - поговорим спокойно. Хорошо, что тебя к нам распределили. Теперь нам легче будет. Значит так, смотри: нас - четверо. Ты, я, Тихон и Нурик. И все мы стоим друг за друга. Понял?
- Понял.
- Если кто в полку тебя тронет, скажешь нам, мы все пойдем впрягаться за тебя. А если кого-то из нас - то ты пойдешь разбираться вместе со всеми. Понял?
- Понял.
- Ты хоть и младший сержант, а шуршать будешь вместе со всеми. Как и положено по сроку службы. Понял?
- Да понял, понял! Что ты мне жуёшь вещи, которые понятны даже дураку?! Мы в армии или где?
- Ну, а раз понял, то давай, вливайся в коллектив. Нурик, у тебя?
- У меня, - отозвался Нурик.
Он достал косяк и передал его Тихону.
- Духам чарс курить запрещено, - доверительно продолжал пояснять Женек, - увидят деды или черпаки - вилы! Всю грудь тебе отшибут. Не говоря уже о том, чтобы по вене ширяться. Смотри - не вздумай. Вычислят - на раз. Но сегодня - можно. Мы этот косяк специально заныкали, чтобы тебя сегодня встретить. Взрывай, Тихон, хрен ли ты сидишь, тормозишь.
Когда очередь дошла до меня, я сделал свои две затяжки и передал косяк Нурику. Затылок словно пронзило ледяной иглой, но не больно, а приятно. Нервное напряжение, в котором я находился с того момента как перед всем взводом указал свое место рождения, стало стремительно спадать.
- Слушай дальше, - Женек продолжал вводить меня в курс дела, - ты можешь в любую минуту обратиться к нам за помощью. Даже ночью. Мало ли что дедам с черпаками в голову взбредет? Буди любого из нас или всех сразу. Но и ты, когда к тебе кто-то за помощью обратится, тоже - будь добёр.
Я кивнул головой. Такая 'постанова' меня очень даже устраивала. Только так и можно выжить на первом году службы, не уронив себя.
- Наш взвод дружит с разведвзводом и хозвзводом. Еще у нас хорошие отношения с пехотой - четвертой, пятой и шестой ротами. Это наш батальон. Мы вместе на войну ходим. Если что - обращайся к духам хозвзвода и разведки. Они помогут. Я тебя с ними завтра познакомлю.
- А пехота?
- А что пехота? - не понял Женек, - у них там свои порядки, у нас свои. Они - пехота, мы - управление батальона. Какие вопросы?
'И в самом деле - какие вопросы? Все и так понятно: мы - управление, они - пехота. Не это ли нам объясняли еще в учебке?'.
- Ты, быстрей всего, будешь делать связь пятой роте, продолжил Женек.
- Откуда ты знаешь? - я был разочарован тем, что не шестой.
- А что тут знать? В шестой роте я связь делаю. Гиви ходит с комбатом. Полтава с начальником штаба, Кравцов с замкомбата. Нурик с четвертой ротой ходит потому, что четвертая рота почти вся - черная. Остается только пятая рота. Там как раз сейчас нет связиста. Вот ты и будешь ходить с пятой ротой.
- Полк наш - 'черный', - пояснил Нурик, - потому что горнострелковый. А кто лучше всех воюет в горах? Вот их и наловили с гор, черноты. Больше половины - чурбаны.
- А ты? - изумился я такой смелости в национальном вопросе.
- Я не чурбан. Я - казах.
- А-а.
- За белых стоят не только русские, хохлы и бульбаши, - Женек снова стал объяснять мне правду жизни, - но и половина казахов и весь Кавказ, кроме азеров. Азера - мусульмане, поэтому, половина за белых, половина за черных. Понял? Тихон! Замерз ты там что ли? Не держи косяк - горит же!
Тихона, должно быть уже 'нахлобучило' и он передал мне косяк, с видимым трудом обнаружив меня рядом с собой.
- А вы что? Деретесь здесь, что ли? - я не мог понять как это так: вместе ходить на войну и воевать еще при этом между собой?! Ведь у любого есть автомат и каждый может решить национальный вопрос в свою пользу, просто нажав на спусковой крючок.
- Да никто не дерется! - Женек досадливо поморщился от моей недогадливости, - просто вопросы всякие бывают. Тронешь одного чурбана, а он потом на разборку человек сорок земляков приводит. Приходится звать на помощь, ну и понеслось...
Я представил как это 'понеслось' сорок на сорок и мне стало весело. В самом деле: разве не забавно посмотреть, как восемьдесят здоровых молодых парней дубасят друг друга чем ни попадя из-за того, что два духа не поделили между собой какой-то пустяк? Прикольно же!
Чарс делал свое дело. Мне стало смешно и я зашелся идиотским смехом.
- У-у! - протянул Женек, - тебе хватит. Тебя уже накрыло.
Если Тихон от чарса неподвижно сидел, привалясь к масксети и уставившись остекленевшими глазами куда-то в бесконечность, то меня всего ломало от смеха.
- Тихо, ты! - Нурик довольно чувствительно двинул локтем мне в бок, - вычислят сейчас всех из-за тебя.
Тут я вспомнил, что впереди меня ждет длинная ночь и веселость моя куда-то пропала. Я снова стал серьезным, если не сказать - угрюмым. Ночь будет мучительно долгой и не только в переносном смысле.
- А чего это у вас во взводе мордвов не любят? - поинтересовался я у Женька.
Интересно же хоть узнать: за что буду сегодня ночью получать?
- Да, понимаешь, - с какой-то неохотой протянул мой новый товарищ, - за две недели до тебя, перед самой операцией, из взвода уволились три дембеля.
- Ну? - мне было невдомек: при чем здесь я?
- Они так взвод держали, что из столовой в каптерку им деды еду носили. Черпаков они вообще не воспринимали и в каптерку не пускали. Черпаки тарелки шоркали и на полах шуршали. А в каптерку они только дедов допускали. С пищей. Выйдут утром на построение и сидят потом до ночи в каптерке. А деды летают туда-сюда.
- А вы?
- А мы тащились! - похвастался Нурик, - при дембелях духам запрещено было даже к венику прикасаться - только черпакам. Вот черпаки и мели-скребли. И в столовой, и в палатке, и в парке. Деды убирались в каптерке и хавчик туда дембелям таскали. А мы тащились и ничего не делали. Так дембеля поставили.
- Ага, - поддакнул Женек, - а теперь ты за это огребешь по полной.
- Ни фига себе! - я чуть не подпрыгнул от изумления, - я-то тут при чем?!
В самом деле: как-то несправедливо было расплачиваться за то, что пятнадцать человек позволили себя подмять троим, а сегодняшней ночью и все последующие тоже свое унижение будут вымещать на мне. Как-то не по-мужски выходило. Но Женек внес ясность:
- Они были твои земляки. Мокша, эрьзя и татарин. Все из Мордовии. Теперь тебе придется ответить за все. Но ты не ссы. Мы поддержим. Хорошо еще, что ты - русский. Твои земляки - нормальные были пацаны. Просто деды с черпаками у нас чмошные.
'Оба-на! Приехали! Ну почему, если кому-то хрен, то мне сроду два?! Да что же это за судьба такая - получать за своих земляков?'
В учебку нашу команду привез наш земляк - сержант-мордвин. Привез нас в часть, завел в казарму, устроил на ночлег, а на следующий день получил старшинские погоны и уволился в запас. Последним из своего призыва. Вот так! А в коротком времени выяснилось, что до нас в учебной роте было девять сержантов-дембелей. Ровно половина всего сержантского состава. И эти девять человек держали в кулаке остальных двести, не взирая на звание и срок службы. Они не разбирали: сержант перед ними или курсант, но при малейшем ослушании не раздумывая били в душу - то есть молотили кулаком в грудь со всей дури. Дембеля парни были здоровые, удары у них - поставлены, и ослушников находилось мало. Как правило дважды никто на эти грабли не наступал и, получив один раз в грудь так, что останавливалось дыхание и сбивался ритм сердца, наперегонки летели выполнять поставленную задачу: найти закурить или постирать дембельские носки. Девять сержантов уволились в запас и вместо них в роте оставили девять курсантов, окончивших учебку более-менее прилично, присвоив им звания 'младший сержант'. Это в линейных войсках сержант - такой же пахарь, как и рядовые и мало чем от них отличается. А в учебке сержант - птица-павлин. Пусть глупый, зато какой красивый! В учебке сержант главнее генерала, потому, что живет бок о бок с курсантами, спит с ними в одной казарме и ест в одной столовой. Приказы учебного сержанта не обсуждаются, а выполняются. Точно, беспрекословно и в срок.
А приказы бывают разные...
Вместо того, чтобы вместе со своими менее изворотливыми однопризывниками честно ехать в Афган, девять вчерашних курсантов, получили лычки на погоны и, оставшись в учебке, немедленно вознеслись на головокружительную высоту. Когда они узнали что я родом из Мордовии они обрадовались ничуть не меньше, чем личный состав второго взвода связи. Полгода они старательно вымещали на мне свои комплексы, которые породили и развили в них уволившиеся дембеля. Нет, меня никто не бил. Никто надо мной не издевался. Но в наряды я летал чуть ли не через день. И вовсе не по штабу или чаеварке. Даже в столовую меня и то редко 'наряжали'. Мне доставался самый тяжелый и муторный наряд из всех возможных - наряд по роте. Курсант Семин и тумбочка дневального были неразлучны как сиамские близнецы. Просто не разлей вода! Она мне даже стала немного родной после сотен часов, которые я простоял возле нее, охраняя имущество роты и спокойный сон моих дорогих сослуживцев.
Надо ли говорить, что из девяти уволившихся в запас дембелей второй учебной роты - пятеро были мои земляки?
Эх, мордва, мордва!..
Народ повалил из кино. По передней линейке, а чаще по привычке - в темноте между палатками, уставшие после войны люди шли спать. Вернулся и мой взвод связи. Полтава скомандовал:
- Выходи строиться на вечернюю поверку.
Взвод построился перед палаткой в две шеренги так, чтобы дежурный по полку и помдеж с крыльца штаба могли видеть, что доблестный второй взвод связи - не шайка разгильдяев, а примерные солдаты, которые смысл жизни своей видят исключительно в неукоснительном соблюдении уставов и внутреннего распорядка сто двадцать второго горнострелкового полка. Меня то ли как сержанта, то ли как самого длинного поставили правофланговым в первую шеренгу.
Полтава достал разграфленную картонку, в самом низу которой была уже вписана шестнадцатая - моя - фамилия и начал перекличку.
В учебке вечерняя поверка занимала полчаса: пока рота построится, пока дежурный по роте или старшина перечислит двести фамилий, пока то, да сё. Если старшина был не в духе, а это с ним случалось, то бодяга могла растянуться и на час.
В карантине эта же процедура отнимала минут десять: все-таки нас было не двести, а всего пятьдесят четыре человека. Десять минут это вам не полчаса и тем более не час. Вечерняя поверка, которая отнимает всего десять минут времени казалась величайшим на земле благом, лучше которого и придумать нельзя.
Во втором взводе связи поверка длилась ровно столько, сколько понадобилось Полтаве, чтобы убедиться - мы замечены дежурным по полку, назавтра замечаний не будет, можно расходиться. Вторая шеренга не успела даже докурить.
- Сейчас в наряд заступают, - Полтава забегал карандашом по списку, - дежурный - Кравцов, дневальные - Куликов и Гулин. Мужики, сейчас заступите, а завтра в шесть сниметесь. Считай, четыре часа вы уже простояли. Вопросы? Нет? Разойдись. Семин останься.
Когда взвод зашел в палатку, я подошел к Полтаве, недоумевая: зачем расправу надо мной нужно проводить прямо перед палаткой на передней линейке непосредственно напротив штаба, если удобней это сделать в самой палатке? Кричать и звать на помощь я не буду, а так никто ничего не увидит и не узнает. Скажу утром, что споткнулся и упал.
- Ты вот что... - Полтава подбирал слова.
Я замер в тихом трепете.
- Мы тут с пацанами посоветовались, - Полтава разглядывал сейчас свои сапоги, будто не я, а он был молодым, - короче, ты - ни в чем не виноват. Служи нормально. Ничего не будет сегодня. Ложись, отдыхай - ты же после караула, спать, поди хочешь? А там посмотрим...
Это было как-то неопределенно. На что посмотрим? На кого посмотрим? Кто именно будет устраивать смотрины? Но было понятно главное - бить меня сегодня не будут, а до завтра еще дожить надо.
- Но смотри... - добавил Полтава напоследок.
Андрей Семёнов
Под солнцем южным...
Друг познается в чате
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Пятая рота. Под солнцем южным... Караул (2)
14.2. Караул
И в этот раз я развел дембелей по постам таким же манером: отошли метров на пятьдесят от караулки, выкурили два косяка, я выстрелил осветительную ракету, минут через пять - вторую и, дождавшись дембелей с дальних постов, вернулся обратно в караулку. Рыжий вернулся позже меня и был очень удивлен той скоростью, с какой я развожу свои пять постов.
- Уметь надо! - объяснил я ему.
В самом деле, если Рыжему при разводе постов приходилось делать по полку круг длинной побольше километра, то мой маршрут был гораздо короче. Завидев ракету, дембеля снимались с постов чуть ли не бегом и времени на развод уходило совсем мало - только чтобы дождаться двоих со складов РАВ.
Однако время шло к полуночи и надо бы было поспать. Наркотический яд туманил голову и меня клонило ко сну. Но не судьба была мне поспать в эту ночь. Я зашел в спальную комнату и лег на свободный топчан. На соседних топчанах у дембелей во всю шло веселье. Термос мало помалу пустел, брага плескалась по кружкам и разговор клеился. Вспоминали свой первый год службы и свое 'духовенство'. Называли фамилии дедов, которые давно уволились в запас и уже второй год вкушали прелести гражданской жизни. Дайнека травил о том как он полез за бензином для зажигалки.
Обычное дело: привязал к зажигалке нитку, открыл бензобак, сунул в него зажигалку, дождался, пока вата пропитается как следует, вынул зажигалку и аккуратно ее вытер. Вот только к тому бензобаку был сверху привинчен КАМАЗ.
Для тех, кто не понял, поясню: дизель. На солярке работает. Никакого бензина в нем отродясь не было. Зажигалка, разумеется, была безнадежно испорчена, а сам Дайнека был нещадно бит дедушкой, пославшим непутевого духа ее заправить. Мирон, было вставил слово о мыслительных способностях Дайнеки, но Дайнека, не сбившись с дыхания, тут же вывалил историю о том, как сам Мирон полтора года назад прикуривал от трассера.
Спички в полку были в большом дефиците и, если появлялись в магазине, то моментально разлетались. Прикуривали кто от чего. Дедушки и черпаки от зажигалок, которые передавались из поколения в поколение, пока не ломались. Были даже приспособления из двух коротких проводков и маленькой спиральки от электроплитки. Концы проводков вставлялись в розетку, спиралька моментально розовела и можно было прикуривать. Такой способ требовал известной сноровки: если недодержать - спираль не нагреется, если передержать - перегорит. Духам прикуривать было не от чего: откуда у них зажигалка? Не заслужили еще. Поэтому, духи чаще всего прикуривали от трассеров и каждый дух носил с их собой в кармане. Немного, штук шесть. Если зубами вытащить пулю из гильзы, а из самой гильзы высыпать порох, то, вставив пулю обратно острым концом внутрь, получали удобное средство для прикуривания. Теперь следовало сильно постучать по трассеру чем-нибудь тяжелым и твердым: молотком или даже булыжником. Трассер воспламенялся, горючий заряд выгорал, накаливая пулю до бела и от нее могли прикурить три человека. Четвертый не успевал: гильза от пули нагревалась и начинала жечь руки. Приходилось срочно ее выбрасывать.
Дело, в общем-то, не хитрое - от трассера прикурить. Если тебе перед этим объяснят - как. Еще лучше, если покажут. Но Мирону никто ничего не показывал. Полтора года назад, когда Мирон был еще духом и служил в полку первый месяц, кто-то из дедов послал его прикурить. Мирон оббегал весь батальон, но спичек ни у кого так и не нашел. Тогда ему кто-то подсказал:
- Чего ты маешься? Прикури от трассера, как все люди.
Сказано - сделано.
Мирон пошел в оружейку, взял свой автомат, зарядил его одним единственным (молодец - хватило ума!) трассирующим патроном, вышел из оружейки и тут же, между палаток, выстрелил себе под ноги. Трассер вошел в грунт и Мирон принялся копать ямку, чтобы добраться до него и прикурить.
Война, конечно, войной, но выстрел в самом центре расположения полка да еще и средь бела дня - происшествие чрезвычайное. Кто его знает: что это за выстрел? Может, кто-то свел счеты с жизнью. Это еще ничего. Туда и дорога. А, может, кто-то рассчитался с сослуживцем. Это уже хуже: одного в могилу, другого - в тюрьму. На выстрел Мирона немедленно со всех палаток батальона высыпали пацаны и через минуту возле него собралась толпа и смотрела, как он ковыряет землю. Убедившись, что ничего страшного не произошло все разошлись по своим делам, посмеиваясь над 'догадливостью' молодого бойца, а деды приказали черпакам провести с Мироном разъяснительную работу и научить его прикуривать как следует. Впрочем, в тот раз, кажется, все обошлось благополучно: получив пару раз по ушам, Мирон сам научился прикуривать и свой призыв научил.
Я лежал на топчане, слушал Дайнеку и не верил, что эти уверенные в себе и все знающие дембеля чуть больше года назад тоже были духами, как я сейчас. Еще больше мне не верилось, что через полтора годя я сам стану таким же. Умом я понимал, что разница в возрасте между нами - полтора-два года. Но тем же умом я понимал, что разница между нами - гораздо больше, возможно, целая жизнь. Нет, даже несколько жизней - жизней тех пацанов, которые не дожили до своего дембеля. А здесь сидят и травят байки те, кто выжил за два года в Афгане. Счастливчики, которых ждет Союз и скоро дождутся матери. А сколько из них не дожили? А сколько из моего призыва не доживет? А я - доживу?
Какой тут сон, когда такие мысли?!
- Эй, молодой! - окликнули меня - пить будешь?
Я повернулся на голос в темноте. Перед моим лицом замаячила кружка с ароматной брагой.
- Пей, разводящий.
'Нет, пожалуй, будет многовато', - подумалось мне, - 'один чарс - коня с ног свалит, а если еще и бражкой отлакировать... Многовато будет. Совсем 'вырублюсь'.
- Пей, не держи кружку, - торопили меня.
'Хотя, с другой стороны... Ради уважения к старшему призыву...'
Сладкий хмельной напиток, явственно отдающий дрожжами, был мной принят из дембельской руки и немедленно выпит под одобрительными взглядами старших товарищей.
Не следовало мне этого делать.
Алкоголь и чарс (марихуана, анаша, план) никак не складываются. Они не складываются и даже не умножаются.
Действие друг друга они возводят в степень! Как в алгебре.
Пол и потолок спального помещения качнулись... и поменялись местами. Я сидел на топчане и мне было невдомек: отчего это дембелям пришло в голову устроиться на потолке? Если бы они догадались спуститься вниз на топчаны, то им бы было гораздо уютнее. И не надо было бы висеть вверх ногами. Надо бы им подсказать...
Но на меня никто уже не обращал внимания.
- Следующая смена - на выход, - в проеме двери стоял Барабаш.
Восемь дембелей поднялись с топчанов и двинулись к пирамиде за автоматами. Я, сохраняя равновесие, пошел за ними. Барабаш посмотрел на меня осуждающим взглядом, но ничего не сказал.
'Автомат - это, пожалуй, лишнее' - я глянул на пирамиду и мне расхотелось вынимать его оттуда, - 'сначала - доставать его, потом обратно класть... таскать его на себе. Пусть он лучше меня пока тут подождет. Будем сниматься с караула - заберу. Да и делов-то - отойти на пятьдесят метров и дать ракету. Кстати, две последних остались'.
- Автоматы на стеллаж, - путаясь в буквах, скомандовал я, выйдя на крыльцо, - присоединить магазины, примкнуть штык-ножи, оружие - к осмотру.
Барабаш вышел на крыльцо следом за мной, не обнаружил автомата у меня за плечом, но верно оценив мое состояние, не стал настаивать, чтобы я его туда повесил.
- На пост за мной шагом, - голос мой заплетался, как, впрочем и ноги, - марш!
Я противолодочным зигзагом побрел в сторону калитки, на автопилоте, захватив из курилки две последних осветительных ракеты.
Больше ничего не помню.
Развел я посты или нет? Или они так и простояли до утра? В себя я пришел, когда уже было светло. Я сидел на губе. Только не внутри, не в камере, а во дворике губы, под забором, отделяющим губу от караулки. Что я тут делал, зачем сидел и долго ли я тут находился? - уверенно ответить на эти вопросы я бы не смог.
Стыд-то какой: первый мой караул, а я, разводящий, обдолбился чарсом и добавил брагой! Хоть в караулку не возвращайся. Не знаю теперь, куда глаза от стыда девать?!
На крыльце караулки стоял старший прапорщик Мусин.
- Ну, вот он и нашелся! - восхитился он.
'Он' - это вероятно был я.
- Зря вы, мужики, молодого втянули. У вас - привычка. А у него что? Умойся и вези людей на посты.
'Как - вези?! На закорках что ли?!'
Я представил, как пятеро дембелей влезают на меня и у меня подогнулись ноги. Я их точно не унесу, даже одного.
Оказалось, что пока я пребывал в беспамятстве, перепачканный солидолом водитель сумел-таки починить караульную машину - 'шестьдесят шестой'. ГАЗ-66 и в самом деле казался убитым и было чудом не то, что он может двигаться без оленьей упряжки, а уже то, что у него есть мотор, который способен тарахтеть и давать выхлоп.
Умывшись и захватив автомат, я влез в кабину. Дембеля устроились в кузове. Водитель, видимо хорошо зная маршрут и очередность смены постов, порулил к самым дальним - складам РАВ. Однако, нас никто не встретил и никто не окликнул: 'стой, кто идет?'. Дембеля стукнули в кабину и приказали выключить мотор. К РАВ 'газончик' подъехал с неработающим мотором - накатом. Я выскочил из кабины на землю и собирался хлопнуть дверью, но под носом у меня возник кулак:
- Тише, душара! Не шуми.
Дембеля соскочили с кузова и пошли к вышкам. Через несколько минут они притащили Манаенкова и Жиляева.
Они спали на посту.
Сон на посту приравнивается к предательству. Или недалеко от него.
Всё понятно - устал и хочется спать. На это есть караульное помещение с топчанами: пришел, развались и спи. Не снимая сапог и расслабив ремень. На каждом разводе перед заступлением в наряд или в караул спрашивают: 'кто не может нести службу?'. Таковых не находится. Все могут. А раз так, то, пока ты 'с ружьем' за спиной становишься на пост, все остальные должны быть уверены, что ты не проспишь и 'вспышку не прохлопаешь'.
А задача твоя не такая уж и трудная: если не сможешь сам отразить нападение душманов, то, хотя бы, шум подними, очередь дай из автомата! На шум, поднятый тобой, прибежит бодрствующая смена и поддержит тебя огнем. Не хватит сил для отражения - весь полк поднимется по тревоге.
Но - дай время!
Дай свободной смене добежать до тебя.
Дай полку несколько минут, чтобы подняться по тревоге, разобрать оружие из пирамид и придти тебе на помощь.
Дай людям несколько минут. Возьми все на себя! Хотя бы на спусковой крючок успей нажать, чтоб в караулке и в полку услышали твой выстрел и поняли: что-то не в порядке, нужно реагировать.
Ценой жизни своей дай людям время!
А если ты разлегся на посту как тюлень, какой от тебя прок? На тебя надеются, как на хорошего, а ты храпишь, как былинный богатырь под лукоморским дубом. Может, тебя резать придут, а потом начнут резать твоих сослуживцев? А кому охота быть зарезанным по оплошности недочеловека, влюбленного в сон?!
Часовые проспали Василия Ивановича Чапаева.
Не хотелось бы судьбу повторить. Да и Урала, который можно было бы переплыть, черпая воду одной рукой, поблизости нет. До Амударьи - и то, восемьдесят верст по прямой через пустыню. Поэтому - дух ты или дембель - вышел на пост - неси службу как положено. В уставе плохого не напишут. Написано: '... часовому запрещается спать...' - отнесись с пониманием. Не спи.
Бди!
Из-за твоей безалаберности никому не охота домой в цинковом гробу ехать.
Нет более простого и красноречивого способа выразить презрение к тому воинскому коллективу, в котором ты проходишь службу, чем заснуть на посту. Это все равно, что сказать перед строем всей роте:
- А мне по фигу: кто из вас домой вернется, а кого убьют!
Такой плевок в коллектив!
Только, если один человек плюнет в коллектив, то коллектив утрется. А если целый коллектив плюнет на этого 'одного', то он рискует утонуть.
Манаенков и Жиляев, отхватив свою порцию дембельских затрещин, были поставлены на стартовую позицию спереди караульной машины. Их ожидал бодрящий и освежающий забег на полтора километра до полка, который укрепит их боевой дух и снимет тягу ко сну на посту. У них отобрали магазины с патронами, чтоб не застрелились, но оставили автоматы - 3,6 кг лишнего веса для общего физического развития. Дайнека, оттерев водителя, сам сел за руль и всю дорогу до поста ГСМ подталкивал бегущих бампером, придавая дополнительное ускорение. Когда Жиляев и Манаенков добежали, наконец, до полка, то хэбэ на них было мокрое от пота насквозь. Они были бодры, веселы и радостно ожидали окончания расправы, которая должна произойти в караулке.
А как еще прикажете лечить сон?
После завтрака и очередного развода постов Рыжий сказал мне по большому секрету:
- Сегодня приезжает полк.
- Ну да? А ты откуда знаешь?
- Посты разводил - встретил твоих однокашников - Щербаничей. Они сказали.
- Во сколько?
- После обеда. Я сам слышал, как дежурный по полку приказал дежурному по столовой готовить обед на весь полк.
Этому можно было верить. Во-первых, Рыжий 'сам слышал', а во-вторых, какой смысл Щербаничам обманывать?
Эти Щербаничи ловко устроились - на полковой узел связи. Не тот, который через громкоговоритель передает легкую музыку, а тот, который качает связь полка с дивизией и Армией. Служба у них была - не служба, а мечта любого духа.
На узле связи работали всего две смены из трех человек каждая. Менялись они между собой по времени приема пищи. Первая смена, допустим, завтракала и шла подменять вторую, оставаясь на узле. Вторая завтракала и могла быть свободна до обеда. В обед смены так же менялись - до ужина. После ужина одна смена оставалась на всю ночь - до завтрака. Когда кто из них спал - это были их личные трудности. В наряд по роте никого из двух смен не ставили и даже духов не припахивали. Эти шесть человек так и жили - как на подводной лодке. Вроде и в полку служат, но живут в своем мирке, от смены к смене измеряя время приемами пищи. Конечно, они первыми узнавали все новости. Не только полковые, но и главную - номер очередного приказа министра обороны, который вскоре будет нарисован на всех дембельских панамах.
Отсутствие дедовщины, которая как бы не распространялась на духов узла связи, имела оборотную сторону медали без позолоты: став через полгода черпаками, а потом и дедами, эти духи не пользовались никакими привилегиями своего срока службы. Как их не трогали, пока они были молодыми, так и они не могли никого трогать из молодого призыва. А если бы кому-то из них вздумалось попросить молодого об услуге или послать его с поручением, то их же однопризывники и напомнили бы им, что пока их призыв 'летал' на первом году службы, они безмятежно отсиживались на узле связи, не разделяя со своим призывом все тяготы и лишения. Поэтому, дедами могут считаться лишь относительно: не заставляют полы мыть - пусть скажут спасибо.
И хотя никто в полку не заискивал перед связистами узла связи, знакомство с ними считалось полезным, так как открывало доступ к информации совсем иной, нежели доводили на политзанятиях или можно было прочесть в газетах. Связисты были допущены даже к секретной информации и если они делились новостями, то этим новостям можно было верить.
Андрей Семёнов
Под солнцем южным...