Заметки на полях
"Поповщина убила в Аристотеле живое и увековечила мертвое"
"Философские тетради" В. И. Ленин
"Поповщина убила в Аристотеле живое и увековечила мертвое"
"Философские тетради" В. И. Ленин
Законы логики, которые должны знать все
Все мы хотим понять, что правильно, а что нет. Так, фраза «это нелогично» стала чуть ли не самой используемой при критике какого-нибудь сериала или фильма. Но вот о том, что такое логика и как вообще различать, что логично, а что нет, — знают далеко не все. А ведь у неё как у раздела философии есть своё понятие и законы.
Логика по Аристотелю
Древние греки вообще любили рассуждать о том, как устроен наш мир и в чём его смысл. У них это, кстати, получалось вполне неплохо. Так, учёный и философ Левкипп и его ученик Демокрит открыли атомы, не имея при этом наших микроскопов. Сделать это им удалось в том числе благодаря логике.
В Античности очень часто пользовались рассуждениями об объекте для его познания. Строился этот принцип на том, что во Вселенной есть законы, которые человек способен понять через мысли и опыт.
Вот и Аристотель был парень не промах. Он вывел четыре основных закона логики и определил, что это наука, которая является вспомогательной для познания мира. Она изучает законы и форму мышления, ведь только структурировавший своё мышление учёный будет способен совершать открытия.
Первый закон: закон тождества
Иметь не одно значение — значит не иметь ни одного значения. Если же у слов нет значений, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности и с самим собой. Ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслить что-нибудь одно.
— Аристотель
Суть первого закона в том, что у каждого слова должно быть одно определённое значение. Так как люди выражают информацию в основном при помощи слов, то от того, что мы понимаем под каждым словом, и зависит результат любого диалога, понимание книги, фильма, сериала и так далее. Без точного определения мы попросту не можем правильно выразить свои мысли.
Конечно, так же важен и сам контекст, в котором слово употребляется. Первый закон логики указывает именно на значение слова в один определённый момент в одном определённом месте. Ведь существуют такие слова, как «ключ», «шип» и прочие омонимы, понимание значения которых как раз и зависит от контекста.
Так, например, при нарушении закона логики на фразу «Мне не повезло: я сломал ногу в двух местах» можно было бы ответить: «Так не ходи в эти места», — так как понятие слова «место» заранее не было обговорено. Конечно, подобные мелочи мы редко замечаем в повседневной жизни, так как наше логическое мышление достаточно развито, чтобы находить правильные ответы на простые вопросы.
Второй закон: закон непротиворечивости
Два противоположных высказывания не могут быть истинными в одно и то же время, в одном и том же отношении. Из двух суждений, из которых одно утверждает то, что другое отрицает, по крайней мере одно ложное.
— Аристотель
Этот закон еще называют законом правильного мышления. Его суть состоит в том, что высказывание и одновременное его отрицание не может быть истиной. Конечно, нужно отличать нарушение второго закона логики от игры слов. Так, обычная фраза строгих мам «закрой рот и ешь» нарушает второй закон, а вот фраза «в моём детстве у меня не было детства» — нет.
Третий закон логики: закон исключённого третьего
Если есть два противоположных суждения, когда одно из них отрицает другое, например А равно Б и А равно не Б, то не может быть иного суждения. Или в другой формулировке:
Если в одном выражении о предмете что-либо утверждается, а в другом — отрицается, то одно из них обязательно истинно, а второе ложно. Из двух противоречащих суждений одно истинно, другое ложно, а третьего не дано.
— Аристотель
Если два суждения об одном предмете противоречат друг другу, то они не могут быть одновременно ложными или одновременно истинными. Важно отличать суждения противоречащие и противоположные.
Противоположное суждение может иметь третий вариант ответа. Если мы говорим: «Собака маленькая» и «Собака большая», — возможен третий вариант: «Собака средняя». А в противоречащем суждении мы можем сказать: «Эта собака небольшая» и «Эта собака большая». В этом случае верный ответ только один.
В реальной жизни этот закон применяется при обсуждении любых противоречивых тем. В результате такого диалога оба собеседника будут пытаться формулировать свою мысль так, чтобы она была логичной. Но при этом ответ на обсуждаемый вопрос всегда будет один, следовательно кто-то будет неправ, так как в своём суждении нарушает законы логики. Останется только определить, кто неправ.
Четвёртый закон логики: закон достаточного основания
Любое суждение должно быть обосновано. Для появления следствия должна быть достаточная причина.
— Аристотель
Любые суждения, высказанные мысли, утверждения и так далее должны иметь твёрдые основания. Выдвинутое утверждение должно иметь достаточно аргументов, чтобы считаться истиной, и, следовательно, само вытекать из аргументов.
Являясь последним из законов, закон достаточного основания вобрал в себя предыдущие. Так как весь наш мир строится на наших суждениях о нём, важно, чтобы каждое суждение было обосновано. Верить во что-то без доказательств — это выбор глупцов, ведь недоказанное суждение стоит мало.
Конечно, для применения этого закона необходимо проверять каждое сомнительное суждение уже доказанными фактами. Так ты значительно уменьшаешь риск быть обманутым.
Взято отсюда:
Никита Моисеев 31 июля, 2020
Образ жизни
предыдущая часть: MAN, DEATH & ETHICS [ч. I ] Ошибка Аристотеля (2/3), где мы показали на примере, как неразделимые понятия "добра и зла" позволяют преодолевать проблемы.
Вернемся к "Никомаховой Этике", где Аристотель блуждает в поисках отдельного "блага":
«…Между тем все сообщества — это как бы члены (morioi) государственного сообщества: они промышляют что-то нужное, добывая что-нибудь из необходимого для жизни…;…ибо государственные взаимоотношения ставят себе целью не сиюминутную пользу, а пользу для всей жизни в целом…;…если для всего, что делается (ta prakta), есть некая цель, она-то и будет благом, осуществляемым в поступке (to prakton agathon)…;…счастье как цель действий — это, очевидно, нечто совершенное, [полное, конечное] и самодостаточное…»
Так, пытаясь натурализовать «благо», Аристотель подводит нас к понятию «благо государства», что может быть истолковано как «благо общества ради блага человека», как к цели любой деятельности. Но если, как мы выяснили ранее, «благо» само по себе ничего не значит, а это лишь параметр, или ориентир в процессе достижении цели, то Аристотель, делая сшивку «блага» и цели, дает в изложении этики ложную цель. Собственно, он и сам это понимает: «…своего рода расплывчатость заключена в [выражении] «блага», потому что многим от [благ] бывает вред.»
Через несколько предложений: «…тогда как цель [данного учения] не познание, а поступки.» — то есть в этом месте у Аристотеля есть понимание, что «благо» и «вред» лишь ориентиры для «деятельности» к достижению чего-то, указатели для деятельности, но не сама цель. Однако далее Аристотель вновь пытается определить «благо» как нечто «само по себе», приравнивая его к «счастью», но тут же убеждаясь, что и «счастье» очень относительно, внутренне и внешне противоречиво, поэтому в данном контексте целью быть не может.
В итоге, Аристотель снимает с себя заботу о поиске "единого блага": «Впрочем, сейчас эти [вопросы] все–таки следует оставить, потому что уточнять их более свойственно другой [части] философии, так же как [все] связанное с «идеей» в самом деле, даже если есть единое благо, которое совместно сказывается [для разных вещей], или же некое отдельное само по себе благо, ясно, что человек не мог бы ни осуществить его в поступке (prakton), ни приобрести (kteton), а мы сейчас ищем именно такое.»
Теперь обратимся к той части «Этики», в которой Аристотель все же касается искомого нами предмета, который, с одной стороны, не дает ему добиться стройности в своих этических построениях, с другой, этот предмет сам мог бы послужить прочным стержнем для любых этических поисков, если бы был принят за точку отсчета: «А самое страшное — это смерть, ибо это предел, и кажется, что за ним для умершего ничто уже ни хорошо, ни плохо.» — действительно, а ведь «смерть» — это именно то, что понял пока только «человек»: «…а искомое нами присуще только человеку…» И именно смерть, уже по словам Аристотеля, обнуляет «добро и зло». Если мы говорим о «добре и зле» как об отношении к смерти, то не здесь ли заключена вся специфичность «человека»? В его отношении к смерти.
То, как к жизни и смерти относится человек, и как к ней относится природа — принципиально различно. Природа вообще не имеет категорий «отношения»: в природе нет «добра и зла». Но эти категории есть у человека, это они дают ему уникальную специфику. Поэтому, если разобраться в причине существования этих категорий для «человека» — значит получить возможность определить само явление «человек».
Далее Аристотель погружается в циклические обсуждения «золотой середины», раз за разом повторяя одно и то же: «…имея в виду, что избыток и недостаток гибельны для совершенства, а обладание серединой благотворно…»
Если вдуматься в то, что здесь сказано, то возможно, что главное не в том, что именно «избыток» или именно «недостаток», а все же «гибельно» или «благотворно». Можно убедиться, что когда Аристотель судит о «благе» или «зле», то мысль сводится к тому, гибнет субъект (человек, общество или государство) или продолжает жить. Этот вопрос постоянно проступает в любых рассуждениях, как будто только об этом и идет речь, подразумевая в разных формулировках одно и то же: «…для телесной силы гибельны и чрезмерные занятия гимнастикой, и недостаточные, подобно тому, как питье и еда при избытке или недостатке губят здоровье, в то время как все это в меру (ta symmetra) и создает его, и увеличивает, и сохраняет…;…Итак, избыток (hyperbole) и недостаток (eleipsis) гибельны для благоразумия и мужества, а обладание серединой (mesotes) благотворно…;…имея в виду, что избыток и недостаток гибельны для совершенства, а обладание серединой благотворно…;…если совершить этот поступок, то они будут спасены, а если не совершить — погибнут…» И так раз за разом, практически об одном и том же: «быть или не быть, вот в чем вопрос». Так не в этом ли на самом деле вопрос? Да, в этом.
Именно «смерть», а вернее «отношение к смерти», и есть источник «добра и зла».
Получается, что Аристотель, обсуждая что угодно и под какими угодно углами, раз за разом приходит к проблеме «смерти» или «гибели». Именно «смерть» в рассуждениях Аристотеля порождает неожиданные, подчас парадоксальными превращениями «счастья» и «блага» в «несчастье» и «зло» так, что Аристотель нигде не может ухватить ситуацию абсолютного «блага». Абсолютна и недвусмыслена у Аристотеля только «смерть». И она имеет интересное умение обнулять «добро и зло» как в игре по поиску предмета. Так что за предмет мы должны найти? Каков мог бы быть результат этических упражнений «человека»?
Мой ответ: «преодоление проблемы смерти».
Рассмотрим «преодоление» с разных сторон, каким может быть в жизни «преодоление смерти» у «человека»: тактически и стратегически.
Интересно сказано у Аристотеля о специфике природных реакций: «…природа, очевидно, прежде всего избегает того, что доставляет страдание, стремится же к тому, что доставляет удовольствие…» — так сказано о биологической дихотомии, которая направляет действия животных в виде неосознаваемых ими инстинктов и поведенческих программ. В отсутствие разума «боль и удовольствие» — это, что направляет действия животных. Поэтому корректно сказать, и у Аристотеля это сказано: что природа не «преодолевает проблему», а именно «избегает проблему». «Боль» негативна, а «удовольствие» позитивно. Но ни боль, ни удовольствие не ставят задачу. Поэтому, конечно, это не в коей мере не метод решения проблем. Так Аристотель нашел природный аналог морали, и это абсолютно точно. Если «человек» имеет моральную дихотомию «добро и зло», то природа имеет биологическую дихотомию «удовольствие и боль».
Специфика и эффективность «человека» состоит в том, что дихотомия морали, в отличие от дихотомии отбора, «видит» результат препятствий и проблем жизни: это смерть. Отбор «не видит» препятствий, а использует их для того, чтобы отобрать только те варианты, которые «обходят» препятствие, не соприкасаясь с ним. Можно провести параллель с эффектом «систематической ошибки выжившего», когда сохраняются только «правильные ответы». Получается, что опыта соприкосновения с рамкой в природе физически не существует: он гибнет. По этой причине у живой природы нет и не может быть «знания» о смерти, поэтому нет и отношения к ней.
Примеры разницы в подходах мы можем найти легко: перетерпеть реальную боль от лечения «человек» может именно по тому, что знает о смерти, которую приносит болезнь. Этический метод отношения к смерти позволяет человеку пренебречь негативом «боли», предпочитая категорию «добра», хоть она и не приятна физически, не вызывает «счастья» и «удовольствия», но зато ведет к преодолению смерти. Так же как человек может прямо отказаться от ряда «удовольствий», маркируя этическим методом пагубные последствия их как «зло», если они ведут к смерти: это наркотики, излишества, дисбалансы. Животное боль терпеть не будет, так как это один из рычагов инстинкта, и всеми силами избежит лечения, если у него будет возможность. И все это только по тому, что животное не знает ни о болезни в частности, ни о смерти вообще. Так же, как животное будет получать удовольствие столько, сколько это возможно — даже если это всего лишь вшитый в специфическую область мозга электрод, а не настоящее удовольствие [Olds, 1954]. Такие примеры можно привести в качестве тактического преодоления проблемы смерти.
«Но наемники становятся трусами всякий раз, когда опасность слишком велика и они уступают врагам численностью и снаряжением, ведь они первыми обращаются в бегство, тогда как гражданское [ополчение], оставаясь [в строю], гибнет, как и случилось возле храма Гермеса. Ибо для одних бегство позорно, и смерть они предпочитают такому спасению, а другие с самого начала подвергали себя опасности при условии, что перевес на их стороне, а поняв, [что этого нет], они обращаются в бегство, страшась смерти больше, чем позора.» — здесь обсуждается момент, когда отдельные люди отдают свою жизнь ради жизни своего общества. В этом случае понятно, по какой причине бегут наемники: они не связаны с защищаемым обществом, и для них собственная смерть страшнее смерти какого-то чужого общества (государства). А гражданское ополчение связано с защищаемым обществом: там хранятся их материальные и духовные ценности, их дети, родители и родственники, то есть все то, что является частью их самих, и будет существовать намного дольше их. Так, феномен Истории и Культуры можно привести в качестве попытки стратегического (но не личного) преодоления смерти.
Одним из видов культуры является Ритуал и Религия, дающая нам еще один пример попытки стратегического, личного, но воображаемого преодоления проблемы смерти в виде "веры в жизнь после смерти».
«Нет, не нужно [следовать] увещеваниям «человеку разуметь (phronein) человеческое» и «смертному — смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия (athanatidzein) и делать все ради жизни (pros to dzen), соответствующей наивысшему в самом себе, право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит.» — эта мысль Аристотеля прекрасно ложиться в контекст нашей гипотезы. Если Аристотель говорит о преодоления «смерти как проблемы» чисто гипотетически, то с развитием науки эта цель может быть вполне конкретной и однозначной для любой деятельности, составляющей вместе ту самую «общую идею»: «Не в том ли дело, что все блага из одного [источника] или служат чему-то одному?»
Мы помним, что именно «Понимание проблемы» приводит к решению проблемы. Если это так, то все перечисленные в трактате «Этика» частные «блага», и все не перечисленные, постепенно, практически и исторически, объединяясь друг с другом в процессе Развития, в итоге сводятся к решению наиболее общей задачи по преодолению наиболее общей проблемы: смерти. Это отчасти явлено нам в реальности: сегодня в развитых странах средняя продолжительность жизни минимум в два раза превышает биологические и антропологические нормы [Mayne, 2019], а это уже немало.
Вывод: всё, что делает «человек» по преодолению смерти во всем его многообразии (индивидуальность, общество и человечество) — то «благо», «добро» и «добродетель». А всё, что приводит индивидуального человека, общество и Человечество в целом к гибели или разложению — то «зло», «вред» и «порок».
Остается отметить важный момент. Если "человек" определен "пониманием смерти", мораль — это отношение к смерти, а этика — это метод преодоления смерти, значит если когда-либо "человек" преодолеет "смерть как проблему", то в этот момент он перейдет грань своего определения, и для него больше не будет "добра и зла", и сам он уже не будет "человеком".
Таким образом мы получаем предельные основания идеологии трансгуманизма.
Рассматривая «Этику» Аристотеля, мне хотелось бы обратить внимание на ключевой момент, который определил стандартный, и одновременно, ошибочный подход во всех последующих исследованиях вопроса «добра и зла».
Аристотель смотрит на «благо» как на отдельный предмет: «...как принято считать, [все] стремятся к определенному благу. Поэтому удачно определяли благо как то, к чему всё стремится.»
Это положение – ошибка, сводящая этические рассуждения от Аристотеля до Витгенштейна к неизменно противоречивым результатам. Рассуждение исключительно о «благе» подразумевает упрощение: как будто «зло» – это нечто противоположное «добру». Некое «добро со знаком “минус”». Но это не так: зло не равно «добру со знаком “минус”», как и «зло со знаком минус» не равно добру:
З ≠ – (Д) или Д ≠ – (З)
Я утверждаю, что «благо», или «добро» как «точка отсчета» в рассуждении, выбрана Аристотелем неверно. Не правильно мыслить о «благе» хоть на секунду отделяя его от «зла», придавая им обоим свойства неких самостоятельных сущностей. Мы не должны забывать, что «добро и зло», «благо и вред», «добродетель и порок» – это дихотомия. Значит, когда речь идет о такой сущности, слияние подклассов неразделимо без потери смысла сущности. А в тот момент, когда мы подменяем искомую сущность одним из её подклассов, наделяя уже его сущностным или предметным характером, то уводим сами себя от истинного предмета исследования. Если истинной сущности у нас нет, то разговаривать мы можем о чем угодно, но не о ней. И вот философы вслед за Аристотелем упорно повторяют эту ошибку, хотя дихотомия моральных категорий известна всем.
Рис. 1. Графическая дихотомия: фокус в том, что здесь нарисован только черный подкласс, а белый, совершенно не будучи нарисованным, проявляется сам.
Соответственно, не будучи сущностями, «добро» отдельно и «зло» отдельно не могут быть ни целями, к которым мы могли бы стремиться, и не могут быть средствами, которые мы могли бы использовать. Это скорее параметры, или указатели, или отношение, позволяющие нам прийти к искомой цели, искомому средству или искомой сущности. Субстратом морали, таким образом, является то, к чему выражается отношение с помощью понятий «добра и зла». Осталось выяснить, к чему настолько фундаментальному мы можем проявить свое отношение?
В американских универах требуют исключения Аристотеля из учебной программы, на том основании что он рабовладелец)) Ниже пример академической дискуссии.
Греческий философ Аристотель не просто мирился с рабством - он защищал его; он не просто защищал его - он считал рабство благотворным для раба. Аристотель полагал, что не которые люди по самой своей природе не способны преследовать свое собственное благо, и их назначение - служить “живыми инструментами”, которые используют другие люди. “Раб является частью хозяина, живой, но отделенной частью его тела”.
Аристотель на этом не останавливается. Он считал, что женщины не способны принимать авторитетные решения. Он утверждал, что ремесленники, даже те, которые не являются ни рабами, ни женщинами, не должны ни иметь право на гражданство, ни получать образование в городе, который он счел бы идеальным.
Конечно, Аристотель здесь не одинок. Кант и Юм оставляли расистские комментарии, Фреге - антисемитские, Витгенштейн откровенно заявлял о своем сексизме. Должны ли читатели оставить в стороне, игнорировать подобные ремарки, фокусируя внимание на ценных идеях, которые содержатся в их работах?
Избирательная стратегия может работать, когда читатель имеет дело с Кантом, Юмом, Фреге и Витгенштейном - на том основании, что их основной вклад в философию не связан с их предрассудками - но я не думаю, что в случае с Аристотелем такой подход столь же уместен. Его антиэгалитаризм идет гораздо глубже.
Аристотель полагал, что ценность или достоинство человеческой жизни - его добродетель - есть то, что человек приобретает по мере взросления. Из этого следует, что люди, которые не могут (как женщины или рабы) приобрести добродетель или просто не приобретают ее (ремесленники) не имеют оснований требовать равного уважения или признания - равного с теми, кто усвоил добродетель.
Аристотель не только не верил в наличие у человека собственного внутреннего достоинства - на идее такого внутреннего достоинства основывается наша современная приверженность правам человека - его философия просто не может быть согласована с таким представлением. Аристотелевский антиэгалитаризм не так уж похож на расизм Канта или Юма - гораздо больше общего у него со взглядом Декарта на животных. Декарт полагал животных автоматами, не имеющими души - и этот взгляд непосредственно связан с его рационалистическим дуализмом. Его высказывания о животных не могут рассматриваться как случайные.
Если запрет/отказ от изучения (cancellation) - это снятие со значимой позиции на основании совершенного идеологического преступления (ideological crime) - то может показаться очевидным, что вопрос об “отмене” Аристотеля вполне заслуживает того, чтобы быть рассмотренным. Он имеет огромную известность: тысячи лет после его смерти его труды по этике как часть базового философского куррикулума, предлагавшегося в колледжах и университетах по всему миру.
Проблема Аристотеля в том что он не просто пытались оправдать исключение некоторых групп - женщин, черных, евреев, геев, атеистов - отказывая им в зонтике идеи общечеловеческого достоинства, но он отрицал само существование этого зонтика.
Но в действительности, у нас и вовсе нет причин “отринуть” Аристотеля. Аристотель просто-напросто не является нашим врагом. Философы, должны поддерживать возможность радикальных разногласий по наиболее фундаментальным вопросам. Идеальная цель философа - не воспринимать собеседника в качестве бойца вражеской армии. Но как вы можете избежать враждебности? если кто-то выдвигает взгляды, которые прямо противоречат вашим моральным чувствам. Ответ - надо воспринимать собеседника буквально.
Существует вид речи, которую было бы ошибкой воспринимать буквально, потому что ее функция - своего рода обмен сообщениями. Реклама и политическая речь являются примерами обмена сообщениями - попадая под рубрику “сделать заявление” (бойкот, протест, публичное извинение).
Например, слова “жизни черных имеют значение” и “все жизни имеют значение” оказались вовлечены в борьбу за политическую власть настолько, что мало кто из тех, кто знаком с политической ситуацией в США использует или воспринимает их буквально. Но если бы инопланетянин, не знакомый с этим контекстом, прилетел бы к нам и сказал одну из этих фраз, то вряд ли кто-то счел бы его слова поводом для немедленного возражения; контекст, в котором мы сегодня используем эти фразы, оказался бы снят.
Действительно, я могу вообразить обстоятельства, при которых инопланетянин скажет, что “женщины являются низшими по отношению к мужчинам существами” - и эти слова не поднимут во мне волну возмущения. Предположим, на планете, с которой он прилетел, вообще нет разделения по половым признакам - и он сделал свои выводы о женской неполноценности, некоторое время наблюдая за нами. Пока инопланетянин говорил бы со мной почтительно, я бы не только сохраняла бы желание его выслушать, но и заинтересовалась бы его аргументами.
Я читаю Аристотеля, словно такого вот инопланетянина. Его подход к этике был эмпирическим - то есть, он был основан на наблюдении - и, когда он смотрел вокруг себя, он видел мир рабства, мир, в котором женщины и люди ручного труда находятся в подчиненном положении. Он видел ситуацию, которую затем вписал в свою этическую теорию.
Я полагаю, что большой временной промежуток, отделяющих Аристотеля от нас, делает искусственно легким для принятия отношения к нему как к “инопланетянину”. Одна из причин, по которым я тяготею к изучению древней этики - именно в том, что древних авторов трудно втянуть в современную борьбу за власть.
Действительно, многие люди, для которых слово “свобода” не является пустым звуком, часто склонны предпочитать Аристотеля Платону. Но нет - Аристотель не является комфортной либеральной гаванью для мореплавателя, уставшего от платоновской “тоталитарной” навигации. Действительно, Аристотель - автор концептуальной апологетики рабства. Системы многоаспектной системы господства и подчинения, в которой варвары и женщины обречены оставаться подвластными существами.
Каллард предлагает не воспринимать Аристотеля как бойца вражеской армии. Она разделяет речь на “буквальную” и на “обмен сообщениями”. Философская речь, по ее мнению, буквальна, она не носит второй, боевой идеологической нагрузки. Речь философа - так выходит у Каллард - не есть политическая речь.
Таким образом, следуя за Каллард, мы должны будем сказать, что речь Аристотеля в его “Политике” не есть политическая речь.
Однако даже если предположить, что в реальности может существовать абсолютно отвлеченная от текущей политической ситуации политология - то “Политика” Аристотеля не является такой “сферической политологией в вакууме”. Согласно дошедшим до нас историческим свидетельствам - впрочем, весьма противоречивым, Аристотель принимал весьма активное участие в политической жизни своего времени. Вплоть до того, что имел отношение к воспитанию юного Александра Македонского.
Каллард предлагает воспринимать Аристотеля как инопланетянина - который по своей природе вообще не имея пола, высказывает суждение о превосходстве мужчин в человеческом обществе.
Но Аристотель не является таким бесполым инопланетянином. Напротив, наследие Аристотеля до сих пор находится в основании европейской философии и системы образования - хотя уже и не в такой степени как несколько веков назад (спасибо критикам и деконструкторам, начиная с Декарта и вплоть до современных постструктуралистов). Политические высказывания Аристотеля продолжают быть политическими высказываниями и сегодня.
Каллард предлагает считать Аристотеля просто “человеком своей эпохи”, который просто не мог себе представить иной реальности, кроме той, реальности рабства и патриархата.
Действительно, нелепо было бы пенять Аристотеля за отсутствие прозрений в основы квантовой механики и теории относительности - хотя следует заметить, что до Аристотеля пифагорейцы сделали предположение, что Земля не находится в центре мира.
Большая ошибка - полагать, что в мире Аристотеля рабство было чем-то абсолютно само собой разумеющимся, равно как и подчиненное положение женщины. Платон, к примеру, в диалоге “Государство” (“Политейя”) высказал мнение, что женщины должны наравне с мужчинами входить в правящую элиту и могут быть наделены теми же способностями, что и мужчины - в частности, способностями к философии и управлению государством. Некоторые софисты еще до Аристотеля высказывали космополитические идеи о равенстве эллинов и варваров - и отрицали справедливость рабства. И немалую часть текста аристотелевой “Политики” составляет критика этих, с точки зрения Аристотеля, пагубных и разрушительных идей.
Таким образом, я воспринимаю реальность диаметрально противоположным образом - Аристотеля следует рассматривать как актуального и современного политического философа. Никаких скидок на время и эпоху делаться не должно - поскольку альтернативные правые и философы “консервативной революции” используют древних авторов для решения своих концептуально-политических задач. Причем используют, бывает, весьма корректно - в типологически сходных политических коллизиях используют аргументацию древних.
А теперь перейду к теме “Закрыть Аристотеля”.
Программа университетских курсов по философии - это программа колонизаторов, программа эксплуататоров, программа хозяев мира. Курс истории философии, составленный фактически в эпоху Просвещения - и впоследствии продолживший свое структурирование - предполагает прежде всего философию “белых людей”, европейских философов. В редком университете - если только вы не учились в каком-либо специальном месте типа “восточного отделения” вы учили какую-либо иную философию, помимо европейской. И в программе по философии у вас, скорее всего, был большой зазор между античностью и Новым временем.
Когда я начинал в 2001 году преподавать в МФТИ, официально утвержденная программа для аспирантов выглядела так. После Аристотеля шел сразу Фрэнсис Бэкон. Зазор составил практически два полных тысячелетия. Все, что было между Аристотелем и Бэконом - оказалось “закрыто”. Так - масштабно, с размахом - работала машина cancel culture “проекта просвещения”.
Напомню, речь идет о двух тысячах годах развития именно европейской мысли. Об Индии или Китае не шло речи в принципе. Некоторые высокообразованные люди и до сих пор считают, что никакой “восточной философии” не существует.
И вот, наконец, в современных западных студенческих сообществах возникает требование - постольку, поскольку эти сообщества состоят из самых разных людей из самых разных стран, представителей самых разнообразных групп - пересмотреть курс истории философии, потому что он построен несправедливо. По какому праву, какой логикой мы руководствуемся, преподавая студентам именно тот курс истории философии, который мы преподаем? Как составлялся этот канон? Кто его утвердил? Каким философским вселенским собором был утвержден этот список?
Индийской и китайской философии еще повезло. Некоторые части научного сообщества все же соглашаются считать их именно философиями - и мы можем взять в руки учебники и монографии, в которых об этих философиях идет речь.
Но где монографии по философии, к примеру, народов йоруба? На каком основании мы считаем, что в их культурах не развилась философия? Но если даже мы так считаем - то это наше мнение не есть непререкаемый постулат. Оно есть только лишь предмет для дискуссии. Давайте обсудим, есть философия йоруба - или нет. На каком основании мы отказываем доевропейской Африке в наличии там философии?
Хорошо, допустим даже, что в доевропейской Африке не было философии - хотя я не позавидую тому, кто решит убедительно для всех, с очевидностью, приводящей к общему консенсусу, провести линию демаркации между тем, что мы называем” мифологией”, совокупностями верований и практик” - и “философией”. Но в Африке сегодня существуют европейского типа университеты - и в них преподается философия. В этих университетах работают люди, получившие дипломы философских факультетов и защитившие диссертации по дисциплине “философия”. Я даже подозреваю, что они пишут статьи и монографии - и издают их. Проводят конференции - и наверняка на этих конференциях озвучиваются идеи, которые просто не доходят до стран Европы и Америки, и при этом являются чрезвычайно интересными. Вполне вероятно, что мы пропускаем мимо своего внимания африканских Платонов и Фуко.
Можно возразить, что качественный продукт всегда найдет себе дорогу. Но это возражение опровергается наблюдением за самыми разнообразными областями культуры. Так, в рок-музыке планетарное распространение получает англо-американская ее волна, рок-проекты же остальных стран, как правило остаются известными только в пределах своих стран, а если повезет, то регионов. В гуманитарных науках мы наболюдаем схожие эффекты. То же и в философии.
Составление канона - дело во многом политического порядка. История - в том числе и история философии - писалась и переписывалась победителями.
И безусловно, многие древние (и не очень древние) европейские философы были расистами. И вообще имели крайне далекие от современных западных представлений о том, что такое либерализм, демократия и толерантность. Эллины делили людей на эллинов и варваров. Варвары в этой картине мира находились существенно ниже греков.
Аристотель писал, что эллины по своей природе свободные существа, а варвары по природе своей рабы. “Рабу хорошо и правильно быть рабом”.
Так что случится, если Аристотель окажется “закрыт” и окажется исключенным из общеобязательных курсов философии? Уточню - именно обязательных - поскольку нет требований не преподавать философию Аристотеля в стенах университетов вообще, даже в качестве специального курса.
Сама идея канона первобытна, практически пещерна - коренится во временах, когда решался вопрос, кто в пещере главнее - пещерный медведь, пещерный лев или пещерный человек. И методы формирования канона - все оттуда же. Практически любой кроманьонец что-то слышал, к примеру, о "Моне Лизе" - а многие кроманьонцы даже делали с ней селфи, протискиваясь сквозь двадцать рядов сородичей, осуществляющих акт туристического поклонения канонической арт-святыне.
Все вышесказанное вовсе не отменяет достоинств канонизированных фигур и объектов. Их место в каноне, впрочем, будут оспаривать, вытащат на свет других забытых гениев, деконструируют до корней земли все нарративы, касающиеся развития культуры - но все равно и "Аристотель", и "Кант" останутся в комплекте для игры в бисер, деталями конструктора "Собери первобытную культуру миллионом способов".
Данная статья относится к Категории: Выдвижение научных гипотез
«Аристотелевская концепция «доказывающей» науки, предполагавшая существование первых, недоказуемых и неопосредствованных «начал» - посылок доказательства, не запрещала рассматривать в качестве таковых гипотезы. Однако гипотеза понималась Стагиритом только как форма субъективного, индивидуального знания. Будучи «началом» только для изучающего, гипотеза с этой точки зрения не равнозначна «началу» в абсолютном смысле, т. е. аксиомам и определениям. Гипотеза может быть ошибочной, но для её доказательства вовсе не требуется, чтобы она выступала как опосредствованная посылка, так как имеется возможность косвенного доказательства с помощью логического закона противоречия. Поэтому, полагал Аристотель, любая гипотеза может быть преобразована в искомое абсолютно истинное утверждение без привлечение каких-либо дополнительных посылок.
Аристотелевская «доказывающая» наука оказала большое влияние на практические подходы математиков к разработке метода построения теории элементарной геометрии (дедуктивно-аксиоматического метода). Евклид, а затем и Архимед стремились полностью избежать использования термина «гипотеза», формулируя свои предположения в виде отдельных списков постулатов, аксиом и определений, которые по мере надобности дополнялись новыми допущениями. Формирование нового, инструментального эпистемологического взгляда на гипотезы как «воображаемые фикции» произошло только в эпоху эллинизма и было связано в первую очередь с трудностями интеграции кинематических гипотез и «динамики» Аристотеля в астрономической теории Птолемея. Чтобы не ставить под сомнение абсолютную истинность аристотелевской «физики», Птолемей предложил рассматривать свои кинематические (математические) допущения, позволяющие описать движения планет, как гипотезы, которым «физически» ничего «не отвечает» в реальном мире.
Эпистемологический взгляд на математические гипотезы как сугубо вычислительные инструменты человеческого мышления и познания был подхвачен схоластами позднего Средневековья, поскольку несомненным приоритетом, с их точки зрения, обладали принципы аристотелевской «физики», не говоря уже о теологических истинах. Так, например, Фома Аквинский рассматривал математические гипотезы и вообще математическое «умозрение» как своего рода «незаконный», вспомогательный вид познания. Они допустимы лишь в качестве средств иллюстрации истин аристотелевской «физики». Несостоятельность последней стала очевидной лишь к концу позднего Средневековья. Поэтому Николай Кузанский был вынужден распространить идею о предположительном характере знаний на всё человеческие «положительные утверждения об истине», включая и «физику» Аристотеля. Эта идея, безусловно, сыграла позитивную роль на ранних этапах научной революции XVI-XVII вв.
Типичная для классической эпистемологии XVII-XVIII вв. наивно-реалистическое убеждение в существовании абсолютно истинного метода познания не могла не породить сугубо негативного отношения к методу гипотез. Поэтому, например. Ф. Бэкон и Р. Декарт полностью отказывали гипотезам в статусе форм подлинно научного знания. «Боязнью гипотез в определённой мере была характерна и для эпистемологических взглядов И. Ньютона. Она отражала его естественную реакцию на реальную опасность оказаться в океане спекулятивных предположений при отсутствии достаточно надежных экспериментальных данных.
Известный поворот в сторону, отказа от классического эпистемологического взгляда на научное знание как знание абсолютно достоверных незыблемых истин становится заметным лишь во второй половине XIX в. благодаря попыткам кембриджских логиков представить проблему подтверждения научных теорий как комбинаторную задачу, решаемую с помощью математической теории вероятности.
Отождествляя степень вероятной надёжности теории (по отношению к «эмпирическому базису») и гипотетичность, и потому рассматривая все допущения эмпирических наук как гипотетичные, один из представителей этого подхода. У. Джевонс, полагал всё же возможным сохранить классические эпистемологические характеристики научности только для формальной науки - математики. С его точки зрения, та же самая математическая теория, но используемая в качестве прикладной модели в какой-то области естественнонаучного знания, также оказывается лишь «вероятной» гипотезой. Только в результате кризиса в математике и других областях науки на рубеже XIX-XX вв., разработки теории относительности, квантовой теории и т. д. постепенно формируется принципиально новое эпистемологическое понимание предположительного, гипотетичного характера всех без исключения форм научного знания».
Меркулов И.П., Эпистемология (когнитивно-эволюционный подход), Том 2, СПб, «Издательство русской Христианской гуманитарной академии», 2006 г., с. 336-338.
Изображения в статье
«Платон и Аристотель, или Философия», горельеф XV в., Лука Делла Роббиа (Аристотель слева) / CC BY 2.5
Image by ArtTower from Pixabay
Image by PIRO4D from Pixabay
Читая Рассела, наткнулся на рассуждения о "Политике" Аристотеля. Возможно, кому-то тоже будет интересно:
"В ироническом макиавеллевском тоне Аристотель поясняет, что должен делать тиран, чтобы удержать власть. Он должен предотвращать возвышение любого человека, обладающего исключительными достоинствами, предавая его казни, если это необходимо. Он должен запретить совместные обеды, всякие сборы и любое образование, способное вызвать оппозиционные чувства. Не должно быть литературных собраний или диспутов. Он должен помешать людям близко сходиться друг с другом и взять их общественную жизнь под свой надзор. Он должен нанимать шпионов, подобных женщинам-сыщикам в Сиракузах. Он должен сеять раздоры и приносить обнищание своим подданным. Он должен держать их занятыми: все время занимать их величественными работами широкого масштаба, как это делали цари Египта, заставляя строить пирамиды. Он должен дать права рабам и женщинам, чтобы сделать их осведомителями. Он должен вести войны, чтобы его подданные были чем-нибудь заняты и всегда нуждались в руководителе.
Как ни печально, из всей книги это рассуждение ближе всего подходит к современности."
Стырено и переведено с твиттера Илона Маска
оригинал- https://twitter.com/elonmusk/status/1260877073716883456?s=20