"Девятый вал" (1850)
Чем известнее человек, тем скрупулезнее изучена его биография, но тем больше при этом его окружает мифов и легенд. Судьба художника Ивана Константиновича Айвазовского – типичный пример. Для одних он был заслуженным «патриархом» в мире живописи, для других тщеславным снобом, для одних щедрым - меценатом, для других - деспотом и самодуром. И лишь талант художника не вызывал сомнений даже у его недоброжелателей.
Когда в 1817 году будущего художника крестили, священник записал его в метрической книге как «Ованнеса, сына Геворка Айвазяна». Семья самого Геворка Айвазяна была родом из Армении, но еще в 18 веке переселилась в Галицию. Иногда упоминают некое семейное предание о том, что отец Геворка был турком, которого в детстве усыновил армянский солдат, но никаких документальных подтверждений этому нет. Из-за ссоры с братьями отец художника переселился в Молдавию или Валахию, а затем в Крым. Считается, что Геворк первый переиначил фамилию Айвазян и стал именовать себя Гайвазовским. Однако официально он, судя по всему, фамилию не поменял, и это позже сделал сам художник. Возможно, Айвазовский считал, что так фамилия будет казаться более звучной. Своим армянским происхождением он при этом очень гордился, принимал активное участие в жизни армянской общины и сделал внушительное пожертвование на строительство армянской церкви в родной Феодосии. Рассказывали, что однажды художник совершил поездку в Турцию, где был тепло принят и даже получил правительственные награды. Когда, вернувшись домой, он узнал о случившихся армянских погромах, он нацепил турецкие награды на собак и отпусти гулять в таком виде по городу.
Детство Айвазовского было непростым. Отец разорился, и будущий художник подростком работал «мальчиком» в трактире и там же играл на скрипке. Художественный талант в нем увидел архитектор Я. Х. Кох. Затем Айвазовскому стали помогать директор Феодосийского музея древностей С. М. Броневский и градоначальник А. И. Казначеев. Последний помог Айвазовскому попасть в симферопольскую гимназию. Преподававший там художник Иоганн-Людвиг Гросс дал талантливому ученику рекомендацию в Академию художеств. Кстати в академии он уже числился как Иван Гайвазовский. В 1835 году он получил серебряную медаль и был назначен помощником французского художника-мариниста Филиппа Таннера. Тот категорически запрещал своим подопечным работать самостоятельно. Когда Айвазовский в 1836 году выставил свои картины на выставке Академии, Таннер пожаловался самому Николаю I, и картины были сняты. Позже Таннер высоко оценивал работы бывшего помощника. В 1837 году Айвазовский получил Большую золотую медаль за картину «Штиль». После этого ему разрешили досрочно закончить обучение и следующие два года работать в родном Крыму самостоятельно, а затем отправиться в Европу. Золотая медаль давала право на длительную оплачиваемую стажировку за границей и весьма существенную стипендию, а также личное дворянство.
"Зимний обоз в пути" (1857)
В Европе молодому художнику сопутствовал успех. Вообще за рубежом Айвазовский был один из самых известных российских живописцев. Такой популярностью могли похвастаться совсем немногие, например, К. Е. Маковский с его барынями-боярынями (но его творчеством интересовались больше как экзотикой) и В. В. Верещагин с его шокирующими картинами о войне. Так за серию из 4 картин «Богатства России» Айвазовский получил в 1857 году Орден почетного легиона. В 1847 году он стал профессором Петербургской Академии художеств. Также он стал членом Академий художеств в Амстердаме, Риме, Париже, Флоренции и Штутгарте.
Айвазовский был одним из самых богатых художников своего времени, и, что немало важно, своими работами зарабатывал не только деньги, но и чины. Уже в 1844 году, едва вернувшись из Европы, он стал живописцем Главного морского штаба. Всю последующую жизнь он официально числился чиновником морского ведомства. В достаточно молодом возрасте Айвазовский стал тайным советником – невиданный карьерный рост по меркам того времени (чиновник 3 класса, а всего классов было 14, где 14 – самый нижний). Позже он стал действительным тайным советником, то есть чиновником 2 класса. В 1846 году 6 военных кораблей во главе с флагманом черноморского флота «Двенадцать апостолов» пришли в Феодосию, чтобы поздравить художника, который в это время отмечал возвращение в родной город и десятилетний юбилей своей творческой деятельности.
"Смотр Черноморского флота в 1849 году" (первым идёт флагман «12 Апостолов»)
Возможно, успеху живописца помимо таланта способствовали умение заводить полезные знакомства, находить подход к власть имущим, а также, как сказали бы сейчас, интересные маркетинговые ходы. Я. Д. Минченков в книге «Воспоминания о передвижниках», рассказывая о художнике К. В. Лемохе, упоминает и об Айвазовском. «Успех Айвазовского много зависел от покровительства, которое оказывал ему император Николай I. При путешествии по морю на колесном пароходе царь брал с собой и Айвазовского. Стоя на кожухе одного пароходного колеса, царь кричал Айвазовскому, стоявшему на другом колесе:
– Айвазовский! Я царь земли, а ты царь моря!
Николай часто обращался к своим приближенным с вопросами: знакомы ли они с произведениями Айвазовского и имеют ли что-либо из них у себя?
После таких вопросов всякий из желания угодить царю старался побывать в мастерской знаменитого мариниста.
Рядом с мастерской Айвазовского была комната, где Лемох с товарищем при помощи губки покрывали лист ватманской бумаги разведенной тушью или сепией. На бумаге образовывались пятна неопределенных очертаний. Тогда Айвазовский резал бумагу на небольшие кусочки, подрисовывал пятна, и получались морские пейзажики с тучами и волнами. Такие произведения, вставленные в рамки, он преподносил каждому важному лицу, посетившему его мастерскую. А "лицо", польщенное вниманием художника, считало долгом приобрести потом у Айвазовского какую-либо картину за сотни, а иногда и за тысячи рублей.
Ивану Константиновичу был пожалован чин тайного советника, чего не удостоился ни один из художников того времени. Айвазовский говорил, что для него важен этот чин лишь потому, что им повышается престиж художника. Однако он не отвергал и другую сторону вопроса, когда, входя в церковь в своем родном городе Феодосии, слышал шепот горожан:
– Дорогу, дорогу его высокопревосходительству!
На выставки Айвазовский не ходил и с художниками не общался. Только когда устроил свою выставку, встретился на ней с некоторыми из бывших своих товарищей по Академии. Здесь с ним поздоровался Владимир Егорович Маковский. Айвазовский снисходительно спросил его: "Вас, Маковских, было, кажется, несколько братьев?" – как будто не знал, кто именно Владимир Маковский и каково его место в искусстве.
Маковский ответил: "У моей матушки, действительно, было нас три сына, а вот вы, Иван Константинович, как видно, родились единственным в своем роде".
Когда праздновали пятидесятилетие художественной деятельности Айвазовского, он устроил парадный обед, на который пригласил всех членов Академии и выдающихся художников. В конце обеда объявил гостям: "Извините, господа, что мой повар не приготовил к обеду заключительного сладкого. Поэтому я прошу принять от меня блюдо, приготовленное лично мною". Тут лакеи на подносах подали каждому гостю маленький пейзажик с подписью Айвазовского (хотя нельзя было ручаться за подлинность оригиналов: возможно, что и они были выполнены каким-либо помощником Айвазовского, как приготовлялись Лемохом и его товарищем подарки для высоких посетителей его мастерской)».
"Буря на море ночью" (1849)
Отношение к Айвазовскому-художнику было восторженным, а вот к Айвазовскому-человеку неоднозначным. Некоторые считали его снобом, некоторые – «патриархом» и щедрым меценатом. Ю. Галабутский в книге «Айвазовский. По личным воспоминаниям» оставил потомкам весьма интересный портрет именитого земляка. «Когда Айвазовский проходил по улицам своею медленной, но бодрой походкой, всякий обыватель почтительно снимал шапку и низенько раскланивался. Нельзя сказать, чтобы это почтение воздавалось Айвазовскому как великому художнику, ибо феодосийцы отнюдь не были особыми ценителями и почитателями искусства, тут едва ли не главную роль играло обстоятельство, что Айвазовский был тайный советник, сановник и влиятельный человек.
“Ведь вот, — говорил мне как-то один простодушный феодосиец, — придешь к Ив. К-чу вечером, сидишь себе у него, болтаешь о том, о сем, в винтик с ним поигрываешь, все это запросто; а посмотрели бы вы на него в Петербурге! Там вельможи к нему на поклон ездят! При дворе он свой человек!”
“С министрами знаком, во дворец ездит!” — вот что главным образом поддерживало среди феодосийцев обаяние его имени. И. Айвазовский всегда и везде пользовался своим влиянием во благо родного города. Он любил Феодосию и много для нее сделал. Он напоил жаждущий город прекрасной водой из своего Субашского источника4, содействовал открытию в городе классической гимназии, драматического кружка и, как уже сказано выше, деятельно работал в пользу устройства порта, совершенно преобразившего Феодосию. Его картинная галерея привлекала всегда множество туристов, и сбор платы за вход он предоставил местному благотворительному обществу, а галерею завещал городу.
Айвазовский много заботился о благолепии города. Когда порт был разрешен и в Феодосии началась строительная горячка, Айвазовский зорко следил за всеми вновь воздвигавшимися постройками и наблюдал, чтобы они не «портили» города. Благодаря своему влиянию, он распоряжался в этом отношении весьма энергически и безапелляционно, как будто бы все постройки были его собственными. Был, например, такой случай. Однажды, зимою, Айвазовский, по обыкновению, уехал на некоторое время в Петербург. При возвращении его обыкновенно за две-три станции от Феодосии встречали наиболее близкие к нему лица и тотчас же сообщали все городские новости, которые Ив. К-ч выслушивал с живейшим любопытством. И вот он узнает, что обыватель N строит на главной улице, Итальянской, дом: постройка уже начата в отсутствие И. К-ча, и дом будет одноэтажный. И. К-ч заволновался ужасно: одноэтажный дом на главной улице! Тотчас по приезде, не успевши отдохнуть с дороги, он зовет к себе обывателя N. Тот, разумеется, немедленно является. "Вы строите одноэтажный дом? Как вам не стыдно? Вы богатый человек! Что вы делаете? Вы мне улицу портите!" И обыватель покорно изменяет план и строит двухэтажный дом.
Общий склад жизни Айвазовского в Феодосии напоминал типичную помещичью жизнь “доброго старого времени”. Его обширный дом-дача всегда был полон гостей, а в его имении Шах-Мамай6, в 25 верстах от Феодосии, где проводил он лето, был выстроен особый флигель для приезжих, называвшийся по-монастырски гостиницей. Городской дом Айвазовского строился по его собственному плану. Великий художник был весьма посредственным архитектором: дом его изобилует множеством коридоров, ни на что не нужных. Известный рассказчик Вейнберг, посетив однажды Айвазовского в Феодосии и осмотрев его дом, сказал: “Вы, И. К-ч, великий художник и великий... коридорник!”
Артисты, художники, литераторы, приезжавшие в Феодосию, непременно являлись к Айвазовскому, а некоторые гостили у него подолгу. Открытый и гостеприимный образ жизни не мешал, однако, Айвазовскому работать. Огромное количество написанных им картин, из которых большая часть представляет громадные полотна, достаточно свидетельствует о напряженности и продуктивности его труда. Отправляясь на весну и лето в свой любимый Шах-Мамай, Айвазовский и там не оставлял кисти и каждый день аккуратно работал в своей мастерской. Но вечера он любил проводить в обществе и скучал, если не было гостей; поэтому он радостно встречал всех, приезжавших из Феодосии навестить его. Его художественная натура, однако, требовала постоянной смены впечатлений, и одни и те же лица скоро ему прискучивали. Если это были близкие ему люди, то Айвазовский, не церемонясь, отправлял их по домам. “Отправляясь в гости к И. К-чу, — рассказывал мне один из близких его знакомых, — я никак не могу определить заранее, когда вернусь”. Почему же? “Да вот приеду к нему с семьей, он выбегает навстречу с распростертыми объятиями, целует, не знает, где посадить, и весь день страшно ухаживает. А пройдет несколько дней, и я начинаю чувствовать, что пора домой; если не успею догадаться, то И. К-ч сам напомнит. Так спокойно, как будто бы между нами было заранее условлено; войдет утром, к чаю, и скажет: “Я там распорядился, чтобы вам после обеда запрягли экипаж”. Ну, значит, укладывайся и уезжай!” "
"Буря на море ночью" (1849)
Айвазовского считали хлебосольным хозяином. Однако при этом некоторые отмечали его подчеркнуто уважительное отношение к богатству, даже если добыто оно было сомнительным путем. Рассказывали такую байку. Однажды в гости к Айвазовскому приехал армянский купец, про которого ходили слухи, что богатства свои он нажил изготовлением фальшивых денег. Айвазовский хотел познакомить его со знаменитым скрипачом Венявским. Скрипач знакомиться с фальшивомонетчиком не желал. Айвазовский недоумевал: «Да знаешь ли ты, что у него больше рублей в кармане, чем ты в свой жизни взял нот на скрипке!». На это скрипач ответил: «Может быть, но пока я выучился играть, я взял очень много фальшивых нот на скрипке!» В своей галерее Айвазовский выставлял работы многих местных художников и разрешал им копировать свои картины. Однако когда художник Лысенко стал делать настолько хорошие копии, что их иногда не могли отличить от оригинала, то Айвазовский из галереи его выставил, а копировать свои картины запретил. Даже оригинальные работы автора он называл плагиатом и ругал его при встрече.
Портрет Анны Саркисовой-Бурназян (1882)
Двояко описывают и семейную жизнь Айвазовского. Первой женой живописца стала англичанка Юлия Гревс, дочь служившего в России военного врача. Художнику был 31 год, невесте 19. На момент знакомства она работала гувернанткой, поэтому некоторые посчитали выбор уже известного живописца и высокопоставленного чиновника мезальянсом. В браке родилось 4 дочери. Через 12 лет Юлия ушла от художника, но развод из-за бюрократических сложностей удалось оформить только в 1877 году. Долгое время считалось, что причиной семейных раздоров стало то, что женщина рассчитывала на яркую и интересную жизнь, возможность бывать в свете и т.д., но ее ожидания не оправдались. Айвазовский большую часть времени предпочитал жить в дорогой его сердцу Феодосии, а супруге в провинции было скучно. Также утверждали, что ей категорически не нравилась армянская культура. Но позже появилась и другая версия, на которую натолкнуло сохранившееся письмо Юлии на имя самого императора. В нем она жалуется на семейное насилие, тиранию мужа и притеснения со стороны многочисленных восточных родственников, которым категорически не нравилась невестка-англичанка. Император письмо не получил, и дело удалось замять, но уйти от мужа Юлия все-таки смогла. Косвенно эту версию может подтвердить то, что она не только получила официальное разрешение на раздельное проживание, но и возможность оставить детей при себе – редкий случай в патриархальной России того времени. Вторая жена Айвазовского – армянка Анна Саркисова-Бурназян. Примечательно, что впервые художник увидел Анну на похоронах ее первого мужа. Она была младше Айвазовского на 40 лет. Детей в этом браке не было. Художник очень переживал, что у него не было сына, поэтому добился того, чтобы фамилия Айвазовский была передана одному из внуков.
Айвазовский увлекался археологией и лично принимал участие в раскопках, изучал курганы, а также на свои деньги возвел новое здание Феодосийского музея древностей (он был разрушен во время ВОВ). Также он был инициатором строительства железной дороги «Феодосия — Джанкой», завершенной в 1892 году. Он считается основателем Феодосийской картинной галереи. Но особенно благодарны жители Феодосии были за то, что Айвазовский построил трубопровод от находившегося на территории его имения Субашского источника. Вода поступала в городской фонтан, из которого ее могли бесплатно брать горожане, изнывавшие каждое лето из-за нехватки воды. Сейчас фонтан носит имя художника. Когда в 1904 году Айвазовский скончался, вся Феодосия погрузилась в траур.
Некоторые другие картины художника
"Восточная сцена (В лодке). Поездка на лодке по Кумкапи в Константинополе" (1846)
"Башни на скале у Босфора" (1859)
"Зимняя сцена в Малороссии" (1868)
"Суэцкий канал" (1869)
Айвазовский лично присутствовал при открытии канала.
"Сумерки в бухте Золотой Рог" (1845)
"Великая Пирамида в Гизе" (1871)
"Посещение Байроном мхитаристов на острове Св. Лазаря в Венеции" (1899)
"Переход евреев через Красное море"
"Галатская башня в лунную ночь" (1845)
