Мися. Сентиментальный рассказ ужасов⁠⁠

Глава 1

Это дурачок какой-то придумал, что путешествия и новые впечатления-лучший способ забыть о разбитом сердце. Но я потянулся за этой идеей, как крысы за дудочкой Нильса, и несколько лет исправно колесил по стране. На лист асфальта я положил Катин образ и тысячи километров пытался стереть его шинами, словно ластиком карандашную ошибку. Не фурычило. Горе не утихало.

А тут сплю себе тихонько в машине среди угольной тьмы полей Калмыкии, и приходит СМС. А когда на десятки километров единственный источник звука-это шорох лапок загулявшего муравья где-то в неведомой и непроглядной дали, то звук СМС-это как корабельная сирена, доброжелательно направленная прямо тебе в лицо. Я подпрыгнул, изогнувшись, как гимнаст, идущий на рекорд, приземлился, и через пару секунд фокус бытия принял привычные очертания.

СМС было от Кати и в нем только одно слово: «Эдельвейсы». Кто-то другой, может, и недоумевал бы, решил, что это шифры или пароль какой, но я-то помнил, как несколько лет назад обещал ей привезти из путешествия букетик эдельвейсов. И не привез, просто потому что не нашел. Гнусные цветы, прячутся лучше Стэнли Кубрика. Хотя, сами по себе довольно необычные. Выглядят, будто их сделали из свалявшейся шерсти белого кота или стекловаты.

И вот тут было важно не спугнуть каким-то дурным и эмоциональным ответным сообщением, и не дай Боже еще и позвонить в ответ. Я отправил в ответ «Хорошо» и принялся размышлять, где достать эти горные цветы. Понемногу расцветало, и пейзаж за окнами машины напоминал кардиограмму покойника: горы не снились Калмыкии даже в ее лучшие времена. Можно было попробовать раздербанить ромашку, размахрить ее, омохнатить, но это не выход, пожалуй.

Нужно было ехать туда, где они растут, а в России таких мест хватает. Мест-то хватает, а эдельвейсов в них не хватает. На Кавказе я их и не нашел в свое время, кстати. Знал место, где они точно росли. В Беловодье, преддверии Шамбалы. Стране действительно белых рек и огромных просторов, сомкнутых кольцами таких ж е огромных гор. Проблема была лишь в том, что до Алтая ехать нужно около четырех тысяч километров от того места карты, где я был воткнут в данный момент. И проблема номер два-это напрочь к свиньям ломало весь маршрут путешествия. Но…Катя хочет эдельвейсы, и что в этом мире переплюнет это по важности? Тайны мироздания и экзистенциальные взлеты? Сансара и огонь человеческих мечтаний? Всеблагость и отчаяние одиночества? Полноте, Леша. Эдельвейсы. Вполне себе конкретная Цель, обозначающая Путь, а главное, наполняющая его смыслом. Чем не готовая картина, если не счастья, то гармонии и уверенности в правильности действий? Короче, Алтай.

Глава один

У Алтая есть свой природный КПП и въезд через него очень простой. Ты оставляешь на въезде все свое величие цивилизованного мира, мгновенно становишься маленьким, даже крохотным, а природа тебе ставит на лоб печать с такой силой, будто конь пропечатал подковой. От этого удара глаза становятся круглыми, как крыжовник, и ты получаешь детское удивление перед огромным и непостижимым миром. Забавно, что КПП работает не зависимо от того, сколько ты раз проезжал через него. Я вот въезжал в Беловодье второй раз, а все равно ехал, улыбаясь, как идиот и вращая головой, словно локатором на 360 градусов.

В отличие от Кавказа, куда сунулся, как купец за Аленьким цветочком «пойди черт знает куда, делай там, что хочешь, но привези мне цветочек аленькЫй, если ты, конечно, любимый тятенька, а не лох», на Алтай я приехал подготовленный и укомлпектованный цветочной информацией лучше, чем любой садовник. И собирался руководствоваться придуманной пословицей: умный в гору не пойдет, умный так цветок найдет.

Это значило, что не обязательно было лезть за звезчатыми мохнушками чуть ли не на вершину Белухи, а можно было попробовать поискать их во вполне себе проходимых местах, некоторые из которых, судя по карте, вообще были жутко цивилизованные (по алтайским меркам). И первым же пунктом значилось некое село Месалино, затерянное среди бубликов и изгибов реки Катунь. А надо сказать, что дороги на Алтае особенные. Если взять главную артерию Беловодья-Чуйский тракт, то по нему можно машины Формулы один гонять, если не боитесь сбить корову или коня, коих там великое множество. А вот если свернуть с него, то буквально через километров начинается ад. По личным ощущениям это напоминает одновременно и болезнь Паркинсона, отдых на массажном кресле и игру «по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам». Из плюсов-происходит полная очистка организма от камней, что желчных, что почечных: они просто раструхляются в пыль и выходят потом естественным образом.

Спустя примерно двести километров инфернальных ощущений, изредка сопровождаемый бегущими и страшно заросшими грязными свинками и подъехал к Месалино. А его нету.

Глава раз.

Вместо Месалино висел ржавый указатель с заваленной линией горизонта и таинственной надписью «Мися». Я посмотрел на навигатор, а он мне молвил: «Ну и кому ты собираешься верить, дуралей? Какая Мися?». Я заглянул на обратную сторону указателя-та же ржавая Мися, только побитая чем-то, вроде дроби. От указателя тянулась широкая гравийка, усаженная длинными деревьями, названия которых я не знал, но про себя их давно уже прозвал сикаморами в честь Твин Пикса. Потом деревья обрывались главной улицей поселка с ровными рядами квадратных стен и треугольных крыш. Не сказать, что поселок очень большой, но и жутко маленьким он не выглядел, кое-где даже величественно проступали кирпичные архитектурные воплощения времен первого полета человека в космос.

Закрыл машину и повлекся в Мисю.

А у первого же дома качался маятник человека. Пьян он был до такого состояния, что это уже не выглядело неприличным, а казалось чудесным, фантастическим и даже немного мистическим. Одет этот рыцарь бормотухи был в доспехи из тулупа, в таких еще в сталинские времена на лесоповалах руками деревья валили. И на голове, нет, не ушанка со звездочкой, но советский петушок, да еще и с задорной кисточкой. А из груди торчал нож, загнанный в тулуп чуть ли не по гашетку.

-Здравствуйте! –обратился я к зарезанному.

Он внимательно и исподлобья посмотрел на меня. Так смотрят в пыточных камерах на своих мучителей замученные, но не выдавшие сподвижников герои.

-Пшыт!-вдруг заорал он, и я аж вздрогнул. Но это он всего лишь чихнул и от этого, почему-то, перестал даже качаться.

-Сонька моя, ишь за скатерку как взъярилась! А что скатерка, ну да, кружевная, ну да, еще мать ее эту паутину плела а потом телевизор накрывала. А я тю, и ножом ее полоснул, случайно же, етить!-доверительно и тихо сказал он, даже не спотыкаясь пьяно на буквах.

-Кого полоснули?-похолодел я.

-Да скатерку же, ты чего! –изумился он.

–Вот ентим ножом и полоснул!-он будто только заметил, что ходит с холодным оружием в пламенном сердце, потянулся к ножу и аккуратно вынул. Нож был обломан где-то посередине, поэтому даже не пробил толком вату телогрейки. Это несколько сбавило градус волшебства вокруг.

-Ишь ты, засадила же как, стерва-даже не с уважением, а с восхищением пробормотал он.

Потом подмигнул мне, потянулся к нагрудному карману, как чекист за пистолетом, и выхватил оттуда поллитровую пластиковую бутылку, наполненную чем-то, мутным. Чем-то, что походило на состав для бальзамирования древнегипетских мумий. Галантно предложил мне, а после отказа одним глотком ополовинил ее. И возобновил свои колебания. Я понял, что про эдельвейсы он, скорее всего, не в настроении сейчас говорить, поэтому пошел углубляться в жилые массивы.

А народу вокруг не было совсем, что странно для такого большого поселка. Неподалеку через улицу с чмокающим звуком пропрыгал резиновый мяч, а за ним пулей бежала маленькая косолапая девочка лет четырех. Увидев меня, она раскрыла рот и по инерции пробежала еще несколько шагов. Оставив довольно короткий тормозной путь. Поразглядывала меня ничуть не смущаясь несколько секунд, а потом такой же пулей бросилась обратно к бетонному забору и скрылась за ним, громко хлопнув звенящей ржавой дверью. И тут же из-за забора послышалось усталое и равнодушное гавканье перхающего невидимого пса.

Ну и как бы все. Девочка, собака, да Железный человек. Пустая деревня, для антуража только перекати-поля не хватает.

И тут я услышал колокольный звон, и не сказать, чтоб сильно удивился. Россия вокруг, не волынка же и не орган какой-то непонятный. А колокола-это нормально. Это даже воодушевляет.

Глава 1 снова

А этот дом стоял и вовсе без забора. Огромный такой домина, совсем не похожий на обычные деревенские дома из серых или почерневших от времени растресканных бревен. А похожий на классический немецкий дом. Ну, знаете такой, с белой штукатуркой, кучей проморенных коричневых балок там и сям и темно-красной черепицей. Довольно дико смотрелась торчащая из крыши маленькая башенка с изящным колоколом. Веревка с языком дергалась, колокол благовестил на всю Ивановскую, но кто управлял этим одноинструментальным оркестром –было непонятно.

Набат прекратился, и из дома выкатился мужичок. Одетый под стать своему дому-не дать ни взять бауэр начала двадцатого века. Толстенький, но подвижный, даже текучий.

-Гостиница у них, что ли тут, -подумал я, вспоминая, что каждый булыжник и дерево Кавказа и Алтая давно уже трудолюбиво превращают в туристическую достопримечательность.

Мужичок мне этот сразу не понравился: у него был вид человека, который одновременно знает какую-то страшную тайну и хочет в туалет по большому. Страшно высокомерный вид. Впрочем, он улыбался, правда глаз не было видно за дымчатыми очками.

-Здравствуйте!-сказал я. (Это только у Байрона или Лотреамона герои разговаривают так, что язык напоминает чуть ли не пророчески-библейский, а в жизни все начинается всегда с жизнерадостного «здрасте!».

-Я путешествую, скажите, пожалуйста, пишут, что тут есть поселок Месалино, где эдельвейсы.

-Это и есть Месалино, и цветы никуда не делись, как раз вовремя приехали, в самом цвету они-ответил он.

-А что за Мися?-спросил я,-навигатор тоже показывает Месалино, но вот табличка…

-А я ее и поменял, в честь жены повесил-перебил он.

Потом подумал немного и добавил: «На память, память это».

-Вашу жену звали Мися?-не удержался от вопроса я,-странное немного имя, извините, конечно.

-Папка ейный был учителем местным, назвал Мессалиной в честь жены императора Клавдия, да шкодливо, чтоб как поселок было имя, а бабка жила с ними громогласная: когда ругала маленькую, то на всю улицу летело «ах ты ж, Миська-писька, вот я тебя…». Так и прилипло…ну, пойдем, провожу на остров.

-Что за остров?-спросил я., а про себя подумал: «Миська-писька.. вот оно что».

-Вам же цветы нужны были? Там они…

Мы прошли по улице, свернули направо к реке. Что река близко я понял по шуму, который бывает у включенного ненастроенного телевизора. Мы оказались на покатой, как лоб лысого горе. Растительности на ней было тоже не густо, в основном, трава.

-Умерла она, уж скоро двадцать лет, как утонула прямо там, внизу. Жеребенок отбившийся побежал через Катунь, начал тонуть, она за ним, но сбило водой обоих. Только через пять дней нашли в разломе скальном за несколько километров отсюда,-говорил он, идя рядом, -вот табличка и память, наши все не против, любили ее, хорошая была.

Прямо в скалу уходил узкий туннель, еще более узкий, чем нора Кролика из Винни-Пуха. И мне было даже любопытно, как этот бодипозитивный пролезет в него. И еще мне было любопытно, а что это за туннель вообще и почему нельзя к острову спуститься по верху.

-Скользко там, и троп нет, поломаемся,-как бы читая мои мысли проговорил он и исчез в туннеле.

Тут у меня упала в траву моя несчастливая монетка. Надо сказать, что у каждого есть талисман. У меня это британская крона с изображением Черчилля. Почему монетка несчастливая? Ну, сколько бы я ее не подбрасывал и не спрашивал совета-всегда все получалось наоборот. Со временем я попривык к этому и просто-напросто после ее советов делал все наоборот. Это работало. А еще, перебирал ее в руке постоянно, она переливалась меж пальцами, струилась и перетекала, как вальс Амурские волны или волосы Кати.

Пока я искал ее, мужичок растворился в дырке. Я подошел к туннелю и негромко позвал его. Тишина. Странное место, и туннель этот странный. По виду, он не больше десяти метров должен быть, а света не видно. Я достал фонарик и увидел издевательские два процента. Сделал пару шагов и кожей почувствовал, как тьма впереди радостно напряглась в предвкушении поглощения и переваривания. Тогда я вышел из туннеля обратно и пошел к краю горы.

Врал толстяк. Вниз вела совершенно комфортная тропа, и даже ступени были в некоторых местах, отполированные от десятков лет и тысяч ног.

-Ерунда какая-то,-подумал я. Зачем ему этот туннель, и куда он, собственно, делся сам? Вон выход из туннеля чернеет, а дальше все, как на ладони на многие километры. И река внизу и остров прямо посередине и леденцовая степь до горизонта. Вывод один-сидит в туннеле и ждет меня. Предчувствие чего-то нехорошего не просто пощекотало волоски на теле, оно ушатом холодной воды вылилось на голову.

-Так, Катя, за цветами и резво обратно, и подальше отсюда сразу же и навсегда.-подумал я.

Глава №1

Остров был вот прямо совсем посередине Катуни. Со всех сторон вокруг него ревели сердитые и мощные потоки, но от берега прямо к острову шла маленькая тропка, ниточка, фактически, состоящая из притопленной каменной гряды. Глубина там была…ну может по колено, точнее можно было определить только эмпирически, что я и собирался сейчас сделать. Я разулся, закатал джинсы, взял ботинки в руки и медленно пошел по ледяной воде, балансируя, словно канатаходец под куполом цирка по скользким и округлым (слава Богу) камушкам. Путь в двадцать метров занял у меня минут пять.

Сам остров-клочок земли размерами с баскетбольную площадку, весь зарос ослепительным золотом высокой травы, которая совершенно не была похожа на изумрудную зелень берегов. И да, посреди этого золота вспыхивали звездочки того, ради чего я проехал более четырех тысяч километров. Я присел и осторожно погладил шершавый цветок, до конца даже и не веря в его настоящность. На боку висела дорожная сумка, я нарвал штук двадцать цветов и бережно упаковал в нее.

Закрыл глаза, радостно и глубоко вздохнул. А когда открыл глаза, то начался дикий, невообразимый ужас.

Вокруг было солнечно, на небе ни тучки, но воздух над тропинкой к берегу потемнел и сгустился, оставляя остальной мир переливаться яркими и сочными летними красками. А кусок мира просто стал цвета сумрачного питерского неба. И в этой вязкой серости ко мне шла Мися.

Саму ее не было видно, лишь круги на воде вздрагивали и расходились под невидимыми шагами. Убежать? А куда? Со всех сторон вода, да с таким течением, что брось кирпич-поплывет. Спрятаться на острове-ну такая себе идея. Лечь на землю и притвориться мертвым? С медведями прокатывает, с Мисей-вряд ли. Тут я почувствовал себя героем книг Лавкрафта. Всегда удивлялся тому, насколько они ссылкливые. Увидят чудище, и на полстраницы слова «безысходность, невыразимый ужас, невообразимое отчаяние, космическая бездна страха». Вместо того, чтобы выдернуть из забора дрын побольше, да под «Очи черные» навалять гостю из Запределья.

А тут стою и потом холодным обливаюсь. Дрожь, как после недельного запоя. А главное-странная мешанина в голове из отчаянья, грусти и пустоты. И даже не страх, а скорее тревога, но такая, что кажется, будто если ляжешь сейчас и умрешь, то это будет в разы лучше, правильнее, приятнее.

Шаги приближались, и до острова оставалось метра три.

-Ну вот, Катя, -сказал я громким и дрожащим голосом, -полна жопа эдельвейсов.

Мися остановилась. Круги исчезли, и только серый склизкий коридор говорил о том, что она здесь. И вот, что странно, я чувствовал, как она читает меня, словно книгу, видит насквозь, как работник МРТ кабинета. И цветы видит и пять лет одиночества моего, и 24 часа в сутки мысли о Кате. И тысячи, тысячи километров одиночных путешествий в надежде забыть.

Прошло несколько минут, хотя, мне казалось, что прошла вечность.

-И не жил совсем. Ну, иди, -глухим голосом произнесла пустота. Тьма хлопнула и распалась на ошметки. Катунь жадно проглотила их, легко, незаметно, будто танковая армия переехала березовую веточку. Тропинка к берегу снова искрилась под Солнцем.

Когда я дошел до машины, то даже без удивления прочитал на табличке: «Месалино». Удивительно было другое: кто-то спиздил у Рено одно колесо. И надо бы расстроиться, но в сумке лежали вполне настоящие эдельвейсы.

А важнее этого не было ничего на свете.