Серия «Проза»

— Вы о ваших гомосексуалах? — ведущая скривила губы, — В таком случае, они страдают от рук мужчин. То есть не наша проблема. Женщины причём?

— Мужчины страдают от рук женщин. Сейчас объясню подробно и ваши зрители убедятся, что я прав. Полагаю, они не столь ограничены, как вы, и способны на объективную оценку ситуации. Итак, в стандартных гетеросексуальных отношениях мужчина является страдающей стороной, потому что женщина спекулирует своей репродуктивной уникальной функцией. Она может забеременеть, родить и скрыть это от отца ребёнка, лишить его радости и законного права отцовства. Она может забеременеть, родить и сообщить отцу ребёнка, что тот от другого мужчины. Женщина может сделать аборт, не подумав о чувствах мужчины. Принято считать, что мужчинам всё равно, им лишь бы разбрасывать своё семя, а куда оно попало, дело третьестепенное. Но это не так. Либо она может забеременеть от другого мужчины и солгать своему партнёру, что это его ребёнок, а потом разбить ему сердце, признавшись во лжи. В конце концов, женщина может шантажировать мужчину рождённым или ещё нерождённым ребёнком. Во всех этих ситуациях он страдает, а общество автоматически защищает только её. При разводе дети остаются, как правило, с матерью, потому что существует стереотип, что отцу детей не больно с ними расставаться, у него нет сердца, ему всё равно, он ещё наделает, спермы много в запасе.

— Страдалец вы наш! — с издевкой произнесла ведущая, — Похоже, жена при разводе отобрала детей у знаменитого адвоката?! И что же, солидная юридическая подготовка и связи не помогли?

Адвокат проигнорировал шпильку и продолжил речь:

— Возьмём другую ситуацию. Мужчина априори считается потенциально опасным. Причина в наличии члена. Если кого-то изнасиловали, автоматически подозревают мужчину. Конечно, ведь у него есть член. Хотя справедливости ради, изнасиловать кого угодно может кто угодно чем угодно. Хоть ножкой стула, хоть зубной щёткой, хоть обезьяна или женщина. Ещё нюанс. Мужчину, взглянувшего на постороннего ребёнка, моментально записывают в педофилы. Быть мужчиной опасно в наше время. Любой ребёнок по наущению матери может оклеветать его и суд поверит ребёнку. Ну, а как же, ведь у мужчины есть член и он постоянно хочет секса. С женщинами, мужчинами, детьми, животными, предметами.

— Разве это не так, господин Ан-Дрочулис? — ведущая ехидно улыбалась.

— Нет, не так. Мужчины тоже люди. Они тоже плачут. Им также, как и женщинам больно. У них такие же нервные окончания. Только общество предписывает им хранить образ чугунного болвана без чувств и эмоций. Мужчина не имеет права уставать, болеть, падать, плакать, переживать, иметь мнение, отличное от мнения его женщины, иметь отдельные накопления, финансовые средства, интересы, круг общения, душу. Вот оно представление общества, а значит, женщин. По этому портрету мужчина должен быть роботом-приложением для представителей женского пола.

— А мне кажется вы проецируете свои страдания на всех мужчин. Если у вас проблемы с женой, то не значит, что у всех так же.

— У меня нет проблем с женой. Я сейчас говорю о ситуации в целом. Проблемы того или иного рода из вышеперечисленных есть у всех мужчин. Но на это никто не обращает внимания, потому что повелось исторически и истерически считать женщин страдалицами. Женщинам это выгодно, а мужчины не смеют возражать, чтобы их не сочли слабаками и сторонниками дискриминации женщин. Да, существовали времена, когда женщины были значительно поражены в правах, но благодаря вашему движению феминисток произошли благоприятные изменения в обществе. Женщины приобрели статус, вес, права и привнесли в этот мир много полезного и нужного. Сферы, за которые борются женщины, социально ориентированные. И это прекрасно. Никто ведь не возражает. Речь не идёт о возврате к старому. Речь о некотором равенстве. Парадокс, но вы боретесь за равенство, а формально это оказывается перекосом в сторону женского превосходства. И где справедливость?

— Господин Андрочулис, вы хотите наших мужественных мужчин превратить в манерных плакс, которые, руководствуясь идеей равенства в вашем понимании, будут драться с женщинами, отбирать у них деньги, косметику, вещи?

— Нет, эта идея равенства из европейской традиции мне не импонирует. Я считаю, что мужчина должен быть джентльменом в определённых пределах, должен проявлять силу, мужество и всё то, что предписывала ему наша российская, основанная на советской, традиция. Но я за то, чтобы хоть немного обращали внимание на потребности мужского пола. Мы специализируемся только на защите мужчин. Например, в бракоразводных процессах, в вопросах, связанных с детьми, финансами, имуществом. И делаем всё, чтобы недобросовестная жена не отсудила при разводе всё имущество мужа, которое он заработал своим трудом.

— А бедная жена остаётся с носом и идёт к нам жаловаться?! — воскликнула ведущая.

— Госпожа Пустовойтова, вы намеренно передёргиваете мои слова и искажаете их смысл. Жена получает при разводе справедливую часть имущества мужа. Часть, а не всё, как она хотела. Это зависит от наличия и количества детей, от состояния её здоровья, степени работоспособности и других факторов. Каждый случай рассматривается индивидуально.

— Сомневаюсь, что вы позволяете несчастной женщине хоть что-то оставить себе. Вам выгоднее получить повыше гонорар, чем позаботиться о бедной брошенной разведенке, — ведущая торжествовала.

— Инициаторами развода нередко становятся женщины, госпожа Пустовойтова. Это муж оказывается несчастным и брошенным, да к тому же обобранным до нитки. И не считайте деньги в чужом кармане. Примеры из моей практики. Жена, не тратя время на официальный бракоразводный процесс, выгоняет мужа из квартиры и меняет замки. Он, будучи слабохарактерным, скатывается до состояния бомжа, спивается и оказывается на грани гибели.

— Это его проблема — оказался слабаком. Значит, он был так плох в семейной жизни, что жена выгнала, не выдержав такое ничтожество рядом с собой, — ведущая злорадствовала, сжимая кулаки и шевеля пальцами с кровавым маникюром так, словно давила мужчину в руках и мяла его, как тесто.

— Но так поступать неэтично. Даже животных выгонять на улицу нельзя, а человека тем более. Множество из бомжей на наших улицах — это мужья, выставленные женами за дверь. Да, это проблема мужчин — зависимость от расположения женщины. Это большая слабость. И женщины ею активно пользуются.

— Да, это так, мы королевы! — алый рот растянулся в хищной улыбке.

«Мерзавка», — подумал Андрочулис и вслух продолжил:

— Ещё реальные случаи: любящий муж построил дом для любимой жены. Дождавшись окончания строительства, она его бросила. Он от горя умер. Жена поселилась в доме с любовником.

— Зачем вы приводите эти случаи? Это неудачники и слабаки. Естественный отбор.

— Видите, говорить о таких случаях не принято. Иначе мужчина воспринимается, как скупердяй, которому жалко имущества для любимой женщины. Ведь чтобы быть идеальным для общества, нужно построить этот же злополучный дом для жены и отойти в сторону, не мешать ей строить личную жизнь, более того, содержать её с любовниками и их детьми. Вот тогда ты настоящий мужчина, щедрый и великодушный.

— Возникает логичный вопрос, а почему жёны бросают мужчин — ваших клиентов? Значит, ничего в них хорошего нет, кроме денег. А женщине этого мало. Нам нужны романтика, любовь, тепло, — ведущая прикрыла глаза и приложила руки к груди. — И да, кстати, — она открыла глаза и выпрямилась, — если у мужчины нет денег, вы его не защищаете, так ведь? И чего стоят тогда ваши страстные речи?

— Если у клиента сложное финансовое положение, то мы защищаем его на общественных началах. Что бы вы не думали, у нас есть своя этика. И сюда я пришёл, чтобы обратить внимание общественности на реально существующие проблемы мужчин.

— Одним словом, вы защитник слабаков! — подвела итог ведущая, укладывая ногу на ногу знаменитым жестом из фильма.

— Слабость начинается из детства. Мальчики находятся под каблуком у матери, потом плавно перебегают под каблук жены. Да, такая проблема есть. И со слабым отцом вырастает новое поколение мужчин, имеющих перед глазами пример только сильной матери. Круговорот. Но ведь что-то нужно делать, пока мужской пол совсем не выродился.

— Поздно! — почти закричала в лицо оппоненту ведущая, — Мы сделаем всё, чтобы задавить вас полностью! И я лелею надежду, что придут времена, когда женщины сумеют размножаться без помощи самцов!

— Партеногенезом? — адвокату хотелось съязвить, но алые когти женщины, барабанящие по подлокотнику кресла, удерживали его от этого опрометчивого шага.

— Мы что-нибудь придумаем, — белоснежный оскал в обрамлении кроваво-красного выглядел жутко.

— Ваша агрессивная позиция говорит о многом, но я не буду тратить время на объяснения. Это бессмысленно. — всё же адвокат был доволен беседой, потому что вновь напомнил зрителям о бесправном положении мужчин в современном обществе. — Одним словом, родился мужчиной, либо стелись и приспосабливайся, либо не будешь вылезать из тюрьмы. Хорошо, что до нашей страны не дошла европейская женская традиция подавать в суд за взгляды и придержанную дверь, сочтённые сексуальным домогательством и дискриминацией.

Пустовойтова посмотрела на собеседника, как на умственно отсталого, и сказала в камеру:

— К сожалению, дорогие зрители, наше эфирное время заканчивается. А может быть, к счастью, потому что наш гость не сказал ничего нового, кроме жалоб на свою мужскую долю. Дорогие мужчины, напоследок обращаюсь к вам, не имейте дела с господином Андросом Андрочулисом и его «Андрогенным психозом», — ведущая ослепительно улыбнулась, словно пообещала каждому персональный рай.

Адвокат вышел из студии. Ведущая, около которой хлопотал ассистент, снимая микрофон, громко хохотала вслед уходящему, склоняя на все лады его фамилию.

— Вашей ноги не было бы на телевидении, Ан Дрочулис! — кричала она, — Если бы не толерантность руководства!

«Жаль, не всё зависит от тебя, категоричная женщина», — подумал он, услышав её крики.

В офисе его встретил друг, партнёр и коллега.

— Ну, что, эта сука не изменила себе? — поинтересовался он.

— Нет, всё так же. Что у нас?

— У нас новое дело. Развод. Подтверждённый факт измены. По словам клиента жена претендует на восемьдесят процентов имущества, потому что её любовник ещё молод, ему нужны средства оплачивать обучение в вузе. Представляешь?

— Полагаю, она будет требовать содержания от мужа до тех пор, пока любовник не закончит вуз. А также возмещения расходов на свадьбу с ним.

— Пойдём работать?

— Пойдём. Кто, если не мы?

— Ивашка, — кряхтя, поднялся бородатый дед в ситцевой косоворотке и потёр спину.

Присутствующие поняли, что пенсионер косит под Толстого.

— Ивашка?! Аплодисменты, господа! — спикер не мог сдержать восторга, — Человеку присуще стремление к свободе! Видите, Ивашка пришёл к нам, стоя одной ногой в могиле. Вот оно выражение «Умереть свободным»! Хотя бы перед лицом смерти Ивашка решил освободиться от ига своей бабки. Браво! Позвольте пожать вашу доблестную руку! — он прошёл к пенсионеру и потряс его старческие ладони, — Держитесь, Иван, как ваше отчество? Иванович? Иван Иванович, вы слышите эти звуки восторга от своих товарищей? Это в вашу честь! Господа, поприветствуйте стоя нашего свободолюбивого смельчака! А у нас остался последний герой.

— Да-а-ник, — рыжеконопатый молодой мужчина в голубых скинни и латексном топе сделал шаг вперёд.

— Даник?! Боже, Даник! — спикер выпучил глаза, — У меня флэшбэки! Ведь когда-то я тоже был Даником! Нет, не Да-а-ником, просто Даником! — он рассмеялся и обошёл кругом парня, — Ну, здравствуйте, тёзка. Полагаю, мужчины не очень охотно подают вам руку, но я толерантный и демократичный, — он пожал протянутые тонкие пальчики и вернулся на своё место, — Итак, пятеро смелых, начнём. Господа, имею честь поздравить вас. Вы прежде всего оказались самыми нетрусливыми. Вы пришли сюда, не испугавшись гнева ваших жён или страшно пугаясь, но преодолевая себя. Вы сделали первый шаг к свободе. А собрал я вас сегодня в столь ранний час…

— Пока наши жёны спят! — выкрикнул один из сидящих в круге мужчин, а конкретно Антон.

— Да, потому час ранний, а причина собрания — моё желание помочь вам преодолеть иго, либо, если это невозможно, поддержать вас морально. Я делаю это из альтруизма, движимый любовью к ближним, и как человек, прошедший через этот кошмар. Да, господа, сейчас я свободный мужчина, а прежде был таким же, как вы, бесправным существом, чей смысл жизни заключался в подчинении сильной властной женщине. И не всегда таковая выглядит госпожой внешне, не всегда это светская львица, тратящая деньги, что вы зарабатываете своим трудом, не обязательно это бизнесвумен, содержащая вас. Нет, господа, я знаю, ваши жёны могут быть страшными, неухоженными, необразованными, неумными, недалёкими, но у них есть то, чего нет у вас.

— Яйца? — голос из «зала», на этот раз осмелел Иван Иванович.

— Да, верно, гипотетические яйца. А вот у вас при наличии яиц материальных, физических, нет таких, что есть у них. Понимаете? Это характер. У ваших жён есть твёрдый характер. В один момент они заметили ваш страх. И всё, это ваш конец. Конец вас, как мужчины. Отныне вы подкаблучники. И этот процесс малообратим. Подкаблучник у жены чаще всего автоматически становится подкаблучником перманентным, а значит, любая женщина может свистнуть и подозвать вас, как собачку, и вы подбежите служить. Потому что вы не мужчина. Пресмыкаясь перед женщиной, вы потеряли свою мужскую сущность. Вы посмотрите, у вас даже имена, как клички домашних животных.

— Значит, всё, ничего уже не сделать? — с ужасом в голубых глазках прошептал Даник.

— Неужели до самой смерти эта каторга? — серьёзный Ромик поправил галстук.

— Остаётся только убить? — растерянно предположил Геня.

Все ахнули от его смелости и прижали руки ко рту, выпучив глаза.

— Это не варик, — бородатый Антоша разломал стул от интенсивной мыслительной деятельности, — убьёшь одну, появится другая.

— Верно, верно, Антон! Пока вы в душе останетесь трусливым безвольным подкаблучником, всё бесполезно. Убьёте одну жену, другая женщина загонит вас под каблук. Нужно идти иным путём. А начнём мы с малого. Например, с ваших имён. Ну, это же у вас клички хомячков и морских свинок. Геня! Что это такое? Что за Геня? Енотик Геня? Геня, у вас есть нормальное человеческое имя по паспорту?

— Э-э-э… Геннадий… — обладатель коричневого гардероба и вечно полусогнутых от страха ножек приподнялся.

— А дальше?

— Н-николаевич…

— Вот, Геннадий Николаевич. Отныне только так. Никаких Геней больше. А вот вы, Ромик-гомик?

— Роман Алексеевич.

— Все слышали? У нас присутствует Роман Алексеевич.

Члены клуба зааплодировали и в шуме не услышали, как распахнулась дверь. В аудиторию заглянула дама в чёрном: корсете и кожаных брюках. В руках она держала чёрный стек.

— Даниил Ромуальдович, я распечатала те файлы, что вы просили распечатать, и принесла вам лазерную указку.

— Ла-а-риса Анатольевна, я же просил вас не входить, когда у меня идут занятия! — Даниил Ромуальдович был очень раздосадован, — Вы посмотрите, что вы наделали! Они же снова стухли, эти трусы, тряпки, ничтожества. Весь терапевтический эффект насмарку из-за вас! А этот дурацкий наряд! Они вас приняли за Госпожу! А что им думать? Кожаный корсет, кожаные брюки, высокие сапоги, хлыст в руках. Они, бедняжки, решили, что их обманом загнали на садомазошоу! А им этого не надо, у них дома каждый день садомазо! Понимаете, вы, куриная голова?! Выйдите сейчас же и никогда больше, никогда не входите, тем более в такой одежде!

Дама заплакала и задом вышла. Спрятавшиеся под стулья члены клуба стали робко выползать назад.

— Да, давайте вылезайте, ребята, не бойтесь, она вышла и больше не придёт, — Даниил Ромуальдович подбадривал пациентов, помогая им выбраться.

Квадратный Антон застрял и был вынужден разломать стул.

— Браво, Антон, вперёд к свободе, ломая баррикады! — спикер раскидал ногой обломки.

— Извините, пожалуйста, — Геннадий робко потрогал Даниила Ромуальдовича за рукав, — мне пора, моя жена проснулась, а она привыкла, что я готовлю ей на завтрак судака в розмарине, — и он на полусогнутых ретировался.

Услышав слова товарища, остальные разволновались.

— Моя жена любит кофе в постель, да не абы какой… — Роман теребил галстук, — мне тоже, наверно, пора…

— А я своей готовлю пельмешки, — Антон встал из-под обломков и отряхнулся, — и делаю авторский соус «Розовый фламинго».

— Да? Поделитесь, пожалуйста, рецептом? — Даник приготовился записывать.

— Ну, значит, берёте сто пятьдесят граммов майонеза, любого, выливаете в мисочку. Потом добавляете примерно пятьдесят граммов кетчупа, любого по вашему вкусу, две столовые ложки горчицы, посыпаете щепоткой соли, перцем. После чего смешиваете всё вилочкой и переливаете в соусник.

— Спасибо, очень необычный самобытный соус! — восторженный Даник поспешно записывал.

— А моя сама готовит, — дед Иван включился в беседу, — мне не доверяет. Говорит: «Старый пень, только продукты испортишь». Но зато я умею варить вкусный домашний самогон из вина.

— Обязательно запишу сейчас ваш рецепт самогона, — Антон искал по карманам клок бумаги и карандаш.

Даниил Ромуальдович стоял с квадратными глазами.

— Господа кулинары, вы куда пришли? Это клуб анонимных подкаблучников, а не поваров с образованием ПТУ! Самогон они готовят, пельмешки с самобытным соусом! А лечиться от зависимости кто будет? Пушкин что ли? А Пушкин не был трусом и тряпкой в отличие от вас!

— Ой, извините, — Даник очаровательно улыбнулся, — моя жена уже проснулась, прислала эсэмэс. Она сейчас пойдёт в душ, а потом мне нужно делать ей макияж и укладку. Мне пора идти. До свидания, — и он упорхнул.

— Я, пожалуй, тоже, мне кофе ещё варить, — Роман заскользил к выходу, — простите, но моя жена будет сердиться, если кофе получится невкусным…

— Все рассосались по жёнам, — Антон закончил записывать рецепт самогона, — и я не исключение. Пойду поставлю воду для пельменей, сам уже есть хочу. Интеллектуальная пища, конечно, хорошо, но она наполняет мозг, а не желудок. Спасибо вам за лекцию. Сломанный стул я сейчас оплачу.

— Ну что, один в поле не воин, — дед Иван поправил полы косоворотки и пригладил бороду, — пойду и я к своей бабке, а то она больно сварливая. Пилить начнёт, спросит: «Где шлялся, старый пень?». Пойду от греха подальше. Благодарствую за нотации. Авось ещё увидимся.

Потрясённый Даниил Ромуальдович опустился на стул.

— Можно вытащить подкаблучника из-под жены, но жену из его головы не вытащишь никогда, — вздохнул он, подвёдя итог альтруистико-психотерапевтической деятельности.

Маша бралась за любые подработки, но средств на достойное житьё-бытьё не хватало. Дети то порвут одежду в школьных потасовках, то сменку потеряют. Витя то пропьёт куртку, то оставит у очередных собутыльников дома.

Маша выбивалась из сил, пытаясь залатать все появляющиеся то тут, то там дыры.

Смириться с неприглядной реальностью ей помогали мечты о мужчине мечты. Она искала его везде, в каждом мужском лице. Она заглядывала в каждую проезжающую машину, в окна баров, проходя мимо, в окошки киосков с шаурмой или фруктами.

И улыбалась, улыбалась, как в последний раз.

Руслан выехал на смену после обеда отдохнувшим, выспавшимся и оттого находился в хорошем настроении. Оно обещало оставаться таковым, пока его пассажиры не испортят.

С ними у водителя маршрутки перманентный орально-церебральный секс.

Он аккуратно притормозил у остановки и открыл дверь. Пока краснолицые от холода люди в пуховиках и дублёнках протискивались в салон, Руслан глазел в окно. Впереди, метрах в семи от остановки, стояла худенькая женщина и смотрела прямо на него. Смотрела и улыбалась.

Дурочка какая-то, — подумал Руслан и улыбнулся, глядя на неё.

Она вдруг встрепенулась и, утопая в наметённом на обочине снегу, потопала к маршрутке.

Руслан поднял брови. Однако.

Женщина, продолжая улыбаться, вскарабкалась на подножку, скользя сапогами из кожзама, и шагнула в салон. Руслан смотрел на неё и его брови продолжали ползти вверх.

Женщина встала рядом и, не спуская с него глаз, а с лица улыбки, стянула трикотажную перчатку, сунула руку в карман, не глядя вынула монеты и протянула ему.

Руслан кивнул туда, куда их полагалось класть, и закрыл дверь.

Женщина ссыпала деньги и продолжала стоять.

Руслан поехал. Он поглядывал на странную пассажирку, она продолжала улыбаться.

Народ входил и выходил, а женщина стояла. Добрались до конечной.

— Приехали, — Руслан хлопнул ладонями по рулю и поднял глаза на пассажирку.

Она улыбалась.

— Вы не выходите? — как можно вежливее спросил Руслан, хотя непонятное поведение женщины начало раздражать.

Она набрала воздуха и быстро-быстро заговорила, прикладывая ладони к груди, словно боялась, что он её прервёт на полуслове и выкинет из салона:

— А можно, можно я ещё останусь? Пожалуйста! Я заплачу! Я недаром прошу! Можно ещё поехать? А? Можно?

Руслан пожал плечами. Он очень недоумевал. Ведь сначала принял за проститутку, но она была одета слишком скромно. Что ей надо? Охота кататься кругами? Или ей некуда идти и она греется по маршруткам? Так, вроде на бомжиху не похожа.

Он знал, что нравится русским женщинам. Его яркая кавказская внешность и горячий темперамент в постели обеспечивали ему непременный успех. Продавцы в табачных киосках, диспетчеры в автопарке, кассиры мини-маркетов, уборщицы всех мастей всегда строили ему глазки и были готовы пойти за ним по первому зову. Он улыбался им, заигрывал, самым симпатичным иногда дарил шоколадки и потому у него всегда была женщина на ночь.

Руслан понял, что эту тоже зацепил на крючок своего мужского обаяния.

— Тогда садись туда и не мешай, — грубовато ответил он, — надо ехать.

Она села на сиденье впереди и теперь не спускала с него глаз через зеркало и снова улыбалась, теперь уже робко, видимо, боясь его рассердить.

Когда салон наполнялся, она беспокойно оглядывалась. Если пассажирам не хватало места, она виновато подскакивала и отдавала им своё сиденье, к их недоумению. Потом она, будто бы желая принести хоть какую-то пользу, начала исполнять обязанности контролёра, которого у Руслана отродясь не было.

Таким образом, круг за кругом прошёл день. Смена была окончена. Вновь, в который раз, конечная. Вышли последние пассажиры. Руслан обернулся к женщине. Она робко сидела на краешке сиденья и умоляющими глазами смотрела на него. Руслан всё понял. Он завёл мотор. Ехал по заметённым улицам до пятиэтажки на окраине, где снимал однушку с товарищами.

Он шёл к подъезду, не оглядываясь. Она скрипела снегом за ним.

В квартире он прошёл на кухню, включил чайник, выглянул в прихожую. Она неловко топталась у дверей.

— Есть хочешь?

Она замялась, но он знал, хочет. Он покупал ей днём еду, когда был небольшой перерыв на обед, но с тех пор прошло немало часов.

— Проходи, чего жмёшься, — сказал он и вернулся готовить ужин.

Она робко проникла на кухню и замерла у самого порога.

— Садись, — он кивнул на обшарпанные старые стулья с потёртой обивкой у квадратного стола под окном.

Она тихонько прошелестела к ним и села бочком.

— Картошку чистить умеешь? — спросил Руслан, зная заранее, что получит утвердительный ответ.

Она мгновенно вспорхнула, скинула куртку и, подвернув рукава коричневой трикотажной кофты, подошла к раковине.

— Вон, — Руслан кивнул на ящик под раковиной, — шесть штук чисти.

Она кивнула, ловко набросала картофелин в раковину и принялась споро чистить.

Руслан искоса оглядел её фигуру. Худенькая, невысокая, тонкие ноги. Он узнал типаж, у него были такие, быстро разогреваются, быстро кончают. На лицо не очень, могла бы играть молодую бабу Ягу, но ему лицо её зачем, а то, что ему нужно, оно у всех баб одинаковое.

Руслан приготовил куриные окорочка с картошкой. Они поужинали, попили чай с печеньем. Женщина быстро убрала со стола и вымыла посуду.

Руслан в это время курил, потом пошёл в туалет.

Когда он вернулся, женщина сидела на стуле, сложив руки на коленях. При виде его она растерянно улыбнулась и встала.

— Пошли, чего сидишь, — Руслан направился в комнату.

Его товарищи-таксисты разъехались и вернутся только утром. Руслана очень устраивал такой распорядок. Он мог свободно приводить на ночь женщин.

Гондонов не купил, — с досадой подумал он, расстилая свою постель на диване, — не собирался сегодня ни с кем.

Он хотел завтра зайти за Зухрой из круглосуточного и там купить заодно резинок.

Ладно, эта бабёнка на блядь не похожа, — подумал он, — хотя кто её знает, сумасшедшая какая-то, может, к каждому так идёт.

Руслан скинул спортивные штаны, майку, потом трусы, лёг на спину и похлопал по постели.

Женщина замялась, теребя кофту на груди. Её лицо мучительно исказилось.

— А можно… я в туалет? — шёпотом спросила она, подаваясь к нему.

— А, в туалет, иди.

Поссать, наверно захотела, — подумал он, — или помыть свою…

Она почти на цыпочках убежала. Он потеребил свой член, размышляя, встанет ли на неё, уж слишком невзрачная. Он привык к грудастой Зухре, к Алевтине с широкими бёдрами, да все, хоть Оксана, хоть Надя были лучше этой, как её. Он понял, что даже не спросил имя.

Женщина вернулась и начала раздеваться. Руслан с интересом смотрел. Когда она осталась в нижнем белье, он знаком показал, чтобы она скидывала с себя всё.

У неё была тонкая костлявая фигура, белая сухая кожа с редкими веснушками на плечах.

Груди немного обвисли, живот был впалым со складками.

Она легла к нему. Руслан повернулся к ней, помял её бледно-розовый сосок.

— Минет умеешь делать? — спросил он.

Она кивнула. Он вновь лёг на спину. Она перебралась ему между ног и Руслан понял, что это её первый минет.

Но она быстро училась, сосала охотно, увлечённо и жадно. А потом, когда он лёг на неё, сразу развела ноги и легко приняла его толстый обрезанный член.

Она спала за его спиной и он чувствовал сквозь сон невесомые прикосновения её губ к лопаткам, плечам.

— Спи, — бормотал он, отодвигаясь и

проваливаясь в дрёму.

— Сейчас ребята приедут, — разбудил Руслан женщину рано утром.

Она понятливо кивнула и быстро собралась.

Заперев за ней дверь, он лёг спать дальше.

Маша вышла из подъезда, прижалась спиной к железной двери и счастливо зажмурилась.

Утренний морозец щипал лицо, пробирался под куртку, сковывал почти голые коленки, но Маша не обращала внимания. Её переполняла радость. Она встретила Его. Смуглый принц снизошёл до неё.

Маша знала, что готова бежать с ним на край света, если позовёт. А как же дети? — спросил взявшийся откуда-то тоненький голосок.

Анна Сергеевна, баб Валя, тёть Нина, — отмахнулась Маша, не желая омрачать небосклон своей влюблённой души бытовыми печалями.

Она хорошо знала свой город и поняла, что находится примерно в десяти кварталах от своего дома. До начала выхода на маршрут общественного транспорта было ещё долго. Если быстро идти пешком, за час дойдёт.

Домой Маша вернулась в половине седьмого. Старшая дочь Ольга готовила завтрак для братьев.

— Мама, ты где была?

— Отец спит? — спросила Маша, пряча счастливое красное лицо.

— Спит, — скривилась дочь, — что с ним сделается. Ты-то где была?

— Гуляла! — кокетливо ответила Маша, — Имею право или нет?

Дочь скептически хмыкнула:

— На старости лет гулять надумала?

— Оля, никакой романтики в тебе! — Маша откровенно веселилась, чувствуя себя юной и влюблённой.

— Зато в тебе романтики хоть отбавляй! — парировала Ольга, — Поэтому мы так живём, как бомжи какие-то! Отец спивается, дома шаром покати, я, как бичёвка в классе, а она гуляет и радуется! — девушка в сердцах швырнула ложку, которой мешала овсянку на воде, на стол и вышла из кухни.

Но сегодня ничто не могло испортить настроение Маше. Она отправила детей в школу, потом прибралась дома, разбудила мужа, покормила его и поехала на ту остановку, где вчера увидела своего принца. Ждала долго, совсем замёрзла, когда, наконец, показалась маршрутка со знакомым номером. Машино сердце сначало всколыхнулось, замедляясь, потом бешено зачастило. Дождавшись, когда зайдут все пассажиры, Маша шагнула в салон.

— Здравствуй- те, — произнесла она робко, сияя глазами.

Однако принц её энтузиазма не разделял. Он склонился к ней и зашипел:

— Приходи вечером на конечную. Поняла? Не надо сейчас, мне работать надо. Иди, иди, — добавил он, заметив, что она застыла на месте.

— Да, да, я приду, — Маша спиной вышла из маршрутки и осталась, провожая её глазами.

Вечером она была на месте. Руслан высадил последних пассажиров, забрал её и повёз к себе. Только в этот раз они познакомились. Узнав имя любимого, Маша влюбилась ещё сильнее.

Этой ночью Руслан брал её трижды. Она совсем потеряла голову. С мужем такая страсть была лишь в первые годы после свадьбы.

Теперь они встречались почти каждый день.

В Машиной жизни наступила весна. Она ликовала и не ходила по земле — летала. Руслан несколько раз заезжал за ней домой и подвозил рано утром. Это не осталось незамеченным соседями. Пошли слухи. Да и многим знакомым она примелькалась на конечной маршрута.

Дочь устроила ей скандал.

— Меня в школе из-за тебя обзывают чернильницей! — кричала она, — Была бичёвкой, лахудрой, а теперь ещё стала чернильницей! Все болтают, что моя мать потаскуха, которая ебётся с чурками! Я ладно, а Тёмку в классе бьют из-за этого!

Маша пыталась оправдаться, сказать, что заслужила долгожданное счастье, но Ольга не слушала, убежала в слезах.

Грустила Маша недолго. Мысли о любимом занимали её весь день и скрашивали неприятные моменты.

Однако жизнь, похоже, отмерила ей счастье чайной ложечкой.

Первый звонок был, когда её неожиданно затошнило утром.

— Заболела? — спросил Руслан, одеваясь.

Вместо ответа Маша побежала в туалет, зажав рот рукой. Когда подняла голову от унитаза, увидела, что Руслан стоит в дверях и смотрит холодно и настороженно.

Маша, как обычно, поехала домой и весь день пребывала в растрёпанных чувствах. Горькая радость сжимала её сердце. Она поняла, что беременна. Ребёнок от любимого человека — это же сколько счастья! Но она знала, счастья не будет, если любимый не захочет этого. Куда она с ещё одним ребёнком, когда весь мир против неё? Даже собственные дети. К тому же она замужем.

Вечером Маша чуть опоздала на конечную. Двери маршрутки закрылись и она начала отъезжать от остановки.

— Руслан! — закричала Маша и побежала, успев заколотить по металлическому боку кулаком.

Проехав несколько метров маршрутка остановилась, двери открылись. Маша подбежала и поспешно заскочила в салон.

Руслан смотрел на неё холодно и недовольно.

— Руслан, Руслан, что же ты?! — зашептала, запыхавшаяся Маша, пытаясь совладать с дыханием.

— Слушай, хватит! — вдруг резко сказал Руслан, — Не приезжай больше! У тебя муж! Живи с ним, поняла? Надоела уже!

— Руслан, как это? — растерялась Маша.

— Так! — заорал вдруг Руслан, — Не приезжай больше! Ты мне надоела! Убирайся! — он начал вставать со своего сиденья.

Испугавшись, растерянная Маша вышла из салона, пятясь спиной. Двери закрылись и маршрутка уехала.

Маша стояла с пустой головой, не замечая мороза, до боли стиснувшего пальцы в тонких перчатках. Руслан давно уехал, а она всё смотрела вслед. Потом медленно развернулась и поплелась домой, понурившись.

На следующий день вечером Маша решила пойти к дому Руслана, чтобы увидеться с ним, может, он согласится поговорить.

Когда она добралась, его маршрутки ещё не было. Маша подошла к лавочке у подъезда и начала ждать, пританцовывая от холода.

Через долгих пятнадцать минут из-за домов показались огни фар. Руслан. Маша в волнении замерла, следя за приближающейся машиной.

Маршрутка припарковалась, из неё вышла высокая крупная женщина в пуховике и сапогах на каблуках, с сумкой на локте. Потом с водительского места вышел Руслан, щёлкнула сигнализация, он подождал, пока женщина подойдёт к нему, взял её под руку и они направились к подъезду. Они шли прямо на Машу, весело переговариваясь, не замечая её в полутьме. Когда они поравнялись, Маша не выдержала.

— Руслан! — прозвучало с отчаянием.

Пара резко обернулась к ней.

— Руслан, кто это? — грудным голосом с акцентом спросила его спутница — дебёлая тётка с густыми чёрными бровями и накрашенным ртом.

— Никто, Зухра, не обращай внимания, заходи, я сейчас, — Руслан открыл женщине дверь подъезда, дождался, чтобы она шагнула внутрь своими каблуками, а затем, отпустив дверь, повернулся к Маше.

— Ты зачем пришла?! Я же сказал тебе уходи, не приходи больше! У меня женщина — ты видела — красавица! Зачем пришла?! Ты надоела мне! Ты чего, как собака, бегаешь за мной, а?! Всё, иди, не подходи ко мне больше! Поняла?! Убирайся! Иди, иди! — Руслан шагнул к двери, открыл её и показал ей рукой, чтобы она шла отсюда.

Маша стояла, как обухом пришибленная, не зная, что сказать.

Домой она шла медленно. И всю дорогу думала, что теперь ей делать.

Наутро, выдержав словесную перепалку с Ольгой и отправив детей в школу, она побежала на остановку.

Руслан, увидев её на обочине, вышел из кабины и шёл к ней, открыв салон для пассажиров.

Маша ждала с замиранием сердца, любимый выглядел очень недовольным. Она опасалась, что он её ударит, хотя быть битой она не привыкла, муж её не трогал никогда.

— Ты чего меня позоришь, шалава? — прошипел Руслан, подойдя вплотную и оглядываясь на людей, — Ты зачем опять пришла? Я сказал тебе, не появляйся больше! Я тебя закопаю! Поняла? Ты ребёнка своего решила на меня повесить? Да? Думаешь, я не понял? За дурачка приняла? Наблядовала с кем-то и решила на меня повесить? Потаскуха! Ещё раз придёшь, убью тебя и зарою, никто не найдёт!

Он резко крутанулся на подошвах кроссовок и быстрым шагом вернулся в кабину. Пассажиры уже сидели на местах. Дверь закрылась. Маша ошарашенно смотрела через стекло на Руслана.

Он сейчас уедет, вот, вот, ещё секунда, он заведёт мотор и уедет, и она больше его не увидит.

Маша поняла, что ей надо сделать. Она бросится к любимому, упадёт перед ним на колени, обнимет его ноги и будет умолять о прощении. Если ему не нужен ребёнок, не будет ребёнка, только бы не отталкивал её.

Заурчал мотор. Маша бросилась к маршрутке. Подошвы сапог из кожзама скользили на очищенном от снега дорожном полотне. Маша рванула на проезжую часть, чтобы подбежать к Руслану со стороны водителя. Тяжёлый крузак 200 снёс её, как пёрышко.

— Ой, дура, девка, дура, — рыдала соседка баба Валя, — что наделала, разве можно так из-за мужика?

— Проститутка она и есть проститутка, — припечатала тётя Нина, ещё одна соседка, пришедшая на поминки, на скорую руку организованные сердобольными соседями.

— Как вам не стыдно, Нина Гавриловна?! — возмутилась Анна Сергеевна, молодая интеллигентная дама с верхнего этажа, всегда помогавшая Маше деньгами и продуктами, — Разве можно о покойнице так?! Маша просто была романтичной.

— Да, да, знаем мы таких романтичных, — закивала тётя Нина, засовывая в рот полную ложку кутьи.

— Аня, что с детьми-то теперь? — всхлипывая, спросила баба Валя.

Она с кладбища не могла успокоиться, уже пила валерианку, но слёзы всё равно душили.

— Ну что, будем подавать на опеку. Муж не против. А что ещё делать? Не сдавать же в детский дом. На Виктора никакой надежды нет.

— Да вон, спит, алкаш, даже не знает, что жену похоронили, — проворчала тётя Нина, жуя пирог с капустой.

Руслан притормозил у круглосуточного. Зухра, красившая губы в ожидании любовника, улыбнулась ему, едва он вошёл.

— Руслан, у меня завтра выходной, возьми шампанский! Гульнём сегодня!

— Да, возьму, ещё гондонов не забыть. Так, что ещё? Курица взять, помидор, картошка, хлеб, шоколад.

— Торт хочу, Руслан!

— Хорошо, любимая женщина, возьму торт.

На почве любви к литературе она посещала клуб для любителей высокой поэзии и прозы. Дамы и господа преимущественно средних лет и достатка, не обременённые бытовыми проблемами и малыми детьми, обладатели седин и приличного культурного уровня, собирались по четвергам в комнатушке при малом зале филармонии и беседовали о том, что грело им души. Матильда Ивановна испытывала от этих встреч культурно-эстетический оргазм — *шёпотом скажем* единственно возможный вариант оргазма в её аскетично-девственной жизни.

Однажды в их добропорядочную компанию затесалась левая личность, прикинувшаяся такой же шизанутой на литературе. Её приняли, ибо она представилась двоюродной внучатой племянницей достопочтенной Елизаветы Николаевны, ну той самой, вы знаете, что является золовкой шурина Алексея Мироновича — мужа сестры Антонины Арнольдовны, которая в прошлый четверг читала всем вслух с трудом найденный в анналах библиотечных архивов эпизод из бестиария, по слухам написанный самим Теофрастом. Ну тем самым, вы знаете, который Парацельс, ну тот, Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст. И фон Гогенгейм в придачу.

Левая личность оказалась студенткой одного из местных вузов. Типичная современная девица, образованная гуглом, воспитанная соцсетями, встречающаяся с виртуальным парнем, читающая перекопирайченные статьи в интернете и адаптированные краткие пересказы произведений классиков. Она с полным правом считала себя умным и эрудированным человеком, ибо нахватавшись вершков, умела поддержать любой поверхностный разговор ни о чём в компании таких же поверхностных людей, каковой являлась сама.

На днях она прочитала краткий пересказ «Братьев Карамазовых» и почувствовала себя жутко образованной, настолько, что прослышав о клубе любителей литературы, срочно внедрилась в него членом. В смысле стала членом кружка, а не то, что вы подумали.

По дороге до филармонии она в трамвае увеличила степень своей эрудиции, быстро прочитав в смартфоне адаптированное для тех, кто боится толстых книг, изложение «В поисках утраченного времени» Пруста. Потом, пока шла от остановки до нужного здания прочитала ещё и «Сагу о Форсайтах». Таким образом в клуб любителей литературы девушка вошла полноправным с моральной точки зрения членом, ведь она прочитала кучу толстенных и занудных книг, и нахрапом вкупе с видимым тончайшим налётом эрудиции сразила старческое сердце нашей Матильды Ивановны, которая с какого-то перепугу увидела в ней родственную душу, настолько, что они стали встречаться за чашечкой кофея в уютной кофейне в пешей доступности от филармонии. Не подумайте дурного, встречаться — это не про секс, побойтесь бога, Матильде Ивановне девятый десяток. Они просто встречались, сидели, попивали кофе и чирикали о своём, о девичьем.

И вот однажды наша девица то ли по простоте душевной, то ли со злым умыслом посоветовала на серьёзных щах своей великовозрастной подружайке чтиво и скинула ссылку. Матильда Ивановна в компе шарила на уровне пользователя, потому как технологии идут вперёд, и специалисту картографии и геодезии негоже от руки чертить карты. Соцсетями и гуглом она не пользовалась, но почтой активно да. Матильда Ивановна открыла ссылку и попала на сайт «Книга Фанфиков» на страницу со слэш-романом. Разумеется, она не имела понятия ни о слэше, ни о существовании в реальной жизни мужчин, сексуальное влечение которых ориентировано на себе подобных.

— Вероятно, это произведение об астрономии, — смело предположила Матильда Ивановна, увидев сдвоенный символ Марса, а уж в значках и символах она знала толк, ведь на картах ими обозначаются месторождения полезных ископаемых, — очень любопытно.

Она предпочитала чтение комфортное, в кресле с книгой, в окружении кошек. Но придётся довольствоваться монитором компьютера, хотя право на присутствие кошек никто не отнимал.

— Клото, Лахесис, Атропос, — позвала Матильда Ивановна своих усатых подруг.

Те не заставили себя ждать и, замяукав, прибежали к хозяйке. Та с превеликим тщанием приступила к роману. С первых строк пошла лирика. Природа, красота, пение пернатых. Затем стало ясно, что речь о чувствах двоих. Далее начались непонятки. Любовь, двое влюблённых вроде, но есть один, а где второй? Второй герой, то есть женщина, отсутствовал. Вместо неё то тут, то там околачивался ещё один мужчина.

У Матильды Ивановны стало зарождаться весьма смутное подозрение, что не всё ладно в датском королевстве. Туманные намёки автора путали нашу читательницу. Она недоумевала, где женщина? Дайте скорее женщину, чтобы всё встало на свои места. Не успела Матильда Ивановна отойти от недоумений, как автор начал артобстрел специфическими терминами.

— Стояк. Хм, — удивлённая неуместным использованием технического понятия в контексте лирической прозы, наша героиня погладила Клото.

Далее шло завуалированное такими словами литературное описание поцелуя, что Матильда Ивановна легко приняла любовную сцену за подъём на крышу с целью установления стояка для электрического кабеля. Она немного недоумевала относительно технической стороны, но погрешила на незнание автором электро-технических кунштюков. И тут обескураженную читательницу автор ударил прицельным.

— Муди, — прочитала Матильда Ивановна и автоматически пожмякала уши Лахесис, — хм, муди.

Она возвела выцветающие старческие выпуклые голубые глаза, обрамлённые белой морщинистой кожей с тончайшей сеточкой розовых капилляров, к небу за окном и задумалась.

— Муди, — смаковала она, — муди. До чего же диковинно звучит, не правда ли, Клото? Му-ди. Созвучно с Руди. Как Валентино. Муди, Руди, муви, Влади, — мысли её уехали далеко в сторону кинематографа.

Матильда Ивановна спохватилась, что уже вечереет, а кошки некормлены, ужин для своего бренного тела не приготовлен да и работа, взятая на дом, сама себя не сделает. В итоге фанфик, а это был именно он, оказался отложен, но не диковинное «муди». Оно занимало мозг Матильды Ивановны до следующего дня.

На работе она первым делом решила поинтересоваться у более молодых коллег значением загадочного слова. Встретив Диночку, секретаря одного из руководителей отделов, Матильда Ивановна очень деликатно вопросила:

— Голубушка, Дина, просветите, пожалуйста, тёмную старушку, что такое «муди»?

Диночка уставилась на пожилую коллегу выпученными глазками, обложенными со всех сторон рядом неестественных ресниц.

— Э-э-э… извините, у меня телефон, — Диночка, приоткрыв бордовый ротик, прислушалась ухом в сторону приёмной, и показала пальчиком, — слышите? Телефон звонит, извините, — и умчалась, сопровождаемая цокотом каблучков, как молодая подкованная лошадка с развевающейся гривой.

Оказавшись в кругу коллег-подружаек, она принялась крыть на все лады бедную Матильду Ивановну, которая бесила её своим «викторианским стилем», как выражалась Диночка, не имеющая понятия об этой эпохе и её стиле, потому что была, как положено, образована гуглом и воспитана соцсетями.

— Старая карга! — возмущалась она. — Смотри-ка, чем она интересуется! «Му-у-ди»!

Подружайки ржали.

Матильда Ивановна добралась до своего рабочего места, как к ней зашёл завхоз Степан Николаевич:

— Матильдиванна, здрасте. Ну что, принести вам рейсфедер? Вон он, в сумке у меня лежит. Правда, заржавленный уже, запаршивевший, старый ведь.

— Несите, Степан Николаевич, я его очищу маслом, будет, как новенький. Что же теперь, старый, так выбрасывать?

— Сейчас схожу тогда…

— Степан Николаевич, погодите, — осенило Матильду Ивановну, — голубчик, может, вы мне сумеете помочь.

Завхоз подобрался ближе, готовый выслушать женщину, которую уважал, как мать.

— Вот вы знаете, что такое «муди»? Завхоз едва не отшатнулся в недоумении.

В голове началась спешная мыслительная деятельность. Но он являл собой образец настоящего крепкого мужика, которого не собьёшь с ног нецензурным словцом.

— Так это же то самое! Ну? От них ещё слова есть «мудак», «мудозвон», «мудила», — завхоз смотрел вопросительно, предлагая догадаться.

— О, боже! — восхитилась Матильда Ивановна, — Ещё и такие красивые слова! Мудозвон, — произнесла она нараспев с восторгом. — Как звучит поэтически! Словно вечерний звон! Малиновый звон на заре... - пропела дама.

Завхоз быстро закатил, откатил и выкатил глаза, удивляясь наивности старого поколения.

— Ну это как бы не поэтически, — смущённо объяснил он, сожалея о необходимости разрушить иллюзии женщины.

— Но как звучит! Мудо-звон! — Матильда Ивановна прижала ручки к сухой груди.

— Это по-простому как бы яйца, — быстро ответил завхоз, стремясь отделаться скорее от тяжкой необходимости давать определения жаргонным словам, которые не пристало употреблять старой леди.

— Яйца?! — Матильда Ивановна, владевшая несколькими распространёнными романо-германскими языками, вспоминала, как называется на них это слово.

— Нет, не те, — понял завхоз, — это как бы мужские половые яйца. Ну яички, мошонка…

Что такое мошонка, Матильда Ивановна при всей своей невинности, знала. И теперь думала, может быть, зря она в своё время не удостоила ни одного мужчину своей благосклонностью и предпочла удариться в науку. Ведь мужчины, должно быть, восхитительные существа, если даже их орган обозначается столь красивым словом. Му-у-ди.

Дмитрий Пукман – Самовлюблённый Тупица (ведущий корреспондент в газете «Флаги Труда»). Длинношеий смазливый молодой человек с торчащим кадыком. Его беспредельная любовь к самому себе застит ему весь белый свет. Конечно же, ни под кого не стелется. Рога-то пока не обломали.

Тамара Бык – Большая Гора (фотокор в газете «Флаги Труда»). Талантливый фотограф. Несчастная женщина. Очень толстая и неповоротливая. Неопрятная, вечно потная. Стелется под Дуракину, ибо характером слаба.

Оксана Пукман – Белочка (корреспондент в газете «Флаги Труда»). Жена Дмитрия Пукмана. Кроткая, симпатичная, не слишком глубокая молодая женщина. Влюблена в своего мужа, но постепенно разочаровывается в нем. Пока ни под кого не стелется.

Бухгалтерша – Конторская Крыса (гл. бухгалтер в газете «Флаги Труда»). Настоящая крыса! Всё тащит себе, а что не утащила, делят с Дуракиной. Немного стелется под Дуракину, ибо та много про неё знает. Рыльце-то в пушку!

В коридоре редакции резко пахнет валерианкой. Гроботу опять плохо.

- Что, вызвать «скорую»? – неприязненным тоном крикнула Дуракина в сторону гроботовского кабинета.

Не получив ответа, она пошла к себе, проворчав, - Старый козёл, чтоб ты сдох скорей.

- Фу, чем тут воняет? – сморщил нос заскочивший с улицы Пукман.

- Да, Николаю Петровичу стало плохо, - объяснила ему Дуракина.

Так бы и съела, - думала она, пожирая Диму глазами.

Дима взгляд уловил, положил в свою копилку и довольный, усмехаясь, пошел в свой кабинет. Там его встретила Оксана.

- Чего лыбишься? – спросила она.

- Да старуху встретил. Она мне отсосать готова на месте, - самодовольно ответил Дима.

Оксана поджала губы. Ей не нравилось повышенное внимание редакторши к ее мужу. Пусть пожилая тетка не могла соперничать с ней, молодой, красивой, но все равно Оксане было неприятно.

- Да брось, старушка, - Дима игриво схватил жену за зад, - не парься, ты же знаешь, все хотят твоего мужа, - он стал щипать ее за ягодицы, потом за грудь, потом через брюки ущипнул вагину.

- Ты дурак?! – воскликнула Оксана, - Больно же!

Но Диму было уже не остановить. Он щипал ее за ляжки. На его лице блуждала глупая улыбка, он думал, что совершает нечто остроумное и доставляет жене несказанное удовольствие.

- Оксанка, я хочу тебя, здесь и сейчас! – безапелляционно заявил он тоном киногероя, фразу, услышанную в каком-то, скорее всего низкопробном, фильме.

- Ты чё, совсем?! Сюда зайти могут! – Оксана покрутила пальцем у виска.

- Всё будет ништяк! Твой муж – секс-гигант! Он покажет класс! – пританцовывал Дима, вынимая из трусов свой тонкий пенис.

Оксана поспешно заперла дверь, зная, что Дима нарочно оставляет дверь открытой.

- Я хочу тебя, моя телка, на этом столе! – воскликнул «секс-гигант», толкая жену на стол, - это наше любовное ложе, где ты постигнешь уроки секс-мастерства у настоящего гуру секса.

- Вот, статья, - мялась Катя Семенова у порога.

Дуракина вздохнула, как надоели эти глупые сучки со своими статьями. У редакции был контракт с этой Катей, они были обязаны взять ее на работу после окончания учебы, а то бы Дуракина ее и на порог не пустила.

- Хорошо, давай, я посмотрю, потом, - добавила она, увидев, что Катя собирается ждать ее вердикта.

Девушка поняла и вышла. Дуракина проскользила взглядом по листку, потом скомкала его и бросила в корзину.

- Статья, тоже мне крутая журналистка, - презрительно процедила она, отряхивая руки.

Она себя считала крутой журналисткой, настоящей акулой пера. Она придерживалась среднего курса в своей газете, среднего, показавшего себя за десятилетия безошибочным, курса. Статьи о сельском хозяйстве, репортажи с полей, интервью с фермерами, доярками, механизаторами, заметки о погоде, платные поздравления и объявления. И всем хорошо, все довольны. Острых материалов она избегала. С властью надо дружить. И она дружила. Усиленно искала дружбы власть имущих. Гордилась знакомствами с чиновниками и региональными журналистами. Выгодные связи поддерживала и заводила новые. И нашим, и вашим – был ее девиз. В своей редакции она – царь и бог. Захочет – облает, грязью обольет, захочет – уволит, а захочет – и возвысит, как Димочку, например. Она довольно заулыбалась при мысли о нем. До чего же он сладкий! Как же хочется его! Но она прекрасно понимала, что нужно быть осторожной. Все-таки сын ее подруги, молоденький мальчик, в сыновья годится, тем более женат. А жена, хоть и простовата, но не полная дурочка. Вдруг взбрыкнет. Тем более влюблена в своего муженька, как кошка. Оно и неудивительно, Димочка такой сладкий. Она едва не облизнулась. Дурачок, правда. Да на что нам его ум? Лишь ли личико симпатичное, да тельце ладное, и членик чтоб имелся. А он у него имеется. Вон, постоянно Оксанку зажимает по углам, а потом, закрывшись, в кабинете трахает. Как она хотела быть на месте Оксанки. У Дуракиной даже вагина заныла от острого желания. Это было ее постоянной проблемой – неудовлетворенное желание. Вечно неудовлетворенное желание. Муж был тряпкой, даже трахнуть, как следует, не умел. Да у него и не стояло. А любовников у Дуракиной не было. Как-то не клевали на нее мужики. Может, боялись. Мужики боятся сильных баб. Когда она пришла работать в редакцию, она надеялась сделать своим любовником Гробота. Но он оказался ничтожеством. Пара движений – вот и все, на что его хватало. Слабак. Она возненавидела его. Она ненавидела слабых, бесхарактерных мужчин. А он был тряпкой, подкаблучником. Жена строила его, как новобранца. Вот Димочка не такой. Димочка знает себе цену. Только как бы Димочку приблизить к себе поближе. Открыто приставать она не решалась, а вдруг пошлёт. Кто его знает, капризного маменькиного сынка. Дуракина играла на его безмерном тщеславии. Она медленно доводила до его сознания мысль, что с ней ему будут открыты все дороги. Она отправляла его на различные фестивали в область, поручала ему важные репортажи с полей, где была нужна более привлекательная внешность, нежели у засохшей Мимозы, т.к. присутствовала съемочная группа областного телевидения, она отдала ему местное радио и он вовсю развлекался, подражая столичным диджеям. В газете чаще всего в качестве авторов можно было увидеть его фамилию, его жены, а также Мимозы и ее самой. Остальные были в редакции на положении бедных родственников. Фотографии делала Тамара Бык – неплохой фотограф, но такая неповоротливая, как баржа. Дуракина презирала ее за неопрятность, за вечно растрепанные, висящие клоками, волосы, за потное лицо, за мешковатую небрежную черную одежду, больше напоминающую полог для самолета. Сама Дуракина себя так не запускала. Была хотя чистой внешне. Волосы красила. Губы подкрашивала.

Еще в редакции работала Хулена Штрихер. Она была корректором. Ее мать, экзальтированная дамочка, с такой же, как у дочери, блёклой внешностью, в молодости обожала латиноамериканский тип мужчин. О, эти знойные латиносы с горячей кровью! Как она мечтала родить от ребенка от какого-нибудь латиноамериканского мачо, а родила от простого русского Васи, обладателя посредственной внешности, соломенных волос и носа картошкой. Чтобы хоть как-то компенсировать разочарование, она назвала новорожденную дочь на латиноамериканский манер Хуленой. Правда, говорили ей все, - Не по-русски это, не по-христиански. Окстись. Что за имя? Даже звучит неприлично для русского человека.

Но она никого не слушала. Так Хулена и осталась Хуленой. Она была паскудной телкой. Завистливая, мелочная, занудная. Она завидовала внешности Оксаны и была тайно влюблена в ее мужа. Но Пукман даже не замечал ее, бледную моль, даже полностью игнорировал. Хулена, между прочим, была замужем. Благодаря мужу, клюнувшему на ее натуральную, так сказать, блондинистость, она была женщиной вполне себе обеспеченной и с высоким уровнем притязаний, несмотря на несоответствующую притязаниям внешность. Она видела себя на месте Оксаны, рядом с красивым мужем. Правда, ее собственный муж тоже не был уродом, но чужой муж казался ей лучше. Она обладала цепким вниманием и все замечала вокруг. Шныряя, как крыса, она давно заметила, что Пукман постоянно трахается с женой в кабинете в рабочее время. Она занесла это в свою папочку. У ней было досье на всех и море компромата. Она замечала, как смотрит Дуракина на Пукмана, а Гробот на Мимозу. И это тоже попало в ее заветную папочку. Тонкими, как паучьи лапки, цепкими пальцами она перебирала листки, исписанные бисерным почерком – донесения, не адресованные никому, свидетельства чужого греха – факты прелюбодеяний, воровства, подлога с указанием точных дат и времени. Она многое знала. Дуракина догадывалась об этом, поэтому не гнобила ее слишком сильно, правда, статьи ее тоже выбрасывала в мусорную корзину.

В редакции корпоратив. Все пьяные и весёлые. Оксане стало тошно на это смотреть, она-то не пила - дома малыш.

- Дим, поехали домой, - попыталась она достучаться до пьяного мужа, из которого в такие моменты эго просто пёрло.

Но он только небрежно отмахнулся, продолжая взахлёб рассказывать заплетающимся языком сто первую историю про себя. Оксана психанула, села в машину и уехала. Постепенно все рассосались из-за стола и уползли кто куда. Пьяный Дима разглагольствовал один до тех пор, пока не заметил, что слушатели испарились.

В редакции вырубило свет. Дима на нетвёрдых ногах пошёл искать Оксану. В темноте в нём взыграла романтика. Он вспомнил сцены из увиденных порнушек. Он хотел позажиматься со своей женой по тёмным углам, потрахать ее в самых неожиданных местах, таких, как стол главного редактора, туалет, диван ночного сторожа. Дальше этого его фантазия не шла. Но Оксаны нигде не было. Тогда он вышел на улицу, подозревая, что Оксана ждёт его в машине, и предвкушая секс с ней в тесном салоне красного жигулёнка. Но жигулёнка не было. Тогда в его затуманенные алкогольными парами мозги закралось страшное сомнение.

- Сука, Оксана, уехала-а! – прорыдал пьяный Дима.

Дуракина в это время в своем кабинете готовилась. Она была женщиной страстной, но неудовлетворённой. Она сняла трусы и колготки, простонав в предвкушении. Затем залезла в свои старушечьи туфли и пошла на охоту.

Неудовлетворённое желание заставило его вспомнить о Дуракиной. Он прекрасно знал, что нравится ей, более того, она была влюблена в него. Мысль, что он может трахнуть похотливую старуху, доставляла ему какое-то извращённое удовольствие. Он пошёл по тёмному коридору и наткнулся на Дуракину.

- Дима! – с придыханием воскликнула она шёпотом, будто удивившись встрече.

Он молча подталкивал ее к дверям ее кабинета, благо в коридоре никого не было, все либо блевали по углам, либо спали пьяные кто где. Дуракина спиной вошла в свой кабинет, будто ничего не понимая. Дима вошёл за ней и, вытянув руку назад, запер дверь. Дуракина с замиранием ждала. Этого момента она ждала много месяцев. Она отступила назад и уткнулась ягодицами в край стола. Дима шагнул к ней. Он бестолково топтался на месте и суетливо трогал ее руками, бормоча что-то. Она поняла, что надо действовать самой. Она отклонилась назад, словно бы случайно. Пьяный Дима качнулся и наклонился к ней. Она присела на край стола и повалилась на спину, будто бы от его толчка. Тогда он, осмелев, двумя руками задрал ей юбку до живота. Между ног пожилой женщины темнели никогда не бритые волосы лобка. Открывшееся взору зрелище воспламенило Диму. Он поспешно, путаясь в ремне, начал расстёгивать свои брюки. Пока он раздевался, она вдруг вспомнила досадное упущение. Её старое сухое влагалище уже не производило смазки. Опасаясь, что из-за этого желаннейшее действо может не состояться, она схватила со стола тюбик с кремом для рук и выстрелила полтюбика себе в вагину. Пьяный Дима в полутьме ничего не замечал и лез на неё, суетливо трогая ее тело руками. Его длинный тонкий пенис вошёл в неё, как нож в масло. Она бойко обхватила ногами его тощий зад, а руками обняла за шею, втайне надеясь на поцелуй. Но он только потыкался ей в шею губами и, отстранившись, начал двигаться, сначала медленно, потом, удивившись её сочности, быстрее. Его длинные тощие ноги в белых носках торчали, как две палочки.

- Какая вы, тётя Люда, ух, какая, - глупо бормотал он, ускоряя темп движений.

Мечты сбываются, - думала Дуракина, лёжа на столе под Димой и сотрясаясь от его толчков.

Старая Пердита – Мимоза, скрючившись, подглядывала в замочную скважину. Видно было плоховато – в кабинете царила романтическая полутьма, но она видела силуэты в лунном свете, проникавшем в окна, и слышала стоны и смачные чавкающие шлепки – Дуракина перестаралась со смазкой. Увидев Дуракину на столе, под Димой, с поднятыми вверх ногами, стонущую от наслаждения, Мимоза обзавидовалась, аж слюнями изошла. Она тоже так хотела. Ее сухая старческая вагина заныла от желания. Она тоже хотела, чтобы в нее вошел Дима, но непременно сзади. И чтоб она стояла на четвереньках, а он сзади… Это была ее самая затаенная сексуальная мечта-фантазия, ни разу в жизни не реализованная. Она невольно простонала и затеребила свою вагину. В это время она почувствовала толчок сзади. Она хотела обернуться, выпрямиться, но ее прижали к самым дверям. Так она и стояла в нелепой позе, метко называемой в народе «раком». Кто-то грузный навалился на нее и сильной рукой задрал ей подол и стянул вниз трусы. Она, замирая, ждала. Потом почувствовала, как ей в самую вагину втирают что-то мягкое, жирное и прохладное. Она слышала, как таинственный незнакомец вытирает руку об штаны, которые, вероятно, были уже расстегнуты, т.к. в следующую секунду Мимоза почувствовала прикосновение чего-то толстого к своей вагине. Да, предчувствия ее не обманули. Это был мужской половой член. Он уже был в ней, большой, толстый, заполняя ее всю. Она вспоминала давно забытые ощущения. Далее последовало несколько глубоких толчков и уже обмякший член выскользнул из нее. Мимоза хоть и почувствовала укол разочарования, что всё так быстро закончилось, но была благодарна, что хотя бы было. Незнакомец тем временем отпустил ее и ретировался. Без поддержки она свалилась на пол пустым мешком, путаясь в трусах. Испугавшись, что сейчас включат свет, а она здесь лежит в столь непотребном виде, Мимоза начала поспешно отползать подальше, попутно поддерживая трусы.

В этот день сбылись мечты многих.

Когда включили свет, все потихоньку начали заползать в большой кабинет, где был накрыт стол со спиртным, и кучковаться около него. Мимоза приковыляла последней, едва отмыв вагину от масла в туалете. Все уже выпили раз и прошлись по второму кругу, потом решили потанцевать. Мужчины встали, изображая доблестных кавалеров. Мимоза налегала на еду, не обращая внимания на назревающую дискотеку. После секса надо подкрепиться, - думала она и ей нравилась эта мысль. Она чувствовала себя роковой женщиной, только что вставшей с постели после любовных утех.

- Могу я пригласить вас на танец? – услышала вдруг Мимоза над ухом.

А она в это время, склонившись над столом, наяривала салат, названный, как она думала, в ее честь. Она обернулась и на уровне ее глаз оказалась ширинка коричневых клетчатых брюк, а правее на этих же брюках - большое масляное пятно. Холодея, Мимоза медленно подняла глаза. Над ней высился Гробот собственной персоной. Она впала в ступор.

- Могу я пригласить вас на танец? – терпеливо повторил Гробот.

Она медленно, как загипнотизированная, поднялась. Гробот взял ее за руку, отвел на середину комнаты, где уже покачивались пары повисших друг на друге пьяных людей, и обнял за талию, которая, между прочим, у Мимозы имелась. Она была в ужасе. Она не знала, как себя с ним вести. Она не знала, радоваться или огорчаться, что именно он оказался человеком, воплотившим ее мечту-фантазию в жизнь, проще говоря, что именно он трахнул ее, да еще застав в такой нелепой ситуации, когда она подглядывала за чужим сексом. Впрочем, откуда ему знать, за чем или кем она подглядывала. Хотя, Мимоза уже не первый раз замечала, он, несмотря на то, что внешне всегда был безобидным добродушным увальнем, валенком, многое знал, понимал и, вообще, дураком не был. Правда, Дуракина так не считала и относилась к нему, как к непроходимому тупице и размазне.

У Гробота была мечта с юности – трахнуть Мимозу. Его собственная жена была дамой габаритной, Дуракина – тоже, а Мимоза всегда была сухопарой. Для крупного массивного Гробота Мимоза казалась женщиной-мечтой. В молодые годы трахнуть ее ему не удалось, она была замужней, а его собственная жена держала его под железным каблуком. Сейчас, конечно, тоже, каблук она не убрала, но ослабила хватку, думает, поди, кому он нужен старый козёл. И то правда, никому он не нужен. О молоденьких он и не мечтает, не в той кондиции уже. А вот Мимоза… О, Мимоза! Мимозу бы он трахнул! Какое счастье, что сегодня вырубило свет. Да еще в разгар вечеринки! Как удачно! Все уже перепились. А он тихонько следил за Мимозой. Стыдливо озираясь, взял со стола в горсть кусок масла и грел его в ладони. Дураком он не был – понимал, что у старых дам вагина уже не та, смазки требует. Его собственная жена, когда они раз в месяц забирались в постель, чтобы пошалить, заправляла в себя щедрую порцию сливочного масла.

Он настиг Мимозу, когда она заглядывала в замочную скважину. Он знал, что там Дуракина с Пукманом, видел их, когда следил за коридором в дверную щель из своего кабинета. Мимоза постанывала, перетаптываясь у двери. Сейчас, Мимозочка, сейчас… Ух, какая она! Жаль, что быстро кончил.

Сейчас он хотел снова. Извинившись перед Мимозой, он вышел, в технической нашел распределительный щит и выкрутил пробки. Свет снова погас. Он тихонько вернулся. Мимоза стояла там, где он ее оставил. Другие сосались, сцепившись в тесных объятьях, Дуракиной с Пукманом еще не было. Он схватил Мимозу за костлявую руку и вытянул за собой. Она тихонько шелестела за ним, сухая, как тень. В кабинете он загнул ее раком и снова проделал тот маневр, вновь быстро кончив. Мимоза поднялась, встряхнулась, подняла трусы и села на стул. Гробот понял ее правильно. Через некоторое время они повторили. Мимоза поскуливала, как сучка. Она хотела снова, но у Гробота кончились силы. Тогда Мимоза схватила его за член и начала теребить, надеясь оживить его. Член оставался вялым, как несвежая сарделька. Отчаявшись, Мимоза присела перед ним на корточки и начала отсасывать. Гроботу это понравилось. Его члену тоже. Он пустил жидкую струйку. Отплёвываясь, Мимоза встала.

- Ну, что, Николай Петрович, можешь? – спросила она шепотом.

- Сейчас, передохну, - выдавил Гробот, борясь с одышкой.

Она с готовностью подставила вагину, загнувшись. Он вошёл в нее. Пара движений и он кончил. Вынул обмякший член и рухнул на стул, тяжело дыша. Мимоза же, как ни в чем не бывало, выпрямилась, одернула платье и снова потянулась к его паху. Через полчаса ее усилия увенчались успехом – он сумел сделать несколько фрикций. Усталый, он обхватил руками ее пустые ягодицы и прижался к ней, не вынимая члена. В этот момент распахнулась дверь. Гробот, еще пытаясь отдышаться, не обратил на это внимания. Яркий луч фонаря заставил его зажмуриться. Тут зажегся свет. Дуракина выключила фонарь. Гробот боялся открывать глаза.

- Ах, ты старый козёл, - прозвучал, полный презрения, голос Дуракиной.

Гробот открыл глаза. Дуракина смотрела на него с глубочайшим отвращением, как на червя. За ее плечом стоял Пукман и на его глупом лице расплывалась омерзительная улыбка.

- Ну, вы даете, Николай Петрович! – не выдержал Пукман, - Не ожидал! Ну, вы мужик! Уважаю! Трахнули тетю Мимозу! Тетя Мимоза, здрасьте!

Гробот ненавидел его в эту минуту лютой ненавистью.

Мимоза, которая всё еще стояла раком, с задравшимся на голову подолом, пропищала, видно, от растерянности, - Здрасьте…

Пукман расхохотался, – Ну, тетя Люда, не мы одни с вами сегодня развлеклись!

Дуракина метнула на него суровый взгляд. Она предпочитала сохранить произошедшее с ней любовное приключение в тайне.

- Старая проститутка, - презрительно бросила она и вышла.

Ее фраза адресовалась Мимозе.

- Ну, ладно, не будем вам мешать, - хохотнул Пукман, закрывая дверь, - развлекайтесь.

Какое уж тут развлечение. Гроботу стало плохо. Он опустился на стул. Мимоза рухнула на пол. С задравшимся подолом, с голым дряблым задом она лежала и поскуливала от огорчения. Она знала, какими ядовитыми словами будет ее травить Дуракина. Гробот смотрел на нее, видел дряблые тощие ляжки, пустой морщинистый живот, редкие волосы на дряблом лобке, обвисшие серые половые губы, между которыми из вагины вытекало растаявшее масло, смешанное с его жидким слизистым семенем. Он почувствовал к ней нежность. Это его женщина. Он взял ее. Целых пять раз. В ней осталось его семя. Жаль, что она уже не может родить ему. Он хотел ее снова. Ему было наплевать на Дуракину, на Пукмана, на то, что с ним сделает жена, когда узнает, ему было наплевать на все. Он хотел ее, эту маленькую тощую сухонькую женщину, которая сейчас валялась без трусов на полу. Его ширинка была еще расстегнута. Он опустился к Мимозе, лег на нее и вошел в нее, как мужчина, спереди. Ее тощие сухие ноги поднялись вверх – она вспомнила увиденное в замочную скважину. Она тоже так хотела – задрав ноги, обнять ими своего мужчину. Дуракина же так делала. Спереди она оказалась еще аппетитнее. Гробот через ткань платья схватил ее за высохшие груди, которые скорее напоминали складки кожи. Вагина ее казалась еще сочнее – Гробот кончил еще скорее. Он лежал на ней, отдыхая. Открылась дверь, всунулась глупая голова Пукмана с дурацкой улыбкой. Увидев их на полу, он округлил глаза. Гробот посмотрел на него с ненавистью.

- Все-все, ухожу, - Пукман, смеясь, убрал голову и, закрывая дверь, добавил с восхищением в голосе, - Ну, вы мужик, Николай Петрович! Секс-гигант!!!

Гроботу вновь стало плохо. Он не мог отдышаться, не хватало воздуха. Широко открыв рот, он сипел, синея на глазах. Мимоза пыталась столкнуть его с себя, чтобы бежать за помощью, но это было равносильно попытке столкнуть слона.

- Помогите! – тогда заверещала Мимоза, - Помогите!!!

Открылась дверь.

- Что, насилуют? Да, тетя Мимоза? – хохотнул Пукман, - Ух, он мужик! Уважаю! Молодец!

- Помогите! – по инерции верещала Мимоза, потому что Гробот, похоже, потерял сознание - он ткнулся ей в шею лицом и затих.

- Чё случилось, тетя Мимоза? – поинтересовался Пукман, ухмыляясь, - Презики нужны? Дак я принесу…

- Скорую, Дима, скорую! Ой, скорей, вызывай скорую! – завопила Мимоза.

- Чё случилось-то? – недоумевал Пукман.

- Плохо Николайпетровичу, скорей! – вопила Мимоза.

- Чё, окочурился, что ли? – перепугался Пукман и убежал.

Мимоза надеялась, что он сообщит Дуракиной и та вызовет скорую.

А потом было всё. Был позор, когда вся полупьяная редакция с круглыми глазами столпилась в кабинете и глазела на них, и врачи снимали уже мёртвого Гробота с нее, и его член висел, как тряпка, и с него капало масло. Была травля, когда Дуракина при каждом удобном случае называла ее старой потаскухой, старой шлюхой и подстилкой. Была боль, когда жена Гробота, монументальная бабища, избила ее на глазах всей редакции и плюнула ей в лицо. Теперь все село знало о случившемся в деталях, и все смеялись у ней за спиной, а многие святоши и в лицо.

Старая проститутка, - покачивая головами, говорили святоши с сухими вагинами, втайне мечтая о таком же приключении.

А он-то хорош, старый козел! Прости, Господи! – отвечали другие святоши.

Все село было взбудоражено. В автобусах, на остановках, в очередях, даже дети в школах, все обсуждали эту волнующую новость, попавшую к тому же в региональные новости.

Пожилой мужчина умер во время секса с пожилой партнершей, - сообщала диктор по телевизору.

Старый кобель! – негодовали старухи.

Старик умер от перетрахоза! – острили старшеклассники.

Чего им не хватало? – возмущались более воспитанные односельчане, - На сторону потянуло! Тьфу, страм!

Мимозе пришлось уволиться из редакции, потому что стоило ей приехать на поля или ферму, чтобы взять интервью у механизаторов и сделать репортаж, как мужики начинали смеяться и подкалывать ее, а некоторые даже пытались приставать.

Доярки с презрением отворачивались, цедя сквозь зубы, - проститутка, шалава старая.

Дуракина, однако, в душе была ей благодарна. Со смертью Гробота она стала единоличным правителем редакции – главным-наиглавнейшим редактором. Теперь она частенько запиралась с Пукманом. Раньше она стеснялась своих чувств к парню, который ей в сыновья, а то и во внуки годился. Теперь, став главредом, она пустилась во все тяжкие. Да и Дима после приключений Гробота с Мимозой стал словно без тормозов. Смерть Гробота произвела на него глубочайшее впечатление. Он стал восхищаться им, как образцом мужества.

Вот он, настоящий мужик! – любил повторять Пукман в каком-то благоговейном трансе.

Теперь он охотно трахал Дуракину трезвым. Оксана обо всем узнала, но запретить мужу не могла.

- Я мужик! – гордо заявил Дима в ответ на ее претензии, - Мне нужно много женщин! Я хочу трахать все, что шевелится! Я настоящий мужик, как Николай Петрович!

На такую непроходимую глупость Оксана не нашла, что возразить. Она давно начала подозревать, что ее муж не слишком-то умен, но его непомерное тщеславие застило ей тоже глаза. Она старалась не замечать случаи, когда он поступал как настоящий тупица. И вот теперь ее чаша переполнилась. Она решила пока затаиться, не мешать, чтобы Дуракина ни о чем не догадалась, ибо Дуракина, в отличие от ее мужа, дурой не была. Оксана как-то в обеденный перерыв, когда все разошлись, кто куда, установила в кабинете Дуракиной включенную камеру, просто поставила на шкаф среди коробок. Она знала, что ее муж каждый день уединяется со своей пожилой любовницей. Так произошло и сегодня. В конце рабочего дня Оксана задержалась в редакции позже всех. Она забрала камеру со шкафа и скинула видео в свой компьютер. Просматривая его, она не удержалась от смеха. Это действительно было смешно. Ее муж был смешон, Дуракина была смешна. И в этот момент Оксана поняла, что хочет развестись с Димой. И его связь с редакторшей тут была ни при чем. Просто он оказался непроходимым тупицей. Смазливым, глупым парнем с коробочкой мозгов и ни хрена за душой.

- Да, кто ты без меня?! – орал глупый Дима, - Я тебя сделал! Без меня ты никто! Кому ты нужна! Уродка!!! – истерил Дима, как баба.

- А, пошёл ты, Дима!

Забрав ребенка, Оксана уехала.

- Сука-а, Оксана, уехала-а!!! – рыдал Дима на коленях Дуракиной.

- Ну, ну, Димочка, не надо плакать, - утешала его Дуракина, - Конечно, она дура, Оксана, что уехала от тебя. Где она еще найдет такого, как ты? Мой золотой мальчик, - тут она чмокала Диму в маковку.

Мы прошли в цех.

— Ребята, подойдите сюда, — окликнул занятых плетением корзин работников инженер, — расскажите вот товарищу о нашем бывшем учётчике.

Молодёжь запереглядывалась. Кто-то прыснул и зажал рот рукой, сдерживая смех. Но потянулись к нам, готовые к беседе.

— Вот, у меня до сих пор укус не зажил, — одна из девушек показала руку, завернув рукав свитера.

— Ядовитая слюна была, — хихикнул кто-то.

— Накинулась, когда я промолчала и не стала хвалить корзинки её парня, — продолжила девушка, — сказала, что я завидую его корзинкам, потому что не умею так сексуально плести.

Подошла женщина в возрасте, с папиросой «Беломор-канал», зажатой в уголке рта с узкими сухими губами, и хриплым голосом сообщила:

— Да сумасшедшей она была с самого начала! Когда со своим артель эту организовала, так меня специально не пускала туда, прям вот так встанет в дверях и не пускает, — она показала, сложив руки на груди, — Как будто я туда рвалась.

Все заулыбались, закивав, да, мол, такое бывало.

— А меня наоборот из артели не хотела выпускать, — одна из сотрудниц неловко рассмеялась, — Когда я уходила, она гналась за мной и била тапкой, потом схватила какую-то палку и огрела по спине — долго синяк не сходил — и материла вслед.

— Это да, она очень сильно материт всех вслед и вообще по жизни, — загалдели все, — а ещё считается интеллигентной женщиной с учётным образованием.

— Меня, кстати говоря, тоже Галинмаксимовна не пускала в свою артель, — к группе товарищей подошёл худой мужчина средних лет в растянутом сером свитере типа рыбацкого, — считала соперником своему детсадовцу и ненавидела. А с чего я соперник-то? Я опытный старый корзиноплётчик. У меня тоже, кстати говоря, своя артель, так она приходила грызться со мной. Человек просто такой, больной. Вот у нас есть ещё Ефим Николаевич, ему тоже есть что сказать. Ефим Николаевич, подойди сюда, голубчик.

Все обернулись к дальнему столу. Там сидел мужчина в возрасте с седеющими волосами, в старомодном пиджаке, надетом на свитер, и очках в роговой оправе. Он взглянул на нас и отмахнулся, продолжая делать корзинки.

— Так вот она его боялась, потому что Ефим Николаевич уважаемый корзиноплётчик, думала, что он может навредить её пацюку.

Тут активно подключились все присутствующие:

— Она всех старых корзиноплётчиков боялась и ненавидела, потому что они обладают весом в коллективе, годами нарабатывали опыт и уважение.

— Ой, это точно. Для неё существовало только два лагеря: за её парня и против. Она не понимала, что многим просто пофиг и на неё и на подопечного.

— В последнее время перед увольнением она совсем с ума сошла, кидалась драться по любому поводу, и постоянно сплетничала и интриговала. Это прям нереально! У неё ещё любимое матерное слово было — «блядь», она так смачно его произносила «б-бля-адь», знаете, с такой ненавистью к людям вообще, как к виду.

— Жалко её. Нормальная была женщина. Яркая, симпатичная, очень активная, прирождённый лидер, а вот крыша съехала и заперли её в психушку.

— Чего только не было с ней. Всякого насмотрелись, свистопляска стояла та ещё, огни святого Эльма, — хриплая корзиноплётчица подкурила новую папиросу от потухающей.

— Она ещё футболку носила, — вспомнила девушка с укусом, — чёрную такую, молодёжную, с серебристо-серым принтом на груди…

— Кстати, да, принт такой крутой! Цербер с распахнутой зубастой пастью!

— А с клыков слюна течёт! Очкрутой принт! Тоже хочу такой!

Все засмеялись:

— Тоже хочешь быть, как Галина Максимовна?

— А что стало причиной столь странного для нормального прежде поведения вашего учётчика, как думаете? — спросил я.

— Лубоф! — дурашливо-высокопарно произнесла одна из девушек.

— Да ну, какая лубоф тебе! — женщина с папиросой махнула рукой, стряхнув заодно пепел, — Это жажда власти над миром! Желание контроля!

— Всё равно какая-то связь, -ответила девушка с фиолетовыми волосами до плеч, — ну не духовная и не физическая, а… даже не знаю, как объяснить, — она смешалась.

— Нет, правильно уже сказали, это жажда власти, — добавил один из парней, — она властелин мира, пусть и крохотного.

— Да, чёто-то такое было, — подтвердил второй парень в кепке и с шарфом на шее.

— Вы ничего не понимаете в психологии женщин! — воскликнула утончённая привлекательная блондинка, приблизившись к нам легкой походкой уверенной в себе общепризнанной красавицы, — Каждая женщина хочет лепить мужчину, как пластилин, и вылепить его по своей внутренней модели. Вот она и лепила его, и контролировала, и безумно ревновала, потому что это её изделие, без неё он бы не состоялся, как корзиноплётчик! Ясно вам?

— Ясно, ясно, пришла Матильда и расставила всё по местам.

— В другой раз не мучайтесь в догадках, а приглашайте Матильду, — улыбнулась блондинка.

Когда уже уходил, меня догнала на проходной дама в возрасте с седыми волосами.

— Подождите, пожалуйста, — она чуть запыхалась, — здравствуйте. Вы же о Гале пишете? Меня зовут Ирина Ильясовна. Я работаю здесь калибровщиком корзинок уже тридцать лет. Из них двадцать знаю Галю. Она настоящий фанатик. Трудяга. Очень работящая. Когда она с этим паразитом связалась, так совсем покой потеряла. Знаете, до чего доходило, — понизив голос, она приблизилась, — Галя ему даже трусы сама покупала, нет, может, на его деньги, но факт, что полностью окружила его заботой. Квартплату, коммунальные, покупку продуктов — всё контролировала. Несколько раз встречала я её на улице, тащит пакеты. Спрашиваю: «Ты чего, Галя?». Она мне: «Сейчас продукты унесу». Сутками на его благо пахала. Придёт на работу, глаза красные. Галя, говорю, пожалей ты себя. Жалко мне её, очень жалко, вот плачу, вспоминаю, как мы с ней в молодости работали на заводе. Очень мне её сейчас не хватает, дорогую подругу мою боевую.

Я нашел контактные данные психиатрической клиники, где содержалась героиня моего расследования, и созвонился с главврачом, чтобы выписали пропуск. По дороге думал, кого увижу вскоре, что из себя представляет одиозная персона, о которой столько наслышан противоречивых вещей.

— Проходите, вот она, — лечащий доктор печально известной пациентки распахнул передо мной дверь палаты.

На краю кровати сидела женщина с аккуратно собранными в узел русыми неравномерно поседевшими волосами. Тело её было облачено в длинную полосатую рубашку, где светлые и тёмные вертикальные полосы чередовались. Рубашка с подолом до пят имела очень длинные рукава, которые были обёрнуты вокруг туловища и завязаны сзади.

— Галина Максимовна, голубушка, как вы себя сегодня чувствуете? — обратился к ней доктор.

Женщина молчала, плотно сомкнув губы, и глядела в окно. На её ровном круглом лице не было ни постылой печали, ни горечи, ни иных эмоций. Голубые глаза были пусты.

— То есть она сейчас не агрессивна? — поинтересовался я, зная о её прошлых «подвигах», а про себя подумал: «Да уж, обкололи лекарствами, любой станет растением».

— Всплески немотивированной агрессии в ней наблюдаются, особенно если напомнить о её друге-подопечном…

— А-ар — ррр -рявкх -ррр! — пациентка так резко бросилась на нас, что мы не успели среагировать и поймать её.

Упав на пол, она начала биться, пытаясь освободить руки. Рот бессильно кусал воздух, а из уголков полных некогда красивых губ лилась слюна.

— Сестра! Сестра! — крикнул доктор, выглянув в коридор, а потом обратился ко мне, — Пойдёмте в кабинет, я расскажу вам о её лечении, острых периодах и ремиссиях.

Вбежали медсёстры и санитары. Мы пошли в кабинет доктора. Я оглянулся, женщина лежала на полу и хрипела, глаза её закатывались до белков, а около рта натекла лужица слюны.

После выхода материала эта история получила широкую огласку. Героиню обсуждали, осуждали, жалели. Кто-то был готов забрать её из клиники и поселить у себя. Некоторые группы молодёжи-волонтёров устраивали пикеты, требуя выпустить пациентку на свободу. Включилась даже западная пресса с подачи прозападных русофобов, которые писали, что раша угнетает свободный народ, и тоже требовали свободы для Галины Максимофф.

Однако когда пациентку привезли на пресс-конференцию для американских журналистов, дело закончилось довольно печально — Галина Максимовна очень сильно покусала одного из присутствующих за руку, когда тот протянул её для рукопожатия.

Грозил разразиться международный скандал. Журналиста увезли в Склиф, наложили около пяти швов. Происшествие постарались по возможности замять.

Шло время. Об этой истории постепенно стали все забывать.

И вот спустя десять лет один блогер решил разыскать пациентку. Он был современным чувствительным молодым человеком и со слезами рассказал в своём блоге:

— Куда, куда делась та активная бизнесвумен, что ворочала артелью?! Ребят, я плачу… Я не могу… Вы знаете, кого я увидел в этих серых застенках? Это была унылая, серая, уставшая, равнодушная, вялая, постаревшая тётка! Я не могу, ребят… Что с ней сделали время и клиника…

У него лились слёзы из глаз. Не выдержав, он разрыдался и выключил камеру.

Тёмный экран.

— Да, работаю, раздаю презики, — радостно ответил Дёма.

Оксана смотрела на него и слышала грохот, с которым разрушалось здание её мечты об отношениях с парнем и последующем браке.

— Извини, мне пора, мне звонят, — она позорно сбежала и на ходу кидала в ЧС номер Дёмы, параллельно размышляя, какой была бы реакция её друзей, когда они узнали бы, что её парень работает промоутером, да ещё в ростовом костюме… члена.

Нет, она не являлась снобом, как инстадивы, для которых бедный мужчина — прозрачный, но всё же демократичность не настолько пропитала Оксанину натуру.

«А если бы мы поженились, у нас родился ребёнок, он спросил: «Мама, а кем работает папа? Пришлось бы сказать, что он работает членом. Ребёнок (сын) непременно решил бы, что работать членом круто и он тоже так хочет, когда вырастет. И в детском саду и школе говорил всем, что хочет стать членом, как папа. О, ужас!» — и Оксана, закрыв лицо рукой, шла дальше, ступая широко.

Эх, Оксана, какого занятного парня упустила, можно сказать, своими собственными руками порвала счастливый билетик. Дёма действительно был тем ещё редким экземпляром, не чурался в ростовом костюме яйца раздавать яйца, в костюме заднего прохода рекламировал клинику по лечению геморроев, а одевшись аскаридой — институт паразитологии. Он побывал и колбасой, и цыплёнком, и петушком, и даже бледной трепонемой, когда в вендиспансере проводилась акция "Приведи друга и получи бесплатную диагностику".

Дома на холодильнике у него красовалась обширная коллекция наклеек с бананов, что регулярно пополнялась и пребывала в хаотичном беспорядке. С такой любовью к этим жёлтым фруктам холодильник скоро будет казаться одетым в костюм банана.

А ещё у Дёмы в анамнезе имелись мутки с военкомом. Это происходило в те времена, когда он пытался откосить от армии, одновременно через постель и закосив под гея, то есть бил из двух орудий сразу. Вот такой нестандартный человечище этот Дёма. Но скучная, правильная, занудная снобка Оксана, конечно же, не оценила его, даже не заметила сокровищ Дёминой души. Ну и флаг ей, пусть шагает дальше, только уже без Дёмы. А мы будем надеяться, что он встретит такую же чокнутую классную девчонку, как он сам (привет от Буша: «Кондолиза Райс — такая же простая техасская девушка, как и я»).