Часть 1. Часть 4. Часть 7. Часть 10. Часть 13. Часть 16.
Часть 2. Часть 5. Часть 8. Часть 11. Часть 14. Часть 17.
Часть 3. Часть 6. Часть 9. Часть 12. Часть 15.

Взлетев, набрали заданную высоту и приступили к выполнению полета по заранее разработанному маршруту, сообщая друг другу в какой точке каждый находится. Погода улучшилась, местность просматривалась под нами вплоть до предгорий. Война на земле давала о себе знать беспокоящим огнем, возникавшими то там, то тут разрывами, вспышками от орудийных стволов, и освещенными населенными пунктами на контролируемой федеральными силами территории, и затемненными, почто невидимыми, - на территории, контролируемой боевиками. И где в этой какофонии всполохов найти проклятый миномет, было неясно. Намотав уже минут тридцать, экипажи до сих пор ничего не обнаружили. Моя задача - присматривать за парнями, выполняющими охоту, и, если что, прийти им на помощь. По идее, у экипажей боевых вертолетов должно было заканчиваться топливо, и им пора было уходить на базу.
Тишину эфира разрезал доклад ведущего группы, сообщавшего на командный пункт:
- Наблюдаю передвижение нескольких машин в направлении на Аргун со стороны Новых Атагов.
Машины двигались на дистанции метров пятьдесят друг от друга, изредка подсвечивая себе дорогу включением фар. Вот это моргание экипаж ведущего и рассмотрел. Сообщив другим контрольную точку, он ожидал решения земли. Там долго совещались, думая, открыть огонь или нет. Наконец, убедившись, что это не наше подразделение, разрешили «работу».
Садыков вывел свою машину на боевой курс. Противник будто почувствовал, что его ищут, и, затаившись, прекратил движение. По одним только ему ведомым ориентирам и, полагаясь на чутье, летчик вышел в расчетную точку и нажал на кнопку стрельбы, при этом предупредив всех и определив ориентир для удара своему ведомому. При выходе из атаки он наблюдал работу зенитного пулемета, который пытался нащупать отходивший с боевого курса вертолет. Его ведомый, выйдя в район удара, не смог обнаружить огневую точку и открыл огонь по тому же участку дороги, на котором находились боевики, «отработав» по нему как неуправляемыми снарядами, так и пушкой. После окончания стрельбы он отвернул с боевого курса и начал набирать высоту на обратный маршрут до дома. С земли его силуэт был плохо, но все же различим на фоне облаков, подсвеченных луной в образовавшихся разрывах. Воспользовавшись этим, боевики из всего, из чего можно было стрелять, открыли огонь по отходившему вертолету. Экипажу Валеры пришлось туговато, рядом с машиной проносились рои трасс металла, подсвеченные трассерами. Он маневрировал и как можно скорее старался выйти из зоны огня, машина получила повреждения.
Я на своей «восьмерочке», как и было определено, находился на своей высоте и отчетливо видел, как ожила земля после того, как ведомый стал уходить от цели. Спокойный голос Валеры в эфире: «По мне «работают», - подстегнул меня к действию. Включив вооружение, я с двух тысяч метров перевел вертолет в пикирование, наложил перекрестие чуть выше самой яркой огневой точки и дважды нажал на кнопку пуска стрельбы. С каждым залпом шестнадцать НАРов, с шипением и гулким звуком, срывались из блоков и, озаряя все вокруг вертушки и ослепляя экипаж, неслись к земле. В кабине сразу ощутился запах отработанных газов двигателей ракет, а «РИтка» девичьим голосом заблажила «отказ генераторов». После залпов экипаж с тревогой стал наблюдать, как рой из тридцати двух хвостатых комет, отошедший от вертолета, превращался в маленьких светлячков, несущихся к намеченной цели. Казалось, все, ракеты перелетели, но в последнюю секунду цепь разрывов легла прямо в цель, накрывая своим эллипсом центральную огневую точку. Я вывел машину из пикирования метрах на девятистах и в вираже оглядел расстилавшуюся под вертолетом черноту земли. Там было все тихо, лишь где-то в районе, куда «работали» «двадцатьчетверки», что-то разгоралось. Наверное, кого-то накрыли. Доложив об окончании работы, летчики легли на курс домой. Их ждало тепло модуля и хоть какой-то отдых.
 
Прибыв домой на точку, после кратких указаний командира полка по работе на завтра мой экипаж отправился отдыхать. Начинался следующий день войны. Завтра предстояла та же задача - «ночная охота». Парни рухнули на кровати и провалились в сон. Не успел я попасть в крепкие объятия Морфея, как вдруг кто-то усиленно стал трясти меня за плечо.
- Сергей, вставай, командир тебя с экипажем вызывает.
Посмотрел на часы, полчетвертого. В голове сумбур, поспали лишь
около трех часов, но делать нечего. Разбудил экипаж, быстро оделись и на командный пункт. Командир встретил приветливо:
- Вот что, Сергей, в районе Белоречье - Октябрьское два часа назад «чехи» сильно потрепали наших, там человек двенадцать раненых, из них больше половины тяжелых. Знаю, что ты только прилетел и работал ночью, но этот район ты знаешь, посадку, думаю, сможешь выполнить. Надо, понимаешь? Возьмешь раненых и доставишь их на «Стачку» в медсанбат, а после обработай перевезешь в Буйнакский госпиталь. Эти площадки ты все на пузе обползал, так что, думаю, справишься, площадку должны обозначить огнями и ракетами. Ну, удачи! Вылет по готовности. Очень внимательно оценивай погоду, да, и пехота просила, чтоб прислали именно тебя, - «Братишку», - верят в тебя, при этом он, улыбнувшись, похлопал меня по плечу.
Через час экипаж уже был в воздухе. Выполнив взлет, отправились вдоль берега моря. Сверкающая всеми цветами Махачкала была хорошим ориентиром. Далее вдоль трассы на запад и вдоль предгорий полет протекал без каких-либо осложнений. Ночью летать спокойней, чем днем. Противник тебя не видит, в воздухе спокойно, сама природа отдыхает перед новым днем. Правда, и тебе ничего не видно, лишь световые ориентиры.
Подлетели к Хасавюрту, далее курс на Гудермес. Но что-то внизу не так, или в глазах что-то, или стекла кабины запотели, или на землю опускается дымка. Так и получилось, чем ближе мы были к Гудермесу, тем плотнее на землю садился туман. Сначала он был рваным, кустистым, цепляющимся краями за деревья, канальца и участки равнины, далее все густел и густел. В результате, когда экипаж вышел в район площадки, туман уже лежал плотной пеленой метров в пятьдесят над землей, а дальше было черное звездное небо, ни одного облачка. Авианаводчик, заслышавший звук вертушки, тут же вышел в эфир:
- «Братишка», это ты?
- Я, - отзываюсь, - подхожу к тебе, подскажи, что у тебя на площадке? Туман? Как условия для посадки? Как видимость? Я вас не вижу.
Обозначься и дай ракету.
- Хорошо, даю ракету, на площадке туман, но иногда видно небо и звезды, ветра нет, - отозвался авианаводчик, и сразу стало понятно, что он из пехоты.
Заложив вираж, стали в круг и экипажем внимательно обшарили пространство. Недалеко увидели вспышку и подсветку тумана снизу.
- Сейчас дам вторую, эта некондиция, ушла на землю, - вышел в эфир ПАН.
Делать нечего, продолжили виражить на высоте. Наконец над пеленой ввысь взмыла сигнальная ракета и повисла на парашюте, освещая мертвенно-бледным светом поверхность облачности. Она оказалась рваной и неровной, местами даже просматривались участки земли. Значит, у нас есть шанс зайти на посадку, а у раненых пацанов - попасть на операционный стол.
- «Хоровой», обозначь площадку, попробуем зайти, - вышел я в эфир.
- А чем, «Братишка»? У меня огней нет, - отзывается ПАН.
- Ну так разведи огонь, мне что, тебя учить, что ли? Как ты нас вообще встречать и сажать собирался в такую кутерьму? - начал заводиться я. Вот тебе и «подготовят, и обозначат площадку».
- Сейчас, минутку, - прозвучало в эфире.
«Минутка» растянулась минут на пятнадцать, «восьмерка» носилась по кругу на высоте сто метров и ожидала действий с земли.
- Все, готово! — прозвучало с земли, и в небо вновь взмыла ракета.
Мы сориентировались.
- Я развел костер и буду еще себя обозначать, садитесь, - проговорил запыхавшийся ПАН.
- Посмотрим, если получится. - При этом экипаж выполнил проход на пятидесяти метрах. Сквозь пелену тумана костра видно не было.
- Так, «Хоровой», ничего у тебя не вижу. Где огни? - вновь вышел я в эфир.
- Да он не разгорается, дрова сырые, - с огорчением отозвался ПАН.
- Твою дивизию! - буркнул я в сердцах. - Что делать будем? - обратился к экипажу.
Димка Гаврильченко пожал плечами, Валера Гринец протянул:
- Туман, но раненые нас ждут, может, попробуете, командир, у Вас получится.
- Мне бы твою уверенность, - ответил я, внутренне радуясь, что экипаж верит в меня.
Выполнив очередной вираж, я обнаружил мелькание всполохов света и запросил ПАНа:
- Что у тебя там?
- Это я вам огнем машу, меня видно? - отозвался он.
- Ну так, какие-то всполохи более или менее, продолжай, сейчас попробуем зайти, - ответил я ему.
- Так, парни, заходим. Дима, твоя земля внизу, смотри в оба. Валерка, открой блистер, посматривай вправо и смотри за креном и оборотами. Поехали!
Почти зависнув над верхней кромкой тумана ориентировочно метрах в пятистах от всполохов, осторожно приступили к снижению. Безопасную высоту на приборе поставили на двадцать метров, ниже нельзя - можно поймать случайное дерево. Туман, как мягкая перина, принял вертолет в свои объятия, земля рядом, а попробуй ее найти. Да и правило в авиации, кто ищет землю, тот ее, как правило, и находит, нагребая полон рот этой земли. В другой, мирной ситуации мы не решились бы на выполнение этой безбашенной посадки, но вертушку ждали раненые. Постоянно считывая информацию с приборов, я проталкивал вертолет вперед: вот уже десять метров убыло, вот еще пять. По спине бежал предательский холодок, не выдержал и спросил у экипажа: «Как земля?». В ответ получил «Никак», но всполохи стали ярче, значит, они где-то рядом. Высота двадцать пять.
Я уже был готов уйти наверх, как вдруг услышал почти одновременно от обоих: «Вижу землю, огни!». Я оторвал взгляд от приборов и тут же увидел два высоких факела, качающихся из стороны в сторону. Авианаводчик обернул ветошью две большие жердины, обмакнул их в бензин и зажег - получилось два больших факела, - и вместе с помощником стал размахивать ими. Как только я включил фары, белесая пелена светового экрана окутала и ослепила экипаж, а огни внизу почти исчезли. В момент выключил фары, в глазах прыгали зайчики, но секунды через две-три экипаж вновь отчетливо увидел огни. Я зажег рулежные фары, чтоб ПАН видел их. Вертолет уже шел на проталкивании, как вдруг перед нами возникло дерево, не очень большое, метров восемь-десять в высоту. Оно росло рядом с площадкой прямо по курсу захода, выделяясь темным пятном. В последний момент смог отвернуть от него, про себя выругался, думая, что после посадки устрою ПАНу разнос. Выполнив зависание, произвели посадку. К вертолету сразу же потянулась «броня». Парней, кто не мог ходить, бережно перенесли на борт, остальные забрались сами. ПАН заскочил к нам в кабину с радостным и довольным лицом.
На мою тираду о том, что я думаю по поводу дерева, он ответил:
- «Братишка», я его в следующий раз для тебя спилю. Мужики, вы даже не представляете, какое вы сейчас дело сделали. Нашим до сих пор не верится, что вы сели. Спасибо, парни, от всех нас огромное спасибо!
Я хотел было ему еще высказать, как надо встречать вертолеты, как оборудовать площадку, но по лицу этого пехотного бродяги с радио станцией на боку было понятно, что он сейчас ничего не поймет и не воспримет. Он был очень рад и горд, что именно с его помощью летчики сейчас увезут ребят из этого чеченского дерьма.
Приняв раненых на борт и разместив их, экипаж выполнил взлет в тумане, это уже было делом техники. Перелетели на знакомую до боли площадку «Стачка». «Восьмерку» уже ждали врачи и санитары, которые быстро организовали разгрузку. Да, наши полевые военврачи творили чудеса за операционными столами, спасая жизни простым российским парням. Низкий поклон им за это.
Выполнив задание, после первичной обработки доставили всех раненых в Буйнакск, а далее перелетели на Каспийск. Была уже вторая половина дня. Во рту с ночи ни крошки, попасть бы хоть на остатки обеда. Да, четкое в армейской авиации правило: позавтракай плотно, потому что, обед может пройти по боку, а ужин никто не обещал. Я доложил командиру о выполнении задания и получил новое.
- Перелетаешь на площадку «Полевой стан» севернее Новогрозненского и поступаешь в распоряжение генерала Трошева. Действу, ешь по его указаниям. Задача ясна? - проговорил командир полка.
- Так точно! Нам хоть пообедать дадут? - высказался я. – А то мы и с завтраком пролетели, болтаемся уже с четырех утра. В моем голосе промелькнули нотки упрямства, и командир ответил:           
- Все понимаю, давайте по-быстрому и на взлет. Трошев ждать не любит.
Обед, заправка и подготовка к вылету заняли у экипажа почти час. Далее мы, перелетев минут за пятьдесят и выключившись, оказались на площадке. Командир был прав. Трошев встретил нас бурными, гневными фразами, что он стоит на площадке, а мы невесть где болтаемся. А когда он подошел к борту и обнаружил, что в салоне натоптано, тут уже понеслись не литературные слова. Мне пришлось их выслушивать в нарастающем внутри немом гневе из-за того, что были обидны и незаслуженны. Перед вылетом Димка веником вымел с борта ошметки грязи от всей той толпы воинского люда, которая пронеслась через него за это утро. На дворе декабрь, и вокруг не асфальтовые дорожки. Но, выслушав все, я все же сдержался.
По указанию генерала Трошева мы перелетели к Гудермесу, постояв минут тридцать и дождавшись каких-то представителей чеченской оппозиции, вернулись назад. Трошев их радушно встретил, и они всей гурьбой отправились смотреть на результаты боя на подступах к Новогрозненскому. Рядом с окопами лежало десятка два изуродованных боем тел боевиков. Чуть в стороне - оружие противника: несколько минометов, крупнокалиберных пулеметов, исковерканное зенитное орудие. Вокруг всего этого мелькало несколько корреспондентов СМИ, снимавших все происходящее. Вскоре прибыла еще одна многочисленная группа представителей чеченской оппозиции с бывшим бандглаварем, а теперь руководителем чеченских оппозиционных сил против боевиков. Когда его охрана высыпала наружу, нам от одного вида всей этой своры натасканной убивать, до зубов вооруженной новейшими видами оружия как нашего, так и иностранного стало не по себе. Я тут же попросил, чтобы принесли автомат. Спустя некоторое время всей этой группе надоело смотреть на результаты прошедшего боя, и Трошев вместе с гостями переместился в сторону метров на пятьдесят, где они продолжили беседу.

Было

Стало