Вид во двор на Ваське, Петербург. За кривое фото не ругайте) клубничка нужна?

16 декабря была 26-летняя годовщина румынской революции. Переворот в Румынии единственный из всех «бархатных революций» привел к человеческим жертвам и увенчался убийством «последнего диктатора Европы» Чаушеску. С одной стороны, по всем признакам это настоящая революция, с другой стороны — лидеры мятежа и его итоговый результат не похожи на остальные страны «народной демократии».

Румынская революция в советском варианте выглядела бы так: в Чечне снимают с должности оппозиционно настроенного имама-националиста. Прихожане защищают его, начинаются массовые беспорядки, столкновения с силовиками и жертвы среди населения. Товарищ Брежнев выступает на митинге самых верных и преданных коммунистов, призванном продемонстрировать единство партии и народа, однако те равнодушно его слушают и даже посвистывают. Обескураженный товарищ Брежнев уходит с митинга, а тем временем ранее отстраненный товарищ Суслов провозглашает себя новой властью. При поддержке полковника КГБ и одновременно правозащитника, а также сталиниста — оппозиционера товарищу Брежневу. Суслов возглавляет протестующих под демократическими и антикоммунистическими лозунгами, а недавно назначенный министр обороны (отличившийся разгоном беспорядков в Чечне несколько дней назад) Устинов отдает приказ об аресте товарища Брежнева. Товарищ Брежнев пытается бежать, но товарищ Устинов закрывает воздушное пространство страны. Товарища Брежнева ловят, и после импровизированного трибунала длительностью два часа обвиняют в геноциде советского народа и расстреливают. Товарищ Суслов провозглашает свободу и демократию, а обескураженную оппозицию, которая вообще-то протестовала против коммунистов вообще, а не только против Чаушеску, разгоняет при помощи шахтеров с арматурой. После этого товарищ Суслов правит еще 10 лет. Вот буквально так в Румынии и произошло — это не преувеличение и не шутка. Но разберем все по порядку.

Послевоенная Румыния попала в сферу влияния СССР. Разумеется, в стране установилась социалистическая модель с опорой на местных лидеров компартии. Первый лидер Румынии на протяжении 20 лет — Георгиу-Деж. Деж был самым настоящим сталинистом, поэтому народная демократия в Румынии отличалась в худшую сторону от той же Польши, где в итоге не случилось коллективизации и тотальной национализации. Чаушеску познакомился с коммунистическими идеями в тюрьме, куда в первый раз попал в 15-летнем возрасте, по одним данным, за драку, по другим — за воровство, по третьим — за агитацию. В дальнейшем Чаушеску, уже по политическим мотивам, несколько раз попадал в тюрьмы для политических, где и познакомился со всеми лидерами компартии.

При Георгиу-Деже Чаушеску занимал пост сначала министра сельского хозяйства, затем заместителя министра обороны. Деж хорошо относился к Чаушеску и ввел того в состав ЦК и Политбюро. В Политбюро, как обычно, существовало несколько кланов, которые после смерти Георгиу-Дежа в 1965 году начали борьбу за власть. Итогом этой борьбы стал своеобразный компромисс — Чаушеску как безобидного кандидата выдвинули на пост генерального секретаря, а за собой сохранили важные посты силовиков.

Слева: Георгиу-Дежа выступает с речью на митинге рабочих в Бухаресте, 1946 г. Справа: Чаушеску

Чаушеску начал в духе Хрущева и его оттепели. В Румынии объявили либерализацию, и на некоторое время страна стала одной из самых свободных среди народных демократий. Отменили цензуру, открыли доступ к зарубежным СМИ. Также были сняты все ограничения на выезд и эмиграцию из страны. Всячески критиковался культ личности Георгиу-Дежа и его злоупотребления.

Чаушеску стал действительно популярен, в Румынии в нем видели молодого лидера, способного поднять страну на новый уровень. Запад воспринимал его как открытого и адекватного политика, готового к компромиссам и переговорам. Сам Чаушеску в своих речах часто обращался к национальным чувствам румын, обещая построить страну с самодостаточной и сильной экономикой, которой не будут помыкать ни западные страны, ни Советский Союз. Себя Чаушеску видел вторым Тито — многомудрым правителем нейтрального государства, успешно играющего на противоречиях между капиталистическим и социалистическим лагерями, который от каждой стороны получает небольшую поддержку.

Слева: Чаушеску с женой на приеме у королевы Елизаветы II в Букенгемском дворце, июнь 1978 г. Справа: Чаушеску на встрече с французским премьер-министром, 1975 г.

Чаушеску и юные румыны

Чаушеску ловко продвигал в ЦК своих ставленников и к концу 60-х сумел выдавить из власти всех своих соперников, когда-то и «короновавших» его. В 70-е годы он стал единоличным правителем Румынии и смог изменить конституцию страны. Теперь Румынией правила уже не партия в лице Государственного совета, а президент, который избирался парламентом сроком на пять лет — достаточно необычная для социалистического лагеря перестановка.

Чтобы завоевать симпатии национально настроенного населения Румынии, Чаушеску провел административную реформу, отменив все автономии. Впоследствии это сыграло роковую роль в его судьбе — именно с венгерского меньшинства началась революция 1989 года. «Прекрасная эпоха», когда Румыния была самой свободной из всех стран социалистического лагеря, закончилась спустя 6 лет после прихода Чаушеску к власти. Как это обычно и бывает, новый лидер, начавший с прогрессивных устремлений, спустя некоторое время «сломался» и начал проводить прямо противоположную политику, полностью перечеркивая предыдущие годы.

За основу новой Румынии Чаушеску решил взять кодекс чучхе, вдохновившись поездкой в Северную Корею. Идеи чучхе были разработаны северокорейским лидером Ким Ир Сеном и по сути частично противоречили классическому марксизму. Например, интернационализм северокорейцы заменили на национализм и опору на свои собственные силы. Фактически чучхеизм представлял собой идеологическое обоснование отказа от опеки Москвы. В КНДР чучхе подавалось как передовой сплав древней корейской философии и марксизма. В общем, частично это так, поскольку идеи изоляционизма легли там на благодатную азиатскую почву (напомним, что азиатские государства очень долго отказывались от контактов с европейцами и существовали в изоляции). Но вот в Румынии таких традиций не существовало, а Чаушеску решил их привить.

Вдохновленный азиатскими идеями румынский диктатор предложил политбюро план трансформации Румынии в великую и самодостаточную державу. Для этого требовалось усовершенствовать патриотическое воспитание молодежи, усилить контроль за СМИ и культурной сферой, по возможности изолировать румын от контакта с другими странами. Тогда же начался и культ личности Чаушеску, разросшийся к 80-м годам до таких масштабов, что даже СССР начал открыто выражать недоумение и стесняться румынских братушек. Резко усилилась роль Секуритате — румынского аналога КГБ.

Чаушеску и лидер Северной Кореи Ким Ир Сен

Еще Чаушеску решил поднять рождаемость, чтобы Румыния стала по-настоящему великой. Действовал он проверенными азиатскими методами: просто запретил в стране аборты и продажу средств контрацепции. Зато семьям с пятью и более детьми полагались различные льготы. Кроме того, в полном согласии с идеями чучхе об опоре на свои силы Чаушеску решил сделать страну полностью самодостаточным государством с развитым производством. Однако на продолжение индустриализации, начатой еще при Георгиу-Деже, требовались деньги, а заискивать перед Москвой Чаушеску, который любил похвастать своей независимостью от Кремля, не хотел. Зато Чаушеску с удовольствием принимали на Западе, видя в нем еще одного ловкача вроде Тито. Чаушеску демонстративно поддержал Пражскую весну 1968 года и даже созвал в Бухаресте огромный митинг в знак протеста против ввода войск стран Варшавского договора в Прагу. Кроме того, Румыния оставалась одной из немногих народных демократий, где не было советских военных баз. Чаушеску не считался на Западе изгоем и легко получал кредиты как по линии МВФ (Румыния стала первой социалистической страной, присоединившейся к организации), так и напрямую от США и других стран.

На полученные в кредит деньги Чаушеску планировал в кратчайшие сроки создать в Румынии развитую промышленность и, как ни странно, так и сделал. Но внезапно возникла проблема. К тому моменту, когда пришлось возвращать кредиты, выяснилось, что промышленность есть, товары есть, а продавать их некому. Западные рынки были закрыты для румын из-за низкого качества продукции, которая не выдерживала конкуренции с европейской (несмотря на режим максимального благоприятствования в торговле с ЕЭС), а на советский рынок румыны не могли попасть из-за того, что в СССР и без них производилось все то же самое. СССР, конечно, мог включить интернационализм и помочь Румынии себе в ущерб, но Чаушеску слишком часто позволял себе демонстративно выступать против генеральной линии Москвы (кроме демарша 1968 года отказался разрывать отношения с Пиночетом, раскритиковал вторжение в Афганистан и не стал бойкотировать Олимпийские игры 1984 года в США). Стараться ради такого замечательного союзника никто не хотел. Получилась анекдотическая ситуация: кредитов набрали, товары произвели, а продавать их некому.

Хотя западные страны были готовы к переговорам по реструктуризации долгов и выдаче новых кредитов, ослепленный идеями самодостаточности Чаушеску отклонил все предложения и организовал в Румынии референдум, запретивший впредь прибегать к внешним заимствованиям. В поисках рынков сбыта Румыния начала дрейфовать в сторону стран Третьего мира, сближаясь с Албанией, Центральноафриканской республикой, Ливией и тому подобными очагами цивилизации. Чаушеску начала преследовать навязчивая идея — во что бы то ни стало как можно скорее расплатиться с долгами, не останавливаясь ни перед чем. Так появилась программа тотальной экономии средств, при воспоминании о которой до сих пор вздрагивает любой румын старше 40 лет. Политика жесткой экономии была провозглашена в 1981 году. Вот ее суть: экономить надо на всем. Буквально на всем.

Очередь в продуктовый магазин в Бухаресте, 1986 г.

Сначала подняли цены на все продукты питания, товары и услуги. Затем выросла цена на ключевые в быту ресурсы: электроэнергию, воду, бензин, газ. Часть зарплат рабочих в добровольно-принудительном порядке инвестировалась в предприятия, на которых они работали. В несколько раз сократились бюджетные расходы на образование и здравоохранение. Чтобы случайно не допустить переедания, в стране ввели карточную систему на основные продукты. Появились новые регламенты экономии электроэнергии, свет давали не каждый день, запрещалось освещать одну комнату более чем одной 15-ваттной лампочкой. Горячая вода — один раз в неделю. Покупка бензина только по строгой норме, не более 30 литров бензина в месяц. В общем, Чаушеску хотел вообще все произведенное в Румынии пустить на экспорт, в страну ничего не завозить, и за счет преобладания экспорта над импортом выплатить долги.

Все это великолепие длилось восемь лет(!). К 1989 году, наконец, удалось расплатиться, но Чаушеску передумал отменять программу экономии: зачем, хорошо же получается, давайте и дальше так. Протесты в Румынии случались, но в основном бастовали рабочие из-за плохих условий быта и никаких политических требований они не выдвигали. Например, в 1987 году в Брашове протестующие разгромили горком, требуя улучшения жизненных условий. Тем не менее в ходе беспорядков никто не погиб, а большинство участников отделались сравнительно легко — сроки от 3 до 6 лет получили только самые активные участники погрома.

Тем временем в Европе разворачивались эпохальные события. Советская идеология сдавала позиции, слабея уже не по дням и часам, а с каждой минутой. Ветер перемен дошел и до Румынии, но Чаушеску его не признал. Более того, после встречи с Горбачевым он заявил, что никакой перестройки в Румынии не будет, пока он жив, и рассчитывать на реформы не надо, потому что все и так идет замечательно.

Чаушеску и Горбачев

Между тем оппозиция Чаушеску существовала всегда, с самого начала его прихода к власти — оппозиция в элите партии и в армейских верхах. Хотя Чаушеску и слыл диктатором, кровожадным человеком его совершенно точно нельзя было назвать. Своих соперников он устранял, но без кровопролития — просто отсылал их на менее значимые посты. Так, будущий лидер революции и глава демократической Румынии Ион Илиеску был секретарем ЦК по идеологии и главой местного комсомола. То есть, как уже говорилось в начале текста, этот человек — румынский аналог товарища Суслова. После очередного раунда подковерной партийной борьбы Илиеску исключили из ЦК, но никаким преследованиям не подвергался. Еще один будущий лидер революции Думитру Мазилу вообще полковник Секуритате (аналог КГБ), который одновременно считался правозащитником и занимал пост главы комиссии по десталинизации Румынии в ранние годы правления Чаушеску. Мазилу публиковал на западе правозащитные доклады, но тоже не подвергался преследованиям, хотя и стал из-за этого «невыездным».

Еще один будущий лидер революции генерал-полковник Николае Милитару вообще возглавлял военный заговор против Чаушеску еще в 70-е годы. Тогда заговор раскрыли, но обошлись с заговорщиками на удивление мягко. Милитару всего лишь отправили в отставку, и он снова начал готовить военный переворот (по некоторым версиям, генерал-полковник был советским агентом и именно вмешательство Москвы спасло его от наказания). Во многом благодаря усилиям Милитару в заговор удалось вовлечь около 20 румынских генералов — в первые же дни революции армия почти сразу перешла на сторону восставших.

Самым необычным заговорщиком был Силвиу Брукан, он же Саул Брукнер — один из самых видных румынских сталинистов. При Георгиу-Деже Брукан представлял Румынию в ООН, но после прихода Чаушеску вступил с ним в конфликт, лишился всех постов как активный сталинист и уехал в Америку, откуда критиковал режим.

Слева: Генерал-полковник Николае Милитару, будущий лидер революции. В центре: Силвиу Брукан, видный румынский сталинист. Справа: Георгиу Апостол, ближайший соратник Георгиу-Дежа и крупнейший противник Чаушеску

Оппозиция Чаушеску существовала даже в Секуритате. Из СССР на запад тоже бежали высокопоставленные спецслужбисты, но румыны побили рекорд и в этом деле — у них на запад убежал генерал Секуритате Пачепа, заместитель главы внешней разведки Румынии. И это притом, что Секуритате считалась опорой Чаушеску.

Самым крупным противником диктатора и единственным, кто не примкнул впоследствии к революции, был Георгиу Апостол — ближайший соратник Георгиу-Дежа. Апостол, второй человек в дежистской Румынии и главный соперник Чаушеску, постоянно критиковал его со сталинистских позиций. Чаушеску снял Апостола со всех постов и отправил послом в Аргентину. Возвращение того в Румынию стало прологом к началу революции. В марте 1989 года Апостол и еще несколько бывших видных членов партии опубликовали открытое письмо к Чаушеску, в котором раскритиковали его за культ личности, обвинили в злоупотреблениях и предали анафеме со сталинистских позиций. При Деже, мол, был порядок, а при вашем Чаушеску не стало.

Часть 2: http://pikabu.ru/story/sverzhenie_chaushesku_kak_yeto_byilo_...

Материал взят с сайта: http://sputnikipogrom.com

Слухи о колдунах ходили у южной границы в избытке. По большей части они не далеко ушли от детских страшилок – россказни о том, как кто-то куда-то зашел, на кого-то наткнулся, и больше его никогда не видели. Йоттар, едва переехав в Файнар, откровенно потешался над суевериями местными, за что пару раз даже получал по роже. Потом, увидев пару раз ночное свечение неба и монстров, в чье существование даже поверить было сложно, перестал.

Он знал, конечно, что возле Разлома водятся чудища, а в Диких землях встречаются шаманы, способные вызывать песчаные смерчи, превращаться в зверей, или ломать волю человека, единожды посмотрев в глаза. Но, как и любой житель Таигальской империи, с детства помнил, что империю защищают небесные боги, и никакому темному колдовству в ней места нет. Монстров, проползавших изредка через границу, в большинстве своем можно было застрелить самыми обычными пулями. Ничего полезного от мертвых чудищ получить не удавалось, поэтому Йоттар просто избегал их и не особо задумывался над их природой. Благо, проникали в Таигаль чудища редко.

Но это было прежде. Последние две недели небо то и дело светилось оранжевым. Вот, значит, что это предвещало – разрушение Файнара. Кто знает, где теперь эти чудища. Может быть, остались в руинах города, выгрызать из-под обломков выживших. Может, поползли дальше, навестить деревни в горах, а то и саму столицу. Туда их, конечно, не пустят. Чиновники скорее заставят воевать каждого, кто может удержать в руках хотя бы прутик, чем позволят угрожать своей безопасности. Значит, туда и нужно лететь – места безопаснее столицы сейчас сложно придумать.

Нет, хреновый это вариант. Йоттар как раз подходит для того, чтобы загрести его в ополченцы. И это – если из Файнара не успели доложить, что он теперь преступник. И в том, и в другом случае попадаться на глаза властям и полиции не желательно. Лучше отсидеться пока в каком-нибудь городишке в глубине страны, не привлекая к себе внимания. Глядишь, через полгода чудищ перебьют, границу восстановят, а Йоттар сможет вернуться в столицу – теперь, когда императора свергли, припоминать грехи отца ему уже не будут.

Но это все планы. Сейчас были проблемы посерьезнее – например, то, что они оказались в одном доме с колдуньей. По уму, стоило застрелить ее, бросить здесь Фавио, чтобы не трудить лишний раз голубя, и лететь на север. Вот только, пусть это и было разумно, было еще и по-свински: император ведь вытащил его из полного чудищ города, а девчонка помогла, пусть и неизвестно, с какими целями.

Да и не выглядела она опасной. Бледная, с обветренными губами и торчащими ключицами, лежала на полу без сознания. На тонкой шее тихо-тихо билась жилка. Может быть, это всего лишь видимость, но в это тоже верилось с трудом – справиться с колдуньей оказалось проще, чем Йоттар мог представить. Вспомнились даже свои давние издевки над суеверными местными. Или, может, колдунья она начинающая…

Фавио вернулся через пару минут – в тот самый момент, когда Йоттар собрался посмотреть, как крепится это ушастое украшение. Вблизи оно выглядело точно как настоящие кошачьи уши – только большие, черные с внешней стороны и покрытые белым пушком с внутренней. На концах болтались длинные черные кисточки, возле каждой из них поблескивало по три золотистых сережки-кольца. Осторожно протянув руку, Йоттар, после недолгого колебания, убрал прядь волос, закрывающую украшение. И озадаченно хмыкнул. Уши не крепились лентами или ободком – они росли из головы, заместо человеческих.

Скрипнула дверь, и в кухню ввалился император с мотком веревки, винтовкой и пистолетом в охапке.

– Прости, что так долго! Никак не мог найти. А что ты делаешь?

Йоттар отскочил от девчонки, будто бы Фавио застал его за каким-нибудь непотребством.

– Ничего! Дай сюда, – буркнул он.

Перевернув Оруфи на бок, он завел ей руки за спину и крепко связал. По-хорошему, надо было бы ее еще и привязать к чему-нибудь. Оглянувшись, Йоттар не нашел ничего более подходящего, чем ножка стола. Усадив девчонку так, чтобы она прислонялась к ней спиной, он примотал пленницу веревкой и закрепил узлом. Все это пришлось делать в одиночку – император стоял столбом, а просить помощи у этого сопляка Йоттар не хотел.

Закончив, он выпрямился, взял винтовку, привычно забросил ее за спину и сел, скрестив ноги, на пол напротив флейтистки. Никаких предположений о том, что делать дальше, в голове не было. Ну, разве что застрелить колдунью и кинуть императора, но после этого только и останется, что грабить старушек и поедать детей.

– Что теперь? – вежливо поинтересовался император, устраиваясь рядом. Похоже, он считал, что в общении с колдунами Йоттар куда опытнее.

– Понятия не имею, – честно признался он. – Ты знал, что уши у нее настоящие?

– Настоящие? Это, в смысле, эти? – неловко указал на них Фавио. Йоттар кивнул, и он продолжил: – Ну надо же… Я думал, у вас просто такая странная мода.

– Интересно, а хвост у нее есть?

– Не похоже, – смутился вдруг император. – Его ведь было бы видно.

– У нее штаны широкие, может, прячет.

– А… – смутился император еще больше. – Это действительно возможно…

– Посмотреть, что ли?

Фавио зарделся, как юная девица.

– Это как-то неправильно… – пролепетал он.

– Да пошутил я.

Он с облегчением вздохнул. Йоттар вздохнул без облегчения – он по-прежнему не представлял, что делать с девчонкой. Из-за нее он оказался в тюрьме, из-за нее чуть не попал на виселицу, , и из-за нее же вынужден сидеть здесь и не делать резких движений, чтобы снова не потерять сознание. Оруфи говорила, что не хотела убивать Кайлефа, но черт знает, можно ли ей верить. Сюда бы Гелеба, с его каверзными вопросами и всепонимающей ухмылкой. Он бы, наверное, смог устроить допрос и понять, врет ли колдунья. Но пока что в помощниках только император, который смотрит телячьими глазами и ждет, когда Йоттар что-нибудь придумает. Вот ведь бесполезный человек, совершенно несправедливо обругал его Йоттар про себя.

Протянув руку вперед, он легонько потряс девушку за плечо. Вздрогнув, Оруфи открыла глаза. Несколько секунд она испуганно разглядывала его и Фавио, и, наконец, выдавила:

– Вы меня убьете?

– Конечно нет! – горячо возразил император.

Йоттар пихнул его кулаком в бок. Сам он собирался блефовать и запугивать колдунью до последнего, пока не будет ясно, что она не причинит им вреда. Оруфи перевела взгляд на него и, встретившись глазами, прикусила губу.

– Если я умру, заклятье развеется, и чудовища смогут пробраться в дом, – дрожащим голосом предупредила она.

Вот оно как. Это действительно ценная информация. Оруфи произнесла это в панике, едва не плача, из чего можно было сделать вывод, что это ее основной козырь. Йоттар отвел глаза. Происходящее нравилось ему все меньше.

– Да не убьем мы тебя, – неохотно буркнул он. Попытавшись скопировать тон полицейского, он небрежно поинтересовался: – Это из-за тебя чудища на Файнар напали?

Оруфи замотала головой.

– Нет! Я бы не стала… Я сбежала в Таигаль, потому что знала, что здесь почти нет колдовства, но тут…

Девчонка всхлипнула. Плохо, раздраженно подумал Йоттар. Если она начнет рыдать, он развяжет ее, не дожидаясь ответов, отпустит на все четыре стороны, да еще и приплатит, лишь бы перестала. Поэтому, не придумав ничего лучше, он треснул кулаком по полу и рявкнул:

– Хорош реветь!

Помогло. Резко вздохнув, Оруфи сжалась и замолчала. Йоттар мысленно обругал себя. С каждой минутой он все больше чувствовал себя мудаком.

– Ты из Диких земель? – хмуро поинтересовался он, пока запал не прошел.

Флейтистка кивнула. Не дождавшись словесного ответа, Йоттар продолжил допрос:

– Что ты собиралась делать с нами?

– Ничего…

– Что, совсем ничего?

– Я… – Оруфи снова прикусила губу. – Я почти ничего не знаю об Империи, и надеялась, что вы сможете рассказать мне…

– И все?

Девушка качнула головой. Смотрела она прямо в пол. Фавио осторожно тронул его за рукав.

– Может, хватит?

Может, и хватит. Йоттару и самому это надоело, только вот не хотелось поверить колдунье раньше необходимого и быть превращенным, например, в камень.

– Заткнись, – бросил он императору, и поторопил Оруфи: – А ты говори.

– Я ведь никого здесь не знаю… – глухо произнесла она. – Надеялась, что, если помогу вам, и вы мне поможете.

– В чем?

– Обжиться… Я ведь даже читать не умею, а здесь без этого, оказывается, никак…

Вот оно. Великий детектив заставил признаться опасного врага – неграмотную девчонку. Йоттар с размаху треснул себя по лбу. Как оказалось, для такого рода самобичевания он еще не достаточно выздоровел – из носа потекла кровь. Стерев ее тыльной стороной ладони, пару секунд он разглядывал красный развод. Пришлось напомнить себе, что это еще не все. На совести колдуньи как минимум один труп.

– А Кайлефа ты зачем убила?

Оруфи моргнула, прогоняя подступившие слезы, и снова потупилась.

– Я… Я не хотела… – пробормотала он срывающимся голосом. – Говорили, что в империи нет колдовства, и я думала, что не буду превращаться…

– Превращаться?

– Я превращаюсь в зверя. Не нарочно. И, когда это происходит, совсем себя не помню. Раньше я всегда соблюдала разные предосторожности, чтобы этого не произошло, но в Таигале ведь нет колдовства, и я… расслабилась…

– И что? – напряженно поторопил ее Йоттар. Рука непроизвольно потянулась к оружию.

– Когда я поняла, что это снова началось, то выбежала… хотела спрятаться… но не успела. Когда очнулась, он там… лежал, весь в крови… повсюду внутренности… а у меня… у меня и руки, и во рту… тоже…

Не выдержав, девчонка в голос зарыдала. Император, до этого смотревший на Йоттара с видом ожившей совести, побледнел и улыбался тоненькой нервной улыбочкой. Йоттар, сам того не заметив, поднялся и сделал пару шагов назад.

– И ты… и сейчас можешь в это превратиться?

Оруфи мотнула головой.

– Не могу… – сквозь слезы пробормотала она. – Я не ем мяса, и каждый день провожу ритуал, и ношу все это… платок, четки… чтобы зверь не возвращался…

Йоттар протяжно вздохнул. Совсем недавно он лично чуть не сорвал этот самый платок. А ведь девчонка сразу попыталась его остановить… После такого заставлять ее дальше сидеть связанной и отвечать на вопросы он больше не мог.

– Развязывай, – велел он императору.

– Ты… уверен? – осторожно уточнил тот.

– Говорю же, развязывай.

Фавио встал. Поколебавшись, он указал глазами на дверь и вышел первый. Йоттар, поморщившись, отправился за ним. Оказавшись снаружи, он плотно прикрыл дверь и мрачно поинтересовался:

– Ну?

– Ты ей веришь? – без обиняков спросил император.

Йоттар пожал плечами.

– Наверное, – буркнул он.

Фавио нервно хрустнул пальцами.

– Не то чтобы я ей не верю, – попытался оправдаться он. – Но, понимаешь…

Йоттар с недовольным хмыканьем отвел глаза. Сомнения императора он понимал и разделял, но прислушиваться к ним не хотел.

– Она уже десять раз могла нас убить, если бы захотела.

– Наверное, ты прав, но… А что, если она не захочет? Может, ей только кажется, что сейчас она управляет превращениями, а на самом деле…

– Она в этом, все-таки, получше нашего разбирается.

– Но с Кайлефом же ошиблась.

Аргумент был серьезный, и Йоттар не сразу нашелся, что на него ответить.

– И что ты предлагаешь? Пристрелить ее? – перешел он в наступление.

– Нет конечно, я просто думал, что нам не обязательно ее отпускать!

– Ну да. Пусть сидит на холодном полу, пока мы тут расслабляемся. Хорошая благодарность, чего уж там.

– Я не говорил такого! Сам подумай, это же опасно!

– Ну разумеется. Давай тогда, для безопасности, отправляйся на улицу спать. Там, кстати, шансы, что тебя съедят, повыше будут.

– Зачем сразу на улицу? Неужели нельзя что-нибудь придумать?

– Что придумать? Ее на улицу выставить? Она нам помогла, вообще-то, а ты ее хочешь на съедение монстрам отдать.

– Да не говорил я такого!

– Смотрю, повезло нам с этим переворотом. Если бы не он, правил бы страной император-тиран. Женщин бьешь, чужую скотину воруешь… Младенцев, наверное, ночами хомячишь. Вкусные хоть эти младенцы?

Фавио, собиравшийся уже что-то говорить, осекся на полуслове. В широко распахнутых глазах блеснули слезы. Похоже, с упоминанием переворота Йоттар попал по больному. Ничего хорошего, конечно, они ведь сейчас союзники, но…

Но моральное удовлетворение все-таки чувствовалось.

Судорожно вздохнув, втягивая воздух сквозь сжатые зубы, Фавио сжал и разжал кулаки. Несколько секунд он размышлял над ответом, и наконец выпалил:

– Почему ты меня даже не слушаешь?!

– Потому что из-за тебя убили моего отца!

Вот так. Сказал все-таки. А ведь Йоттар собирался молчать об этом, пока они не разойдутся. Злость и обида на лице Фавио быстро сменялись недоумением. Не дожидаясь вопроса, Йоттар пинком распахнул дверь, подошел к Оруфи и присел рядом. Туго завязанные узлы поддавались с трудом, но резать веревку было жалко.

– Что? – подал голос из коридора император.

Йоттар смолчал. В горле стоял комок. Он не собирался ссориться с Фавио, но, как понял теперь, все время ждал этого. Закончив развязывать пленницу, он, не глядя ни на кого, смотал веревку и сунул в карман штанов. Оруфи осторожно встала, оглядываясь то на него, то на императора. Последний медленно приблизился к ним.

– Твоего отца? Йоттар, я не понимаю, о чем ты. Но… наверное, я должен извиниться, раз ты так говоришь… Он был солдатом, да? Мне очень жаль, что тогда у нас произошла стычка с соседями, но я был слишком маленьким, чтобы как-то повлиять на этот конфликт…

– Ламиан Кайм, – глухо произнес Йоттар. – Помнишь такого?

Император нахмурился, честно пытаясь вспомнить.

– Извини, я же не могу знать имя каждого.

– Даже не помнишь… – Йоттар невесело усмехнулся. – Его повесили на главной площади в столице, два года назад.

Фавио моргнул. Недоумение медленно сменялось пониманием.

– Два года? Но… Это же значит…

– Да! – Йоттар выкрикнул это, едва удерживаясь от того, чтобы не заехать Фавио по лицу. – Да, значит! Его повесили по твоему приказу, а ты даже не помнишь! Зато я помню! Стоял там, и видел все, только ничего поделать не мог!

Оглянувшись на Оруфи – она стояла, сжавшись, переводя испуганный взгляд с одного на другого – он махнул ей рукой, знаком показывая идти следом, и вышел из кухни, далеко, насколько это было возможно, обойдя императора.

– Я же не виноват, что твой отец был мятежником! Что, мне самому надо было умереть?

Йоттар не ответил. Он уже вышел в коридор, когда Фавио выкрикнул:

– Он это заслужил!

Йоттар медленно оглянулся. Раскрасневшийся император стоял посреди кухни, сжимая кулаки. Аккуратно сняв винтовку, Йоттар сунул ее притихшей Оруфи, не торопясь подошел к Фавио, глубоко вздохнул и коротко, без замаха, стукнул его по лицу.

Голова бывшего правителя мотнулась. Сейчас это движение показалось Йоттару смешным. Прижимая ладонь к пострадавшему носу, Фавио несколько секунд возмущенно смотрел на него. Неужели и правда думал, что Йоттар этого не сделает? Поджав губы, император встал в боевую стойку.

Это тоже выглядело забавным. Похоже, Фавио и правда считал, что умения, полученные на спаррингах, помогут ему в настоящей драке. Усмехаясь уголком рта, Йоттар пнул его в колено. Ойкнув, парнишка схватился за пострадавшую ногу и тут же получил еще один пинок – по лицу.

Драка была не равной – Йоттар был выше и сильнее, и, кроме того, свои умения получил на улице. Именно поэтому сейчас он бил не сильно – не хотел покалечить парнишку. А вот заставить его пожалеть о своих словах, дать почувствовать себя по-настоящему беспомощным – хотел.

От пинка Фавио улетел в угол кухни. Поднявшись, он бросился на Йоттара, уже без своих дурацких боевых приемов. Увернуться не составило труда, зато от этого движения снова закружилась голова и потемнело в глазах. Плохо. Чего сейчас точно не надо, так это грохнуться в обморок. Быть побежденным каким-то сопляком, пусть и королевских кровей – вот позорище!

Не дожидаясь, пока Фавио остановится, Йоттар толкнул его в спину, и парнишка снова улетел в стену, на этот раз – в противоположную. Голова закружилась сильнее. Ждать, пока император поднимется, Йоттар не стал. Подойдя к нему, он все с той же усмешкой наклонился и за шиворот притянул его к себе. Фавио часто моргал, чтобы прогнать злые слезы.

– Извиняйся, – потребовал Йоттар.

– Не буду!

Оруфи смотрела за ними, прижимая винтовку к груди. Йоттар встряхнул паренька сильнее.

– Извиняйся давай.

– Нет! И твой отец заслужил, чтобы его повесили! Если бы я знал тогда, кто его сын, я бы… я бы… четвертовать его приказал!

В этот раз Йоттар бил со всей силы. От удара Фавио свалился на пол и долго не мог подняться. Рот и подбородок у него были залиты кровью, красные капли падали на нарядную когда-то одежду. Когда он все-таки попытался встать, Йоттар снова пнул его, в этот раз – по ребрам, а потом еще раз и еще.

– Не надо!

Это, к разочарованию, говорила девчонка. Йоттар обернулся. Оруфи стояла бледная и испуганная.

– Ты же его убьешь!

– Не убью, – отозвался он, сам не замечая, как ухмыляется. – Проучу немного.

– Он уже весь в крови!

– А, ерунда. Пройдет быстро. А не пройдет – может, хоть на девчонку перестанет быть похожим.

Девушка мучительно вздохнула сквозь зубы. А, ну да, вспомнил вдруг Йоттар. Она же недавно мало того, что убила Кайлефа, так еще и человечину попробовала. Врагу не пожелаешь. Вот, наверное, и трясется.

Император за его спиной наконец поднялся. Йоттар не торопливо развернулся к нему. В голове шумело. Пора это заканчивать, а то грохнется тут сам. Фавио тяжело, со свистом, дышал.

– Ну? – дружелюбно поинтересовался Йоттар. – Извиняться будешь?

– Да ни за что!

В этот удар, похоже, парнишка вложил все свои силы. Только и это зря – Йоттар опять успел увернуться. Под ноги ему предательски подвернулась табуретка. Он запоздало удивился, откуда она здесь взялась. Наверное, из-за головокружения не рассчитал, куда отходит. Развернувшись, Фавио все-таки успел его стукнуть.

Удар был не сильный, но сейчас Йоттару хватило и этого. Сразу хлынула кровь из носа, зашумело в ушах. Кровь в висках долбилась так, будто хотела вырваться наружу, или хотя бы оглушить владельца. Сквозь темноту в глазах он едва-едва мог разглядеть силуэты, но все же успел, падая, схватить Фавио за шиворот и потянуть за собой.

Оба свалились на пол. Попавшаяся на пути табуретка со страшным грохотом отлетела в сторону. Йоттару повезло приземлиться сверху – удар головой об пол наверняка бы вырубил его. Ничего не видя из-за мути в глазах, он наугад треснул Фавио и на ощупь почувствовал – попал. Император ударил в ответ. В этот раз промахнуться для него было невозможно, удар пришелся в правую скулу. Йоттар мотнул головой, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь темноту. Двигаться становилось все сложнее.

Грохнул выстрел.

– А ну хватит! – выкрикнула Оруфи.

Кажется, это она стреляла. Чтобы успокоить их? Наверное. Мысли в голове ходили тяжелые и ленивые, будто обожравшиеся рыбой коты. Йоттар почувствовал, как отцепляется наконец и встает Фавио. Сам он вставать не собирался – пол, даже холодный и каменный, показался довольно удобным местом. Рядом промелькнуло движение.

– Ты в порядке? – строго спросила Оруфи.

– В полном, – прохрипел Йоттар.

– Тогда вставай.

– Ни за что, – криво усмехнулся он.

А ведь он даже не поблагодарил ее утром. Или поблагодарил? Вспомнить это не удавалось. В любом случае, после он вел себя, как последний мудак. Хотя решение освободить ее тоже принял он. Образы метались в голове, никак не складываясь в один. Думать не получалось.

– Помоги, – обратилась девушка к Фавио.

– С чего это? Пусть сам встает, – возмутился тот.

– Я сам, – подтвердил Йоттар.

Медленно, держась за стену, он поднялся. Все так же, еле передвигая ноги, побрел в комнату. Оруфи пошла за ним. То ли присмотреть собиралась, то ли вспомнила, что это он первым решил освободить ее.

– Прости, – пробормотал он уже в коридоре. – И… спасибо. За это, – неловко тронул он бинт. Тот, как оказалось, во время драки успел сползти и никакую марлю уже не держал. – Я как понял, что ты колдунья, сразу решил, что ты сейчас убивать нас будешь. Тут же все местные в эти суеверия верят… И я, выходит, тоже. Вот дурак. Прости.

Они вошли в спальню, и Йоттар тяжело сел на кровать. Нестерпимо тянуло в сон. Оруфи грустно улыбнулась.

– Да… Я понимаю, наверное. Ты тоже прости. У тебя ведь были большие неприятности из-за меня.

– А, бывает, – весело отмахнулся Йоттар, будто его неудачно вешали каждый день.

Заснул он сразу, стоило только закрыть глаза. Ему снились темнота и запах дыма.