Павел постарался избавиться от насмешки в голосе:

- Я – атеист. И предупреждал об этом отца благочинного. Я не смогу дать заключение об одержимости, вы же это понимаете?

Игумен, высокий седой старик в резкими морщинами у рта, сердито ответил:

- Никто не говорит о том, что отец Василий – бесноватый. Слухи разносятся невоздержанными на язык трудниками да монахами, которым строже надо соблюдать обеты. Ваше дело – дать вердикт, есть ли у старца признаки душевной болезни и, по возможности, назначить лечение.

Павел посмотрел на благочинного, который сверлил психиатра тяжелым взглядом:

- Отец Дионисий, вы писали, что старец ведет себя неподобающе. В чем это выражается и как давно началось?

Отец Дионисий, щекастый пухляк, сокрушенно покачал головой:

- Началось, может, пара месяцев как. Сначала слова на проповеди забывал. А то как-то замер на анафоре и минут пять на руки смотрел. Прихожане перешептываться стали, потом уж диакон успокоил всех – перенапрягся мол, старец. Ну и, в конце концов, случилось вот что…

Дионисий взял со стола планшет, потыкал в экран и передал Павлу. Любительская съемка запечатлела крещение младенца в богато обставленной купели – белоснежные стены подсвечивались золотом окладов, резные подсвечники придавали месту особую роскошь. Священник, сухонький седой старичок, окунув ребенка в воду, произнес причитающуюся молитву и передал мальчика крестной. Замерев на полминуты, он повернулся к лампаде, снял ее с подвеса, взял свечу и подошел к плотному лысоватому мужчине с квадратной челюстью – очевидно, отцу младенца. Крестные и гости молча наблюдали за стариком – видимо, решили, что это часть ритуала. Быстрым движением священник вылил лампадное масло отцу на голову и поджег свечой. Церковь наполнилась криками и шумом, запись прервалась.

Павел вернул планшет благочинному:

- Понятно.

Дионисий потер лицо руками:

- Вы не представляете, чего нам стоило замять это дело. Отец ребенка – владелец завода по переработке леса, он имеет колоссальное влияние. Заказал индивидуальное крещение для своего сына, позвал гостей, и тут... Такое! Хорошо хоть пострадал не так фатально – телохранитель сразу набросил на него покрывало с иконы.

- Отец Василий вообще как участвует в жизни церкви? Он проводит богослужения, крестины, отпевания? В общем, не могло ли то быть результатом перенапряжения? Насколько я знаю, порой молитвы читаются всю ночь.

Игумен замахал руками:

- Что вы, что вы! Литургию он совершает только во время праздников, а уж крестины и отпевание… Просто тут такой случай, очень уважаемый человек, большой жертвователь. Ну, мы и попросили его…

Благочинный начал осторожные объяснения:

- Понимаете, отец Василий, он… как бы это лучше сказать… вроде путеводной звезды нашего монастыря. Он начал восстанавливать тут все в девяностые, и теперь в обитель едут со всей России. Старец имеет… как бы это… Вы ведь неверующий… ну, в общем, имеет славу святого. Он принял строгую схиму – сложил полномочия настоятеля и удалился в келью для молитв. Но просителей принимает – налагает руки, исцеляет, дает мудрые советы.

- Короче, душевное здоровье отца Василия крайне важно для репутации монастыря? – прямо спросил Павел.

Лицо игумена побагровело, а благочинный смущенно покивал головой:

- Вы правильно поняли, Павел Романович. Помогите нам.

- Хорошо, я попробую. Давайте посмотрим на вашего старца.

Павел встал, и вместе с ним поднялся и благочинный, вызвавшийся проводить психиатра до кельи святого.

Проходя через монастырский двор, Павел обратил внимание на изящную деревянную церковь, украшенную куполами-луковицами со снятыми крестами. Здание опутывали многоярусные леса, по которым сновали рабочие.

- Вот, восстанавливаем, реставрируем, - пояснил Дионисий, – деревянная церковь 18 века. Его преподобие игумен Феофан хлопочет, меценатов выискивает. Из захудалого скита вон чем стали.

Проделав путь от настоятельского дома к братскому корпусу, благочинный с Павлом поднялись на третий этаж. Дионисий махнул рукой вперед, проходя по длинному коридору:

- Весь последний этаж отдан инокам, тут у отца Василия особо уединенная келья.

Около кельи старца обнаружился плечистый монах, восседающий на табуретке.

- Как нынче здоровье батюшки, брат Аркадий? – елейным тоном спросил благочинный.

- Все хорошо, спокойно, бормочет что-то иногда. А так тихо, не буянит, - пророкотал Аркадий.

Погромыхав ключами, Дионисий открыл замок, но переступать порог кельи не стал. Осторожно отворив дверь, Павел увидел того самого сухонького старичка из видео, высовывающего седую макушку из-за кровати. Василий прятался от гостей, пригнувшись за матрасом. На одеяле были аккуратно разложены массивный наперсный крест, толстенький томик Псалтири и небольшая икона Богородицы.

Благочинный опасливо глянул на старика, и, даже не поздоровавшись с ним, попятился вглубь коридора:

- Ну, вы тут беседуйте, беседуйте. Потом доложите отцу Феофану.

Психиатр фыркнул про себя – хорош святоша, наверное, опасается, чтоб и о его голову лампада не разбилась. Вон как резво убежал.

Павел затворил за собой дверь, сел на единственный стул в келье и обратился к старцу, стоящему на коленях сбоку от кровати.

- Почему вы прячетесь? Чего-то боитесь?

Отец Василий встал с колен и сел на аккуратно заправленное одеяло.

- Себя боюсь, я уж натворил дел. Вас, небось, игумен позвал. В дурдом меня спровадить? Про лампаду-то, поди, рассказали уже?

- Рассказали. А кстати, почему вы это сделали?

- Бесы искушают, морок наводят.

- Вас к этому подтолкнули бесы?

- Кто ж еще.

- Вы их видите?

Старец сцепил худые руки:

- Вижу. И слышу.

- Как они выглядят?

- Вы же мне не верите. Зачем вам знать, как они выглядят.

- Я верю в то, что вы их видите. Так как же?

- Почти как люди, в этом весь ужас.

- Почему же вы решили, что они бесы, если они как люди?

- Их лица черны, а дыхание нечисто. Они пробрались мне под кожу!

Отец Василий засучил рукава и принялся неистово скрести ногтями предплечье. Павел обратил внимание, что кожа на его руках покрыта блестящей пленкой.

- Что это у вас? Похоже на ожог?

- Кипяток. Я лил кипяток на руки.

- Зачем же вы это делали?

- Хотел вытравить их!

- Вы чувствуете их под кожей?

Старик не ответил, обнял себя за плечи и мелко затрясся.

- Отец Василий, расскажите подробнее о них – что говорят вам, почему вы не можете противиться их воле?

- Я могу, но не знаю, сколько еще продержусь. Они отравляют все, к чему прикасаются, они отравляют меня. Они нашептывают страшные вещи, страшные.

- Что именно?

- Говорят, черная кровь беса и нечистоты из нужника – вот чем буду причащаться люди вместо святой крови Христовой.

Психиатр сделал несколько пометок в блокноте, пробормотав еще слышно под нос:

- Скверно, галлюцинации всех типов…

Старец закачался в крошечной амплитуде и указал на потолок:

- Бесы, бесы!

На потолке красовались грязные черно-коричневые потеки, очевидно, от давнишней протечки. Павел поморщился – заперли стрика в сырой угол, приставили охрану, и на этом вся забота о «путеводной звезде монастыря», очевидно, закончилась.

В ходе беседы отец Василий продолжал твердить о бесах и раздирать руки, запутался на вопросах о дате и дне недели. Павел сделал необходимые пометки, попрощался со стариком и вышел из комнаты монаха. На втором этаж, где жили послушники, где игумен распорядился выделить келью для психиатра. Павел разложил вещи из сумки, достал ноутбук и задумался. То, что эти два дельца, игумен и благочинный, не столько озабочены здоровьем старца Василия, сколько его влиянием на жизнь монастыря, он уже понял. Состоятельные жертвователи готовы идти только к святому, чье имя имеет вес. И эта чушь с одержимостью… не дай Боже начнут свои отчитки, что усугубит состояние старика, чей разум и так затуманен религиозным бредом.

Павел сполоснул руки и лицо и отправился в трапезную, которую еще утром показал благочинный. На раздатке высокий худой мужчина налил ему супа и щедро отмерил капусты с грибами.

- А мясо есть какое-нибудь? – грустно спросил Павел, глядя на густую вермишелевую похлебку.

- У нас всегда постное. По большим праздникам только рыба бывает, - с сильным акцентом ответил кухонный работник. – Меня Мурад зовут, что-то я вас тут не видел. Вы новый трудник? Сейчас зачастили… Как отправишь на кухню чаны чистить – через день сбегают. Они-то думают благодати тут насшибать, – Мурад рассмеялся, но тут же прикрыл рот ладонью.

- Я – Павел. А вы тут как оказались? Кто вы по национальности?

- Таджик. Покрестился.

- Вот как… что ж вас заставило?

- Отец Василий помог, спас мне жизнь – прямо сказать. Меня в Заринск женщина из Питера привезла. Сказала, тут ферма рядом с городом, условия хорошие, даже договор делают на зарплату. Ну и оказался в настоящем рабстве – у меня даже цепь на ноге была! А про ферму она не соврала – вот на ней я и батрачил пять лет, пока чудом каким-то не вызволили. Остался на улице – денег нет, документов нет, здоровье ни к черту, меня на этой ферме хуже свиньи кормили. Бродяжничал, пить начал. И женщину ту встречал на улице – ей ничего не было, на хорошей машине до сих пор ездит, улыбается.

Проснулся как-то утром под трубами, чую – хана мне пришла. В глазах все двоится, ноги ватные, мутит. И думаю – что я, как собака под трубами, что ли, подохну? Пойду к людям, может, хоть похоронят меня по-человечески. Ну и пополз к монастырю, на четвереньках шел. Меня охранник гнал, ой ругался… На счастье мое отец Василий выходил из ворот, увидел меня. Распорядился занести, вызвать врача. Вот так я и остался. Креститься – он не настаивал, говорит, хочешь, так оставайся, тут есть работники миряне. А благочинный, псина, все шипел – выгнать меня надо, я мол, мусульманин, порчу им тут все благолепие своей нерусской рожей.

Мурад понизил голос:

- А теперь говорят, мол, бесноватый отец Василий. Про это игумен с благочинным не разрешают трепаться, но слухи-то ходят.

Павел пожал плечами:

- Не знаю. Я паломник, только приехал, не в курсе.

- Ха, паломник. И келью тебе в монастыре дали? Тут только богатеньких селят, а ты что-то не похож на олигарха. Машинка-то у тебя – тьфу.

Павел взял поднос и отошел от разговорчивого трудника – игумен с благочинным твердо попросили его скрывать, кто он такой и с какой целью приехал. Паломник мол, молюсь, и все тут.

В своей комнате он бросился ничком на кровать. Дернул же его черт принять это предложение! Но, с другой стороны, за такую сумму ему несколько месяцев пришлось бы горбатиться в больнице со своими шизофрениками. Ну и что делать? Дедку нужно обследование в стационаре, анализы, в конце концов, консультация психолога нужна, по-хорошему-то… Но они ясно дали понять, что вывозить старика из монастыря – потеря лица. Пойдут разговоры в городе, потом – дальше… Кто понесет деньги в монастырь, в котором единственный святой – сумасшедший? А народу-то много и не надо, начнут болтать, мол, бесами одержим. У них же все просто – где святость, там и бесы.

Павел взял телефон и позвонил благочинному – его просили действовать не через секретаря, а обращаться напрямую к Дионисию. Через десять минут Дионисий и психиатр сидели в приемной игумена, который непрерывно ерзал на кресле.

- Ну, что скажете, Павел Романович? – напряженно спросил Феофан, стянул скуфью с головы и промокнул пот на лбу.

- Пока ничего хорошего не скажу. Не знаю, что там с бесами, а вот острый психоз, бредовый синдром и галлюцинации всех типов у вашего старца имеются. Диагнозов никаких предполагать пока не могу – надо обследовать отца Василия у невролога, сдать анализы и сделать МРТ мозга. Вы понимаете, эти симптомы на что угодно могут указывать – хоть на опухоль в мозгу, хоть на старческую деменцию, хоть на обострение шизофрении, каковая у него всю жизнь могла вяло протекать. Что вы от меня-то хотите, я не понимаю? Что вот я тут появился, махнул палочкой, дал пару таблеток и опа! Он здоров?

Павел понимал, что начал заводиться, но не мог уже остановиться – его, атеиста до мозга костей, сильно раздражали эти дельцы от мира торговли духовностью.

- Погодите. – Феофан выставил вперед ладонь. – Анализы он сдавал – все, какие смогла взять передвижная лаборатория. Да неужели у человека с опухолью будет все в порядке по анализам?

Павел пожал плечами:

- Вполне может быть. Впрочем, давайте анализы, я посмотрю.

Благочинный протянул ему кипу бумаг:

- Тут и нейротест есть.

- Хорошо. Давайте говорить прямо – что вы от меня хотите? Полного излечения? Сразу говорю – это маловероятно при любом диагнозе.

Феофан потер указательные пальцы друг о друга и неожиданно жестко произнес:

- Маловероятно значит маловероятно. Все в руце Божьей, если болезнь не миновала и святого, значит таково его испытание. Вера его крепка, если Бог не исцелит – значит, никто не исцелит. Но нам нужно думать об иноках и прихожанах, для которых монастырь – единственная духовная опора. Мы не можем лишить людей такой поддержки. Бог действует через старца Василия, пусть даже тело его в немощи, и нам нужно, чтоб он и дальше был сосудом, через который благодать божья переливается в этот мир.

- Да не заговаривайте мне зубы! Вы хотите, чтоб я сделал его овощем, который будет просто налагать руки на головы ваших состоятельных прихожан и не поджигать их при этом?

Феофан устало прикрыл глаза:

- Вы можете называть это как вам угодно. Наша благая цель от этого не станет хуже. Со своей стороны я могу предложить вам удвоить сумму.

Павел вздохнул, прижал бумаги к груди и коротко мотнул головой:

- Мне нужно подумать.

В келье он просмотрел анализы старика – в целом все в норме, насколько это может быть для пожилого человека. Даже слишком хорошо в таком возрасте. Но все равно, это ни о чем не говорит.

Павел взял телефон в руки – поток сообщений от Леры, и все с оттенком недовольства. Он все понимал – красивая молодая девчонка вышла за провинциала по большой любви, но быт и безденежье могут убить самую сильную страсть. Ей все хочется – шмоток, поездок, развлечений… А у него что? Ипотека и старый рыдван, гляди того развалится? Если он согласится на условия игумена, по крайней мере, они смогут позволить себе съездить на море, а не торчать в пыльном городе который год… Павел сжал щеки ладонями, пытаясь торговаться с совестью. Ладно, по крайней мере, он постарается не навредить старику. Врач он в конце концов или нет?!

Павел сделал заказ медикаментов на планшете и позвонил благочинному, без прелюдий сказав только одно слово:

- Я согласен.

Через два дня, когда пришли лекарства, Павел сообщил Дионисию, что поедет в Заринск забрать заказ на почте. Выезжая из монастырских ворот, психиатр увидел молодую непривлекательную женщину, ругающуюся с охранником.

- Да пусти ты, черт! И как мне теперь его увидеть, если он службы не служит, а?!

Девушка рвалась за шлагбаум, а немолодой толстый охранник толкал ее своим пузом в сторону пустыря. - Нельзя на территорию монастыря женщинам, нельзя! Как первый раз, ей-богу!

- Да не нужен мне твой монастырь! Я хочу поговорить с отцом Василием! Мне очень надо!

- Правила такие! Нельзя у нас тут женщинам! И отец Василий болен – сто раз тебе говорено, заканчивай сюда таскаться, Наталья!

Девушка обреченно опустила руки и отступила от шлагбаума. Когда Павел проезжал, он поймал ее взгляд, дрожащие губы говорили о том, что она вот-вот расплачется. Завернув за угол монастырской стены, психиатр хотел набрать скорость – дорога тут была получше, но в зеркало увидел, что Наталья бежит за машиной и машет ему рукой. Он остановился и подождал, пока запыхавшаяся девушка поравняется с ним.

- Ой.. Спа… Спасибо, что остановились. Подкинете меня в Заринск, а то все ноги сбила, пока сюда дошла.

- Да конечно, садитесь.

Он подождал, пока Наталья отдышится и спросил:

- А почему вы так рвались в монастырь? У вас важное дело к отцу Василию?

- Я ходила раньше на службы, которые вел старец. А сейчас говорят – заболел, никого не принимает. Но он же сам просил меня кое-что сделать для него! А на территорию монастыря женщинам нельзя, только в надвратную церковь, в нее вход с пустыря.

- А что ж он вас просил сделать для него, если не секрет? – Павел посмотрел на ее щекастое лицо с белесыми бровями в зеркальце заднего вида.

- Да какой там секрет! На исповеди накрыл меня епитрахилью, только я рот открыла, чтоб во грехах покаяться, а он тихо так говорит – передай мол, записку Юрию Иванычу.

- Кто это – Юрий Иванович?

- Да журналист московский. Поселился тут лет десять как, говорят, изобличил там в столицах кого-то, кого не надо, его так турнули, что еле ноги унес. Что-то о коррупции во власти писал, да видать, зубы сломал.

- И что дальше было?

- Я записку в карман юбки положила, а когда выходила, с отцом Андреем столкнулась, чуть не упала, он меня подхватил. Сунулась дома-то в карман, а записки нет! Это отец Андрей вытащил, точно! То-то он прижался, когда я падала, я еще нехорошее про него подумала.

- А что было в записке?

- Так откуда я знаю! Не посмотрела, не успела.

- Понятно. Покажете, где живет Юрий Иванович?

- А кто вы вообще такой? – вдруг насторожилась девица. – Машина то у вас не больно хорошая, неужто паломник? Тут с недавних времен богомольцы такие, ого-го, с телохранителями приезжают.

Павел чертыхнулся про себя – и эта про машину!

- Я врач. Лечу отца Василия.

- Вот как! А что ж с ним такое? Давно уж службы не служит, да и не пускают к нему никого. Я ведь и мужа посылала, думала, может, ему скажет, что надо передать журналисту, так и его не пустили!

- Старость. Давление, знаете ли, сердечко пошаливает. Ничего, вылечу, - он подмигнул Наталье в зеркало. – Так покажете мне, где живет журналист?

- Хорошо, – улыбнулась девушка такой доброй улыбкой, что лицо ее неожиданно стало почти хорошеньким.

Павел высадил Наталью у ее дома, а она подробно объяснила, как найти в городе Юрия Иваныча. Психиатр забрал коробку, набитую медикаментами на почте и отправился к журналисту.

Нужный дом отыскался в квартале, застроенном желтыми облезлыми двухэтажками. Павел сразу ощутил тоску и одновременно радость, что смог выбраться из подобного места.

На звонок долго не открывали, и психиатр уже хотел уйти не солоно хлебавши, как дверь распахнулась, и на пороге возник изрядно помятый мужчина лет пятидесяти. От него несло перегаром, и отекшее лицо и мешки под глазами давали недвусмысленно понять, чем он был занят в ближайшие дни.

- Кто? – коротко спросил журналист.

- Павел, психиатр из Москвы, приехал дать заключение по состоянию отца Василия, – решил выложить сразу все карты Павел.

Если с коррупцией боролся, и не сломали – сволочью такой человек быть не должен. Взгляд журналиста тут же прояснился, и он отошел, пропуская гостя в квартиру. Хозяин предложил Павлу чая, поставив не самую чистую кружку около своей немудрящей закуси, состоящей из соленых огурцов и черного хлеба. Квартира у журналиста была на редкость неопрятная – одеяло без пододеяльника комом валялось на кровати, грязная одежда свалена прямо на пол, стол уставлен мутными стаканами и тарелками с остатками еды.

- Записка говоришь… - проговорил Юрий Иванович, утерев губы после нескольких глотков. – Если честно, не знаю, что в ней могло быть. Что-то, очевидно, связанное с делом, которое он мне поручил.

- Что за дело?

- А почему я тебе должен рассказывать? Ты кто такой, хер с горы тут выискался!

- А кому еще расскажете? Игумен и благочинный не заинтересованы в здоровье старика, им бы только баблишко рубить на его имени. Я ж вам честно все выложил. Вокруг старика явно интриги плетутся, записка еще эта…

- Ладно, – журналист, прихрамывая, подошел к видавшему виду серванту и вынул тощую папочку с надписью «Дело». – Вот. Тут то, что он просил.

Павел раскрыл папку – сканы медицинских карт, заключений, диагнозов. «Елисеев Михаил Игнатьевич, 1960 года рождения… Поступил с жалобами на спутанность сознания, голоса в голове. Ярко выраженные бредовые идеи – утверждает, что бесы живут под его кожей… Аудио, визуальные, тактильные псевдогаллюцинации… Шизофрения параноидная форма непрерывный тип течения, назначения… галоперидол… Выписан… Устойчивая ремиссия. Авдеев Антон Георгиевич, 1963 год рождения… стойкие слуховые псевдогаллюцинации, психические автоматизмы, бредовые идеи… Считает, под кожей передвигаются бесы… Самоповреждения, резал ножом руки, капал горячим воском… Назначения… Галоперидол Шизофрения параноидная форма непрерывный тип течения. Выписан через 15 дней терапии… устойчивая ремиссия… Планкин Сергей Олегович… Самоповреждения, воткнул нож себе в щеку, шизофрения, ремиссия…»

- Что это? Кто эти люди? Тут досье на пятерых мужчин.

- Священники. Монастырские священники. Отец Василий попросил выяснить, с каким диагнозом и куда их госпитализировали. За последний год из монастыря было госпитализировано семь человек. Двое – с вполне невинными болезнями, если так можно выразиться, аппендицит одному вырезали, у второго пневмония. А остальные пять были отвезены в психоневрологическую больницу Заринска и получили все причитающееся им лечение. Причем ранее никто из этих священников никогда не наблюдался у психиатра и не имел диагноза по психиатрии. Все они были выписаны с позитивной динамикой и более в поле зрения врачей не попадали.

- Сильно. У всех настолько поздний дебют шизофрении? Ладно бы еще один… Поздняя шизофрения – редко, но бывает. Но пять человек?! У них там что, эпидемия? Это нонсенс.

- Хех. Еще бы.

- И лечение – у всех галоперидол… Сейчас есть более эффективные нейролептики… Впрочем, провинция, это как раз не удивительно.

- Почему вы не отнесли бумаги отцу Василию?

- Так не пускают, сволочи! С недавних пор туда вообще никого не пускают, только паломников на машинах ценой в пять моих халуп! – журналист махнул рукой на выцветшие обои.

Изучая англоязычную бизнес-литературу и сравнивая с реалиями отечественного бизнеса, постоянно натыкаешься на разницу менталитетов. Решил делиться некоторыми мыслями по этому повожу. Сразу скажу - в литературе написано "как должно быть" в самых передовых методиках, а в жизни я вижу,  как происходит по факту. Естественно и на Западе хватает отрицательных примеров отношения сотрудников к коллегам и работе.

Итак, наиболее очевидная разница, сразу бросающаяся в глаза - это роль руководителя среднего звена. В отечественном варианте это какой-нибудь "руководитель отдела заготовок копыт на зиму", в иностранном, для примера - Lead Project Manager. В России от руководителя хотят видеть контроль сотрудников и БДСМ-утехи в случае косяков (причем, как показывают комментарии к моему предыдущему посту, это ожидания и самих сотрудников), в случае западной компании manager - этот такой переговорщик-изобретатель.

Продемонстрирую на конкретных примерах.

Когда сотрудник устраивается на новое место, он рассказывает success story - историю своего успеха в ходе работы на месте предыдущем. Что будет рассказывать наш руководитель из примера? Он расскажет о том, что когда он пришел, в отделе был полный бардак. Освоившись на новом месте, он установил железную дисциплину, выебал всех подчиненных, поделил зарплату на оклад и премиальные (обязательно, чтобы общая сумма не превышала предыдущую зарплату). Всегда найдутся не согласные с новой политикой - их наш руководитель увольняет, помахав вслед железными яйцами и нанимает лояльных сотрудников. За счет лишения премии фонд оплаты труда на отдел уменьшился, повысив общую маржинальность труда, а производительность выросла за счет пристального контроля руководителя за процессами и угрозы остаться на одном окладе.

Такую складную историю проглотит любой отечественный руководитель с менталитетом из 90-х годов и, счастливо прослезившись, возьмет нашего руководителя на работу.

В западной терминологии слово manage значит немного другое. Здесь это скорее не "ебать подчиненных за косяки", а "ухитриться". Типичная success story менеджера тут будет звучать так: я пришел в отдел, в котором был ограниченный бюджет и большая текучка. Я разработал роадмап развития отдела и утвердил видение проекта и роадмап со своими руководителями, сумев расширить годовой бюджет. С каждым из сотрудников проговорил индивидуальный план развития и результаты, которые они должны продемонстрировать  для повышения зарплаты, снизив текучку до нуля. Ухитрился договориться с поставщиками о снижении цены за долгосрочные контракты, это позволило добиться экономии, и таким образом при повышении бюджета на отдел всего на 10% производительность выросла на 50%

С такой историей успеха наш Ганс Кристенсен из датской компании (или Иван Петров, устраивающийся в какой-нибудь российский филиал SAP) точно получит новую работу, а биг босс заплачет от счастья и попросит новичка сразу набросать scope нового проекта, под который уже запланирован бюджет.

Вывод из всего этого следующий: в России собственники и топ-менеджеры любят контролировать риски самостоятельно, оставляя менеджерам среднего звена роль твердой руки, выжимающий из губки рядового состава последние соки. В западном менталитете управление рисками часто доверяют квалифицированным в своей области специалистам, оставляя им пространство для маневра и право на ошибку.

Если будет интерес - продолжу серию про разницу менталитетов.