Мой дед прожил долгую и насыщенную событиями жизнь. Многое повидал и испытал, что называется, на «своей шкуре». Он умер несколько лет назад, но образ его уже не изгладится из моей памяти, как бы ни старалось время превратить все былое в пыль и пустить воспоминания по ветру. Истории из жизни, участником или свидетелем коих являлся дедушка, и которые он рассказывал мне между делом, возвращают ему очертания живого человека в моем воображении каждый раз, как я обращаюсь к ним и перечитываю. Он как будто сходит со страниц, исписанных моим неровным, корявым почерком. Все его истории у меня записаны и очень бережно хранятся. Итак, одну из таких историй хочу сейчас поведать Вам, уважаемые читатели.

***

Помню, в шестидесятом году приехал я в деревню, родителей навестить. Летом дело было, я тогда уже на заводе работал в городе, молодым специалистом был. На хорошем счету держался, и вот дали мне в качестве поощрения неделю отгула. Недолго думая, поехал я в деревню. Около года на тот момент уже не был, мать все время звала, да только никак у меня не получалось: то одно, то другое. Собрался, наконец.

На поезде добрался до районного центра; в вагоне отоспался за двое суток, чувствовал себя превосходно. В шесть вечера приехал в город, оставалось автобуса до деревни дождаться. Своим ходом никак, часа два-три только на транспорте. Погулял по городу, за час успел обойти его полностью. Ну что говорить, провинция.

Пока прогуливался, уже и автобус подошел. Человек тридцать набилось в душный автобус, большая часть дачники, рассады какие-то везут, сумки огромные, еще не пойми чего. И запах как в теплице или оранжерее. Прошел в конец салона и уселся там у окна, подальше от толкотни этой и шума. Так бы и просидел до конца пути, разглядывая родные места за окном и ни с кем не вступая в беседы, если бы через час или полтора езды автобус не заглох посреди леса. Вот так просто взял и сломался. Поковырявшись какое-то время под капотом, шофер зашел в салон и сообщил всем интересующимся, что автобус сломался (а то мы не поняли!), и что починить его смогут не раньше, чем к утру завтрашнего дня. Ропот среди граждан пошел неимоверный, что о себе нового только не узнал водитель. Поругали да успокоились, смирились все. Мне вот только провести тут остаток вечера и всю ночь совсем не хотелось. Подумал я и решил дальше идти пешком. Места эти я знаю, погода располагает. Хоть и ночью поздно, но дойду все же.

Прошел через лес, вышел на полянку. Иду себе, каждому шагу радуюсь. Как-никак, здесь родился и вырос, места все родные, чувствую единение особое с этой землей. Кроны у деревьев шумят от ветра, птицы щебечут разные: от кукушки вдалеке до дрозда, который по дереву стучит, пытаясь оттуда червяка выковырять. Все близкие сердцу лесные звуки.

Продолжаю свой путь, не заметил даже, как стемнело. Небо над головой словно бархатный мешочек, на который маленькие алмазы блестящие просыпали. Красиво, торжественно. Засмотрелся я и не заметил корягу под ногой, зацепился и упал. Упал неудачно, ногу подвернул. Посидел на земле, подождал, пока боль утихнет. А как встал, так понял, что до дома точно не дойду. Сустав голеностопный потянул, видимо. Теперь созерцательно-восхищенное мое настроение сменилось тревогой, как же добираться хромым. Сразу же я вспомнил, что, проходя минут двадцать назад по полянке, как будто очертания избы видел, свет уж точно был из окон, тусклый хоть, но все же. Может, сторожка охотничья. Решил, что туда нужно, хорошо бы переночевать там. Естественно, уже пожалел, что из автобуса ушел. Но делать нечего, нужно выкручиваться.

Кое-как добрел я до того дома, а это оказался именно дом, с огородом даже. Значит, люди в нем живут постоянно, и можно попроситься на ночлег. Не откажут уж, надеюсь.

Спустя десять минут сидел я за столом, хозяйка дома кормила меня ужином. Хозяйкой была старенькая бабушка, хозяином — соответственно, дед, тоже довольно преклонного возраста. Выглядели оба как крестьяне с архивных фотокарточек, уж очень были похожи если не на старообрядцев, то на жителей деревни царских времен. На ней надета сорочка, клетчатое платье или сарафан, перетянутый простой веревкой выше живота, цветная косынка поверх пепельно-седой головы. На нем были черные штаны-шаровары, черные сапоги, свободная серая рубаха навыпуск, черный сюртук поверх нее, застегнутый на все пуговицы. Очень уж любезными и разговорчивыми их назвать нельзя, зато пустили на ночлег, покормили — и на том спасибо.

Постелили мне за перегородкой, у печи, в самом углу избы. Свечи потушили, ставни закрыли, — тьма кромешная. Слышу, как бабка с дедом в противоположном углу переговариваются о чем-то, шепчутся. А я уснуть не могу, то ли потому что в незнакомом месте ночую, то ли из-за того, что в поезде выспался. Лежу и думаю о своем, представляю, как родители встретят. Хозяева, судя по звукам, с постели встали, топчутся по избе. Все же странные они какие-то, думаю. Дом отдельно ото всех стоит, посреди леса. Зачем, если до деревни рукой подать, а там и электрификация, и удобства какие-никакие.

Незаметно для себя я на какое-то время уснул, разбудил меня голос бабки, как будто откуда-то снизу. На этот раз я различил сказанное, что-то вроде «лишним не будет». По хозяйству, наверно, уже хлопочут, — подумал, открывая глаза. Тут же заметил полоску света, исходила она из зазора между досками на полу. Это бабка с дедом в подпол спустились. Наклоняюсь посмотреть, что они там делают. Они зажгли несколько свечей, расставили по углам. Помимо банок с соленьями разными стояли у них несколько бочек дубовых, вот из одной такой они доставали куски засоленного мяса. Доставали и по тазикам раскладывали, освобождали, что ли, эту бочку. Все бы ничего, да только я перепугался не на жизнь и чуть не вскрикнул, когда увидел, как среди кусков мяса попалась человеческая рука, аккуратно по суставу обрезанная. Тут же вспомнил истории из детства про ужасы голодного времени. Не теряя ни минуты, я тихонько оделся, взял свои вещи. Когда чиркнул спичкой, дабы обеспечить себе свет, увидел на их лежанке неубранную постель, сдвинутую подушку, из-под которой торчало блестящее лезвие хорошо заточенного топора. Не мешкая, я пулей вылетел из проклятой избы и бежал подальше, забыв от страха про больную ногу.

То, что я увидел в той избе, конечно, оставить просто так не мог. В тот же день приехали туда с местным участковым и еще с двумя ребятами. Бабка с дедом были очень удивлены нашим появлением, меня же не узнали. В подполе нашли четыре бочки с засоленным человеческим мясом, разделанным, надо сказать, довольно умело. Когда отпираться стало бесполезно, они спокойно признались, что уже давно занимаются каннибализмом.

Как ни старались сохранить арест этих двух втайне, пошли слухи и толки по деревне. Мне удалось выяснить, что эти двое всегда были несколько странными людьми, и не любили их местные. А когда настал послевоенный голод в деревне, все как-то перебивались, пережили, а эти начали человечину есть. Пропал тогда один человек, инвалид, так и не нашли его. Ни следа. Говорили, что они его убили и съели. Говорили, да за руку-то не поймали и не нашли ничего. Тогда и прогнали их свои же соседи, чтобы уходили подальше отсюда. Да вот недалеко ушли только. Знали люди, что людоеды где-то неподалеку избу срубили, да только со временем и забыли о них совсем. Даже когда люди пропадали (чаще дети), не вспоминали и не думали на них.

Помню, когда уводили их, старуха бросилась к одной из бочек, просила, чтобы дали ей с собой хоть кусочек мяса. Просила, умоляла, требовала. «Лишним не будет», — подумал я про себя, пытаясь разглядеть что-то человеческое в этих безумных, но расчетливых глазах убийцы.

--------------------------------------------------

Vita avus. История вторая: Родственники.

--------------------------------------------------

Представляю вниманию читателей следующий случай из жизни моего дедушки, записанный под номером 2 в толстой и несколько потрепанной тетради. Записаны они в хаотичном порядке. Выстраивать по хронологии или систематизировать по другим критериям не хочется: за несколько лет их существования в виде рукописных текстов последовательность расположения прочно устоялась, и приводить истории здесь в ином порядке — это как... Затрудняюсь объяснить, — привычка, с позволения сказать. Итак, перехожу к повествованию.

* * *

Родни у нас было много, отец с матерью всегда всех радушно принимали, пусть даже иные и были, что называется, «седьмая вода на киселе». Потому на праздники и разные торжества собиралась в доме целая ватага из малознакомых мне людей, которые пили и ели во славу добрых хозяев. В подпитии они были не прочь излить чувства, поговорить по душам, дать мудрый совет или наставление. И уж очень обижались, когда ты не проявлял к ним должных родственных чувств... По-настоящему, до определенного момента, я был привязан лишь к самым близким, среди которых были мои дядя и тетя по отцовской линии. Жили они не близко, приезжали редко, мы к ним не ездили, потому что хозяйство оставить не на кого. Люди они были тихие и спокойные, вежливые. Сын их старше меня лет на пять, Егор, тоже мне нравился: спокойный, даже тихий, больше любил один посидеть, книгу почитать, чем со всеми.

Не знаю, почему так происходит, но именно с хорошими людьми чаще и случаются беды. Отец с матерью подумали, поговорили между собой, и решили меня отправить в гости к ним, чуть ли не на все каникулы. Меня спросить не посчитали нужным, ну да что уж тут, как можно было обижаться на родителей, тем более, что я и сам не был против. Сделали все быстро, на следующий день родители провожали меня на поезд. От отца — строгие инструкции, как вести себя в поезде и в чужом доме, от матери — обстоятельные указания, что и в какой очередности мне стоит из продуктов съесть, чтобы не испортилось в дороге. И еще:

— Смотри, дядю с тетей не утомляй, не балуйся. Чтобы не краснела за тебя, понял? Им и так сейчас тяжело, Егорки же не стало... Подумали с отцом, что с тобой веселее будет, отвлечься им нужно. И про то, как умер сын, не спрашивай ничего, если сами рассказать не захотят.

Новость эта, конечно, меня потрясла. Я хоть и знал уже в общих чертах, что есть смерть, но так близко с ней еще не сталкивался. Одно дело, когда в пасмурный день ты замечаешь траурную процессию и катафалк, понимая, что хоронят человека (два слова эти образуют страшное словосочетание, если вдуматься); другое, когда приходит осознание того, что хоронят человека, которого знал ты, говорил с ним, смеялся вместе с ним, прикасался к нему. И теперь его нет, в один момент просто не стало, будто никогда и не было вовсе. Ну да теперь не об этом.

На рассвете я сошел на небольшом сельском полустанке, где меня встретил дядя. Поздоровавшись по-мужски, без лишних сантиментов, мы сели в его грузовик и поехали по проселочной дороге. Дядя Вова, его так звали, внешне никак не показывал, что у них траур. На вид он был в обычном расположении духа; таким, каким я привык его видеть. Под тарахтение мотора он задавал вопросы, все больше о том, что нового в семье, в деревне, и прочее в таком духе. Причину моего приезда мы не затрагивали, делая вид, что ничего и не случилось вовсе. Оставшийся отрезок пути проехали молча, каждый в своих мыслях. Думаю, нужно было занять его разговором, отвлечь, но мне это не удалось, — даже на встречные вопросы дядя Вова отвечал неохотно.

Устроившись на сидении поудобнее, я через мутное стекло грузовика разглядывал местные пейзажи. Ничего интересного и необычного мне увидеть не удавалось, и скоро я задремал. Когда же проснулся, мы стояли посреди дороги. Дядя сидел за рулем и смотрел через открытое окно куда-то вдаль. В направлении его взгляда мне удалось увидеть только небольшое озеро, островками заросшее камышом и высокими тростниками; над водой еще клубился утренний туман, а роса на траве серебрилась в лучах восходящего солнца.

— Что там? — поинтересовался я.

Дядя вздрогнул от неожиданности, завел машину и ответил:

— Да показалось, что косулю увидел. Не бывает их тут, вот и остановился проверить.

Звук работы двигателя грузовой машины невозможно не услышать, и тетя уже стояла у калитки, едва мотор был заглушен. Она была одета в простое деревенское платье летних цветов и белую косынку. Конечно, я сразу очутился в ее объятиях. Прошлый раз они приезжали к нам около года назад, вместе с Егором. Не обошлось без восклицаний и удивлений, как же я вырос и возмужал. Может быть, так и было.

Когда вошли в дом, тетя Надя сразу засуетилась, сказала, что ей нужно закончить мытье полов. Действительно, по полу, то тут, то там, была разлита вода, только мутно-зеленоватая какая-то, грязная, где-то целыми лужами. Также внимание привлекли занавешенные простынями зеркала. Что это означает, я узнал позже. Чтобы не мешать мыть полы, мы с дядей вышли во двор.

Солнце поднималось выше и приятно грело лицо; поднялся легкий ветерок. Дядя Вова устроил мне целую экскурсию по огороду, роль музейных экспонатов выполняли грядки с растениями и овощами, он, с видом бывалого экскурсовода-агронома, рассказывал мне о полезных свойствах того или иного «экспоната», о культуре его выращивания, о том, что у каждого из них свой характер. Я, в свою очередь, внимал его рассказам с видом рвущегося к знаниям студента-ботаника. Но было действительно интересно, в какой-то степени.

Двое суток в пути не прошли даром, для восстановления сил требовалось хорошенько отдохнуть. Первым, что я увидел, проснувшись около двенадцати часов дня, стала фотография Егора на тумбе, заключенная в рамку. От беззаботного выражения ясных голубых глаз стало не по себе. Резким движением я поднялся с кровати и покинул комнату. Оказалось, я остался один. Когда осматривал дом на предмет интересных вещей или чего-то, способного помочь скоротать время одиночества, то и дело натыкался на фотографии Егора.

Дядя с тетей пришли под вечер, точнее, приехали, об их появлении возвестил шум грузовика. Они ездили по делам в районный центр, привезли продукты, какие-то таблетки. Похлопотав на кухне, тетя Надя накрыла на стол. Сели мы на летней кухне, когда солнце начало медленно опускаться за горизонт. Комары целыми полчищами пищали над нами, предпочитая лакомиться исключительно моей кровью, абсолютно игнорируя хозяев дома. Данный факт заставлял меня по-детски возмущаться такой несправедливой избирательности, что, кажется, веселило и дядю, и тетю. Скоро управившись с легким ужином, мы молча сидели и наблюдали, как остатки солнечного света растекаются по темнеющему небу, приобретая кроваво-красные оттенки. Или только я был увлечен этим процессом, а они думали о своих, далеких от меланхоличного созерцания, материях. Пожалуй, так и было. Внезапно тетя заговорила, не меняя направление взгляда, сухо и монотонно:

— Ты чай-то допей, из-за стола не вставай, пока чашка пустой не будет...

Сидели мы к близко к забору, где тропинка была уличная. Послышался близкий звук шагов, несколько человек шли. Неожиданно для меня тетя заверещала:

— Егорки-то нет нашего больше... Вот так вот раз, и нету... Как жить дальше, не знаю. Береги родителей, не огорчай, в...

Договорить она не успела, ком мгновенно подступил к горлу, из глаз брызнули слезы. Рыдание, больше похожее на вой, прекратил дядя Вова, — он быстро увел содрогающуюся супругу, попутно попросив прощения и пожелав мне спокойной ночи.

Мне и самому хотелось плакать, от увиденной истерики меня буквально трясло. Неудивительно, с детства был впечатлителен. Побродив по двору, я сумел успокоиться. И все же волновала мысль о том, что произошло, по какой причине погиб Егор. От внезапной болезни, либо же несчастный случай? Странно как-то это все, думал я. Скоро на улице похолодало, да и спать пора было, пошел в дом. Постелил себе постель, выключил свет. Довольно скоро я заснул, удобно устроившись в мягкой и прохладной постели.

Мне снилась вода, темная, даже черная, много воды. Она была абсолютно неподвижна, спокойна. Ни малейшей ряби не было на ее поверхности, ветер будто бы обходил воду стороной. Изредка гигантские облака, напоминавшие формой уродливых великанов, освобождали ночное небо, и на какое-то время на озеро сходил лунный свет, еще более усиливая страшную красоту этого места. Я находился здесь как невольный наблюдатель, откуда-то сверху, со стороны. Вдруг мне удалось различить два силуэта на воде, это люди, они плавали вдвоем. Кажется, это были молодые парень и девушка. Им явно было весело, они барахтались, дурачились. Парень обнимал девушку, она в шутку пыталась вырваться. Брызги разлетались на несколько метров от них, холодные капли касались моего лица. Все сильнее и сильнее, мое лицо стало полностью мокрым, вода стекала вниз по телу, ледяная вода обжигала холодом теплую кожу. Чувство тревоги нарастало, надо было проснуться, — тщетно. Затем я почувствовал прикосновение ледяных рук в перчатках, они будто обвили мою шею, все крепче сжимаясь кольцом. Усилием воли мне удалось вырваться из этого дурного сна, на выдохе я подскочил на кровати. Жадно глотал воздух, сердце бешено билось, отдавая пульсацией в висках. Ужасный сон.

Волосы были мокрыми насквозь, постель тоже. Едва я коснулся босой ногой пола, как почувствовал, что наступил в лужу из воды. Почему тут столько воды? Включив комнатную лампу, я отправился на поиски половой тряпки. Быстро собрав воду с полов, я поменял постель, вытерся полотенцем. Пытаясь найти рациональное объяснение феномену, исследовал каждую щель на потолке, каждое отверстие, — откуда-то эта вода натекла! Очевидно, прорвало трубу или что-то еще. На улице и намека на дождь не было. И вода сама была смешана с какой-то грязью, напоминающей то ли тину, то ли содержимое забившейся водопроводной трубы. Странно, нужно рассказать дяде, если он не спит. Как вовремя послышались чьи-то шаркающие шаги! Я вышел из своей комнаты, пошел навстречу шуму и действительно, это оказался дядя Вова. Он стоял у открытого кухонного шкафчика и что-то жадно пил из граненого стакана.

— Чего не спишь? И почему такой мокрый? — опередил меня дядя, застыв со стаканом в руке.

— Да сон приснился дурной. И, кажется, где-то трубу прорвало, у меня в комнате почти потоп был, сейчас вроде вытер, больше не течет, — отвечаю.

— Ну, может быть, кто его знает. Воду перекрою, а утром разберемся. Ложись спать, — скомандовал он, остервенело выплеснув в себя оставшееся содержимое стакана и зашагав прочь.

Нечасто мне приходилось видеть дядю в таком состоянии: всегда крайне вежливый и обходительный, сейчас он произвел эффект прямо противоположный. Следуя его примеру, я вернулся в постель.

Едва голова моя коснулась подушки, я заснул. С первых мгновений осознал, что вернулся на то же место, откуда удалось вырваться. Все та же ночь на озере, движущиеся по небу облака с необычайной скоростью, время от времени доносящийся до воды лунный свет, тишина, нарушаемая шумом с озера, в котором по-прежнему находятся те двое. Постепенно остальные декорации отошли на задний план, я мог все отчетливее рассмотреть молодую пару. Внезапно ощутил холод во всем теле, будто бы и я вошел в воду. Визги девушки, шум от их возни становились все объемней, я снова ощущал капли озерной воды на коже. Уже мог разглядеть лица. Меня начало трясти от холода и испуга, ведь парень — это не кто иной, как Егор. Здесь он улыбается, видны ряды белых ровных зубов. Но что они делали, нет, это была не игра! Егор топил девушку, оскалившись как помешанный, хватал ее голову, окунал в воду, держал все дольше и дольше. Все это под истерическое гоготанье Егора. Бедняжка пыталась вырваться, но он явно был сильнее. В один миг я оказался между ними, лицом к лицу с этой девушкой. Бледные черты красивого, утонченного лица изуродовал ужас, она жадно ловила воздух маленьким округлым ртом. Как ни старался я усилием воли покинуть этот сон, ничего не получалось. Тут исчез Егор, исчезло все, затихли звуки, сменившись нарастающим гудением, от которого закладывало уши. Такое слышится, когда окунаешься в воду с головой, задерживая дыхание. Время будто замедлило свой темп, каждое движение казалось растянутым на минуты. Видел я только ту девушку, ничего более, она стояла напротив меня в воде. С точностью до малейшей морщинки я наблюдал изменения в ее лице. Бледная тональность белого от ужаса лица постепенно сменилась на серый оттенок, по лицу пошли розовато-фиолетовые трупные пятна, кожа сморщилась, стала похожа на гусиную, глаза выкатились из орбит, стали зеленоватыми, с застывшим в них диким ужасом погибающей жизни... Я видел перед собой утопленницу, она медленно протягивала ко мне сморщенные ладони, кожа на которых распухла и была похожа на перчатки...

Каким-то чудом мне снова удалось вырваться из цепей этого ужаса, однако то, что я увидел, проснувшись, было не менее пугающим...

— Что вы делаете?! — вскрикнул я.

В комнате горело несколько свечей, тетя стояла у кровати и исступленно что-то бормотала себе под нос.

Дядя сидел на кровати, раскачиваясь вперед-назад, как маятник. Увидев меня, он еще больше оживился. Лихорадочно потер руки и произнес:

— А, проснулся. Наконец-то! Уже познакомились? Как тебе, нравится? Ха-ха-ха, она красавица, верно? Мы ей тебя, а Егорку она нам вернет! Она приходила, каждую ночь приходит! Ведь кровь-то одна в вас течет. Уж больно засиделся там с ней, домой пора!

Совершенно растерявшись, я переводил взгляд то на одного, то на другого, пытаясь уловить сдерживаемый смешок, они же шутят! Но с каждой секундой вера в неудачную и странную шутку все слабела. Никогда прежде не видел и не представлял, что люди могут быть такими, тем более те, кого ты, как казалось, знал. Чувства и ощущения мои были несколько странными, я не мог сфокусироваться на каком-либо осязаемом предмете, голова была полна абстрактными образами, все гудело. С каждым их словом я все более утрачивал связь с реальностью, комната закружилась, словно в калейдоскопе. Последнее, что я помню, это грубые незнакомые голоса, шум, возню. Дальше — полоса онемения и отсутствия внятного восприятия и себя, и всего, что есть вокруг.

* * *

Очнулся я на больничной койке в местном стационаре. Оказалось, что мне подсыпали некое вещество в чай, воздействующее на нервную систему, парализующее волю и одновременно усиливающее эмоциональную восприимчивость. Может быть, не совсем верно описал его действие, но врачи говорили что-то в этом духе. Скорее всего, мне рассказывали дядя с тетей что-то, пока я спал, что под действием вещества мой мозг превратил в мучивший меня кошмар.

Спасли меня по чистой случайности, увидел кто-то из местных, как те двое волокли меня, лишенного чувств, к озеру. Что касается того, что же произошло с Егором. Как мне рассказали, он был не совсем здоровым человеком, с детства любил над животными издеваться, вел себя странно, на человека ни с того ни с сего мог напасть, бормоча при этом какую-то чушь. Хоть и не всегда это было заметно, но периодами проявлялось. Последнее время особенно часто. А я в нем этого и не замечал даже. Но и видел-то я его несколько раз в жизни. Так вот, купались молодые девушки ночью в озере, забава у них, что ли, такая. Подруги уже на берегу сидели, а одна из них задержалась. Егор тоже по ночам бродить любил, подплыл к ней незаметно, черт его знает, может луна на него так подействовала или еще что. Подруги видели, как он топил ее, но помочь то ли не успели, то ли побоялись. А девушка эта сопротивлялась отчаянно, да с собой его на дно и утащила.

Жизнь с нездоровым, но столь любимым сыном явно не могла пойти на пользу психическому здоровью обоих родителей. А эта трагедия, гибель сына, гибель девушки по его вине — это стало последней каплей, после которой они лишились рассудка. И решили в своем безумии, что получится сына вернуть, меня на него обменяв. Жаль, конечно, их.

Вот только одного не могу понять, когда я впервые вошел в дом, потом когда просыпался, откуда появлялась эта мутная, перемешанная с тиной озерная вода?