**Дело №89: Взрыв кислотной ненависти**
Полгода. Я пытался быть нормальным. Нормальным отцом. Для земляники. Моей дочери. Она – свет в моей серой, корнеплодной жизни. Яркая, сладкая, хрупкая. Она не видела во мне гибрида-изгоя. Она видела папу. Того, кто приходит вечером, пахнет землей и старой пылью, и рассказывает сказки о том, как раскрыл дело о Великом Побеге из Погреба.
Она сама принесла мне обед. Бутерброд с вешенками и тертой морковью. В термосе – крепкий компот. Она заглянула в кабинет, улыбнулась своей ягодной улыбкой, сказала: «Не перетрудись, пап». И вышла, чтобы пойти в колледж.
Дверь за ней закрылась. Я потянулся за бутербродом.
Мир взорвался.
Оглушительный грохот. Стекло моего окна вылетело внутрь осколками, похожими на ледяной дождь. Стол перевернулся, бумаги взметнулись в воздух. Давление волны швырнуло меня на пол, придавив всей моей картофельной массой. В ушах звенело. В ноздри ударил едкий, химический запах, смешанный со сладковатым, знакомым ароматом…
«Земляника…»
Я не помню, как выбрался. Я отшвырнул горящую дверь, которая едва держалась на петлях. На площадке – дым, копоть, развороченные стены. И кусочки. Маленькие, зеленые, с мелкими черными семечками. Кусочки киви. Они были повсюду, будто кто-то разбросал фруктовый салат из ада.
И потом я увидел её туфельку. Маленькую, красную, присыпанную пеплом. Рядом – пятно. Ягодный, алый сок.
Больница. Стеклянная камера. Моя девочка, моя земляничка, лежала под капельницами, вся в бинтах. Врач, суровый корень женьшеня, сказал: «Травмы, осколки, химические ожоги… но она борец. Выживет».
Он не понимал. Она не должна была бороться. Она должна была смеяться, учиться, жить. Кто-то решил иначе.
Я стоял у её палаты, сжав кулаки. Мои толстые, картофельные пальцы белели от напряжения. Во мне кипело всё. Вся моя капустная листва, весь мой крахмал. Они перешли черту. Они тронули её.
Я вернулся на место взрыва. Шериф Кабачок уже был там, его лицо почернело от ярости и гари.
«Самодельное устройство, Коул. Активировано на выходе. Кислотная основа… и кусочки киви. Как визитная карточка».
«Или как насмешка», – прошипел я.
Киви. Кислые, едкие, скользкие. Они всегда держались особняком. Их клан владел фабриками по производству химических удобрений и чистящих средств. Они были умны, богаты и ядовито высокомерны. Но зачем им взрывать старого детектива? Или… они целились не в меня?
Дело №89. Личное. Самое личное.
Я пошёл по старому, как мир, пути. Деньги. Ненависть. Месть. Я начал копать. Перебрал все свои старые дела. Дело с Секс-Початками? Нет, киви там не фигурировали. Дело с Редиской? Клементин-мандарин использовал наёмника, киви были не при чём.
И тогда я вспомнил. Маленькое, почти забытое дело, месяцев восемь назад. Дело №12: Пропавшие семена. Дочка главы клана киви, молодая, не по годам серьёзная Кивина, обратилась ко мне. С её частной оранжереи похитили коллекцию редких, экспериментальных семян. Я нашёл вора. Им оказался её жених, баклажан из бедной семьи, который хотел продать семена, чтобы сорвать куш и казаться «достойным» её. Я раскрыл это. Скандал. Брак расстроился. Баклажана изгнали из города. А Кивина… она смотрела на меня тогда. Не с благодарностью. Её зелёные глаза, казалось, источали чистую кислоту. «Вы разрушили мою жизнь, мистер Коул. Я никогда этого не забуду».
Вот оно. Не в меня. В мою дочь. Чтобы я почувствовал ту же боль. Ту же потерю.
Я не пошёл к шерифу. Кабачок стал бы действовать по правилам. Суд, адвокаты. Нет. Этому не место в суде.
Я пошёл в их логово. «Зелёный Кристалл» — небоскрёб в центре города, целиком принадлежащий клану киви. Холл блестел холодным мрамором. Меня попытались остановить, но взгляд, который я бросил охраннику-папайе, заставил его отступить.
Я ворвался в кабинет главы клана, старого Киви. Он сидел за стеклянным столом, его мохнатая кожура казалась безжизненной.
«Коул. Я ожидал тебя».
«Где твоя дочь?» – мой голос был тихим и скрипучим, как трухлявая древесина.
«Она… не в себе. После той истории. Она не выходила из своей лаборатории».
Лаборатория. На верхнем этаже. Комната, заставленная колбами, ретортами, пахнущая серной кислотой и… спелым киви. И она была там. Кивина. Она стояла перед чертежом, на котором был изображён мой офис.
«Вы… – она обернулась. Её глаза горели. – Вы отняли у меня всё. Мою любовь. Моё будущее. Теперь вы поймёте, каково это».
«Он использовал тебя. Тот баклажан. А я спас тебя от позора».
«СПАС?! – она закричала. – Вы спасли честь семьи! А моё сердце? Его вы выбросили на помойку, как шелуху! Я сделала бомбу. Я добавила туда кусочки себя. Чтобы вы знали, кто принёс вам эту боль!»
Она была безумна. Безумием, рождённым из обиды и кислоты.
Я не стал звать шерифа. Я не стал ничего говорить. Я просто подошёл и схватил её за плечо. Она пыталась вырваться, царапалась, плевалась кислотой, что оставляла мелкие ожоги на моей кожуре. Но я был сильнее. Тяжелее. Я был отцом, чью дочь чуть не убили.
Я привёл её в участок и лично передал в руки шерифа Кабачка. «Всё её признание записано», – сухо сказал я, положив на стол диктоформу-горошину.
Дело №89 было закрыто. Но оно не закончится никогда. Каждый раз, когда я буду приходить в больницу и видеть бледное личико своей дочери, я буду вспоминать зелёные глаза Кивины, полые ненависти.
Я сидел у кровати земляники, держа её маленькую ручку в своей. Она спала. А я смотрел в окно, на ночной город-огород. И знал, что в этом мире, полном кислоты и сладости, моя работа никогда не будет окончена. Пока у меня есть то, что можно отнять, я буду их щитом. Даже если этот щит – всего лишь старый, потрёпанный гибрид капусты и картошки.