Возможно, Эндрю Никкол и не самый глубокий кинофантаст наших дней, но точно самый последовательный. Вот уже больше двадцати лет он снимает стильные антиутопии и изучает влияние технологий на общество. Особенно его занимает тема симулякров: его герои часто принимают чужую идентичность, создают «на публику» идеальный образ, который неизбежно вступает в конфликт с их неидеальной человеческой природой.

Первым фильмом Никкола должна была стать лента «Шоу Трумана». Он написал сценарий и думал сам его поставить, но встретил отпор продюсеров. Масштабная фантастическая трагикомедия за 80 миллионов долларов — много чести для дебютанта! Но, может, у вас есть что-нибудь миллионов за 20? У Никкола была «Гаттака».

На фоне голливудской фантастики 1990-х «Гаттака» выглядела нетипично: неторопливый минималистичный триллер про молодого человека с «дефектной» наследственностью, который одалживает генетический «паспорт» у бывшего спортсмена и внедряется в центр подготовки космонавтов. Съёмочная группа почти целиком была укомплектована мастерами европейского арт-хауса, а главные роли отошли талантливым, но ещё малоизвестным актёрам. Итан Хоук тогда ещё не сыграл в оскароносном «Тренировочном дне», а Джуд Лоу был на слуху разве что у британских театралов. Единственные звёзды в фильме — секс-символ 1990-х Ума Турман и писатель-интеллектуал Гор Видал в роли начальника космоцентра. Вот так комбинация!

Не менее необычными были и источники вдохновения Никкола. «Гаттака» продолжает традиции интеллектуальной авторской фантастики (многие декорации позаимствованы из «Альфавилля» Годара и «ТНХ-1138» Лукаса), а по стилю равняется на классические нуары конца 1940-х. Действие разворачивается вроде бы в недалёком будущем, но с ощутимым налётом ретро: герои разъезжают на винтажных «ситроенах» и «студебеккерах» (но с электродвигателем!), а живут и работают в бруталистских зданиях Лос-Анджелеса середины XX века. Одержимость героя полётом на спутник Сатурна тоже перекликается с эпохой космической гонки.

При этом центральная тема «Гаттаки» — современная: в 1990-е статьи о генетике и биоинженерии публиковались регулярно. Социологи предрекали скорое наступление эры евгеники, когда новой элитой станут идеальные люди, генетически запрограммированные на долгую и успешную жизнь. И Никкол представил себе такое будущее, пусть даже его трактовка скорее сдержанно-оптимистичная. Мол, человеческая индивидуальность, изобретательность и сила воли найдут способ обойти рамки социума.

«Гаттака» ожидаемо провалилась в прокате — но снискала интерес у профессионалов-биоэтиков и любителей интеллектуальной фантастики. Через год вышло «Шоу Трумана», режиссёром которого стал Питер Уир, а Никкол превратился в одного из самых модных американских сценаристов. Но, даже внедрившись в истеблишмент, он продолжил снимать отчётливо «своё» кино, будь то фильм для Стивена Спилберга или экранизация Стефани Майер. Как говорил главный герой «Гаттаки», «гена судьбы не существует» — даже в Голливуде.

Автор текста: Илья Глазков
Источник: fanfanews

В таком режиме мы прожили два года -- я моталась с дочерью из города в город, пока он сидел себе на месте, демонстрируя свою любовь к нам исключительно на словах.

И вот теперь я, по его словам, злая бывшая жена, которая не дает ему общаться с ребенком. Это значит, что я не проявляю инициативу и не рвусь сама везти дочь в его город. Сам он за эти пять лет так и не спросил ни разу, как у нас дела и нужно ли что-нибудь дочери. Все разговоры на "детскую" тему инициировала я, часто безответно.

Приезжает в лучшем случае раз в год на один день. Ведет дочь на прогулку и уезжает, чтобы и дальше вспоминать о нас только как о статье расходов. Но на все мои вопросы, почему у него так мало интереса к ребенку, которого он так хотел, ответ один -- я, мол, препятствую их общению.

По чести сказать, однажды он заикнулся о том, чтобы забирать ее к себе на время отпуска. Но я отказалась наотрез. Потому что все еще помню брошенную без еды и прогулки собаку, которую доверила ему всего один раз. Все еще помню, как после трехдневного отсутствия вернулась и обнаружила своего ребенка в грязном подгузнике, а квартиру заваленной мусором. Помню, как он сваливал все заботы о дочери на свою мать, если меня не оказывалось рядом.

И понимаю, что уж лучше я буду злой бывшей женой, чем безответственной матерью.

При этом совсем отстать от дочери и жить своей жизнью он почему-то не хочет. Она только через два года после развода научилась спокойно воспринимать его редкие появления. До этого каждый раз с ней случалась истерика, но на все мои просьбы прекратить это издевательство я слышала очередной упрек в том, что "препятствую общению". Как только у нее появился телефон, он начал написывать ей в мессенджерах, которые она практически не читает, но так и не удосужился позвонить. Это непонятное полуприсутствие раздражает куда больше, чем если бы он просто исчез.

Но я уже не вмешиваюсь. Просто наблюдаю, как "папа" становится для ребенка все более чужим и неинтересным человеком. При встрече они практически не разговаривают. Она ничего не хочет рассказывать, он ее ни о чем не спрашивает. С моими друзьями она чувствует себя намного свободнее, охотно рассказывает свои новости, да и они проявляют к ней куда больше интереса.

Так и живут -- два чужих человека, повесивших на себя странную обязанность изредка вспоминать друг о друге.