Еврейский мир

Иосиф Сталин был киноманом и верил, что кино может запросто заменить пролетариату спиртное. Пересматривая фильмы с Бастером Китоном и Чарли Чаплиным, он и смеялся от души и креп в убеждении, что доходы от комедии способны перекрыть алкогольные прибыли. На этом мифе, во всяком случае, держится история создания советского Голливуда. Да и вообще, думал вождь советских народов, лучшего, чем кино, способа сообщить миру, что жить в СССР стало лучше и веселее, и не придумаешь.

В конце августа 1929 года режиссёры Сергей Эйзенштейн и Григорий Александров вместе с оператором Эдуардом Тиссэ отбыли из Москвы в Америку. Целью было узнать как можно больше о звуковом кино. Ну, и заодно чуть показать себя. Эдуард Тиссэ – выдающийся кинооператор и документалист, с Эйзенштейном они работали ещё со «Стачки». Григорий Александров имел за спиной курсы рабоче-крестьянского театра в Екатеринбурге, работу контролёра театрального репертуара всего Урала и статус соратника Эйзенштейна ещё со времён Первого рабочего театра в Москве.

Александров действительно ехал за опытом – чтобы потом ваять советскую киноиндустрию. Эйзенштейн, уже известный на Западе благодаря своему «Броненосцу Потёмкину», надеялся как-нибудь закрепиться в Голливуде. Но аккурат по приезде советских киношников в Америке грянула Великая депрессия – выживать стало сложно даже местным режиссерам. Грандиозные идеи Эйзенштейна, мало заботящегося о коммерческом успехе, шли мимо кассы.

Во время двухлетней командировки Александров, Тиссэ и Эйзенштейн встречались с писателями, актёрами, режиссёрами, продюсерами и журналистами. В Лос-Анджелесе советская компания снимала виллу в Беверли-Хиллз – с бассейном, личным авто в гараже и прислугой. Зов родины о возвращении они услышали, только когда отправились в Мексику – и только потому, что этот зов уже звучал как угрожающее требование.

Эйзенштейн предчувствовал тоску: он привёз из поездки два чемодана книг по кино, его ученик Александров – два чемодана модных костюмов и записную книжку. В ней были законспектированы комедийные сценки, номера и сюжеты, которые он насобирал в американском кинематографе.

Александров знал, чем займётся – к созданию первого шедевра советского Голливуда он был готов. К тому же вскоре выяснилось, что глава советской кинопромышленности Борис Шумяцкий предпочитает работать именно с ним, а не с прославленным Эйзенштейном.

Дело было так. Шумяцкий пришел на выступление джаз-оркестра Леонида Утёсова – и понял, что хочет сделать из его шоу музыкальный комедийный фильм. Он тут же озвучил идею Утёсову, посоветовав взять в режиссёры Александрова. Утёсов тут же согласился при условии, что сценаристами будут авторы его «Музыкального шоу» Николай Эрдман и Владимир Масс.

Эрдман стал известен после постановки спектакля «Мандат», а еще – это он написал нашумевшую и запрещённую пьесу «Самоубийца», которую восхвалял Станиславский и жаждал ставить Мейерхольд. Надежда Мандельштам считала её поколенческой пьесой: «почему мы остались жить, хотя всё толкало нас на самоубийство». А Иосиф Сталин сказал так: «Я не очень высокого мнения о пьесе “Самоубийца”. Ближайшие мои товарищи считают, что она пустовата и вредна».

Эрдман, как и Масс, мастерски придумывал репризы, конферансы и частушки. Их неофициальные творения передавались из уст в уста. «Когда пролетарий хочет смеяться, нам не до смеха», – изрёк Эрдман, выслушав восторженную речь Утёсова о будущем фильме «Веселые ребята», и приступил с Массом к работе над либретто. Никто не сомневался, что они напишут забористо на музыку Исаака Дунаевского. До зрителя, правда, дошло не многое из написанного, особенно на монтаже порезали злободневные остроты Эрдмана.

Снимали в Гаграх. Оператора тоже рекомендовал Шумяцкий, им стал Владимир Нильсен – лучший из лучших, отбывавший, правда, тогда срок в ссылке на Белом море. Шумяцкий был уверен, что талант и профессионализм дороже чистой анкеты, и Нильсена выпустили досрочно.

Вечером 8 октября 1937 года Влади́мир Семёнович (Соломо́нович) Ни́льсен (настоящая фамилия: А́льпер, арестован.  Осуждён Военной коллегией Верховного суда СССР по статье «шпионаж» УК РСФСР и 20 января 1938 года расстрелян. Место захоронения — общая могила расстрельного полигона Бутово-Коммунарка

Реабилитирован 16 мая 1956 года определением Военной коллегии Верховного Суда СССР.

В Гагры режиссёр прибыл с женой и сыном, исполнительница главной роли Любовь Орлова – с другом сердца, австрийским дипломатом.

Муж её, Александр Березин, в то время был в ссылке в Казахстане. За пределами съёмочной площадки страсти никто не цензурировал. Первым ретировался австрийский дипломат, потом на нервах отбыло семейство Александрова.

Режиссер своих отношений с Орловой не скрывал – вскоре после съёмок они вовсе съехались и поженились. Прожили долго, не сказать, что сильно счастливо, но на зависть многим

В конце декабря 1934 года «Весёлые ребята» вышли на экраны и ознаменовали собой рождение музыкальной кинокомедии в СССР. Премьера прошла в «Ударнике» – первом звуковом кинотеатре страны. Перед началом сеанса в холле раздавали презенты: женщинам – конфеты, мужчинам – папиросы. После просмотра звёзды вышли к публике за причитающимися овациями и получили их сполна. Тут была вся съёмочная команда – кроме Леонида Утёсова и сценаристов Эрдмана и Масса.

Эрдмана и Масса арестовали ещё в 1933 году во время съёмок. Случилось это после ужина у Сталина, на котором присутствовали Орлова с Александровым и режиссёр Михаил Чаурелли. Александров наигрывал на рояле любимые грузинские песни хозяина, когда подвыпивший артист Качалов взялся декламировать частушки Эрдмана и Масса: «Однажды ГПУ пришло к Эзопу // И взяло старика за жопу. // А вывод ясен: // Не надо басен!» Ну и ещё некоторые. Они писались для своих, авторы читали их на всевозможных капустниках и театральных вечеринках, потом строчки разбредались сами по себе. Сталин это знал – сам попросил Качалова прочитать «чего-нибудь свеженькое».

Эрдман слыл человеком жизнерадостным, считалось, что он о смерти тоже думает шутя.

Однажды, например, ещё в начале 1930-х он составил список гостей на свои похороны. Перечень фамилий всевозможных деятелей искусств получился длинным. Тогда он написал ещё один, в него вошли лишь те, кто придет на похороны, даже если будет дождь.

Эти списки хранились в его черновиках до обыска. После он объяснял оперуполномоченному НКВД Шиварову, в чем их суть. Совершенно бесполезно. На допрос вызвали всех участников длинного списка.

Шиваров специализировался на литераторах с начала 1930-х: арестовывал Осипа Мандельштама, Николая Клюева, Бориса Пильняка.

Самого Шиварова арестовали в декабре 1937-го по шпионской статье и дали всего пять лет. Он отбывал под Архангельском, там и покончил с собой в 1940-м.

Эрдмана же тогда приговорили к ссылке в Енисейск на три года. В Москву он вернулся только в 1949 году. Масс свою ссылку отбывал в Тобольске. В войну руководил фронтовым театром – и в 1943-м был прощён.

Фильм «Веселые ребята» имел для западного проката название «Москва смеётся».

Говорят, Чаплин восторгался тем, что хмурая, депрессивная Россия Достоевского в 1934 году наконец начала улыбаться.

На фоне успеха премьеры фильма Любови Орловой пришла в голову мысль спросить у Сталина о судьбе своего давно уже бывшего мужа. Тот обещал узнать. Через несколько дней ее вызвали на Лубянку и сообщили, что с бывшим мужем всё в порядке, но если она по нему скучает, то может разделить его судьбу. Орлова молча вышла из кабинета следователей.

Источник

Источник

Источник

Источник

Алена Городецкая

джевиш ру

В последний день декабря 1937 года, рано утром, начальник Главного управления кинофотопромышленности при СНК СССР Борис Шумяцкий вернулся из Ленинграда, где он был в командировке на «Ленфильме», в Москву и прямо с вокзала поехал на подмосковную дачу, чтобы встретить Новый год со своей семьей. Во второй половине дня ему позвонил Поскребышев, помощник Сталина.

— Тебя вызывает Хозяин, — лаконично сообщил он.

— Ты знаешь, я давно не видел своих близких. Хочу побыть с ними в канун нового года. До свидания.

Шумяцкий повесил трубку, но жена, которая слышала разговор, встревоженно сказала:

— Что ты делаешь? Это же Сталин.

Через пять минут снова позвонили из Кремля, но на этот раз помощник вождя был более сух и категоричен:

— За тобой выехала машина. Хозяин сердится.

Новый год начальнику ГУКФа пришлось встречать у Сталина. Первый тост, естественно, провозгласили за здоровье вождя. Борис Захарович, не выносивший даже запаха спиртного, только пригубил свою рюмку. Сталин, всегда внимательно следивший за поведением своих гостей и собутыльников, укоризненно покачал головой и сделал замечание руководителю кинематографии, хотя знал о его отрицательном отношении к алкоголю:

— Ты что же, не хочешь випить за мое здоровье?

— Ты же знаешь, Коба, что я не пью.

— Всех научили, а тебя никак. Лучше всех хочешь быть!

— Меня этому научить невозможно. Организм не принимает.

Посмотрев с откровенным неодобрением на подчиненного, Сталин после короткой паузы произнес:

— Ничего… и не таких сгибали.

— Но я действительно не пью.

— Сломаем, — пообещал вождь.

Утром Шумяцкий с тяжелым чувством на душе вернулся домой, понимая, что больше не угоден Хозяину. Уже в подвалах Лубянки исчезли многие ответственные работники ГУКФа: Я. Чужин, В. Жилин, Е. Саттель, Е. Гольцман, В. Усиевич и другие, близкие друзья, старые большевики А. Краснощеков, В. Трифонов.

Через неделю после «встречи» Нового года начальник ГУКФа получил приказ об увольнении, но «наверху» молчали, когда он пытался что‑либо узнать по телефону о своей дальнейшей судьбе, которая уже была решена: враг народа.

Переговоры о подписании договора с МНР. Первый справа Б. З. Шумяцкий. 1921

Впоследствии о репрессированном Шумяцком вспоминали с какой‑то неохотой, даже иронией, предпочитая связывать с его деятельностью только некоторые отрицательные явления в истории советского кинематографа. И это было несправедливо.

Он прожил всего 52 года. Его отец, рабочий‑переплетчик из российской провинции, вырос в еврейской религиозной семье. Приехав в Петербург, он некоторое время работал у известного книжного издателя Ф. Маркса. Однако у него не было прав на жительство в столице, которую пришлось вскоре покинуть. В конце концов глава семьи решил уехать в сибирский город Верхнеудинск (ныне Улан‑Удэ), где 16 ноября 1886 года у него родился сын Борис, ставший уже в юные годы марксистом и революционером‑подпольщиком, членом РСДРП с 1903 года. Простой железнодорожный рабочий, он самостоятельно овладел грамотой, много читал.

Б. З. Шумяцкий — председатель Совета министров Дальневосточной республики. 1920

Молодой Шумяцкий был активным участником вооруженной борьбы с царизмом в Красноярске осенью и зимой 1905 года, в январе 1906‑го совершил побег из тюрьмы, жил по фальшивому паспорту и даже возглавлял партийную газету «Прибайкалье». Преследуемый властями, он уехал в Аргентину, жил и работал там как политический эмигрант и вернулся в Россию только в 1913 году. С этого периода Б. Шумяцкий занимает видное место в партийной иерархии, работая в подпольных большевистских организациях.

Летом 1917 года в Петрограде по поручению Якова Свердлова Шумяцкий подготавливал издание постоянного центрального органа партии, в октябре его избирают председателем Центрального исполнительного комитета Советов Сибири.

В годы гражданской войны он выполнял опасные задания в тылу у Колчака и лично информировал В.И. Ленина о положении дел на этом участке борьбы, сражался с белыми в 51‑й дивизии В. Блюхера, а летом 1920 года был назначен председателем Совета министров Дальневосточной республики, организованной по решению ЦК РКП(б).

В 1922 году, вопреки его желанию, Шумяцкий назначается чрезвычайным и полномочным послом СССР в Иране, но с 1925 года переводится на ответственную партийную работу в Сибири.

Б. Шумяцкий не раз встречался с Лениным, хорошо знал М. Урицкого, Я. Свердлова, С. Кирова, В. Блюхера, Н. Подвойского, П. Постышева, И. Сталина и др. Он сыграл значительную роль в образовании Монгольской Народной Республики.

Непросто складывались его отношения со Сталиным. Борис Захарович, по словам его жены Лии, весьма критически воспринимал некоторые личные качества будущего вождя, знал, что он злопамятен, непомерно властолюбив, и откровенно боялся его непредсказуемого гнева.

Летом 1917 года Шумяцкий вместе со Сталиным восстанавливал в Петрограде разгромленные большевистские организации и был одним из редакторов «Правды», но полного взаимопонимания у них не было.

По мнению Лии Исаевны, назначение ее мужа послом в Иран было вызвано конфликтом со Сталиным, который, будучи наркомнацем, не разделял идеи Шумяцкого о создании Бурятской автономии и пришел в ярость, узнав, что его политический оппонент сумел добиться своего через Политбюро.

В те годы Шумяцкий не придавал значения этим «рабочим» разногласиям и, заполняя анкету МИДа накануне отъезда в Иран, написал, что за него могут поручиться дипломат Карахан, а также Сталин, знающий его по совместной работе. Позже ему не раз напоминали о его выступлении против Брестского мира, упрекали в том, что он был сторонником соглашения с меньшевиками и эсерами в целях создания «единого демократического фронта».

Во время партийных чисток 20—30‑х годов многие члены партии, в том числе и Сталин, предпочитали умалчивать о своих просчетах.

Шумяцкий же честно признал все свои так называемые серьезные политические ошибки. Но он сделал свой выбор, решительно поддержав генсека в его борьбе с оппозицией.

До 1926 года Шумяцкий и Сталин были, в сущности, равными по значению деятелями большевистской партии. И вождь, не питавший особых симпатий к своему товарищу по партийной работе, не возражал, когда тот называл его по давней подпольной привычке «Коба».

Назначение Шумяцкого в ноябре 1930 года руководителем Всесоюзного кинофотообъединения «Союзкино», реорганизованного в 1933‑м в Главное управление кинофотопромышленности при СНК СССР, было, скорее всего, продиктовано стремлением Сталина отдалить его от высоких партийно‑государственных инстанций. Вероятно, вождь предполагал, что бывший крупный партработник, далекий от искусства, долго не удержится в новой руководящей роли, тем более что техническая база кино СССР была тогда чрезвычайно слабой.

Однако Шумяцкий, не получивший специального образования, но начитанный, неравнодушный к искусству и даже написавший в середине 20‑х годов две мемуарные книги о революционной борьбе в Сибири, с огромным рвением принялся за свою новую работу.

Ещё 4 января 1938 года Шумяцкий работал: отправил Молотову записку о необходимости закупить американскую аппаратуру для кинофикации Большого Кремлевского дворца. А вот 7 января – решением Политбюро – его сняли с поста начальника Главного управления кинопромышленности Комитета по делам искусств СССР. Вместо него поставили сотрудника НКВД Семена Дукельского.

Еще через два дня в «Правде» появилась статья «Что тормозит развитие советского кино» с критикой Шумяцкого. Тезисы статьи были вскоре поддержаны журналистами других изданий: звучали фразы «оказался в плену вредителей», «пустословил»», «создавал парадную шумиху». В ночь с 17 на 18 января 1938 года Шумяцкий был арестован – его обвинили в контрреволюционной террористической деятельности и шпионаже.

В процессе быстрого судопроизводства обвинения множились – в конце там был даже пункт про покушение на жизнь Сталина и другого высшего советского руководства: якобы Шумяцкий намеревался отравить всех ртутью в кремлевском кинозале.

В любом случае 28 июля 1938 года военная коллегия Верховного суда СССР сочла все обвинения доказанными и приговорила Шумяцкого к высшей мере наказания. Он был расстрелян на следующий день.

Шумяцкий сделал для советского кино немало. Под его руководством были сняты фильмы «Чапаев», «Веселые ребята», «Юность Максима», «Тринадцать», «Цирк» и многие другие. Это он был инициатором создания Дома кино и проведения в Москве первого международного кинофестиваля в 1935 году. Он также решил задачу по полной перестройке анимационного кино в СССР, в результате чего в 1936-м появился «Союзмультфильм». Однако главный свой проект – «советский Голливуд» в Крыму, где должны были выпускать по 200 кинофильмов в год – он осуществить все же не успел.

После Февральской революции 1917 года карьера Шумяцкого резко пошла в гору: сменив множество руководящих постов, в феврале 1921 года он стал уполномоченным Наркомата иностранных дел на Дальнем Востоке.

Тут-то впервые и столкнулись интересы Шумяцкого и Сталина. Вопрос был связан с Бурятией. Сталин планировал создать там сразу три национальных округа, Шумяцкий же естественным образом воспринимал свою малую родину как единую автономную республику. Борис Захарович смог отстоять тогда свою позицию. Для Сталина это стало одним из первых серьезных поражений – и он этого Шумяцкому никогда не забывал.

Планы о «советском Голливуде» на берегу Ласпи в Крыму оказались уж совсем грандиозными – Сталин терпеть амбиции давнего врага не стал. Бориса Шумяцкого реабилитировали – посмертно – 22 февраля 1956 года.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Шумяцкий,_Борис_Захарович

https://nkvd.tomsk.ru/researches/passional/shumyackij-boris-...

http://revo.kemrsl.ru/?p=2792

В 1960 году Сергей Королев вписал в штатное расписание руководимого им ОКБ-1 новую должность: «инструктор-методист по пилотированию космического корабля». В космос из людей к тому времени еще никто не летал, так что ситуация была уникальная: учить будущих космонавтов пилотировать корабль должен был человек, сам этого ни разу не делавший.

Но должность создавалась под конкретного человека с непререкаемым авторитетом – под летчика-испытателя Марка Галлая, сотни раз доказавшего свое мастерство в преодолении экстремальных ситуаций в воздухе.

На земле это был спокойный, интеллигентный и скромный человек, ассоциировавшийся у непосвященных скорее с «умником-занудой», нежели с героем. Эльдар Рязанов так прямо и вспоминал о своем друге: «При героической биографии у него была совершенно негероическая внешность».

Но для оценки масштаба личности лучше ориентироваться на название, которое Рязанов дал телефильму о своем друге Марке, Герое Советского Союза: «Единица порядочности – один галлай».

Именно Галлай стал наставником будущих космонавтов. Во время индивидуальных занятий с каждым из них, в том числе и с Гагариным, разложив по полочкам все «вводные», Галлай перед нажатием на тренажере кнопки «Пуск» каждый раз спрашивал:

– К полету готов?

– Готов!

– Ну, тогда – поехали!

Отработанное до автоматизма на тренировках и ассоциирующееся с запуском корабля «Поехали!» в 61-м и услышал весь мир.

По возвращении на Землю Гагарин сказал наставнику: «Марк Лазаревич, всё было в точности так, как вы мне расписали. Будто бы вы там уже побывали до меня».

К слову, с Королевым Галлай познакомился еще во время войны, когда между вылетами наблюдал за «ребятами из батальона авиационного обслуживания, которые что-то там подтаскивали к самолету».

Это были заключенные, с одним из которых и разговорился Галлай. «Так я познакомился с Сергеем Королевым, который потом стал Генеральным конструктором», – описывал эпизод в мемуарах Марк Лазаревич, поведав таким образом внимательному советскому читателю – Главлит не заметил подобной откровенности, – что генконструктор космических аппаратов сидел по политической статье.

Марк Лазаревич Галлай родился 16 апреля 1914 года в Санкт-Петербурге. Отец будущего летчика Лазарь Моисеевич Галлай был инженером-энергетиком, сотрудничал с Вернадским.

Мама Зинаида Александровна Галлай, в девичестве – Ливенсон, была актрисой-сказительницей, выступала с чтением народных сказок. Семья была вхожа в ленинградские артистические круги – в гости захаживали Аркадий Райкин, Александр Менакер, Михаил Червинский, Леонид Утесов и многие другие творческие люди. Однако вот Марк в сторону творчества не глядел, выбрав профессию, практически не задумываясь: «В полном соответствии со стандартом, установившимся в мемуарной и биографической авиационной литературе, я “заболел” авиацией еще смолоду».

Галлай поступил в Институт инженеров гражданской авиации, затем перевелся в Ленинградский политехнический институт. Параллельно закончил Школу пилотов ленинградского аэроклуба: летал на планёрах и прыгал с парашютом.

С 1937 года работал инженером, потом – летчиком- испытателем Центрального аэрогидродинамического института: Галлай провел ряд весьма сложных и рискованных летных испытаний, связанных с мало исследованными в авиации явлениями.

С первых дней войны Галлай был зачислен лётчиком-истребителем 2-й отдельной истребительной авиаэскадрильи ПВО Москвы, сформированной из летчиков-испытателей.

В первом же бою над Москвой, 22 июля 1941-го, Галлай сбил вражеский «Дорнье-215». Много позже в своей книге «Через невидимые барьеры» Галлай расскажет об этом так: «И вот я в чёрном небе над Москвой.

Москва – в огне! Кто из нас мог всего месяц назад даже представить себе такое? До этого в нас прочно, как нечто само собой разумеющееся, успело впитаться представление о будущей войне: обязательно “малой кровью”, и притом только “на чужой территории”.

В лучах прожекторов плывет тяжелый “Дорнье”. Ловлю себя на желании стрелять прежде всего по жирным черным крестам, ярко выделяющимся на фоне желтых крыльев. Но это движение души надо подавить: от пробоин в крыльях “Дорнье” не упадет; надо бить по моторам, по кабине, по стрелковым постам, от которых к моему самолету уже тянутся пунктирные строчки трасс встречных очередей».

За этот боевой эпизод Галлай был награждён орденом Красного Знамени. Отражая вражеские налеты на Москву, он впоследствии совершил еще 10 ночных боевых вылетов на самолете МиГ-3.

Затем – еще 28 боевых вылетов на Калининском фронте. После этого Галлая настигло указание Верховного Главнокомандующего: «…вернуть всех летчиков-испытателей к местам их работы и службы». Галлай продолжил работу в Летно-исследовательском институте. Он осуществлял «доводку» и модификацию серийных самолетов – например, переоборудовал самолеты дальней стратегической авиации новыми моторами.

Вскоре Галлаю – как знатоку сильных и слабых мест в устройстве советских самолетов – поручили провести занятия с летным составом. Но из кабинета рассказывать, как справляться с конкретным мотором под огнем зениток, Галлай посчитал по меньшей мере неудобным. Он решил научить всему на практике. Обив немало порогов, Галлай в итоге получил разрешение летать на задания вместе с боевыми экипажами полка.

В мае 43-го Галлай вновь на фронте. Во время одного из вылетов, где Галлай был вторым пилотом, самолет был сбит. Галлай ввиду природной скромности сам никогда не рассказывал об этом. Но со слов близких стало известно, что прыгал он с парашютом, когда на нем уже горели унты. Летчики могли прыгнуть и раньше, но под ними был Брянск, и во избежание падения на жилые дома летчики до последнего тянули самолет в сторону.

Приземляясь, Галлай зацепился куполом за деревья и с размаху ударился об одно из них. Превозмогая боль в спине, он добрался до партизан. Через несколько дней его вывезли на самолете в Москву.

Вернувшись вскоре в ЛИИ, Галлай увидел на стене летной комнаты свой портрет в траурной рамке, а на столе – посвященный себе некролог.

Первое же обследование показало, что у Марка Лазаревича травма позвоночника. Врачи запретили ему любые перегрузки – в том числе и в небе. Как ему удавалось проходить последующие медкомиссии – тайна, но еще два десятилетия Галлай продолжал летать с поврежденным позвоночником, в корсете.

За это время летчик «поставил на крыло» первый советский реактивный истребитель МиГ-9, стратегический бомбардировщик Ту-4, реактивный стратегический бомбардировщик 3М и многие другие выдающиеся машины.

Всего же Галлай отлетал на 124 видах самолетов. Рассказывают, что у Марка Лазаревича была привычка: часа за два до начала испытаний он приходил к самолету и разговаривал с ним.

Ходил вокруг машины, гладил фюзеляж, крылья и что-то тихонько говорил. «Уговариваю не подвести в воздухе!» – признавался Галлай на вопросы изумленных сослуживцев. Со стороны ритуал казался смешным, но самолеты ни разу не подвели его.

В 51-м Галлай как еврей был уволен в рамках борьбы с космополитизмом – вернулся он на работу лишь после смерти Сталина.

Занимался научно-исследовательской работой в области динамики полета, стал доктором наук, получил звание профессора.

За мужество и героизм, проявленные им при испытаниях авиационной техники, 1 мая 1957 года Марку Галлаю было присвоено звание Героя Советского Союза. Помимо золотой Звезды Героя Марк Галлай был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом Красной Звезды, орденом «Знак Почета» и 16 медалями.

К. Ворошилов вручает Герою Советского Союза М. Галлаю медаль «Золотая Звезда». 1957 год.

В 1958 году он был уволен в запас в звании полковника, а через год в числе первых ему было присвоено звание заслуженного летчика-испытателя СССР.

Затем было наставничество первого отряда космонавтов и первая книга на основе заметок летчика-испытателя «Через невидимые барьеры». Ее напечатал в журнале «Новый мир» Твардовский, и Галлая сразу пригласили в Союз писателей.

С Эльдаром Рязановым. 1996 год.

С этого времени герой стал любимым писателем для увлеченных авиацией людей. Среди его книг: «Испытано в небе», «Первый бой мы выиграли», «С человеком на борту», «Полоса точного приземления», «Небо, которое объединяет» и многие другие.

Умер Марк Лазаревич Галлай 14 июля 1998 года. Еще при жизни его именем была названа одна из малых планет Солнечной системы.

Марк Лазаревич Галлай

Источник

Источник

Алексей Викторов

джевиш ру

Царь - Александр II

Окончание. Начало здесь. Впоследствии потомки царя немало порушили волю их замечательного предка. 15 марта 1859 года Александр II в экономических интересах всего отечества разрешил наиболее предприимчивым, наиболее зажиточным евреям — купцам первой и второй гильдии жить и торговать вне ограничительной и позорной «черты еврейской оседлости», существованию которой дивились в прогрессирующей Европе.

Потом царь разрешил жить вне этой черты образованным евреям, получившим в европейских университетах дипломы о высшем образовании — этого образования получить на родине евреи до этих пор не имели возможности; разрешил своим соотечественникам из числа евреев учиться в университетах.

Наконец, в середине шестидесятых годов вышло разрешение, касающееся простых ремесленников: они, получив на то подтверждение о своей профессии, тоже вольны были селиться даже в Санкт-Петербурге и Москве. А также другие представители «либеральных» профессий — акушерки, потом и зубные врачи. И врачи общего профиля.

Евреи увлеченно учились медицинским специальностям. Специалист этой профессии больше всего чувствует свою независимость и уважение к своей личности. Большинство евреев-мужчин, чувствовавших себя благодаря приобретенному диплому чуть свободнее, становились именно врачами, фармацевтами, а женщины-еврейки — акушерками.

Позднее то же самое произошло со специальностью юриста. После того как немножко приоткрылась крепко запертая дверь, правоведение стало второй наиболее распространенной профессией образованного еврея.

Всю вторую половину девятнадцатого века в России — из-за временной «неосторожности» властей — самыми многочисленными, наиболее знающими юристами были евреи.

Многие адвокаты еврейской национальности, хорошо изучившие противоречивые государственные законы отечества, стали умело противостоять самим властям. Их охотно привлекали к защите своих прав богатеющие купцы, различные политические партии и общественные группы.

На всю страну стали известны талантливые ораторы из числа правоведов-евреев. А после событий 1905 года некоторых даже выбрали в образованный законодательный орган — Первую Государственную Думу.

При выборах Второй Думы власти сделали все, чтобы уменьшить число еврейских избранников, — но им так и не удалось совершенно удалить их из парламента. Кстати, подобное произошло даже гораздо позже, в наше время — перед окончанием всей советской власти, в период так называемой перестройки.

В послевоенное время, когда государственный антисемитизм нарастал, перед евреями постепенно закрывались двери большинства вузов. Даже ярко талантливому человеку стало трудно поступить, например, в Московскую консерваторию, но особенно — в Московский Государственный университет.

На любой факультет, даже на механико-математический, где сообразительность абитуриентов, их способности к математике проверяются элементарно просто и, казалось бы, честно.

Однажды на приемных экзаменах в МГУ на этот факультет произошел совершенно скандальный случай, ставший широко известным. Поступающей на факультет девочке с «подозрительной» фамилией Шляпентох, призеру математической олимпиады школьников, после безупречных ответов на стандартный экзаменационный билет дали дополнительную задачу, которую надо было решить немедленно — за десять минут. Она не справилась…

Эту же задачу в домашней обстановке предложили решить академику Л.В. Канторовичу, только что получившему Нобелевскую премию. Он решил ее. Правда, за час мучений.

А бывшая абитуриентка МГУ, потеряв всякие надежды на поступление в МГУ, в отчаянии эмигрировала в США и за короткий срок стала там профессором, известным ученым, доктором математических наук.

Московский юридический институт, одно время находившийся совсем рядом с МГУ, на Большой Никитской улице, страдал, наоборот, от недобора студентов — юристы не были нужны советской власти.

Поэтому принимали даже евреев. Они шли туда неохотно, с обидой, без всякой радости. Но потом, в пору развернувшейся перестройки, когда после годов коммунистической диктатуры в стране снова стало развиваться правовое сознание, начали принимать новые законы и больше стали ориентироваться на них.

Из этого второстепенного, непрестижного института, который даже пришлось закрыть, внезапно вышли самые лучшие, самые знаменитые профессионалы-юристы, адвокаты, которых знает вся страна. Их привлекают для участия в самых громких процессах, их выбирают в Государственную Думу, в Администрацию президента — не по фальшивой, назначенной властями тайной процентной норме, но по их личным качествам.

Но во второй половине девятнадцатого века положение евреев в России было несравненно хуже и откровеннее.

Существовала полнейшая дискриминация в любой области гражданской жизни, часто именно в тех отраслях ее, в каких царская власть, наоборот, проявляла либерализм.

Бароны Гинцбурги, сын и отец, отважно и умело боролись за несомненные права, которые дали евреям сами цари — своими «Повелениями», манифестами, законами. Уважаемые даже властями, оба барона постоянно ходатайствовали за пострадавших одиночек и за всех евреев.

Через несколько лет после того, как Евзель Гинцбург обратился к властям со своей первой, знаменитой «Запиской», он же в 1863 году становится инициатором создания «Общества распространения просвещения среди евреев».

Петербургская еврейская община не ограничилась созданием только традиционных общинных институтов. Уже в 1863 году по инициативе Е. Гинцбурга и А. Бродского (лидера Одесской общины) было создано Общество для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ). Правление ОПЕ находилось в Петербурге. Целью общества было создание новой системы еврейского образования, сочетающей светские европейские знания с сохранением традиционного еврейского образования.

Общество финансировало издание новых учебников для еврейских школ, научные исследования в области иудаики как базу для этих учебников и оплачивало покупку книг и подписку на периодические издания библиотекам новых еврейских школ.

В дальнейшем на средства общества была создана система подготовки учителей для новых еврейских школ.Прошение Гинцбурга и Бродского о создании ОПЕ

В 1864 году в Петербурге открылась первая школа такого типа для мальчиков под руководством члена ОПЕ Лазаря Бермана.

Необходимость овладеть русским языком и получить светское образование была для петербургских евреев настолько насущной, что это понимала даже самая консервативная и малообразованная часть общины. Вскоре после открытия мужской школы ОПЕ петербургские евреи - отставные солдаты обратились к Е. Гинцбургу с прошением о содействии открытию такой же женской школы.

Солдаты сами просили включить в программу такой школы преподавание русского и немецкого языков и арифметики как предметов, без знания которых в будущем их подросшим дочерям будет трудно устроиться в жизни.

Вскоре в Петербурге уже существовали две женских школы такого типа. Ими руководили жена и дочь Бермана.

Прошение евреев-солдат Евзелю Гинцбургу об открытии еврейской женской школы

«Общество распространения просвещения между евреями России»

В этом начинании роль правительства была совсем пустячной — пусть оно только не препятствует. У самих же евреев это учреждение вызывало только одобрительный отклик: всякое обучение в народе традиционно ценилось и всегда одобрялось. Финансировать же «Общество» брались сам Гинцбург и другие еврейские благотворители.

И «Общество» появилось, много лет безотказно действовало: выдавались, как сказали бы теперь, гранты — стипендии преуспевающим студентам, читались лекции. Активно преодолевалась неграмотность, велось обучение русскому языку, проводилось обучение ремеслам.

Еврейские филантропы не пропускали ни одного замеченного самородка. Сначала им удалось увидеть в Вильно талантливого портняжку-подмастерье, который хорошо рисовал и лепил: благодаря В.В. Стасову был извлечен на свет и окружен вниманием, материальной поддержкой будущий знаменитый скульптор Марк Антокольский. Он умер слишком рано.

К концу его жизни младший Гинцбург опять вмешался в судьбу скульптора: купил для него дорогой дом в Швейцарии, в котором тот провел последние дни.

Гораций Гинцбург помог выйти на дорогу другим одаренным людям — молодым гениальным скрипачам мирового уровня Яше Хейфецу и Ефрему Цимбалисту. Биографы великого художника XX века Марка Шагала почему-то не говорят, что и он в ранней юности не обошелся без внимания семейства Гинцбург. И даже Самуил Маршак — еще совсем мальчишкой.

Не без влияния Гинцбургов было образовано «ОРТ» — «Общество обучения евреев ремесленному и земледельческому труду». Оно действовало наиболее успешно: профессии портного, сапожника, красильщика, токаря, печатника в типографии, маляра, слесаря стали цениться в России, идущей к капитализму, особенно высоко.

Несомненно, это содействовало экономическому процветанию государства. И это понял сам Александр II. Ремесленники получили от него право жить в Санкт-Петербурге, в Москве. Люди других профессий, например журналист без диплома о высшем образовании, приобретая (иногда за взятку) документ «ремесленника», мог работать в газете.

В России стало много известных русских журналистов — по национальности евреев.

В 1891 году, когда был назначен новый московский генерал-губернатор, задумавший «очистить Первопрестольную от евреев», простые русские купцы, люди православные, заступились за изгоняемых ремесленников: без них сразу появились трудности в повседневном быту.

Еврейские филантропы хотели привлечь неимущий, бесправный народ и к занятию сельским хозяйством.

Барон Евзель Гинцбург умер в 1878 году, оставив щедрое завещание, о котором долго рассказывали за «чертой оседлости»: 50000 десятин земли в Таврической губернии — для простых евреев-бедняков, которые захотят крестьянствовать.

Распорядителем завещания назначался его сын Гораций. Сам же он купил землю возле Каменец-Подольска — тоже для еврейских бедняков.

Само правительство, подталкиваемое Гинцбургами, предоставило пустующие казенные земли бедным евреям из переполненных нищих местечек в Екатеринославской губернии.

Конечно, не бесплатно — за еврейский же счет: из денег собираемого ими «коробочного сбора». Так назывался в ту пору налог на кошерное мясо. Реакционные издания высмеяли решение правительства.

Евреев научить обрабатывать землю? А что эти бездельники будут на ней делать?

Константин Случевский

Скоро властям представилась возможность доказать всю напрасность царской щедрости. В Херсонскую губернию для составления отчета об увиденном был послан чиновник, не чуждый литературы, — небезызвестный, уже упоминавшийся угрюмо-мистический поэт К.К. Случевский. Он не удовлетворился одним отчетом перед заказчиком о проделанной работе — опубликовал в «Российском вестнике» пространное сочинение, полное насмешки над горе-крестьянами.

Поэт-чиновник сообщал, что будто бы, как только они поселились на украинской земле, она вмиг стала запущенной и грязной — ловкие евреи сдали полученную землю в аренду. Автор клялся, что не нашел никаких следов занятия земледелием иноверцами. По словам Случевского, евреи, приехавшие на целинные земли, тут же устремились в ближайшие города, а свою землю, конечно, сдали в аренду.

Автор ничего не выдумывал, он «художественно» оформлял мнение местной администрации, остро не любившей странных, нежеланных пришельцев. И сочинитель отчета вовсе не путешествовал, не смотрел своими глазами — говорил обо всем как о будто бы «увиденном».

Но то было мнение местных властей. Он высказал их взгляды: правительство напрасно позаботилось о переселенцах — поля их стоят бесплодные. Дескать, это и не удивительно — какие из евреев хлебопашцы?

Читатель делал естественный вывод: казенные земли пустуют, и напрашивался совет, что их действительно надобно заселять — однако теми, кто умеет хозяйствовать.

Фальшивый отчет чиновника-поэта возмутил младшего Гинцбурга: он знал, что в действительности положение там иное. Но это надо было убедительно доказать.

Барон на свои средства послал в те же места честных людей, они должны были устроить подробное «подворное расследование». Добросовестные представители, прибывшие из Санкт-Петербурга, вошли в каждую усадьбу, в каждый дом и записали ответы на вопросы анкеты, составленные самим бароном, побывали на всех полях. Возглавлял расследование образованный, пунктуальный человек — Л. Биншток, бывший житомирский раввин, потом — секретарь петербургского хозяйственного правления синагоги.

Биншток убедительно доказал, что Случевский написал неправду. И задался вопросом: откуда он взял свои факты? Он с самого начала проявлял враждебность к переселенцам, говорившим на незнакомом языке. В тех местах, которые инспектировал насмешливый чиновник-поэт, картина получалась совсем мрачной.

Гости из столицы, однако, нашли, что в новых деревнях, в безлесных и безводных степях, без всяких сельскохозяйственных орудий местные землепашцы трудятся честно и успешно. Во всяком случае, новые поселения выглядят гораздо зажиточнее, чем старые соседние деревни,

а совершенно трезвые, плечистые хлеборобы производят радостное впечатление здоровых, культурных людей.

Некоторых из них пригласил к себе в Петербург Гораций Гинцбург. Их вид удивил местную публику — она поражалась, наверное, совершенно так, как впоследствии изумлял вид работников израильских сельскохозяйственных кибуцев, которые, взявшись выращивать на запущенной земле цитрусовые, получили несказанно высокий урожай. Еще сто лет назад впервые было доказано, что и евреи могут крестьянствовать.

-Группа виднейших учёных со всего мира приехавшие в Израиль в 1948 году обследовав земли Израиля заявили:
-Вы видите ладонь руки? На ней ничего не растёт!
И у вас в Израиле ничего расти не будет! Таков был приговор!

Сегодня Израиль процветающая сельскохозяйственная страна, на земле которой растёт всё!(Прим.Автора)

Получив отчет о «подворном расследовании» и убедившись в его пунктуальности и надежности выводов, Гораций Гинцбург издал его типографским способом. Он назывался «Еврейские земледельческие копии в Елисаветградском уезде». На обложке стояла фамилия — Л. Улейников, на самом деле ее написал Биншток.

… После покушения на Александра II и его гибели обстановка в стране переменилась.

Как и всегда в таких случаях, началась серия еврейских погромов. Официальная точка зрения новых хозяев страны сводилась к утверждению, что население так негодует не из-за преступлений революционеров-террористов, убивших предыдущего царя, а просто выступает против… «эксплуатации, осуществляемой евреями».

Внешне все выглядело так, что министерство внутренних дел вполне согласно с либеральным мнением барона. Накануне появления знаменитых «Временных правил» многие думали, что от них можно ожидать полного прекращения произвола, освященного несправедливым законом.

Но когда их наконец опубликовали, они неожиданно вернули евреев к прежнему положению, которое было до реформ либерального царя.

Перед самым опубликованием долгожданных новых правил барона Гинцбурга принял министр внутренних дел граф Игнатьев. Он, глядя прямо в глаза, спросил: «Скажите, барон, верно ли, что вашему банку передана для меня сумма в два миллиона рублей?»

Министр откровенно вымогал взятку! И даже определял ее размер! Удивленный наглостью, деликатный Гораций Гинцбург задохнулся от негодования, растерялся и ответил просто отрицательно.

И всего через несколько дней последовал акт мести обиженного министра: государственные «Временные правила» обернулись против всех евреев…

Сначала в «Правительственном вестнике» появился беззубый, ничуть не испугавший хулиганов циркуляр «о недопущении антиеврейских беспорядков, то есть погромов, но они, конечно, продолжались еще два года — 1881-й и 1882-й.

Вновь явились на свет старые запреты. 3 мая 1882 года появились знаменитые, долгожданные «Временные правила». Они ликвидировали все права, данные евреям прежним либеральным самодержцем.

Сначала министр граф Игнатьев выпустил циркуляр, повелевающий евреям вновь «селиться только в пределах черты оседлости» и запрещающий «селиться вне городов и местечек и заниматься арендой». В «Голосе» и даже в «Отечественных записках» печатались статьи о «еврейском засилье, об эксплуатации крестьян евреями», о проделках еврейских ростовщиков.

Но уже тогда раздались первые трезвые голоса. Первым был философ Владимир Сергеевич Соловьев — именно он возглавлял группу российских интеллектуалов, которые выступили с «Протестом писателей и ученых» против антиеврейских настроений и дел. Его подписали 147 крупных русских деятелей искусства и литературы. Оно было опубликовано в «Русских ведомостях».

Позднее открыто выступили пятьдесят московских купцов и фабрикантов. Трезвые люди, они были вне политики и высказывали только экономические доводы. В письме, полученном от них министерством финансов, они заявляли «о вредных последствиях для московской торговли излишнее стеснение евреев в правах проживания москвичей».

Узнав о письме, обиженный граф Игнатьев, который напрасно надеялся поживиться на евреях, сказал: «Я не придаю никакого значения подобным заявлениям со многими подписями, так как хорошо знаю известные у нас способы, какими при этом подписи собираются». Не веря благородству простых русских людей, граф вообще заключил: «Торгующим евреям предоставлены достаточные права».

При новом царе Александре III все ограничения для евреев, введенные Александром II, возвратились вновь, все разрешения были вычеркнуты — для части граждан России законодательство стало снова грозным и беспощадным.

Для оправдания, для того, чтобы уверить всех, что ничего нового не произошло, откровенный антисемит князь Голицын занялся составлением большого труда, чтобы показать общественности, каким было традиционное отношение к евреям в России. Дескать, ничего нового не произошло: каким было отношение к зловредному, нелюбимому народу, таким оно и осталось. Получалось, что законы России евреев всегда не щадили.

Большую, позорную книгу объемом в тысячу страниц издали — для оправдания и наставления.

Осмелевшая Высшая комиссия под председательством нового министра внутренних дел Палена вынесла в 1887 году безвинным евреям свой приговор. Он запрещал доступ к высшему образованию: полностью — в Санкт-Петербургскую военно-медицинскую академию, определил норму в Харьковский технологический институт — пять процентов по отношению к христианам, три процента — в Горный, минимальный процент — во все высшие и средние учебные заведения. Даже в гимназии.

Оба барона Гинцбурга, смело борясь за достойную судьбу всех евреев в России, одерживая успехи и переживая поражения, которые их лично все-таки не задевали, занимались не только большой политикой.

Сначала у Евзеля Гинцбурга, потом у его сына был целый штат помощников, которые отвечали на личные обращения беспомощных, попавших в беду простых людей, которых в чем-то обидели местные власти. Тогда он поручал их дела опытным адвокатам.

Охотно верится рассказам стариков, что местечковый нищий портной получил от барона швейную машину, — современники оставили воспоминания о том, что барон получал множество писем от безвестных, нуждающихся людей и посылал в ответ не только зингеровские швейные машины, которые тогда считались чудом техники, но и какие-то чулочные машины, сельскохозяйственный инвентарь — почта тех далеких времен была способна на многое!

Самым несчастным, пережившим пожары (в годы погромов «красный петух» взвивался в местечках особенно часто, некоторых намеренных поджигателей поймали), бароны просто посылали деньги.

Они никогда не подсчитывали цдоку — деньги, отданные на помощь незнакомым людям. Впрочем, как и другой меценат, Соломон Поляков, — размеры его пожертвований подсчитали другие. После его внезапной кончины получилось три миллиона рублей! Это, наверное, три миллиарда теперешних рублей!

Жаль, что никто не считает огромные суммы, которые дает другим на добрые дела нынешний благотворитель Джордж Сорос. Думается, что это впитанная с детства, вытекающая из обязательных религиозных предписаний, естественная потребность еврея помогать другим. Не обязательно единоверцам.

Современники иногда, например, не понимали, почему Соломон Поляков выделил огромную сумму в помощь бедным студентам Санкт-Петербургского университета, оговорив, однако, что пожертвование адресуется всем, кроме учащихся-евреев.

Думается, что это был преднамеренный шаг. Всем было известно, что еврейские благотворители были щедры на помощь своим единоверцам, об этом в столице много говорили. Евреи одобряли, некоторые православные, особенно публицисты, упрекали — в том, что «жадные богатые евреи помогают не всем — только своим беднякам». Соломон Поляков своим примером показал, что зажиточный человек обязан помочь каждому страждущему.

Что касается баронов Гинцбургов, они делом и словом помогали самым угнетенным, самым беспомощным в России. Не только своим единоверцам. Сейчас почему-то не помнят, что старший барон Гинцбург был одним из учредителей Археологического общества в Санкт-Петербурге, а младший — Высших женских курсов, которые впоследствии назвали Бестужевскими.

Самым деятельным человеком в них была сестра знаменитого русского критика Владимира Васильевича Стасова — большого личного друга Горация Гинцбурга. Началось с образования «Общества доставления средств Высших женским курсам» — барон был основным жертвователем. Гораций Гинцбург внял просьбе принца П.П. Ольденбургского выделить средства для основания Института экспериментальной медицины — наподобие Пастеровского института.

Сделал это очень охотно, потому что видел его в Париже, поразился размаху его работы. Он же внес самый большой пай за участок на Офицерской улице и на строительство там большого здания Санкт-Петербургской синагоги (позже стал председателем хозяйственного правления), на строительство домов для петербургской бедноты — «Обществу дешевых квартир». Двадцать пять лет просуществовало Ремесленное училище имени царевича Николая.

За четверть века в нем обучились профессии тысячи мастеров. На деньги барона в Петербурге был открыт «Биржевой барак». Это было благотворительное медицинское заведение — лучшие медики столицы там совершенно бесплатно делали бедным людям хирургические операции (без различия национальности). Платил им барон.

Но некоторые гордые специалисты денег не брали. «Биржевой барак» удивлял весь Петербург, однако зажиточные люди им не пользовались, потому что их смущала именно бесплатность лечения: что подумают знакомые? И что подумают они о них — по какой причине они согласились лежать в палатах вместе с простонародьем?

Жена младшего барона Анна Гесселевна (естественно, на деньги мужа) стала попечителем Сиротского дома на Васильевском острове (сама она вскоре умерла, рожая одиннадцатого ребенка).

БУКСИРНЫЙ КОЛЕСНЫЙ ПАРОХОД «БАРОН ГОРАЦИЙ ГИНЦБУРГ»

Именно за свою благотворительность барон Г.О. Гинцбург был удостоен звания действительного тайного советника, был выбран гласным в Петербургскую Городскую Думу, в которой председательствовал его друг М.М. Стасюлевич.

Каждое заседание он исправно посещал, часто выступал — пока новый царь, Николай II, не издал закона о воспрещении избирать евреев в городское самоуправление. И тогда Горация Осиповича Гинцбурга просто выключили из состава Думы — только потому, что он еврей, хотя и барон.

Интеллигентная же среда неизменно чтила, всегда уважала всю семью Гинцбурга. Не только Салтыков-Щедрин и Тургенев, многие другие видные представители русской культуры дружили с ними. Самыми верными, постоянными друзьями Горация Осиповича был знаменитый философ Владимир Сергеевич Соловьев и редактор авторитетного либерального журнала «Вестник Европы» М.М. Стасюлевич.

В сохранившейся переписке с ним самим и его женой Любовью Исааковной то и дело встречается его имя. Путешествуя за границей, он всегда «передает нежные приветы», пожелания, спрашивает о здоровье и делах.

В круг Горация Гинцбурга входили писатель И.А. Гончаров, художник А.П. Боголюбов, композитор, дирижер и пианист А.Г. Рубинштейн, которому он щедро помог, когда тот основывал первую в России консерваторию — Петербургскую.

В салоне Гинцбургов можно было встретить художника И.Н. Крамского, врача С.П. Боткина, писателя П.Д. Боборыкина, историка и публициста Д.К. Кавелина (дочь младшего барона Луизу он звал библейским именем Лея), одного из авторов проекта отмены крепостного права, председателя Окружного суда знаменитого А. Ф. Кони…

Они, православные, совершенно терпимо относились к религиозности Горация Гинцбурга. В субботу он не работал, но с гостями встречался. По свидетельству современников, когда появлялся посыльный с телеграммой, гости расписывались за хозяина, разрезали ее, вскрывали конверты.

По его просьбе вслух читали — вдруг в них что-то неотложное? Своих православных друзей Гораций Осипович приглашал в Пейсах на первый седер. Охотнее всех приходил Владимир Соловьев, внимательно слушал, когда младший за столом задавал самому старшему четыре традиционных вопроса о происхождении праздника, — он, конечно, знал ответы на них, но почитал этот ритуал. После смерти знаменитого философа рассказывали, что последними словами его были «Шма Исраэль»…

Высшие чиновники государства знали преданность Гинцбурга-младшего религии. Они никогда не решались назначить свидание ему в субботу, чтобы он не совершил в этот день запретного — ездить в экипаже.

Марк Антокольский создал ему мраморную скульптуру Александра II, которого тот искренне почитал. А сам Гораций заказал ему большой скульптурный портрет царя — для Петербургской синагоги.

Евзель и Гораций Гинцбурги были настоящими консулами еврейского населения царской России. И еще больше — полномочными представителями. Бесправные российские евреи всегда могли надеяться на их защиту.

В тогдашней Англии, в большинстве европейских государств уже не было таких унизительных законов против евреев, которые указывали, где им жить, в каких краях они появляться не могут, где им нельзя учиться, решали, каким им заниматься делом. Они считались гражданами страны, в которой живут.

Не случайно в век королевы Виктории в Великобритании одно время занимал пост главы правительства знаменитый своими делами еврей Дизраэли, хотя и в Англии, и особенно в Австрии, где тоже случалось, что министрами иногда назначали некоторых евреев, было тогда тоже много открытых антисемитов.

Именно после издания «Временных правил», придавивших евреев царской России еще больше, началась оживленная эмиграция евреев в Северную, а иногда и в Южную Америку.

Государственный департамент САСШ, как тогда назывались теперешние США, сначала не поверил рассказам толп эмигрантов, появляющихся в Новом Свете из далекой страны, и послал в Санкт-Петербург делегацию сенаторов посмотреть, правду ли говорят. Несколько недель сенаторы провели в столице огромной державы и пришли к выводу, что положение евреев еще более бедственное, еще более ужасное, и отменили некоторые свои эмиграционные ограничения.

Обо всем этом говорили на похоронах барона Горация Гинцбурга, который умер в 1909 году.

В Санкт-Петербург съехались тысячи людей, которые изъявили желание проводить заслуженного общественного деятеля. Поэтому несколько нарушили религиозный обычай: немедленно относить покойника на кладбище и предавать его земле как можно быстрее.

Печальное прощание состоялось в Петербургской синагоге, которую построили преимущественно благодаря его воле, на его средства.

Ораторы говорили по-русски, вдохновенно, некоторые просто мастерски.

Но похоронен он был, как и отец, как и все их умершие потомки, в Париже — в фамильном склепе на Монмартре.

Тексты надгробных речей на петербургской панихиде сохранились. Главное в них — еврейское население России никогда — это подчеркивалось: НИКОГДА — не забудет семью своих щедрых, благородных добровольных защитников. Особенно указывали на то, что Гораций Осипович «не делал различия между людьми по национальностям и исповеданиям». Что он «всегда говорил о людях, не различая ни эллина, ни иудея».

… Когда работа над этим очерком подходила к концу, автор встретил своего знаменитого знакомого журналиста, живущего по соседству. Обладатель прекрасного баритона, он еще и популярный обозреватель телевидения. В свое время, человек образованный и вдохновенный оратор, он всеми силами своего незаурядного темперамента страстно обличал американских империалистов, которые хотят развязать новую мировую войну. Кажется, досталось от него и сионистам, которые все время строят козни, плетут хитрые интриги.

В последние годы он стал пламенным, но по-прежнему разговорчивым демократом. Свет не видал большего демократа, чем он! Он даже тихо признался — некоторым знакомым, лично, словно по секрету, конечно, но не с экрана, что он, в общем, наполовину тоже еврей… Мать была еврейка. Но откуда у него типичное еврейское отчество?

Зная силу его выдержки, можно надеяться, что когда-нибудь он признается, что и его вторая половина «не без греха»…

Начался обычный соседский разговор: дескать, как живете, как здоровье, над чем работаете? Услышав, что в своем очерке я называю имя Монтефиори, но все-таки больше интересуюсь биографией барона Гинцбурга, образованный, знающий несколько языков писатель, обозреватель, знаменитый публицист нахмурил брови и возразил:

— Кто такой Монтефиори, я, конечно, знаю. Английский баронет! Но кто такой барон Гинцбург? Что за барон такой? Почему-то я не знаю этого немца…

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 39-40)

Источник

Источник

Источник

Источник

Гинцбурги - Большая Российская Энциклопедия

Нижние чины российской полиции больше всего любили евреев: они угощали и давали взятки …

В любой праздник, православный и еврейский, околоточным надзирателям с легкостью всучивали подношения. И при всякой беде — а случалась она так часто!.. Если же и не было никакого повода, даже именин, и никакой беды, но выпить все же хотелось нестерпимо, они, гремя сапогами, заходили в гости к своим подопечным и ничего не просили — просто улыбались.

ИЗГНАНИЕ

В 1891 году пришел повод: великий князь Сергей Александрович, только что назначенный Московским генерал-губернатором, на радостях открыто объявил о своем твердом намерении: «Освободить Первопрестольную от евреев!» А царь, его родной брат, вскоре узаконил его стремление.

Великий князь Сергей Александрович - московский генерал-губернатор

«А МЫ АНГЛИКАНЕ…»

Не дожидаясь того дня, когда эта мера коснется его семьи, оборотистый Абрам Липскеров сразу сообразил: чтобы остаться в Москве, нужно придумать что-то неотразимое. Раньше он хвастался перед образованными евреями с дипломами тем, что у него хоть и не было высшего образования, но он все-таки получил «правожительства в Москве».

Умея только вдеть, нитку в иголку, он значился «ремесленником» — искусным портным, который кроит и шьет сюртуки, но каждый день выпускал не очень интересную русскую газету «Новости дня», которую, однако, читала вся Москва.

Редакция газеты «Новости дня». 1900 год

Ближайшее будущее больше не давало ему способа оставаться в Москве. Продумав все, он собрал родственников на фамильный совет — брата Исаака, детей, мать, тещу, племянников, их жен — и уверенным голосом верховного главы большой семьи предсказал неотвратимость очередной беды: к сожалению, настало время сделать то, чего предки боялись больше смерти, но…

Несмотря на поднявшийся разноголосый вопль женщин, мужчины все же согласились: если это сделать так необходимо, то креститься надо, но не в православную веру, а действительно… в протестантскую. В англиканскую, например.

Почему? Она подходила чуточку больше: проходя на улице мимо храма или проезжая мимо него в экипаже, даже будучи христианами, им вовсе не надо будет всякий раз осенять себя крестным знамением.

Вся семья издателя газеты успела осуществить свое намерение быстро — до прихода частного пристава. В этот день он явился суровым, как никогда раньше. Но тут же отошел: Абрам Липскеров только улыбнулся — с достоинством объявил, что он вовсе не иудей. «Мы все англикане», — сказал он и сразу полез в буфет за непочатой бутылкой, которая там всегда стояла в ожидании визита дорогих властей.

Нижняя местная власть, выпив и закусив, как водится, рыжиком, сказала: «Премного благодарен», но документы все же пролистала. Уходя, смягчившийся пристав любезным голосом признался:

— Я всегда знал, что вы англикане…

В печальном 1891 году это была единственная веселая новость, которую опечаленные московские евреи не без смеха рассказывали друг другу.

Она стала известна всем от человека, который так от нее огорчился, что его хватил апоплексический удар, — от Николая Ивановича Пастухова, издателя другой газеты, «Московский листок», самого непримиримого конкурента Липскерова.

Знаменитый журналист Влас Дорошевич, который некоторое время поработал и в «Московском листке», и в «Новостях дня», был немного добрее, он знал обоих братьев Липскеровых — ловкого издателя Абрама и его необычайно прижимистого бухгалтера Исаака. Это Влас Дорошевич пустил незлобивую шутку: «Почему господь не сказал еще раз: «Авраам, Авраам, убей Исаака»?»

ВЫСОЧАЙШЕЕ ПОВЕЛЕНИЕ

Но в Москве в ту пору евреям было не до смеха.

29 марта в Санкт-Петербурге вышло Высочайшее повеление — и сразу стало известно в Москве, что именно ремесленники-иудеи должны немедленно покинуть Первопрестольную. Оказалось, что великий князь Сергей Александрович «расширил рамки повеления» своего коронованного родственника и приказал убираться за черту оседлости всем евреям — поголовно.

Даже так называемым «николаевским солдатам» — бывшим кантонистам, тем, кому Николай I в награду за их 25-летнее служение торжественно обещал «правожительства» — им самим и всем их потомкам.

А евреям с дипломами высшего образования, жившим «под охраной мартовского циркуляра 1880 года», даровал такую же привилегию другой царь — Александр II. Позднее и ремесленникам, которых в России остро не хватало.

К 1891 году в Москве собралось изрядное количество евреев — числом больше восьми тысяч.

Многие из них прожили на новом месте лет двадцать-сорок, а молодые вообще родились здесь. Всем им предстояло собрать монатки и уехать в дальние местечки. Одни забыли их с детства, когда их схватили и отослали в чужие края — служить царю и Отечеству, а другие не знали вовсе, потому что никогда не были на родине родителей.

Полиция обошла всех, строго предупредила о неотвратимости отъезда. Семей, подобных «англиканцам» Липскеровым, которые подсуетились заблаговременно, но, на взгляд единоверцев, позорно, оказалось немного. Некоторые опытные в законах люди с высшим образованием понимали, что достойно уклониться от исполнения царского повеления им не удастся, и первыми стали продавать нажитое имущество.

Даже зажиточные купцы первой гильдии, получившие привилегии за обильной взнос, оказывается, зря надеялись на свое звание — получается, что и они тоже не имели никаких исключительных прав.

ДОМ — ЗА ОДИН РУБЛЬ

Первые несколько недель недвижимость продавали за бесценок. Некоторые местные люди, конечно, охотно пользовались чужой бедой: немедленно покупали дома с обстановкой и становились домовладельцами за бесценок.

В Марьиной Роще были случаи, когда целый дом покупали за рубль-два. Потом некоторые совестливые православные ремесленники из тех же кварталов почти сразу обратились к генерал-губернатору с длинным письмом, полным упреков по адресу своих соседей: так честный народ не поступает — не по-христиански это.

От «стеснения приезда евреев произошли трудности», а от удаления еврейских ремесленников «произошел вред и убыток» — у жителей появились трудности, пропали мастера, которые занимались «дешевыми поделками, мелкими починками и поправками».

Марьина роща, конец XIX века

Оставшиеся евреи-правоведы с высшим юридическим образованием оказались более упрямыми: они, хорошо знавшие Законы Империи, послали градоначальнику прошение, в котором осторожно писали, что, наверное, произошла ошибка: им же дозволил жить в Первопрестольной сам покойный царь Александр II, даровавший это право всем, кто получит высшее образование… А евреи-ремесленники, в очередной раз объединившись, наняли грамотного писаря с хорошим почерком и слогом, который красиво, на прекрасной гербовой бумаге сочинил аналогичное послание: покойный батюшка нынешнего царя, память о котором они до сих пор чтут и молятся Б-гу за упокой его души, даровал им возможность жить семьями и работать в Москве …

Некому было только написать прошение от имени тех, кто время от времени посещал Москву по коммерческим делам — для совершения сделок, закупок, получения товара. Но как это сделать, не побывав в Первопрестольной или хотя бы не послав для этого надежного человека?

ПОЧЕМУ ВЯНУТ ПРОМЫСЛЫ

Но пришло сдержанное прошение, уже с цифрами, — из Богородского уезда Московской губернии. В нем говорилось, что начавшееся исчезновение приезжих купцов-евреев очень остро сказывается на местных ремеслах: «Значительная часть населения уезда занята кустарным промыслом.

Покупатели — еврейские купцы приезжали в Московскую губернию», закупали товар и этим очень поддерживали промыслы. Податели заявления подсчитали, что за несколько месяцев товарооборот у них уменьшился на сто миллионов рублей, (хороший обед в трактире стоил 3 копейки. Прим. автора).и предупреждали о возможности кризиса промыслов во всем уезде («центр торговли сразу стал перемещаться в Лодзь», — говорилось в совместном письме. Кстати, в Царстве Польском местный народ без восторга принял прибывающих новых евреев и в отличие от множества своих стал называть их «русскими»).

В Москву, к главному начальству Первопрестольной, обратились и фабриканты города Иваново-Вознесенска — с прошением «об издании облегчительных правил относительно пребывания иногородних купцов и прикащиков из евреев». И просили об ослаблении суровостей относительно купцов первой и второй гильдии «из числа их единоверцев»… Они выражались немножечко по-чиновничьи — просили «признать царское повеление не подлежащим удовлетворению».

Увидев нежданную поддержку, некоторые нерешительные евреи стали немножко смелее.

Иногородние еврейские купцы, зная о послаблении московским купцам первой и второй гильдии, решались приехать в Москву по делам на денек. Но их тут же ловили и без всяких церемоний бросали в пересыльную тюрьму — к «беспаспортным бродягам, в камеры со сбродом, ожидавшим отправки на этап», делали отметки в сопроводительном документе.

В тюрьме самые немощные умирали. В ней закончили жизнь купцы Абрам Букштейн, Исаак Швандер. Их захватили у московских родственников, которые имели «правожительства».

Когда их хоронили, неожиданно явились многие другие евреи — их знакомые и родственники, которые в полиции значились уже убывшими. Их без всяких размышлений тоже отправляли за черту оседлости. Яков-Натан Фриденсон умер в вагоне железной дороги.

Появление уже убывших евреев на похоронах обнаружило, что некоторые «хитрецы» где-то прячутся, возможно на кладбищах. Поступил приказ полиции прочесать все погосты, арестовывать нарушителей на месте, надевать на непокорных «злодеев» деревянные наручники.

Были случаи, когда еврейские семьи, готовые к неотвратимому отъезду, не могли это сделать быстро: в семье болели, иногда сам хозяин. Некоторые иногородние купцы первой гильдии ждали заказанный товар — в их отсутствие он пропадет. Купцы суетились, показывали счета, удостоверявшие покупку товара, совсем свежие «свидетельства о добром поведении» — такие бумаги только что появились. Объяснения, документы помогали мало.

Брестский вокзал

Несмотря на все усердие полиции, она не сразу справилась с теми, кто всячески оттягивал отъезд. Обер-полицмейстер получил послабление — новое указание генерал-губернатора: по-прежнему аккуратно и прилежно исполнять Высочайшее повеление, но не очень спешить. Был назначен новый окончательный срок: 14 января 1892 года.

Именно в январе, когда приблизился крайний срок, писатель Лев Толстой в морозную ночь своими глазами видел переселенцев на Брестском вокзале — они были плохо одеты, с детьми и стариками, окруженные жалкими остатками имущества в сундучках и в одеялах. Две женщины рожали прямо на вокзале.

В сентябре того же 1892 года молодой, но уже известный художник Исаак Левитан прятался от полиции, потому что он тоже не имел права жить в Москве.

Полтора года великий русский художник скрывался от властей в сельской местности. Все это время в мастерской его ждали незаконченные шедевры, находящиеся сейчас в лучших галереях мира.

За то, чтобы дать ему возможность работать в Москве, отчаянно боролись многие люди, известные всей России; особенно старался племянник художника Карла Брюллова — Павел Брюллов.

Генерал-губернатор отступил, немного смягчился. Может быть, кто-то вразумил его, что он выступает и против воли своих царственных предков.

Но в одном он был неумолим: настоял на том, чтобы даже купцы первой гильдии ни в коем случае не смели бы нанимать православных «прикащиков» — они вправе нанимать их только из единоверцев.

Если же купцы и люди с дипломами все-таки не могут жить без «прикащиков», они должны просить «частное разрешение на содержание слуг», которое может быть рассмотрено в течение месяца.

Современники свидетельствовали: «разрешение оставаться в Москве получили только некоторые, самые известные люди, со связями, которые просили наиболее усердно, с рьяной настойчивостью».

Простых евреев, которые уклонялись от отъезда, по-прежнему искали по всей Москве. Особенно бдительно в переулках на Ильинке, которые ведут к Бирже — евреям-торговцам их не избежать, они появятся здесь обязательно. Искали тех, «кто имеет семитический облик», или по специфической одежде.

Устраивались обходы по квартирам, будили ради проверки по ночам. Иной раз заглядывали и к соседям — оказывается, некоторые евреи успели подружиться с людьми вполне православными.

Под вниманием были меблированные комнаты: «арестовывали тех, кто осмелился остаться на ночь в столице без разрешения полиции».

К поимке евреев привлекли дворников. Особенно усердно действовал городовой Ерофей Воеводин, который попался сам — за то, что, самовольно разрешив проживание, получил взятку в несколько сот рублей.

Ежедневно удавалось поймать 10-20 евреев. Если меньше, то сыскная полиция говорила прямо: «лов нынче признан малым». Уже тогда, когда «легальным» евреям разрешили остаться в Первопрестольной, были задержаны и отведены в участок выпускники Московского Императорского Университета Зак и Дусман.

Они осмелились заявить личный протест, но им письменно порекомендовали, что «они поступят благоразумно, если возьмут протест обратно, хотя бы потому, чтобы не подвергнуться выселению». Надзиратель Матвеев, увидев еврея Цукермана в пролетке, впрыгнул к нему в экипаж. Несмотря на то, что ездок с «семитическим обликом» оказался купцом первой гильдии, но приезжим, новый пассажир остановил лошадей и отвел его в участок, хотя был праздник — Покров день и, следовательно, никто из христиан не должен был работать.

ПОЙМАЛИ «УМЫШЛЕННО НЕЗАЯВЛЕННЫХ»

Ежедневная газета «Ведомости Московской городской полиции», переполненная сообщениями о новых законах в Империи и в Первопрестольной, однако ни слова не сказала о царском повелении, касающемся пребывания евреев в Москве.

Сначала она вдруг известила москвичей о поимке в Первопрестольной одного еврея, потом — двух, а в № 93 от 29 апреля 1891 года обер-полицмейстер генерал-майор Юрковский помещает в своей газете длинный список нарушителей нового царского повеления и указания великого князя Сергея Александровича: «Еврей Файвех Авербах умышленно (?) не был заявлен о прибытии в течении 4 дней». Главный полицейский Первопрестольной «наложил на него обязательный штраф в размере 200 рублей с заменой при несостоятельности арестом на два месяца». Сумма штрафа была огромной!

Столько стоили четыре коровы с одной козой. Далее перечисляются другие нарушители: «Еврей Арон Ронкин, умышленно укрывавшийся на один день». Он был наказан штрафом в 100 рублей или — «при несостоятельности» — одним месяцем ареста. Далее шли «еврей Хаим Полей», «еврей Шмуль Дрейзин», «еврей Лейба Мирский», «еврей Симон Гордашников», «еврей Меер Слиозберг», «еврей Ицка Левин» и еще шестнадцать евреев и евреек — последней упоминается «еврейка Хая Вигдорова»…(Не предок ли будущей знаменитой журналистки Фриды Вигдоровой, отважной защитницы поэта Иосифа Бродского?)

Выселение евреев в России. Иллюстрация из газеты The Illustrated London News. 1891 год

В грозном сообщении оберполицейского упоминаются и русские люди, которые впустили евреев и «умышленно не заявили», — например, «съемщицы квартиры мещанки Елизавета Щурова, Ирина Дмитриева». На них тоже был «возложен штраф», но, правда, значительно меньший. Некоторые русские люди просто спасали бедных гонимых людей.

ВЫВЕСКИ, НАД КОТОРЫМИ СМЕЯЛИСЬ

Но многие смеялись над оставшимися евреями, которым удалось зацепиться, — над их странными, смешными именами. В угоду генерал-губернатору, а может быть, и по его прямому указанию, обер-полицмейстер Юрковский подогрел страсти сам: в самом начале гонений, 25 марта 1891 года он издал необычный приказ, касающийся вывесок на еврейских торговых заведениях.

В нем среди прочего говорилось: «Из-за неточного обозначения имен и фамилий содержателей торговых заведений иудейского исповедания предписывается новый обязательный способ обозначения на вывесках имен еврейских владельцев». Почему? Оказывается, «у обывателей иногда складывается неправильное впечатление о принадлежности заведения…»

Эта мера вовсе не касалась торговцев-христиан, но не из числа православных, а католиков и протестантов. Например, немецких торговцев. В ту пору их была почти половина. Некоторые из них произвольно заменяли на вывесках свои национальные имена-привычными для русского уха: Иоганн-Вильгельм-Фридрих Мюллер повесил на своей лавке вывеску «Торговля колониальным товаром. Иван Мельников», что было немножко сокращенным, но вполне точным переводом.

Обер-полицмейстер повелевает далее, «чтобы на вывесках в заведениях лиц ИУДЕЙСКОГО вероисповедания были обозначены ЧЕТКО, КРУПНО и на ВИДНОМ МЕСТЕ имя, отчество и фамилия содержателя», хотя от прочих торговцев требовалось указывать лишь фамилию.

Приказ грозно предупреждал: «Если МЕЛКО и НЕ на ВИДНОМ месте и ВЯЗЬЮ, затрудняющей чтение, то виновных в уклонениях от сего немедленно мне доносить».

Перед такой угрозой никто не осмелился уклоняться — большинство евреев всегда исполняли волю владыки страны, в которой живут.

…Прохожие останавливались перед лавкой со смешной вывеской, но входить не спешили. Самые общительные показывали на нее пальцем, смеялись поодиночке и хором, особенно мальчишки.

Над лавкой в Лубянском пассаже, где сначала находился знаменитый чайный магазин, раньше висела короткая вывеска: «Торговый дом Высоцкий и компания». Там появилась длинная и невнятная: «Учредитель 1-й гильдии купец Иосиф Яковлевич Высоцкий. Вкладчик на вере потомственный почетный гражданин ИЛЯ ШМЕРКОВ ЦЕТЛИН».

Так стояло у Цетлина в паспорте. Но в паспорте Высоцкого стояло именно «Иосиф Яковлевич» — потому в полиции и не настаивали, чтобы эти слова выделили крупными буквами. Но все-таки спросили хозяина, почему у него такое христианское имя — не крестился ли он?

Обладатель такого документа долго объяснял, что это имена вполне еврейские, они имеются в Библии. Купцу первой гильдии поверили, хотя и сомневались. Однако долго не могли понять, что у евреев нет святцев, обыкновения называть младенцев по имени святого, — новорожденным дают имена ушедших любимых родственников память о которых хочется сохранить.

Смех вызывали вывески: «1-й гильдии купеческая жена ЛИБА ВОЛЬФОВА ГАВРОНСКАЯ», имена других содержателей «СРУЛЬ», «МОРДХЕ», «ИЦИК», «ХАИМ»…

КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ

Наверное, не случайно, что именно в эти месяцы евреи стали покидать Россию, как никогда прежде. Уезжали не только в Польшу, но и в далекую Америку.

Газета «Московский листок»

Газета немного оправившегося от болезни Николая Пастухова «Московский листок» печатно смеялась именно над именами, чуждыми русскому уху, но о горе, о гонениях на русских евреев не писала.

Еще подначивала: «Шлемки, Ицики и Абраши с их Хайками, Ривками и Рахилями в большинстве стремятся за границу из пределов России» (№ 279 за 1891 год). И цитировала родственную газету — «Киевлянин»: «В Америку отправляется целая труппа артистов и артисток, дававших представления в заселенных племенами Иуды городах и местечках Малороссии».

И добавляла от себя: «Помнится нам, что лет 6-7 тому назад еврейские труппы давали представления и в России, в Москве. Теперь еврейских артистов, играющих на жаргоне, нет. Они все в Америке, развлекают наших Срулек и Ривок».

И советует «убежавшим в Америку ни под каким видом не попадать в Бразилию, потому что бразильские обезьяны не переймут их искусства». (Забегая вперед, скажем, что это касалось тех эмигрантов, которые стали играть в Америке представления на идише, было много «русских» трупп.

Уехали молодые три брата Познеры — двое из них стали артистами. У них имеется внучатый племянник — всемирно знаменитый кинорежиссер Стивен Спилберг.) Благодаря тому, что кино в то время было еще немое, российские евреи-эмигранты вскоре основали Голливуд — не для обезьян, для всего мира, в том числе и для России.

Когда подсчитали итоги всего мероприятия, получилось, что в Москве число евреев уменьшилось и стало только чуть больше, чем китайцев или цыган — не так много, как казалось.

Владелец «Московского листка» смеялся над женщинами-еврейками за излишнюю плодовитость.

Но глава «Московского листка» Николай Пастухов не унимался и, наверное, от огорчения писал по-русски не очень внятно: «Да, сыны Израиля не дремлют… Кровь армии, убеждение людей, здоровье народа, все их имущество и все идеи». И несмотря на все «плоды» гонения, утверждал: «Детям Израиля живется в России очень недурно».

В № 60 1891 года газета немножко косноязычно жалуется на то, что «на Руси не осталось уже ни той профессии, ни той торговли, ни одного занятия, ни того отдела государственной жизни, куда бы не просунули жиды своих одноплеменников.

Большинство докторов у нас евреи, все поголовно артисты — жиды, масса ювелиров — жидов, адвокатские помощники — жиды, певцы — жиды, хористки— жидовки, масса жидов во всех оркестрах, жиды — хозяева и прикащики, во всех без исключения кассах ссуд. Жиды — концессионеры, жиды — инженеры… Словом, куда ни глянешь — кагал».

В № 79 от 20 марта 1891 года «Московский листок» снова вспоминал русскую императрицу Екатерину I (нерусскую вторую жену Петра Первого — Марту Скавронскую), что она 26 апреля 1727 года «указала жидов мужеска и женскаго пола всегда выселять вон из России за рубеж намеренно и впредь их ни под каким образом не впускать».

ПОЧЕМУ ОТМЕНИЛИ КОНГРЕСС МЕДИКОВ

Проходивший в Берлине Всемирный конгресс врачей чуть было не решил созвать очередной съезд в России, например в таком большом и красивом городе, как Москва, но вовремя спохватился — некоторых почтенных делегатов не впустят туда. Там гонения на евреев, там им доступны не все профессии, там людей арестовывают только из-за того, что они евреи, прогоняют вон из города, выселяют и ссылают за какую-то «черту оседлости». Это в наше-то время!..

Оказалось, за границей знают все, но только не могут достаточно точно перевести слова «черта оседлости»…

За границей были в курсе того, что произошло в Москве 1891–1892 годов. В Берлине в издательстве Иоганна Роде вышла книга «Евреи в Москве» — сначала на русском языке, потом на немецкомх .

Во Франции в знаменитой парижской «Тургеневской библиотеке» она была на двух языках. Единственный русский экземпляр каким-то образом попал в Россию, сохранив печати на французском языке. На нем стоит довоенный адрес библиотеки «BIBLIOTHEQUE RUSSE 9, Rue de Valde— Grase— Paris».

При оккупации гитлеровцы разорили ее, но, видимо, рукописи и даже книги действительно не горят. Как и древний еврейский народ, которому всегда предсказывали исчезновение.

О решении медицинского конгресса, который отказал Москве провести очередной съезд в России, узнал и московский раввин Минор. Первым делом евреи приходили за советом к нему. Он своими глазами наблюдал очередное гонение, вместе со всеми переживал неприятности.

Мудрец знал, что преследования евреев всегда в конце концов кончаются — в истории бывало еще и не такое. Поэтому сначала он крепился и не поощрял евреев к протесту, даже если они имели права, унаследованные от прежних российских царей. У него самого младший сын учился профессии врача — но за границей. Когда в сентябре 1892 года городская власть прикрыла недавно выстроенную на собранные деньги синагогу на Солянке и приют для детей-сирот «Талмуд-Тора», он решил, что надо действовать.

Он и председатель общины Шнейдер послали жалобу в Санкт-Петербург о «недоразумении», которое касается всего еврейского населения Москвы. Этим нарушаются царские обещания, закрепленные в Законах Империи.

Ответ пришел раньше, чем можно было его ожидать. В нем было несколько пунктов. Один состоял в том, что синагога вообще была выстроена без разрешения — хотя сохранились документы прежнего генерал-губернатора князя Долгорукова, дозволившего строительство Хоральной синагоги именно на том месте. Синагога была возведена, согласно проекту, с куполом. Московские евреи долго по копеечке собирали на нее деньги, огромную по тем временам сумму — двести тысяч рублей!

НАКАЗАНИЕ РАВВИНА

Первый пункт Высочайшего повеления был такой: «За самовольное открытие синагоги раввина Минора уволить от сей должности с водворением его на жительство в черте оседлости и с воспрещением навсегда выезжать в места, лежащие вне этой черты».

Высочайшее повеление касалось и второго автора жалобы: «Старосту Шнейдера из пределов Москвы и Московской губернии выселить на два года». Третий пункт касался самого здания синагоги: «Если оно не будет продано или обращено под благотворительное заведение, то оно будет продано с публичных торгов Московским Губернским Правлением».

Император России назначил новым председателем общины господина Шика, а молиться шесть дней евреям разрешил в частной синагоге дома Полякова на Большой Бронной улице. Вскоре покончено было и с приютом для мальчиков-сирот.

Еще четыре года их учили не только предметам еврейским (языку, истории народа), но и русскому языку, чистописанию, географии, арифметике (преподаватели этих предметов были православные люди).

Число учеников постепенно сокращалось: в 1892/93 учебном году их было 65, в 1896/97 — 44. Потом «Талмуд-Тору» совсем закрыли. И закрыли еврейское ремесленное училище, которое просуществовало четверть века и все это время носило имя царя Александра II, с дозволения которого оно было основано.

Внутреннее убранство московской Хоральной синагоги. Фотография 1910‑х годов

Осталась нетронутой часовня на Ильинской площади. Она расположена всего в нескольких сотнях саженей от синагоги на Солянке. На монументе висели мраморные доски с именами героев сражения за Плевну среди них значились самые типичные имена и фамилии евреев, которые отдали жизнь за Родину.

Мужественный поступок раввина Зелика Минора, поднявшего свой голос против могущественного члена царской фамилии — великого князя Сергея Александровича, почему-то забыт, его образ исчез из памяти. Фамилию Минор оставил потомкам только его младший сын — известный врач, профессор. Он сделал важные открытия в невропатологии. Несколько медицинских терминов закрепились под именем Минора, открывшего их.

А что случилось с «англиканцами» Липскеровыми? Абрам и Исаак благополучно перенесли все гонения и унижения, хотя в тридцатые годы двадцатого века, когда появились советские паспорта, им всем, не спрашивая, милиция все-таки записала в «пятый пункт» злополучное слово «еврей».

Они и потомки их перенесли наказание, которое почти все время усиливалось — пожалуй, до того времени, когда «пятого пункта» не стало. Нужно сказать, что среди потомков издателя газеты «Новости дня» оказались и даровитые люди: знаменитый конферансье, с превосходной русской дикцией (представлявший москвичам в Театре эстрады знаменитую немецкую актрису Марлен Дитрих), журналисты… Даже талантливый русский писатель, однажды попробовавший жить не в России, где царствует «англиканский язык»…

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 88)

здесь