Еврейский мир

Тимоти Шаламе с его утончённой андрогинной внешностью просто не имел права не стать кинозвездой. Сын француза и американской еврейки русско-австрийского происхождения, еще подростком он сыграл во всемирно известном сериале «Родина».

Потом укрепил свои позиции в мире славы ролью 17-летнего юноши в романтической драме «Назови меня своим именем». В 2018 году он вошёл в топ-30 самых многообещающих молодых голливудских артистов в возрасте до 30 лет по версии журнала Forbes. Его работа в «Красивом мальчике» принесла актеру номинацию на «Золотой глобус» – и новые перспективы: именно ему режиссер Дэни Вильнёв отдал главную роль в своем фильме «Дюна». Теперь Шаламе прочат номинацию на «Оскар» – и самую радужную дальнейшую карьеру.

Продолжает блистать на голливудской сцене и израильтянка Галь Гадот. Интересно, что она так долго о кинокарьере даже не помышляла: увлекалась спортом, мотогонками и танцами. В 18-летнем возрасте победила в конкурсе красоты «Мисс Израиль» и представила свою страну на «Мисс Вселенная» – впрочем, не очень успешно. Потом был модельный бизнес, служба в армии – и только лишь затем кино. В Голливуде она стала своей, снявшись в серии «гоночных» картин «Форсаж». Потом перевоплотилась в героиню со сверхспособностями в приключенческом боевике «Бэтмен против Супермена».

Теперь же ее знают не иначе как «Чудо-женщину», про которую уже сняли два отдельных фильма.

У Гадот есть все шансы «догнать» по известности другую звезду, родившуюся в Иерусалиме, – Натали Портман.

Хотя последняя начала свой путь в кино куда как раньше: ещё в 1994-м она сыграла девочку-подростка Матильду в культовой криминальной драме «Леон». Потом были заметные роли в фильме «Близость», трилогии «Звездные войны» и ленте «V значит вендетта», ради которой Портман пришлось научиться говорить с британским акцентом и побрить голову наголо. Но все-таки пиком карьеры на данный момент считается ее роль балерины в фильме «Чёрный лебедь».

Кстати, напарницей Портман по «Черному лебедю» была другая еврейка – Мила Кунис.

Настоящее имя красотки с разноцветными глазами – Милена. Её семья уехала с Украины в Америку из-за проявлений антисемитизма. Её бабушка и дедушка пережили Холокост. Карьера девушки пошла в гору в 1993 году, когда она стала сниматься в рекламе. Потом последовал дебют в мыльной телеопере «Дни нашей жизни» и целый ряд ролей в самых разных романтических комедиях. Читатели таблоида The Sun считают Милу «самой горячей» из всех красавиц мира. Но видят в ней потенциал и режиссеры – не зря у актрисы есть награды Гильдии киноактёров США.

Мила Кунис в фильме "Чёрный лебедь"

Еврейских мужчин на голливудском пьедестале не меньше. И речь не только о Саше Бароне Коэне, который влюбил в себя весь мир, сыграв свои четыре самые известные эксцентричные роли: гангста-рэпера Али Джи, казахстанского тележурналиста Бората Сагдиева, манерного австрийского репортёра-гомосексуалиста Бруно Гехарда и генерала-адмирала Хаффаза Аладина.

Вот недавно актера Пола Радда признали самым сексуальным мужчиной года.

Он жаждал сыграть в «Титанике», но в итоге прославился как «Человек-муравей». А родился Пол в Нью-Джерси в семье потомков из России и Польши. Прадед по отцу был Рудницким, отец матери носил фамилию Гольдштейн.

Актёрский труд Джозефа Гордона Левитта, родившегося в еврейской семье американских журналистов, начался в четыре года с игры в театре. В семь состоялся его дебют в телефильме «Ни шагу назад». А в 1992 году он появился в семейной комедии «Бетховен». Сейчас он любимец миллионов, в основном благодаря своим ролям в легендарных фильмах «Начало», «Тёмный рыцарь: Возрождение легенды» и «Жизнь прекрасна». Кстати, Джозеф не раз получал травмы на киносъёмках, так как любит трюкачество. В фильме «Прогулка», изображая канатоходца, он должен был пройтись между башнями-близнецами Всемирного торгового центра. На высоту в 400 метров он, естественно, не поднимался, но тренировался на высоте в четыре метра безо всякой страховки.

Джеймс Франко свои корни тоже всегда озвучивал прямо: «Я еврей и горжусь этим». Он стартовал в конце 1990-х годов с роли в сериале «Хулиганы и ботаны», а в 2001-м стал обладателем «Золотого глобуса» как лучший артист байопика «Джеймс Дин». Но узнаваемость парень обрёл после того, как перевоплотился в Гарри Осборна в супергеройской трилогии «Человек-паук». Инициалы Джеймса Франко с 2013-го красуются на голливудской «Аллее славы». Он играет в театре и кино, продюсирует, режиссирует, пишет сценарии и картины. При этом любит эпатировать и шокировать публику. То обнажится и опубликует пикантное фото, то побреется наголо, чтобы набить на черепе татуировку «Зеровилль» – в честь очередного фильма.

С детства использовал свои весьма примечательные внешние данные и Эдриан Броуди. Иногда он их даже приумножал. На одной из съёмок ему сломали нос, но он не лёг под нож пластического хирурга – понял, что новый облик лишь подчеркнёт его индивидуальность. И не прогадал. Теперь только таким мы представляем польско-еврейского музыканта Владислава Шпильмана, которого Броуди сыграл в исторической ленте «Пианист».

джевил ру

У каждого человека есть свой самый плохой день – когда рушится все, что он строил в течение всей жизни. Для графа Карла Нессельроде – канцлера Российской империи, ведавшего ее иностранными делами – им стало 15 марта 1854 года, когда Англия и Франция объявили войну России.

Остальная Россия войны не боялась: патриотичным элитам родная страна казалась колоссом, а простой народ жил в своем мире, где царь был всемогущ и подобен Б-гу.

Однако граф Нессельроде, человек прозорливый и осмотрительный, отлично понимал, чем может всё это обернуться – большой европейской войной против России. Он предупреждал об этом Николая I еще осенью 1853-го, когда русский черноморский флот потопил турецкие корабли в Синопском сражении.

В союзе с турками были англичане, и в Лондоне победа Нахимова вызвала приступ ярости. Но предупреждениям Нессельроде на высочайшем уровне не вняли, а современники графа-канцлера недолюбливали и наградили презрительным прозвищем «карлик-нос».

Маленький, тщедушный Карл Нессельроде и в самом деле был на редкость невзрачен. Но отличался острым умом и был хорошо образован. Его отец был сыном немецкого графа, успевшего послужить четырем европейским государям, включая русского царя.

А мать – еврейка из Франкфурта, дочь местного купца. Родился будущий канцлер в 1780 году на корабле – его отец, служивший тогда посланником России в Лиссабоне, возвращался морем в Петербург. Это можно принять за знак судьбы: первым местом службы юного Карла Нессельроде стал именно флот.

Впрочем, карьерные перспективы на флоте были не столь велики: у России имелась грозная армия, а флот был много слабее, чем у других великих европейских держав.

Русские адмиралы били турок, а порой и шведов, но на победы над английскими, французскими или испанскими моряками, покорившими полмира, им всерьез рассчитывать не приходилось. Но дело было даже не в этом – вскоре выяснилось, что даже при самой слабой качке Карла тошнит.

Тогда его определили в Конную гвардию. Это был лучший императорский полк – рослые, закованные в стальные кирасы молодцы красовались на огромных конях, вооруженные длинными палашами.

Крохотного поручика Нессельроде засунули в огромные ботфорты и кирасу, нахлобучили на него треуголку со стальным каскетом, пристегнули к палашу и водрузили на двухметрового жеребца – картина вышла препотешная, «карлик-нос» портил вид строя.

Император Павел увольнял со службы и за меньшее: один офицер был оправлен в отставку за «наводящий уныние вид», но лилипуту-конногвардейцу повезло. Еще наследником Павел хорошо знал отца Карла, а став императором, взял под свое покровительство будущего канцлера.

И бывший несостоявшийся мичман стал флигель-адъютантом императора по морским делам. За два года Карл Нессельроде дослужился до полковника Конной гвардии и вышел в отставку, получив придворное звание камергера.

Тогда-то он и пошел по дипломатической части. Нессельроде не был приспособлен ни к корабельной, ни к военной службе, весил немногим больше конногвардейских сапог и лат, но способности у него были отменные. Он отлично чувствовал, когда и какой совет надо дать начальству, а когда уместнее стушеваться.

И главное – умел быть полезным, оставаясь на вторых ролях, в тени. Ему было ясно, что собственное мнение – штука опасная. Он превосходно знал правила игры и оказался прекрасно приспособлен для тайных государственных и внешнеполитический дел. Звездный час Нессельроде наступил, когда Россия готовилась к решающей схватке с Наполеоном, и оба государства засыпали друг друга шпионами.

Русским послом в Париже был тогда граф Толстой, а разведкой занимался как раз его советник – граф Нессельроде, курировавший формально политическую и экономическую сферы взаимоотношений между двумя странами.

Французские наблюдения Нессельроде легли в основу рекомендаций, отсылаемых в Петербург. На русских тогда работал сам министр иностранных дел Франции князь Талейран, фигурировавший в уходивших в Петербург шифровках под именем «Анна Ивановна», «кузен Анри» или «наш библиотекарь». При этом происходило всё в шпионской атмосфере: французская полиция следила за Нессельроде, а его лучший агент, чиновник французского военного ведомства, был арестован, осужден и приговорен к казни.

По возвращении в Россию Карл стал статс-секретарем и очень выгодно женился. Его избранница – дочь министра финансов, богача и гурмана графа Гурьева – основательно засиделась в девках: ей сровнялось уже 25 лет, и по меркам того времени возраст у невесты был немаленький.

Графиня Мария Дмитриевна отличалась ростом и дородством. По словам современника, рядом с ней жених смотрелся так, «будто выпал из ее кармана». Но они нежно любили друг друга и делали карьеру вдвоем: чины и отличия мужа создавали для графини положение в свете, а её влияние на императорскую семью давало ему надежную опору. Характер у графини, к слову, был отвратительным, и при дворе её даже побаивались, но семейная жизнь четы Нессельроде была мирной.

У Карла были политические идеалы, которым он следовал всю жизнь. В 1812 году, еще в должности статс-секретаря, именно он убедил императора Александра I перенести выигранную войну за пределы России и «гнать Наполеона до Парижа».

А став канцлером, Нессельроде положил жизнь на укрепление внешнеполитических позиций России и поддержание мира и статус-кво в Европе. Он был сторонником задуманного австрийским канцлером Меттернихом «Священного союза» – охранительного альянса монархов Континентальной Европы. Принципы Нессельроде совпадали с парадигмами царствования и Александра I, и Николая I.

Европа, включая Россию, погрузилась в долгий, продолжавшийся несколько десятков лет относительный мир. И политический застой. Мир отдыхал от переворотов и бесконечных кровопролитий предшествующей эпохи. Страны богатели, а союзные монархи превратились в международных полицейских, подавлявших любые беспорядки.

Мир тем временем начал меняться, и Россия Николая I всё больше казалась отстающей от этих перемен. Николай I зачем-то оскорбил нового французского императора Наполеона III, отказавшись назвать его, как это было принято среди европейских монархов, братом.

Потом Россия влезла в ненужный спор с Францией из-за опеки над святыми местами в Иерусалиме. Граф Нессельроде был готов подавлять беспорядки, но войн он не любил. Его идеалом была блаженная неподвижность, а тут дело шло к большой войне против Англии и Франции. Схватка с двумя сверхдержавами могла отправить под откос всю выстроенную им систему.

Но остановить этот процесс было уже невозможно – события развивались сами по себе. Николай I уверовал в собственное всемогущество и не думал, что впереди Россию ждут жестокое поражение в Крымской войне и потеря статуса европейского арбитра.

Через шесть лет после окончания войны граф Карл Нессельроде скончался, оставив к тому времени должность министра иностранных дел, но сохраняя пост канцлера Российской империи.

Политическая система Нессельроде рухнула, но он оставил после себя и другое наследство: граф был великим гурманом.

Его тесть прославился изобретением знаменитой гурьевской каши. Канцлер Российской империи от него не отстал – в изобретение новых блюд он вкладывал всю душу. Ему, например, принадлежит известное «мороженое Нессельроде» – ледяной пудинг из протертых каштанов со взбитыми сливками, а также «суп Нессельроде», «майонез Нессельроде» и многие другие рецепты.

Эти блюда были украшением званых обедов и ушли вместе с высокой кухней европейской аристократии, погибшей под гнётом революций, репрессий и двух мировых войн. Политическое фиаско граф Нессельроде пережил сравнительно легко. А вот известие о том, что погибнет и его гастрономическое наследие – разбило бы ему сердце.

джевиш ру

Их дед Яков, еврей ашкеназского происхождения, был выходцем из польского местечка Весёлово. За оказанные русской армии «услуги» при взятии Смоленска в 1654 году он был приглашен жить в Москву, где удачно выбрал себе жену – любимую тётушку будущего вице-канцлера Российской империи Петра Шафирова.

Так Яков стал основателем будущего дворянского рода Веселовских, породившего много известных людей.

И первыми оставившими значимый след в российской истории стали дети его младшего сына Павла – Авраам, Исаак и Фёдор.

Авраам воспитывался в доме Шафирова и вскоре был направлен учиться за казенный счет в только открытую первую московскую гимназию.

Смышленый юноша освоил французский, немецкий, латинский, греческий, древнееврейский, сирийский и халдейский языки. После нескольких лет практики за границей под началом князя Бориса Куракина Авраам получил назначение в Посольскую канцелярию, МИД того времени. Начал он переводчиком, через год был дьяком Посольского приказа, а в следующем, 1710-м поступил под патронаж «государственных тайных дел министра» Александра Меншикова.

Уже через пять лет, снискав его княжеской милости, Веселовский был рекомендован к самостоятельной работе и направлен резидентом в Вену. Дипломатический дар позволил быстро наладить «нужные» для государства связи.

Но особо ценился Авраам за способность находить профессионалов, которых не хватало Российской империи во многих сферах. Причем чаще всего он рекомендовал на разные посты именно евреев.

Несмотря на известное отношение Петра к евреям-иудеям, для которых «не будет в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают», Авраам Веселовский был одним из немногих, кто не боялся ходатайствовать за них перед Петром.

Вот что писал Веселовский в одном из писем царю: «Евреи всегда отличались своими познаниями в медицинской науке, и только благодаря еврейским врачам возможно было успешно бороться со многими лютыми болезнями».

В ответ Петр указывал: «Для меня совершенно безразлично, крещён ли человек или обрезан, чтобы он только знал своё дело и отличался порядочностью».

В общем, дипломатическая карьера Авраама складывалась удачно, но ровно до начала «дела царевича Алексея» – сына заточенной в монастырь первой жены Петра Первого, Евдокии.

Отлученный от матери восьми лет от роду, Алексей стал противником любых дел отца. Когда непонимание достигло апогея, царевич скрылся в Австрии и был объявлен отцом предателем.

Ключевую роль в возвращении Алексея, как известно, сыграли Пётр Толстой и Александр Румянцев, но поначалу поимку беглеца доверили именно Аврааму Веселовскому.

Он занимался поиском царевича с декабря 1716-го по июль 1717 года, напал на его след в тирольском замке Эренберг и уже даже начал вести переговоры о дипломатической выдаче Алексея России.

И вдруг Авраам написал царю, что «приключилась у него жестокая лихорадка, почечуйная болезнь, которой прежде он никогда не имел» – и посему не может он далее «заниматься делами по возвращению царевича в Россию». Пока Авраам Веселовский хворал и лечился, царевич Алексей был обманом доставлен в Россию, где в июле 1718-го – казнен.

А в начале 1719-го Петр I неожиданно предписал Аврааму вернуться «с возможным поспешением» якобы для направления «с некоторыми комиссиями к другому двору».

Авраам тут же выехал, добрался до Берлина, а после – пропал. Царские ищейки в конце концов обнаружили его в Лондоне, но все последующие попытки Петра Первого заполучить перебежчика заканчивались отказами английского короля.

В 1730-е Авраам Веселовский переехал в Швейцарию, где и провел последние дни своей жизни. По мнению одних историков, Авраам не вернулся на родину, потому что лично помогал скрываться царевичу Алексею. По мнению других, он просто решил не искушать судьбу, зная, сколько казней прошло по этому самому «делу царевича Алексея».

Авраам Веселовский так никогда и не вернулся в Россию, хоть за его жизнь там и сменилось много императоров.

Исаак Веселовский тоже отучился вслед за старшим братом в московской гимназии и тоже поступил на службу в Посольский приказ. Путешествуя по Европе в 1716–1717 годах, Петр Первый именно его выбрал в качестве своего личного переводчика – карьера Исаака резко пошла в гору.

В 1718 году Исаак Веселовский был назначен секретарём и одновременно главой Иностранной экспедиции Посольской канцелярии, а в феврале 1720 года – секретарём всей Коллегии иностранных дел.

Не сложно представить маячившие перед Исааком перспективы, пока вдруг в один момент он не стал братом опального беглеца. В гневе переведенный Петром I на рядовую должность, Исаак все-таки вновь был однажды приближен ко двору. Правда, уже не в качестве дипломата, а как учитель французского языка для дочерей Петра – Анны и Елизаветы

В 1728-м он был арестован за принадлежность к так называемому кружку заговорщиков Анны Бестужевой – за нелицеприятные обсуждения всесильного князя Меншикова.

Бестужеву тогда сослали в подмосковную деревню, а Веселовский был выслан в Гилянь – и только после смерти Меншикова переведён в Дербент. Несмотря на ряд последующих назначений, Исаак оставался по факту ссыльным заключенным, годами не получавшим даже жалования.

Так продолжалось вплоть до 1741 года, пока на российский престол не взошла Елизавета Петровна, помнившая о своем учителе французского с благодарностью. Исаак Веселовский при ней лихо перемахнул через несколько ступеней Табеля о рангах и был назначен главой Секретной экспедиции Коллегии иностранных дел, принимая участие в важнейших межгосударственных переговорах. Затем он был произведён в тайные советники, обучал русскому языку возвратившегося из Голландии Петра III, а в 1746 году за свои заслуги был удостоен ордена Святого Александра Невского. Слывший среди многих заграничных дипломатов «умнейшим человеком России», все свободное время Исаак Павлович проводил за чтением книг, обогащая разум до последнего дня своей жизни, оборвавшейся в сентябре 1754-го.

Драмы судьбы не обошли стороной и третьего брата – Фёдора Павловича Веселовского. Его блистательная карьера дипломата также удачно складывалась ровно до того момента, пока старший брат не воспротивился царскому указу о возвращении.

Незадолго до этого, в 1717-м, Федор был назначен резидентом при английском дворе в Лондоне, где через три года и обосновался его опальный брат. Причем узнал об этом Федор из царского указа, отстранявшего его от посольской должности и повелевавшего перебазироваться в Данию.

Иллюзий, что царь поверит в его неосведомленность о планах и поступках брата, Федор не испытывал. «Очевидно вижу, что отзыв мой от сего двора и посылка моя в Копенгаген ни для какой причины, ниже в иное намерение чиниться токмо для брата моего Авраама, за которого определён быть страдателем, – писал Федор в ответном письме в Петербург.

– И вижу ясно, что намерение положено, по прибытии моём в Копенгаген, бросить меня на корабль и отвезти в С.-Петербург, и чрез жестокое и страдательное истязание о брате моём – хотя сведом или не сведом – спрашивать.

Страх сей видимой и бесконечной моей беде привёл меня в такое крайнее отчаяние, что я, отрекшись от всех благополучий сего миру, принял ныне резолюцию ретироваться в такой край Света, что обо мне ни памяти, ни слуха не будет, и таким образом докончаю последние бесчастные дни живота моего хотя в крайнем убожестве и мизере, но спокойною совестью и без страдания».

Впрочем, бежать Федор никуда не собирался – так же, как и брат, он остался в Лондоне. Только после смерти Петра I он вновь начал сотрудничество с русским консульством. Сообщая в письмах в Петербург о различных событиях внутриполитической жизни Англии, Федор Веселовский все чаще стал просить дозволения о возвращении.

Почти через два десятилетия неустанных просьб – в ноябре 1742-го – правившая в России Елизавета соизволила своей резолюцией объявить о «возвращению его сюды». В итоге Федор Веселовский стал церемониймейстером императорского двора. Затем, после основания Московского университета, Федор служил при нем куратором. Он ушел в отставку в звании генерал-майора и чине тайного советника – и прожил почти до 90 лет.

Старшего брата Федор с тех пор видел лишь однажды в Женеве, куда его направили в 1757 году для ведения переговоров с Вольтером о написании тем истории царствования Петра Великого.

Привлечь к этой просьбе Елизавета Петровна попросила и Авраама, так что в известной книге знаменитого француза о Петре немало историй, поведанных ему братьями Веселовскими.

К слову, после столь почетной просьбы, на которую согласился Авраам, ему было предложено возвратиться в Россию. Ответ был дан емкий:

«На родину я вернусь только тогда, когда в ней утратят силу три пословицы: “Без вины, а виноват”, “Хоть не рад, да готов”, “Б-жье, да Государево”».

Алексей Викторов

Джевиш ру

«...По суду на Генеральном дворе имеет быть экзекуция над некоторою знатною персоною в Кремле на площади близ Сенатской палаты сего февраля 15 дня…» 14 февраля 1723 года начинавшееся этими словами объявление развесили по Москве, и назавтра народ потянулся к Кремлю: когда еще увидишь, как рубят голову вице-канцлеру, действительному тайному советнику и кавалеру ордена Андрея Первозванного?

Петра Шафирова подвели к плахе под руки: он был так толст, что и в cпокойные-то времена ходил с трудом, а сегодня у него подкашивались ноги. Бывший вице-канцлер перекрестился и встал на колени, палач занес топор, но лезвие врезалось не в шею, а в плаху, в нескольких пальцах от головы.

Шафирова подняли на ноги и объявили ему помилование «за оказанные государству услуги».

У него отобрали чины и ордена, поместья и петербургский дом, после чего отправили вместе с семьей в Сибирь, на Лену – но он туда не доехал.

«Приказывал я тебе, чтобы Шафирова послал в Ярославль, но понеже по письмам я чаю быть розыску скорому, того ради лутше в Новгород привезть для близости…» Это известные нам строки из письма императора своему кабинет-секретарю, но больше никаких деталей.

Загадочен и сам приговор: одного из первых вельмож страны, верного и давнего сподвижника государя обвиняли в неуважении к Сенату, покровительстве родственнику и хищениях.

Такие грехи имелись у всей российской элиты, и казнить ее в этом случае надо было бы чохом. Почему император запретил сосланному Шафирову входить в церковь? Быть может, ему была известна тайна бывшего вице-канцлера, крещеного еврея, не отказавшегося от обычаев своего народа? Однако вера волновала Петра в последнюю очередь, он ценил компетентность и верность. Так не намекал ли император на иной, непростительный грех?

Шафировы, как и вошедшие в русскую историю Копьевы, Веселовские, Евреиновы, появились на Москве после взятия Смоленска, во время русско-польской войны 1654–1667 годов.

Война эта велась со страшными жестокостями, особенно доставалось евреям, которых на Руси в то время знали, в основном, по Священному Писанию да понаслышке, но заочно ненавидели.

Смоленским евреям повезло, их судьбу решило соглашение о капитуляции города: они могли принять православие и перебраться в Москву со своим добром или уйти в Польшу, потеряв все. Файвел Шафир крестился и стал Павлом Шафировым.

Была и другая версия: говорили, что отец Шафирова стал крепостным человеком боярина Хитрово.

Но уже при сыне царя Алексея Михайловича, Федоре, Павел Шафиров стал дворянином и, не оставляя службы в Посольском приказе, занялся торговлей – с чего бы он ни начал в Москве, это была впечатляющая карьера.

Его сына царь Петр знал с молодости. Если верить легенде, их знакомство состоялось около лавки, где Шафиров-младший служил сидельцем у родственника, купца Евреинова, предка знаменитого театрального режиссера.

Петр разговорился с бойким продавцом, то, что Шафиров владел французским, латинским, немецким, голландским и польским языками, его поразило:
– Кто тебя выучил?
– Мой отец, переводчик Посольского приказа Павел Шафиров.
– Ты мне надобен.

Он велел Шафирову прийти к нему завтра поутру, захватив аттестат от хозяина – в итоге юношу определили в переводчики Посольского приказа. Здесь Петр Шафиров прилежно служил и вскоре отправился вместе с Петром в «Великое посольство» на Запад. Когда Петр, узнав о стрелецком мятеже, помчался обратно в Москву, Шафиров оказался одним из его спутников. Так молодой человек стал делать карьеру, а о среде, в которой ему пришлось пробиваться наверх, мы можем судить по мемуарам оказавшегося в Москве конца XVII века «попаданца», прототипа главного героя акунинского «Алтын Толобаса» и персонажа романа Алексея Толстого «Петр I», шотландского наемника Патрика Гордона.

Бравый вояка соблазнился высоким жалованьем и перешел из польской службы в русскую. Царские эмиссары сулили ему золотые горы, но, как только он пересек границу, ему стало нехорошо: всюду грязь, неустройство, люди неприветливы и недоброжелательны, никто не улыбается.

Добравшись до Москвы, Гордон от огорчения заболел, город показался ему ужасным, да и с жалованьем его обманули.

Но он честно служил и сделал карьеру, стал генералом, получил большие имения. Царский указ требовал «сукиных детей немцев на воеводства не посылать», и все же знания, рвение и ум перевешивали.

Так было и при отце Петра, а уж при нем самом все происходило еще быстрее и легче, хотя и поразившего Гордона бытового безобразия стало намного больше.

В Англии Петр I с товарищами, среди которых был и Шафиров, начисто разгромили отведенный посольству дом адмирала Бенбоу, сломав и испортив все – от мебели, обоев, печей и печных труб, ограды и домика садовника до садовых деревьев.

Пьянство было любимой царской привычкой, уклониться от него было нельзя. К выпивке пристрастился и сын Шафирова, Исай, кончилось это плохо.

Поначалу Шафиров не слишком выделялся из числа ближайших сподвижников Петра – он был блестяще одарен, но бездарей и не держали. Шафиров вел переговоры с польским королем и семиградским князем, стал вторым человеком российской дипломатии, а после смерти князя Головина и ее неформальным главой, «серым кардиналом» при канцлере Головкине.

Шафиров показывал себя как великий знаток человеческих слабостей, всегда точно знал, кому надо дать взятку и какую, был блестящим переговорщиком, трудоголиком, незаурядным публицистом.

Его трактат «Рассуждение, какие законные причины его царское величество Петр Первый к начатию войны против короля Карола XII шведского имел…» дважды издавался огромным для того времени тиражом, был переведен на немецкий и английский.

Так, потихоньку Шафиров сколотил большое состояние: у него была ткацкая мануфактура в Москве и совместный бизнес с могущественным царским фаворитом Меншиковым, с которым они организовали китобойный промысел на Белом море.

Есть в истории российской события судьбоносные. Одно из них — печально памятное сражение с турками 9–10 июля 1711 года у местечка Рябая Могила, что на реке Прут. После Полтавы Петр I переоценил свои силы, ввязался в войну с союзником Швеции, Турцией, и 190-тысячная армия великого визиря прижала к реке Прут царя вместе с 39 тысячами усталых солдат, царицей и придворными, среди которых был и Шафиров.

Заканчивались порох и вода, турки простреливали подходы к реке.

Петр I подготовил послание в Россию: в нем царь велел сенаторам не исполнять его приказания, если он попадет в плен, а в случае его гибели избрать из своей среды достойнейшего.

Самообладание и выдержка изменили тогда даже царю Петру Алексеевичу. вести переговоры с турками о судьбе всей православной России Петр I доверил еврею, вице-канцлеру барону Петру Павловичу Шафирову (1669–1739), на коего полностью полагался.

При этом царь был готов на самые унизительные условия перемирия, вплоть до того, чтобы отдать союзникам турок — шведам — Лифляндию и даже Псков.

В инструкции Шафирову он высказался еще более категорично: «Все чини по своему разумению, как тебя Б-г наставит, и ежели подлинно будут говорить о миру, то ставь с ними на все, чего похотят, кроме шклавства (рабства. — Л.Б.)».

Если верно, что «дипломатия есть искусство возможного», хитроумный еврей добился, казалось бы, невозможного: туркам были отданы лишь крепости Азов и Таганрог, а русская армия во главе с Петром получила возможность без потерь выйти из окружения.

Однако сам «виновник торжества» Шафиров принужден был по требованию врага два с половиной года томиться в турецком плену в качестве заложника. «Держат нас в такой крепости, — писал Петр Павлович из Турции, — что от вони и духа в несколько дней вынуждены будем умереть».

Уже один этот эпизод ставит Шафирова в ряд выдающихся русских дипломатов.

Это, кстати, признают даже искушенные в юдофобии историки.

В.В. Кожинов отмечает: «В очень трудной ситуации (он сумел) заключить необходимый для России мирный договор с Турцией... Еврей Шафиров стал одним из самых знатных лиц в России».

Вопрос о еврействе Шафирова заслуживает отдельного разговора. «Шафиров — не иноземец, но жидовской породы, — говорили о нем, — холопа боярского прозванием Шаюшки сын, а отец Шаюшки был в Орше у школьника (меламеда. — Л.Б.) шафором, которого родственник и ныне обретается в Орше, жид Зельман».

Биограф так описывает его внешность: «Хотя он был малого роста, чрезвычайной толщины и едва передвигал ноги, но соединял ловкость в поступках с великою приятностью в лице. Жидовская порода».

Голос крови властно звучал в нашем герое: не случайно он женился на еврейке, Анне Степановне (Самуиловне) Копьевой, родом из Смоленска. Кроме того, почитание родственников было свойственно Шафирову в сильнейшей степени — вплоть до того, что недоброхоты корили его даже за нарушение закона ради еврейской родни.

Обвинение, впрочем, явно облыжное, ибо государственник Шафиров все свои еврейские связи использовал лишь во благо России, которой служил беззаветно. Примечательно, что, находясь в турецком плену, он сошелся с влиятельным эскулапом, мараном Даниэлем де Фонсека, который помогал ему в многотрудной посольской миссии.

Известно также: он занимал для императора большие деньги у евреев-банкиров. А западноевропейские евреи через Шафирова запрашивали Петра о возможности открыть торговые конторы в России. Петр прислушивался к Шафирову и весьма дорожил его мнением.

Царя с самого начала пленили в Шафирове его расторопность, острота разума и знание иностранных наречий. Именно поэтому он включил его в состав русского Великого посольства, путешествовавшего в 1697 –1698 годах по европейским столицам.

Осведомленный иноземец сообщал, что царь все свое время проводит с «перекрещенцем евреем», с коим не расстается. Показательно, что когда Петр вынужден был прервать свой вояж ради подавления стрелецкого мятежа, в числе близких людей он взял с собой в Москву и Петра Павловича.

Постепенно Шафирову стали поручать все более ответственные задания, важные для судьбы империи. В 1706 году канцлером империи стал Г.И. Головкин, а Шафиров был назначен на специально созданную для него должность вице-канцлера.

Головкин по существу был фигурой декоративной, представительской; переговоры же с иноземными послами и детальная разработка дипломатических проектов были уделом вице-канцлера.

Вот как характеризует его деятельность историк: «Шафиров оказался на высоте своего призвания. Он умел внушить к себе доверие, умел исправлять резкости государя, умел подмечать мелочи».

Усилиями Петра Павловича был достигнут дружественный пророссийский нейтралитет Англии, Голландии и германских государств. Он также поддерживал трансильванского князя Ференца Ракоци в притязаниях на польский престол в противовес ставленнику шведов Станиславу Лещинскому.

И на марсовых полях Шафиров всегда был рядом со своим царем. 30 мая 1710 года, в день своего рождения, благодарный царь возвел Петра Павловича в баронское достоинство.

Заслуги Шафирова отмечали и другие европейские венценосцы: Фридрих Прусский пожаловал ему орден Великодушия, а король Польский и курфюрст Саксонский Август II — орден Белого Орла.

В 1709 году в ведение вице-канцлера поступили и все российские почты, причем главный почтамт разместился в его усадьбе. Темпам доставки депеш при генерал-почт-правителе Шафирове могли бы позавидовать и современные почтовые службы. Знаменитая птица-тройка (она обвыкла колесить по российскому бездорожью) из Москвы в Воронеж долетала за 48 часов, в Тулу — за 36 часов, в Новгород — за 52 часа. Петр Павлович также образцово обустроил почтовый тракт между Петербургом и Москвой.

Шафиров стоял и у истоков первых династических браков августейших особ, кои всецело подчинил интересам государства Российского. Пробовал себя Шафиров и в частном предпринимательстве, став одним из первых мануфактурных фабрикантов в России.

После соглашения с Турцией 1711 года, подтвержденного и в 1713 году в Андрианополе, дипломатическая карьера вице-канцлера вновь стала набирать высоту. Шафиров принял участие в подписании союзных договоров с Польшей и Данией (1715), Пруссией и Францией (1717).

И вот уже Петр Павлович становится вице-президентом Коллегии иностранных дел (1717), кавалером высшего российского ордена Св. Андрея Первозванного (1719), сенатором и действительным тайным советником (1722).

Неоценима его роль и в заключении Ништадтского мира 1721 года, ознаменовавшего собой окончание кровопролитной Северной войны (1700–1721).

Шафиров приближал победу над шведами не только за столом переговоров, но и собственным пером.

Талант дипломата счастливо сочетался в нем с даром недюжинного полемиста. Предпринятый им публицистический труд «Рассуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый…к начатию войны против короля Карла XII Шведскаго в 1700 году имел...» явил собой первое в России сочинение по международному праву.

Он был переиздан дважды, причем 3-е тиснение (1722) было отпечатано в количестве 20 тысяч экземпляров (тираж для того времени беспрецедентный!) и разослано по всем губерниям и провинциям по пониженной цене.

Получил он и широкий резонанс: был переведен на немецкий и английский языки.

Автор опирался на широкий круг источников, скрупулезно исследуя русско-шведские отношения, начиная со времен Ивана Грозного.

И безусловно прав историк С.Л. Пештич, отметивший, что этот обстоятельно документированный труд имел большое историческое, дипломатическое, политическое, публицистическое и правовое значение.

«Рассуждение...» отмечено и лексическим новаторством, ибо содержит множество слов и терминов, ранее отсутствовавших в русском языке.

Любопытно, что еврей Шафиров впервые ввел в наш литературный обиход слово «патриот», которое определил как «Отечества сын», причем «верным патриотом» назвал самого себя: он и не ведал, что словом этим будут потом бряцать и величаться российские антисемиты-почвенники.

Вице-канцлер часто называл себя учеником Петра Великого и настойчиво проводил в жизнь его преобразовательные планы. Но, пожалуй, главным правилом царя, затверженным Шафировым, была оценка человека не по его «знатности», а по «годности».

При этом Петр Павлович не только сознавал, что сам пригодился России, но и страдал непомерным честолюбием, граничившим со своего рода фанаберией. Особенно оскорбляло его то, что он оказался в формальном подчинении у Г.И. Головкина — отпрыска древнего рода, но «декоративного ничтожества».

Обида вице-канцлера была тем понятнее, что его сиятельный патрон не знал ни одного иностранного наречия и изъяснялся с заезжими послами исключительно языком жестов.

Между канцлером и не желавшим повиноваться ему вице-канцлером вспыхивали постоянные ссоры.

Современник сообщает, что однажды в канцелярии Коллегии иностранных дел Шафиров, «осердясь, встав, пошел вон и, остановясь в дверях, говорил канцлеру с криком, что, де, ты дорожишься и ставишь себя высоко, я, де, и сам таков».

Приходится признать, что Петр Павлович подчас не останавливался даже перед рукоприкладством. Писатель XIX века А.О. Корнилович сказал о нем: «Обширный умом и познаниями, сановник совершенный, если б умел обуздать пылкий дух».

Петр Павлович не мог похвастаться «породной честью», но выдающиеся способности выдвинули его в число самых видных сподвижников царя; с ним рады были породниться самые знатные боярские роды — дочери его были выданы замуж за князей Голицыных, Долгоруковых, Гагариных, Головиных, Хованских.

Но и им, крещеным еврейкам, нет-нет да поминали их нерусское происхождение.

Мемуарист рассказывает, что как-то на одной из ассамблей одна из дочерей Шафирова отказалась от предложенной царем чарки водки. «Я тебя выучу слушаться, жидовское отродье!» — прорычал взбешенный Петр и отвесил строптивой девице две увесистые пощечины…

Волею судеб свершилось так, что с высоты своей блестящей карьеры Шафиров был низвергнут в бездну.

Петровские любимцы враждовали со старой знатью, и Шафиров, имевший в зятьях Долгорукого, Салтыкова, Гагарина, Хованского и Головина, рассорился с олицетворявшим всех петровских «новых людей» Меншиковым (у них имелись и денежные счеты: бывшие компаньоны не поделили беломорский бизнес).

Ближайшие приближенные царя тонули в дрязгах, причины которых трудноуловимы, а проявления дики: злейший гонитель Шафирова обер-прокурор Скорняков-Писарев слезно жаловался Петру, что во время пирушки вице-канцлер собирался заколоть его, мертвецки пьяного, шпагой (абсурдно хотя бы потому, что Шафиров в это время был толст, как бегемот, и с трудом ходил).

Поссорившись во время заседания Сената, Меншиков, Шафиров и Скорняков-Писарев поносили друг друга на чем свет стоит: «…Шафирову отдали почту, где он безбожно завышает таксы и кладет все к себе в карман», «А Меншиков захватывает чужие земли, его сообщник – брат обер-прокурора», «Шафиров – сын кучера-еврея, боярского холопа», «Дядю Скорнякова-Писарева повесили за воровство» – и так далее…

Петр в это время был в персидском походе. Когда он вернулся, каждый из участников ссоры получил свое: Скорняков-Писарев отправился в ссылку, Меншиков утратил его доверие, Шафирова приговорили к казни.

Писавший «Историю Петра I» Пушкин изумлялся: «За то, что Шафиров при всем Сенате ругал поматерну обер-прокурора Скорнякова-Писарева, кажется, на смерть осудить нельзя».

Тайну этого приговора, наверное, надо искать в судьбе шафировского родственника и воспитанника Авраама Веселовского, полиглота и карьерного дипломата, мастера тайных дел, большого специалиста по шифрам.

Веселовский был русским резидентом в Вене и возглавлял охоту за бежавшим от отца царевичем Алексеем, нелюбимым сыном Петра от брошенной и заточенной в монастырь жены.

Авраам Веселовский сказался больным и увильнул от розыска царевича, Петр приказал ему вернуться в Россию, а он вместо этого стал первым на Руси дипломатом-невозвращенцем.

Некоторые считают, что Веселовский советовал Алексею Петровичу не возвращаться в Россию, а за ним-де стоял Шафиров. В 1724 году, когда Шафирова приговорили к смерти, его родственник находился в Англии и просил британское гражданство.

Шафирова могли погубить и могущественные враги, обвинения в казнокрадстве были опасны, но последним камнем могло стать подозрение в неблагонадежности – этого Петр не прощал.

Судьба бывшего вице-канцлера была бы печальна, но последние два года жизни и так были нелегкими для царя: он заподозрил в измене вторую жену, единственного человека на свете, умевшего усмирять его гнев. Камергера царицы, ее любимца Виллима Монса, Петр казнил, самой Екатерине просто перестал доверять. Разговоры с женой давались ему с трудом.

Однажды посреди фразы он взял в руки дорогую китайскую вазу:

– Вот прекраснейшее украшение моего дворца… – тут ваза полетела на пол. – …Захочу – и разобью его вдребезги

Царю стало не до Шафирова. А после смерти Петра так и вовсе все резко изменилось. Гвардия посадила на трон его вдову, Екатерина I вернула Шафирова из ссылки, возвратила ему ордена, пожаловала чином – всего на два ранга меньше, чем у него был до приговора, подарила золотую шпагу покойного императора. Он смиренно благодарил ее, говорил, что недостоин таких милостей, помянул свою вину… Императрица его прервала:
– Я помню ваши заслуги.

Ему были возвращены чины, регалии и большая часть конфискованного имущества. В 1725–1727 годах он занимал видный пост президента Коммерц-коллегии. Памятуя о его литературных способностях, императрица поручила ему написать историю царствования Петра I (труд этот остался незавершенным).

После вынужденной отставки при императоре Петре II Шафиров оказался вновь востребованным во времена Анны Иоанновны. Он получает назначение в Персию в качестве полномочного посла, где подписывает так называемый Рештский договор между Россией и Персией о совместных военных действиях против Оттоманской Порты. В 1733 году он был пожалован в сенаторы и вновь назначен президентом Коммерц-коллегии, оставаясь на сем посту до конца жизни.

Но, может статься, в памяти барона всегда жил звездный час его дипломатической карьеры — знойный июльский день 1711 года, когда он, сын бывшего холопа, еврей Шафиров, спас от позора и поражения великую Россию.

А про её экспромты так и вовсе ходят легенды. К примеру, Михаил Веллер в своей книге «Легенды Арбата» вспоминал случай, когда в одном из спектаклей с участием Ургант «заело постельную сцену»: «Нина с героем падали на кровать. Это было верхом советской смелости и откровенности. Потом гас свет. Ну, обнялись, упали. Лежат. Отчасти друг на друге. А свет не гаснет. И занавес поднят. Зал затаил дыханье. Ну?.. Влюбленные начинают накрываться одеялом. Залезли. Свет горит! Начинают изображать легкую возню. Грань приличий нарушена непоправимо. Зал вытянул шеи и привстал. Свет горит! Это осветитель и машинист сцены отвлеклись за выпивкой у пожарника.

– Снимите туфли, черт возьми! – раздается язвительный голос Нины. – Вы всегда ложитесь в постель обутым?

Из-под одеяла вылетают туфли.

– Вы так и собираетесь спать в галстуке?

Вылетает галстук.

Эротическая тональность непоправимо переходит в юмористическую. Все ждут вылетания интимных предметов одежды. Свет горит!

– Вы не хотите погасить свет? – интересуется Нина.

Хохот в зале.

– Может, хоть занавеску задернете? Или вы хотите, чтоб нас видели все соседи напротив?

Зал хохочет стоя.

– У меня выключатель, кажется, сломался, – отвечает наконец влюбленный.

– Так какого черта вы приводите девушку в гости на ночь глядя, если у вас свет не выключается? – Нина вылезает из постели. – Хоть ванная у вас есть? Мне нужно почистить зубы.

И уходит за кулисы убивать осветителя».

А однажды в графине, из которого актриса наливала рюмку в одной из сцен, вместо воды оказалась водка. Это был розыгрыш коллег, наблюдавших за ее реакцией из-за кулис.

Отойдя от неожиданности и увидев нескрываемый восторг коллег, Нина налила и выпила еще рюмку. «Это было так точно, что в зале прошелестел аплодисмент, – вспоминал Веллер. – Речь ее оживилась иронической интонацией. Она повеселела. Реплики о своей нескладной жизни она подавала с бесшабашной удалью, бравируя несчастьем и не ожидая сочувствия.

Треснула третью и смачно занюхала носовым платочком. Беззащитная женщина демонстрировала нравственное превосходство… За кулисами давно перестали хихикать и выставляли вверх большой палец как требование жизни несгибаемому гладиатору!

Почему-то возникло такое представление, что Нина Ургант, чтобы показать шутникам свое превосходство над их хилым скудоумием, должна выпить весь графинчик. Спектакль сошел с рельсов и замолотил сквозь алкогольную кактусовую чащу.

К концу зал видел элегантно и в лоск напившуюся женщину. Поворачиваясь, она споткнулась и упала на руки героя. Занавес покрыл чувственное объятие. Публика неистовствовала в овации. Коллеги приняли победительницу на руки».

Так что неудивительно, что актриса занимала ведущее место в труппе, ведь помимо безусловного таланта она обладала остроумием и поистине стальным характером. Последний закалялся войной. Нина родилась в 1929-м в Луге под Ленинградом в семье обрусевшего эстонца, майора НКВД. Перед самой войной отец получил назначение в латвийский Даугавпилс, откуда и отправился вскоре на фронт.

Его жена осталась с четырьмя детьми. Старший брат Нины пропал в военной суете первых дней, но выжил и вернулся домой после войны – как и отец. Нине же пришлось повзрослеть в 11 лет, помогая матери в заботах о младшем брате и грудной сестре. Почти всю оккупацию они провели в подвале дома, куда их спрятала дворничиха, понимавшая, что грозит семье чекиста.

Покорять Ленинград Нина отправилась в 1948 году. Как признавалась сама актриса, пробелов в знаниях из-за войны было много, да и школьный аттестат был весьма посредственным. По принципу «приняли бы лишь куда-нибудь» она подала документы в политехнический и педагогический институты, а еще – в слесарную школу. Театральный институт случайно возник на пути ее прогулки по городу. Решив сдать документы и в него, Нина обратилась к первой же встречной женщине в фойе с вопросом: «А где здесь делают актёров?» 

Женщина, а это была Татьяна Григорьевна Сойникова – легендарный педагог Ленинградского театрального института, сообщила, что два тура уже прошли и попытку следует перенести на следующий год. Но услышав, что Нина из Даугавпилса, откуда родом была и сама Сойникова, разрешила прийти на третий тур. Там Нина, не знавшая ни одного из присутствовавших театральных метров, ни кто такой, например, Станиславский, совершенно не робея, прочитала отрывок про русскую тройку из Гоголя. И довела членов жюри до хохота. С формулировкой «за необыкновенную непосредственность» будущая актриса была принята под личную ответственность Сойниковой. Памятуя об этом, все обучение Нина старалась не подвести педагога и внимала каждому ее слову.

Уже на втором курсе Нина вышла замуж за однокурсника Льва Милиндера. И хотя брак распался, он стал основой целой театральной династии. Нина воспитала еще двух артистов – сына Андрея, взявшего в 16 лет фамилию матери, и внука Ивана. По словам Ивана Урганта, бабушка, которую он называл всегда по имени, была для него самым близким человеком. Неслучайно одну из своих дочерей актер и телеведущий назвал в ее честь.

Закончив театральный в 1953-м, первый свой профессиональный сезон Нина Ургант отыграла на сцене Ярославского драмтеатра. А затем перешла в театр им. Ленинского комсомола. В 1962-м ее – одну из ведущих лирических актрис северной столицы – пригласили в Ленинградский государственный академический театр драмы им. Пушкина, ныне Александринский. Он стал ее домом более чем на три десятилетия.

Еще Нина Ургант сыграла множество ролей в любимых всеми нами фильмах «Укротительница тигров», «Двенадцатая ночь», «Я родом из детства», «Сыновья уходят в бой» и других. Одна из первых главных ролей была сыграна ею в фильме «Вступление» Игоря Таланкина. В 1963 году картину номинировали на венецианского «Золотого льва».

Главную премию получить не удалось, зато создателям фильма вручили специальный приз жюри, а также приз «Сан-Джорджио» Венецианского комитета культуры и специальный приз «За новаторство» Международного кинофестиваля фильмов для детей и юношества в Каннах.

Знаковой стала и роль военной медсестры Раи в фильме «Белорусский вокзал». Исполненная ею там песня Булата Окуджавы «Нам нужна одна победа» стала символом войны. Актриса спела ее так, что плакали не только партнеры по фильму – Леонов, Папанов, Сафонов и Глазырин, но и большая часть многомиллионной аудитории. Фильмы про войну для пережившей немецкую оккупацию Ургант всегда были особенными.

Так, готовясь к съемкам кинодрамы «Я родом из детства», она похудела на 15 килограммов – настолько сопереживала судьбе своей героини. Причем по сюжету ее героиня, получив похоронку, должна была кричать и плакать. Но как рассказывала актриса: «Когда я взяла похоронку – не закричала, не заплакала.

Просто вдруг повернулась и пошла, ничего не видя, карабкаясь по поленнице дров, пока не провалилась куда-то». А после съемки у Нины Ургант отнялись руки и на два месяца она попала в больницу. Это показательный, но далеко не единственный случай безоговорочной самоотдачи профессии, так как каждую роль Нина Ургант всегда примеряла на себя.

Алексей Викторов

джевиш ру

Убитой оказалась 14-летняя Нина Уманская – ей выстрелили в затылок. Еврейка и дочь советского посла Константина Уманского, она вскоре должна была отбыть с ним в Мексику, где тот получил новое назначение. Юношей был 15-летний Володя Шахурин, сын наркома авиационной промышленности Алексея Шахурина. Его обнаружили с огнестрельной раной на виске, но удивительным образом мальчик был еще жив. Однако два дня спустя он умер в больнице, не приходя в сознание.

Алексе́й Ива́нович Шаху́рин (12 (25 февраля) 1904 года, с. Михайловское Подольского района Московской области — 3 июля 1975 года, Москва) — нарком авиационной промышленности СССР (1940—1946), генерал-полковник инженерно-авиационной службы, Герой Социалистического Труда (1941). Член ЦК ВКП(б) (1939—1946).

Следователи почти сразу пришли к выводу, что имеют дело с убийством и самоубийством, совершенным на почве ревности: Шахурин застрелил Уманскую, а потом выстрелил себе в висок. Но вскоре, словно из ящика Пандоры, посыпались странные и ужасающие подробности.

В дневнике Володи Шахурина, ученика элитной 175-й московской школы, нашли планы по созданию фашистской организации «Четвертый рейх» – иногда ее называют также «Четвертая империя».

Шахурин писал о любви к Гитлеру и размышлял, как в будущем захватит власть вместе с единомышленниками – их он называл фашистскими званиями «рейхсфюрер» и «группенфюрер».

Имена этих единомышленников тоже были в дневнике. Все члены «Четвертого рейха» учились в одной школе с Шахуриным и были детьми видных функционеров. Среди них – Вано и Серго Микояны, дети Анастаса Микояна, который в тот момент был наркомом внешней торговли СССР, Петр Бакулев, сын хирурга и академика Александра Бакулева, Феликс Кирпичников и Артем Хмельницкий, сыновья двух советских генералов. Вдобавок выяснилось, что Шахурин стрелял из пистолета системы «Вальтер». Было совершенно непонятно, откуда в самый разгар войны с Германией немецкое оружие появилось у московского подростка.

Дело засекретили, и сразу же по Москве поползли слухи. «Убиты дети двух больших партийных работников. На всех фронтах идут тяжелые бои, у каждого там родные, близкие, а тут эта история. Говорили, что двойное убийство – дело рук немецких диверсантов», – рассказывал в интервью Борис Бурков, который в 1943 году был главредом газеты «Комсомольская правда».

Расследование поручили опытному сотруднику прокуратуры Льву Шейнину. Он был известен как автор сборника рассказов «Записки следователя» и человек, который в 1934 году вел дело об убийстве Кирова.

Именно Шейнин нашел при обыске в квартире Володи Шахурина его дневники и фашистскую атрибутику. После этого следователь допросил всех фигурантов из «фашистского» списка убийцы. Один за другим перед ним проходили 13–15-летние школьники – «золотая молодежь» того времени.

Вскоре выяснилось, что немецкий пистолет «Вальтер» принадлежит Анастасу Микояну. Его сын Вано признался, что украл оружие из отцовского кабинета и передал Шахурину. При этом Микоян-младший утверждал, что не думал, будто его одноклассник действительно собирается кого-то убивать.

Другие школьники – если верить редким источникам об этом деле – подтвердили следователю Шейнину «любовную» версию убийства. Якобы Шахурин действительно был влюблен в Уманскую и выстрелил в нее, потому что не мог пережить новость о ее отъезде в Мексику. При этом на допросах все старались откреститься от участия в «Четвертом рейхе» Шахурина: называли это его «игрой», «манией», «странным увлечением». Что касается убитой Уманской, то она, будучи еврейкой, в тайной «фашистской» организации не состояла – но наверняка слышала о ней от влюбленного в нее Шахурина.

Доклад Шейнина об итогах расследования лег на стол самому Сталину. По легенде, «вождь народов» ознакомился с ним и произнес фразу, которая спасла жизни всех школьников, причастных к этому делу. «Волчата, – якобы сказал Сталин. – Две жизни уже загублено. Увеличивать не будем».

18 декабря 1943 года фигурантов дела о «Четвертом рейхе» приговорили к высылке в разные города Урала, Сибири и Средней Азии сроком на один год. Приговор подписал нарком государственной безопасности Всеволод Меркулов – его самого расстреляют через десять лет по делу Берии. Вернувшись из этой ссылки, дети партийных бонз в будущем сделают отличные карьеры. Вано Микоян станет известным авиаконструктором: при его участии соберут МиГ-29.

Его брат Серго получит степень доктора исторических наук, будет специалистом по странам Латинской Америки. Еще один «рейховец» Федор Бакулев станет видным ученым в сфере радиолокации.

Намного трагичнее сложатся судьбы родителей погибших подростков. Известие о гибели дочери буквально раздавило посла Константина Уманского и его жену Раису Шейнину. В своих мемуарах «Люди, годы, жизнь» писатель Илья Эренбург вспоминал, что Уманский «не мог говорить» и только «сидел, опустив голову, прикрыв лицо руками». Через несколько дней после похорон дочери Уманский уехал в Мексику. Оттуда он писал Эренбургу, что они с женой от горя стали как инвалиды. В 1945 году посол вместе с супругой погибли в авиакатастрофе во время перелета из Мексики в Коста-Рику.

Наркома Алексея Шахурина репрессировали в 1946 году. Ему дали семь лет лагерей за участие в «авиационном деле». В приговоре было сказано, что Шахурин имел отношение к выпуску самолетов и моторов с конструктивными недоделками, «в результате чего в авиационных частях произошло большое количество аварий и катастроф, гибли лётчики». По мнению обвинения, все это подрывало способность советских ВВС эффективно воевать с немцами. Учитывая тяжесть обвинения, можно сказать, что Шахурину повезло.

После смерти Сталина его реабилитировали, вернули награды и звания и даже позволили вновь вернуться к большим должностям. В 50-е Шахурин работал в различных министерствах – правда, уже на позициях заместителя.

Отсутствие открытой информации по делу об убийстве Нины Уманской и организации «Четвертый рейх» породило ряд конспирологических теорий. Одна из них утверждает, что на самом деле детей убили сотрудники НКВД. Якобы выстрел в Нину произвели «слишком профессионально» и в их манере – в затылок. Другая версия была в том, что Шахурин застрелил Уманскую, когда та пригрозила рассказать о «Четвертом рейхе» отцу. Якобы, убив ее, он понял, что совершил непоправимое – и застрелился сам.

В 2009 году в России опубликовали роман «Каменный мост», посвященный убийству Уманской. Автор книги, писатель Алексей Терехов, около десяти лет вел собственное расследование этого дела. Терехов признавался, что потомки фигурантов этого дела настойчиво советовали ему «не копать».

«В этой истории сошлись три советских поколения, почти весь русский век: старики – руководители советского государства, “отцы” – поколение 40-летних Шахуриных и Уманских, в которых проявляется уже острейшее желание пользоваться своими привилегиями, строить особняки, коллекционировать иномарки, менять своевременно жен. Наконец, поколение “детей”, в которых ощущение вседозволенности, вплоть до права на убийство, очень болезненно сталкивалось с пониманием того, что в будущем они обречены на жизнь в тени отцов», – говорил Терехов в интервью изданию «Огонек».

По его словам, участники «Четвертого рейха» были образованы и по-своему одарены. Но при этом жизнь страны, ее нормы и советская мораль «этих мальчиков не касались». «То, что им готовилось, было в их понимании ничто, пыль, нищета и унижение. Судьба обычных студентов, инженеров! Сын наркома не мог стать наркомом, а сын маршала не мог быть маршалом. И они понимали, что для обеспечения будущего им нужна другая идеология. А настоящее нужно отменить.

В каком-то смысле это была попытка все-таки получить наследство и встать на ступеньку выше, чем отцы», – заключал Терехов

Михаил Блоков

Источник