drakesigrun

5 сентября во всем мире отмечается международный день благотворительности, учрежденный 13 лет назад в память о Матери Терезе. Но, разумеется, у каждой страны есть свои знаковые фигуры, ставшие своего рода символами благотворительности и самоотверженного служения людям. Всюду их помнят и знают. Вернее, почти всюду.

2 ноября 1933 года в одном из самых богатых городов Европы, французской Ницце, на 85-м году жизни в полной безвестности умер человек, чьи имя и фамилия буквально накануне упоминались в заголовках на первых страницах газет — в Советской России и по всему миру. Этот момент попал даже в роман Каверина «Два капитана»: «...не слушая, что говорит мне изумленный инструктор, я еще раз взглянул на эту страницу — мне хотелось прочесть ее одним взглядом. «Великий Северный путь открыт» — название одной статьи! «Сибиряков» в Беринговом проливе» — название другой!».

Да, человек, в чью честь был назван прошедший в одну навигацию по Севморпути ледокольный пароход «Александр Сибиряков», умирал в это время в дешевой французской больнице, в бедности и забвении, хотя был когда-то одним из богатейших людей России. На его похороны пришли лишь четверо: француженка (хозяйка недорогой гостиницы, где он прожил последние годы), двое шведских дипломатов и журналист. Других иностранцев Сибиряков не интересовал (им, очевидно, просто в голову не приходило сопоставить его фамилию с названием героического советского корабля), а для всех русских и жителей СССР он был давно мертв, ведь энциклопедии и словари указывали, что Александр Сибиряков умер еще в 1893 году. Это была то ли неудачная шутка завистников, то ли просто ошибка, которая повторялась повсюду (ее исправили только в XXI веке), и о которой сам Сибиряков, может, даже не знал, поскольку начиная с 90-х годов XIX века редко бывал в России. Потому и назвали в его честь еще до революции, в 1916 году, ледокольный корабль (мы еще расскажем о нем). И, возможно, по той же причине большевики не удосужились переименовать судно, названное в честь классового врага, купца-миллионера. Никто ведь не знал, что он еще жив. И никто не узнал о его настоящей смерти.

Корреспондент газеты «Свенска Дагбладет» писал в номере от 8 ноября 1933 года:

«Это были странные похороны. Когда пришедшие подошли к небольшой белой часовне на русском кладбище, расположенном на красивом пригорке за Ниццой, они посмотрели друг на друга — никого, кроме них четверых, на похоронах не было. Присутствовали — шведский консул в Ницце Баргтрен, директор бюро путешествий «Нордиск Вояж» Перссон, хозяйка гостиницы, где жил умерший, и ваш покорный слуга, корреспондент газеты «Свенска Дагбладет». Они молча стояли под ослепительным солнцем и ждали. Но в конце концов поняли, что ни один из 50 000 соотечественников усопшего на Ривьере не пожелал обеспокоить себя появлением на похоронах. Шестеро пожилых мужчин в серых блузах подняли некрашеный гроб и понесли вверх по склону. Пожилой русский священник расстелил над гробом потрепанное покрывало с желто-голубой вышивкой, шведский консул положил в изголовье венок с желто-голубой лентой. Священник, улыбаясь, поблагодарил четверых пришедших на похороны. Хозяйка гостиницы со слезами на глазах спросила, что же пожилой русский господин сделал плохого, раз соотечественники его забыли. Консул ответил, что он ничего плохого не сделал. Но с годами он стал одиноким и бедным, а был одним из самых богатых людей в своей стране...».

Так окончилась жизнь одного из самых известных сибирских благотворителей, последнего из рода купцов Сибиряковых.

Золотая семья

Этот род вообще был одной из самых знаменитых династий предпринимателей в истории Сибири, он копил (и порой щедро раздавал) свои богатства на протяжении шести поколений. Первым в этой семье упоминается крестьянин Архангельской губернии Афанасий Сибиряков, который в первой четверти XVIII века с сыновьями переселился в Иркутск. Вероятно, его родители или деды тоже бывали в Сибири (отсюда и фамилия), но Афанасий перебрался туда насовсем, и начал очень успешный бизнес сразу по нескольким фронтам: торговлей, рыболовством и судоходством на Байкале. Его старший сын Михаил и вовсе стал миллионером (что по тем временам было очень серьезно — миллион значил примерно как сейчас миллиард). Он начал интенсивно добывать серебро на знаменитых Нерченских приисках, и даже построил там сереброплавильный завод.

За такие успехи Михаил был возведен в дворянское звание — и полностью разорен в процессе конкуренции с государством (вернее, с Императорским кабинетским горным ведомством, имевшим льготы), которое в итоге прибрало прииски и завод себе. Тем не менее, Михаил часть миллиона все-таки спас: во время очередной деловой поездки в Петербург он нашел архитектора Кваренги, и по его проекту в Иркутске построили дом (почти дворец) купца Сибирякова. Это здание стоит там до сих пор.

Его младший брат, Алексей Сибиряков, продолжал дело отца, развивая рыболовство и судоходство на Байкале. Он уже был человеком образованным, собирал книги и штудировал учебники по праву, а потому неудивительно, что иркутяне избрали его депутатом в Уложенную комиссию, где он курировал «почты и гостиницы». То есть, как теперь говорят, занимался общественно-полезной деятельностью. Эта деятельность в третьем поколении купцов Сибиряковых превратилась почти в политическую борьбу, когда Михаил Сибиряков возглавил протесты иркутских купцов против деспотичного губернатора Трескина, назначенного, дабы «навести порядок». Но купцы эту борьбу проиграли, а сам Сибиряков был сослан в Нерчинск, где вскоре умер. Однако на этом род не угас, и капитал его не уменьшился. Напротив, его приумножил предприимчивый Ксенофонт Сибиряков, которого даже избрали городским головой. А его племянника, опять Михаила Сибирякова, сделали потомственным почетным гражданином Иркутска — и было за что. Он уже владел золотыми приисками в Ленской тайге, плюс Вознесенским и Александро-Невским винокуренными заводами. А что может быть почетней на Руси, чем производство алкоголя? Казалось бы, сиди ровно и наслаждайся почетом.

Но как раз именно Михаил первым в династии (в середине XIX века) начал вкладывать средства в благотворительность, образование и культуру — например, вместе с другими купцами профинансировал возведение городского театра и целиком оплатил строительство богадельни для престарелых. Все его дети также стали меценатами и благотворителями, причем в куда больших масштабах. Иннокентий Сибиряков финансировал экспедиции для исследования Китая, Тибета и Сибири, издавал книги по сибирской истории, и поддерживал образование — способствовал открытию музеев, школ и библиотек во многих городах. Позднее он отправился на Афон и принял монашескую схиму. Его сестра Анна Михайловна помогала голодающим (только во время голода в Тобольской губернии 1890—1891 годов она истратила более миллиона рублей).

Еще один сын Михаила, золотопромышленник Константин Сибиряков, талантливый скульптор, увлекавшийся идеями Толстого, строил школы, народные училища, и, как Левин в «Анне Карениной», «образцовые» хозяйства. Выписывал из-за границы дорогущую сельхозтехнику, высчитывал севообороты… Потом, правда, все это разрушилось и заржавело.

Все они не дожили до революции (хотя точная дата смерти Константина неизвестна, вероятно он умер после 1908 года в Грузии, где под Батумом у него были свои виноградники). А пережил всех Александр Сибиряков, старший сын Михаила, последний (и самый знаменитый) благотворитель в семье. О том, что он сделал для России и Сибири, следует рассказать чуть подробнее. И о его жизни — вернее, о первой ее половине. Потому что о второй мы не знаем почти ничего.

Сибиряковский тракт

Итак, он родился 8 октября 1849 года в Иркутске, и был, как уже говорилось, старшим сыном в семье богатейшего иркутского горожанина, Михаила Сибирякова. А поскольку тот полагал, что главным капиталом для человека является образование, то на обучение сына не скупился. Александр закончил иркутскую гимназию, затем политехникум в Швейцарии, и продолжал учебу в Германии, Франции, Швеции. Как раз в Швеции и определилась область его будущих интересов. В 25 лет он познакомился там с известным геологом и полярником Нильсом Норденшельдом, которого интересовало исследование Северного морского пути.

Ох уж этот Северный путь! На него многие столетия с интересом смотрели шведы, русские, англичане, норвежцы, американцы. Возможность вести торговлю через ледовитые моря между Европой, Америкой и Японией, экономя сотни дней и тысячи миль пути — разве это не мечта? А для предпринимателей из Иркутска этот путь вообще мог работать «в обе стороны», он как бы «подключал» их через сибирские реки к «большому миру», поэтому немудрено, что Александр Сибиряков загорелся этой идеей, и начал финансировать полярные исследования. Он мечтал связать единой транспортной сетью Западную и Восточную Сибирь, Якутию, Дальний Восток, Камчатку с помощью великих российских рек: Оби, Иртыша, Печоры, Енисея, Ангары, Лены, Амура — и для этого позднее основал «Ангарское пароходство» и Амурское общество пароходства и торговли.

Норденшельд в своей книге писал, что юный Сибиряков был готов помочь ему не только деньгами (что, конечно, было важно), но и информацией о Сибири и северных морях, которую он собирал, изучая историю плаваний в Арктике за многие годы. Деньги же появились после смерти отца, в 1874 году, когда Александр вступил в управление золотыми приисками. Капитал, доставшийся ему по наследству, достигал 900 тысяч золотых рублей. И уже спустя год удалось организовать первую экспедицию: Норденшельд на шхуне «Превен» совершил плавание из Норвегии на Енисей. То есть, это была «половинка» Севморпути, позволявшая Сибири торговать с Европой. Но таким маршрутом плавали уже очень многие, куда труднее было дойти до Берингова пролива, за которым открывались Америка и Япония. И в 1878 году Александр предложил Норденшельду сделать такую попытку. Экспедиция на пароходе «Вега» стартовала, и… Исчезла на два года.

Никаких радиопередатчиков тогда, разумеется, не было, потому о судьбе Норденшельда приходилось только гадать. Но Александр не мог сидеть сложа руки — и спустя год отрядил на поиски пропавшей экспедиции специально приобретенный в Швеции пароход, который (вероятно, веря в магию имен) назвал «Норденшельд». Магия не сработала — корабль очень скоро потерпел крушение, и его команде едва удалось спастись. Тогда Сибиряков сам вышел на пароходе «Оскар Диксон» к устью Енисея, рассчитывая там встретить «Вегу» (или хоть какие-то вести о ней), однако и тут не повезло: судно почти тотчас попало в ледяной плен. Команда приготовилась к зимовке, но Александр с несколькими спутниками решился покинуть корабль. Хотя у него не было никакого арктического опыта, спустя неделю или две он успешно добрался до Салехарда — и там наконец узнал, что «Вега» сумела завершить свое путешествие, пройдя Северным морским путем. Пусть с длительной зимовкой, но все-таки смогла!

Эта, в сущности, ненужная спасательная экспедиция стала «боевым крещением» для Александра, который большую часть сознательной жизни провел за границей, и имел о Сибири скорее умозрительное представление. Теперь он полюбил ее по-настоящему, и целиком отдался страсти исследователя. Он финансировал экспедиции одну за другой, причем любые — шведские, норвежские, немецкие, и, конечно, отечественные, российские. В 1879—1880 годах он дал средства на экспедицию Александра Григорьева (для исследований в Северном Ледовитом океане), выделил деньги на изучение низовьев Оби и Енисея, а в Академии наук назначил премии за лучшие работы по географии Сибири. В некоторых экспедициях он принимал участие и сам. Идея создания «сети дорог и каналов» не оставляла его. «Сибирь богата своими водными путями… стало быть, естественно предполагать, что наша задача состоит в том, чтобы ими воспользоваться как должно; если это необходимо, создать систему сообщений, имеющую своим выходом море», — писал он в одной из своих статей. И вскоре Сибиряков начал проверять свою идею на практике, построив дорогу от Печоры к Оби (так называемый «Сибиряковский тракт»). По этой дороге, а затем по реке и морю сибирские грузы перевозились на Мурманский берег, а оттуда в Северную Норвегию и Данию. Эта система отлично заработала, товары пошли в Европу! А для Печорского края, часто страдающего от голода, дорога стала спасением, благодаря ей цены на хлеб в крае снизились в 1887 году втрое. Одновременно начались работы по углублению русла Ангары (как раз в моду вошел динамит, и с его помощью Сибиряков хотел расчистить речные пороги, но довести до конца работу не удалось — парочка перекатов оказалась не по зубам даже нобелевской взрывчатке…).

Превращение в пароход

Все это требовало, конечно, огромных денег, однако золотые прииски — хорошая вещь. Золото стремительно росло в цене. На что бы он ни тратил деньги, они не кончались. Вот уж воистину, «не скудеет рука дающего». Еще в 1878 году, едва получив наследство, он отдал 200 тысяч рублей (то есть четверть всего своего капитала) на оборудование лабораторий только что открытого Томского университета.

Немалые суммы выделял на поддержку «сибирской темы» в Академии наук (была даже учреждена «премия Сибирякова») и на издание книг о Сибири. В Иркутске на его деньги было открыто несколько храмов, построены больницы и народные школы (первая из них открылась прямо в особняке Сибиряковых, под нее отдали весь нижний этаж фамильного дома). И все-таки главной его заботой была организация движения по сибирским рекам и Северному морскому пути — именно это, как ему казалось, должно было принести России максимальную пользу. Донести до других эту мысль он старался в своих статьях и в книге «О путях сообщения Сибири и морских сношениях её с другими странами», которая вышла в России в 1907 году. Но почему-то многие приняли ее за посмертное издание.

Почему?

Да потому, что сам Александр Сибиряков появлялся в России, а тем более в родном городе, в Иркутске, все реже и реже. Ему очень не нравилась роль «хозяина» и миллионера. Уже в конце XIX века он полностью отошел от коммерческих дел, и передал все заботы управляющим. А потом стал потихоньку продавать свой бизнес, используя деньги для благотворительности. Впрочем, так же сделали его братья. Похоже, мир сибирского купечества отталкивал все шестое поколение Сибиряковых. Их интересовало что угодно — наука, религия, искусство. Только не деньги и торговля. И постепенно они как бы исчезали, уходили от основательного и крепко устроенного капиталистического быта, погружаясь в другую, более интересную для себя жизнь. Сестры Ольга (говорят, талантливая пианистка) и Анна (увлекавшаяся толстовством) перебрались в Петербург, и после революции их следы потерялись в эмиграции. Константин тоже стал толстовцем, потом увлекся революционными идеями и уехал в Грузию. Иннокентий сделался афонским иноком. А Александр Сибиряков просто исчез.

Говорили, что вроде бы он жил у брата в Батуме, потом в Париже и в Цюрихе… В России же в последнее десятилетие XIX века Александр Сибиряков бывал лишь изредка, и потому дата смерти в энциклопедиях и словарях — 1893 год — не вызывала ни у кого особых вопросов. И, хотя «умерший» Сибиряков в 1904 году вместе с Дмитрием Менделеевым был избран почетным профессором Томского университета, вспоминали о знаменитом сибирском благотворителе все реже и реже. Ведь, судя по всему, деньги у него закончились. Последний крупный доход он, очевидно, получил от продажи принадлежавшей ему части байкальской флотилии, которая перешла в руки одного из иркутских купцов в конце 1898 года. Золотые прииски к тому моменту были уже проданы, а средства потрачены на полярные экспедиции, книгоиздание и благотворительность. Для себя он не оставил почти ничего, разве что небольшую ренту, позволявшую скромно и незаметно жить на берегу моря во Франции. Но когда грянула Первая мировая война, а затем и революция, этой ренты тоже не стало, и к 1920 году Александр Сибиряков оказался фактически без средств к существованию. Спасение к нему пришло неожиданно — но вовсе не со стороны соотечественников.

Дело в том, что еще в 80-е годы XIX века Александр Сибиряков был награждён крестом ордена Полярной звезды от короля Швеции за помощь в организации экспедиции Норденшельда, и, как член Географического общества в Стокгольме, мог рассчитывать на небольшую пенсию. Вот почему в 1921 году шведское правительство назначило Сибирякову пожизненные выплаты 3000 крон ежегодно. Деньги небольшие, но на них можно было снимать крошечную комнату у моря, и вечерами сидеть на берегу с бокалом вина, любуясь на проходящие вдали корабли. А что еще нужно человеку, про которого все забыли?

Но нет, забыли не все. Поскольку он считался в России умершим, имя «Александр Сибиряков» в 1916 году решили увековечить, назвав так купленный в Англии ледокольный пароход. Хоть и не новый (ему к тому моменту было уже лет семь), корабль этот отлично подходил для зимней навигации в Белом море. Однако после революции, в начале 30-х годов, большевики решили заново начать освоение Северного морского пути — примерно по тем маршрутам, о которых мечтал Сибиряков. Новых кораблей у них не было, потому выбор пал на бывший английский ледокольный пароход, который на скорую руку подготовили к экспедиции. В ней участвовали знаковые персонажи, которым суждено было стать символами советских полярных подвигов: капитан Владимир Воронин, академик Отто Шмидт, и так далее, и так далее… Совсем знаменитыми они стали, когда спустя год загнали во льды и утопили беззащитный «Челюскин», но и с походом на «Александре Сибирякове» в 1932 году чуть было не вышло нечто подобное. Во льдах Чукотского моря они потеряли гребной винт, и дальше двигались под самодельными парусами. Их бы, вероятно, затерло льдами, но повезло: мощное течение вынесло корабль в Берингов пролив. А оттуда — на страницы газет во всем мире.

К сожалению, позднее «Александр Сибиряков» прославился еще раз. «К сожалению», — потому что это было его последнее плавание, в августе 1942 года. Он шел из порта Диксон с грузом для полярных станций на Северной Земле, и встретил немецкий крейсер «Адмирал Шеер», который охотился на конвои союзников. На «Сибирякове» были установлены четыре маленькие пушечки (против 14 мощных немецких орудий это было, считай, что ничего), однако капитан и экипаж парохода отказались спустить флаг и приняли бой. «Сибиряков» был потоплен в считанные минуты, большая часть экипажа погибла, но радист успел сообщить на базу о появлении немецкого крейсера, и тому пришлось уйти от российских берегов.

Свое последнее пристанище «Александр Сибиряков» нашел между островами Белуха и Центральный, на глубине 49 метров, и теперь любому проходящему здесь кораблю следует приспускать флаг и салютовать гудками погибшим матросам. Это — место боевой славы «Полярного Варяга», как называют его историки. К затопленному кораблю устраиваются экспедиции, в 2015 году на нем была установлена металлическая памятная табличка. Конечно, это дорогое удовольствие, но у государства денег хватает. И табличка эта выглядит гораздо лучше, чем запущенная могила Александра Сибирякова на окраине старого кладбища в Ницце, до которой, как и прежде, нет дела никому.

В коллекции Артёма Зинина — «горбатый» запорожец, «ушастый», «мыльница» и другие машины. Одни уже отреставрированы, другие ждут своей очереди. Зинин ездит на своём запорожце не только по Владимиру, но и за границу.

Первым автомобилем в его жизни стал именно «запорожец» — в детстве Артём катался на нём с отцом. С тех пор он «заболел» машинами этой марки, а повзрослев, научился восстанавливать даже самый запущенный хлам.

«Наверное, это болезнь, я называю её “запорожец головного мозга”. Планирую остановиться на тех вариантах, которые у меня уже есть. В моей коллекции весь модельный ряд, даже легендарный “горбатый” — ЗАЗ‑965. Для души этого вполне достаточно: время от времени выезжаю на них», — говорит мастер‑автолюбитель.

По его словам, запорожец — машина надёжная, пусть и не самая быстрая или вместительная. В этом году он с семьёй побывал в Смоленске, а оттуда отправился в Минск.

Ожидаемо, на его раритеты обращают внимание на улицах, а «горбатый» ЗАЗ даже попал в фильм «Дети перемен».

«Меня иногда останавливают автоинспекторы, но не ради проверки. Просто такие автомобили — редкость на дорогах. Если я где-то паркуюсь, всегда подходят люди, интересуются. Ни одна дорогая иномарка не вызывает столько эмоций: каждый второй ставит лайк, снимает на видео, машет рукой или улыбается», — рассказывает Зинин.

Из последних приобретений коллекционера — «мыльница». Эти машины выпускались до 1994 года. Чтобы редкий экземпляр не отправили в металлолом, Зинин выкупил его. Пока на этом «запорожце» далеко не уехать, но вскоре он тоже будет восстановлен.

Уникальный учебно-кинологический центр при колледже имени Н. Комарова открылся накануне в поселке Варские. Там же в октябре появится центр по социализации и адаптации собак. Об этом сообщил губернатор Павел Малков. В центре будут работать с безнадзорными животными.

«В стране это будет первый подобный центр. Здесь будут лечить бездомных собак, делать им необходимые прививки и, самое главное, — обучать и приучать к жизни с человеком», — уточнил Малков.

Это одна из немногих позитивных новостей в сфере гуманного обращения с безнадзорными животными с 2023 года. Тогда с подачи депутата Госдумы Сарданы Авксентьевой («Новые люди») регионам разрешили снова подвергать уличных собак эвтаназии для уменьшения их численности. Регионы один за другим стали принимать этот закон.

Малков отметил, что в следующем году достроят муниципальный приют для бездомных животных — это ветеринарный пункт и несколько корпусов на 300 мест.

Что это значит рассказала руководитель рязанского «Альянса защитников животных» Наталья Смелая:

— Это грандиозное событие! В регионе поняли, что проблему надо решать комплексно, а не пытаться просто уничтожать собак. Рязань давно стала передовой в этом смысле. Теперь безнадзорные собаки, попавшие в отлов, будут пролечены, а главное — социализированы и, будем надеяться, быстрее найдут хозяев и свой дом. За инициативу спасибо от всех рязанских волонтеров и зоозащитников Михаилу Балакиреву [начальник Главного управления ветеринарии Рязанской области] и губернатору. Это от души, потому что мы о таком даже мечтать боялись.

Рязанская область одна из первых в 2016 году отказалась от эвтаназии как способа сокращения численности бездомных животных. В 2015 году в городе прошел митинг против их умерщвления, за строительство приюта. Чиновники не смогли проигнорировать требование горожан.