Bregnev

Планировка у квартиры была в высшей мере ублюдочной, этим-то Макс и решил воспользоваться. От входной двери тянулся узкий коридор, который заканчивался большим зеркалом и сворачивал влево, к комнатам, а посреди этого коридора находился санузел — мало того, что совмещённый и до ванны приходилось протискиваться между унитазом, стиральной машинкой и огромным уродливым монстром, по ошибке названным раковиной, так ещё и получить дверью этого санузла по лицу, когда ты заходишь в квартиру, а кто-нибудь выходит из ванной, — проще простого, но цена за съём, особенно на двоих, была очень даже приемлемой, так что Макс не жаловался и переезжать не планировал.

Прошлый сосед Макса, невзрачный парнишка, чьего имени я уже и не помню, бросил университет, не окончив первого курса, и вернулся в родной город. Стать новым сожителем, точнее, сожительницей, не повезло Лизе. Лиза была неземной, по-другому и не скажешь, такую видишь среди утренней давки в метро и не веришь, что она часть всей этой унылой серости. Это не совсем красота, от Лизы будто исходил тёплый свет, к которому тянешься даже против воли, а её голос был похож на тёплое молоко с мёдом перед сном, он был мягким, как пуховое одеяло в зимнюю ночь, хотя, если честно, до того дня мы с ней едва ли три раза обменялись взаимными приветствиями, но даже так я знал, что Лиза — сплошное тепло.

Она приехала учиться сюда из какой-то далёкой глубинки и была очень рада, что найти сожителя удалось так быстро, — это я знал со слов самого Макса. Он, в общем-то, мог бы и приударить за одинокой девушкой или хотя бы попытаться наладить с ней дружеские отношения, но Макс был… как бы это правильно сказать-то?.. В общем, долбоёбом он был, тем самым, что может размалеваться под клоуна и выпрыгнуть на вас с пластиковой бензопилой из-за кустов, напугать до полусмерти и до смерти быть довольным провёрнутой шутейкой. За такие шутейки Макс нередко отхватывал, однажды даже заработал перелом пары рёбер, но это его не останавливало.

— На самом деле она странная, — говорил Макс, крутя в руках резиновую маску. Маска изображала страшную рожу грязно-зелёного цвета и на вид была довольно омерзительной, от неожиданности можно сразу и не разобрать, что перед тобой всего-навсего придурок в маске, а не бешеный вурдалак — или что там подразумевалось.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, пытаясь усесться на краешек ванной и не понимая, почему я не мог подождать в комнате или на кухне — вдвоём тут тесновато, да и становиться в некотором роде соучастником Макса желания у меня не было. — У тебя есть нашатырь?

— Зачем это?

— Вдруг она в обморок грохнется, — я пожал плечами. — Ну, как твой прошлый сосед. Мало ли.

— Она странная, — повторил Макс. — Каждый раз, когда приходит, минут по двадцать в зеркало таращится. Именно таращится, а не поправляет макияж, просто стоит на месте и смотрит. А недавно — слышу, дверь хлопнула, ну, я вышел поздороваться, а никого нет, — Макс помолчал. — Потом пошёл на кухню за чаем, возвращаюсь, а она стоит перед зеркалом, я от неожиданности чуть кружку не выронил.

— Может она в ванную заходила? — я наконец залез на стиральную машинку, получилось вполне сносно, разве что в лицо лезло развешанное сушиться шмотьё. — Ты опять забыл кусок мяса в раковине что ли? Тут чем-то воняет.

Макс принюхался.

— Ничего я не забывал. Глаза разуй, у тебя толчок перед носом. Не знаю, что тут за система канализации и есть ли она вообще, но иногда несёт так, что в подъезд зайти невозможно.

— Замечательно, — я почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Было душно, и пахло вовсе не канализацией, но спорить не хотелось — хотелось послать Макса к чёрту, забрать конспекты, за которыми я к нему и зашёл, и поскорее выйти на свежий воздух. — Так что там с нашатырём?

— Тихо ты, — отмахнулся Макс, услышав щелчок замка. Он натянул маску на голову и, подождав с минуту, выскочил в коридор с диким ором.

Я подумал, что мне не очень повезло — как сегодня, так и вообще. Не повезло с другом-дебилом и не повезло зайти к этому дебилу именно сегодня.

Ещё я почему-то подумал, что мне не повезло оказаться не в то время и не в том месте, но не успел понять почему, просто в груди разрослось непонятное чувство тревоги, оно попыталось вырваться наружу, ткнулось чем-то холодным в нёбо — наверное, в тот момент я наконец догадался, чем именно пахло в квартире, но эта догадка пока не оформилась в связную мысль, а только обосновалась противным страхом внутри. Мне захотелось схватить Макса за футболку, затянуть обратно в ванную и посидеть здесь ещё часа два — да хоть до утра, но я не успел.

Макс коротко взвизгнул (я даже не подозревал, что он способен издавать подобные звуки) и начал пятиться назад, стягивая маску — получилось у него попытки с четвёртой.

— Что там такое? — спросил я, соскакивая со стиралки. За Максом ничего не было видно, мне пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть из-за его плеча. Тревога внутри окрепла, отдаваясь звоном в ушах, может, это была и вовсе не тревога, а дурное предчувствие, проклюнувшееся слишком поздно, — всё произошло слишком быстро, быстрее, чем я смог толком что-либо осознать. Я надеялся, что это просто беспокойство о Лизе, вдруг она действительно упала в обморок, ударилась головой об угол тумбочки и теперь истекает кровью — вполне неплохой вариант по сравнению с тем, что я увидел.

Лиза, как и говорил Макс, стояла перед зеркалом, почти вплотную, и она обернулась, одной только шеей, провернула голову как девочка из грёбанного «Экзорциста», и теперь смотрела на нас широко распахнутыми глазами. Теперь вокруг неё не было никакого мягкого света, от неё исходила только угроза, густая и тягучая, липнущая к коже и не дающая пошевелиться — совсем как парализующий яд.

— Что за херня? — прошептал Макс. Прозвучало очень ничтожно и жалко. — Лиза?

Лиза наклонила голову набок и скривилась в оскале, от её тёплой улыбки не осталось и следа, вместо ровных зубов торчали кривые клыки, и запах её дыхания, гнилой и стухший, — этот запах я чувствовал даже стоя за Максом. А потом Лиза… она… оно упало на четвереньки — коленные суставы громко хрустнули, ладони шлёпнулись об пол. Я почему-то вспомнил, как Маринка, моя старшая сестра, в детстве так же забавлялась с куклами, ну, теми, у которых руки-ноги во все стороны гнутся, а потом бросала их валяться в неестественных позах где попало, и когда я натыкался на них, например, ночью по пути в туалет, мне становилось до жути неуютно и неприятно, будто куклы укоризненно смотрели на меня своими нарисованными глазками и тянули ко мне свои кривые пластиковые ручки.

И теперь Лиза стояла, так же изогнувшись, он пригибалась к полу, вперив в нас злой, враждебный взгляд, в котором читалось только желание разорвать на куски, а я вспоминал переломанные кукольные конечности и не мог шевельнуть хотя бы пальцем.

Лиза зарычала и, чуть пошатываясь, двинулась в нашу сторону, её пальцы, тонкие, с аккуратно накрашенными ногтями, скользили по линолеуму, поскрипывая и сгибаясь, будто лапки огромных пауков.

— Да с хрена ли ты стоишь?! — наконец крикнул Макс, дёрнув меня за руку. Он с силой пнул дверь, и та стукнула Лизу, заставив её завалиться на бок — это выглядело как глупая сцена из фильма, глупая и смешная, но это было по-настоящему, Лиза была настоящей, она рычала, пытаясь подняться, и по её подбородку стекала слюна, капая на пол и вывернутые ладони.

Пришёл в себя я уже после того, как мы оказались в комнате, в Лизиной комнате, переполненной самыми разными вещами, словно каждый жилец съезжал отсюда, ничего с собой не забрав, — тут и там стояла какая-то неуместная мебель, на выцветших обоях картины теснились вперемешку с плакатами из журналов, а на полках громоздились книги, шкатулки и просто всякий мусор, что-то выглядело совсем новым, а что-то было покрыто толстым слоем пыли. Дверь закрывалась на хлипкую щеколду, не способную выдержать простой сквозняк, не говоря уже о взбесившемся монстре.

— Макс, руку, — наконец сказал я, слыша глухое рычание и скрежет ногтей — будто кошка царапалась. — Руку пусти, — Макс до сих пор цеплялся за моё запястье, больно сжимая.

— Ага, — Макс разжал пальцы. — Комод, — он кивнул на здоровенный комод у стены. — Помоги пододвинуть.

Лиза — это существо начало бросаться на дверь, и щеколда задёргалась, грозясь слететь, да и, признаться честно, я сомневался, что комод, пусть и большой, пусть огромный и тяжёлый — мы едва смогли сдвинуть его с места, а на полу остались царапины от чугунных ножек — нет, комод бы тоже не выдержал. То жуткое существо лениво бросалось на дверь, глухо выло и снова бросалось, и с каждым разом, казалось, становилось только сильнее, но в перерывах между ударами я забывал, что за дверью притаилось настоящее чудовище, я не хотел верить в это — и Макс, думаю, тоже. Он, весь бледный, тупо смотрел на комод, на позвякивающие на нём статуэтки-побрякушки — спустя три или четыре удара одна из них упала на пол и разлетелась осколками, — мелко дрожал и в целом выглядел так, будто вот-вот тронется умом.

— Что это такое? — наконец заговорил Макс. Я не знал, что ответить, — я надеялся, что всё это окажется неправдой, что из-за двери раздастся человеческий голос и Лиза спросит, почему мы так странно себя ведём, но Лиза только скребла ногтями по полу и досадливо подвывала.

— Понятия не имею, — ответил я, опускаясь на подвернувшийся под руку стул, ноги подкашивались, и я снова почувствовал что-то давно забытое и детское — когда вечерами мне казалось, что из-под кровати выпрыгнут жуткие монстры или не менее жуткие куклы сестры, я плотно закутывался в одеяло, накрывался им с головой, даже если становилось невозможно дышать, и старался как можно скорее заснуть. Сейчас мне хотелось того же самого, хотелось заснуть и открыть глаза в другом — безопасном — месте.

Но было кое-что ещё, что никак не давало мне покоя, перебивая даже страх перед непонятной тварью в коридоре, — был запах, тот самый запах гнилого мяса, который я учуял ещё в туалете и ошибочно принял за неудачную попытку Макса приготовить хоть что-нибудь. В комнате Лизы этот запах становился гуще, забивался в нос и не давал дышать.

— Теперь чувствуешь?

— Да, — Макс указал на дверь в углу. — Это оттуда несёт.

— А что там?

— Кладовка… вроде. Может быть, там ещё парочка таких сидит. Как Лиза.

Его слова не добавили мне смелости, но я всё-таки заставил себя встать со стула и подойти к, предположительно, кладовке. И открыть дверь.

— Ебануться, — выдохнул Макс. — Это что, земля? — он пихнул меня в сторону, зашёл внутрь и опустился на колени, водя ладонями по полу, словно не поверив своим глазам. — Это земля, и знаешь… такого здесь точно не было. Здесь была гора коробок со всяким хламом, а не грёбанная пещера.

Я так и не рискнул зайти туда. Эта пещера, похожая на огромный погреб, не внушала доверия, но внушала мысль о параллельных мирах — в такой шагнёшь и обратно уже не вернёшься.

— Макс, вернись, а, — я слышал, что мой собственный голос звучит жалобно и умоляюще, но совладать с ним не мог, вероятно, я и сам был на грани сумасшествия. — Там, прямо за тобой, — у меня не вышло произнести это вслух, но Макс встал, обернулся и, увидев кучку мяса, полусгнившую, кишащую белыми червями массу из чего-то тёмного и отвратительного, согнулся в приступе тошноты. Отчётливо видневшаяся кисть руки отметала все сомнения — раньше это что-то было живым человеком.

Спустя пару минут Макс захлопнул дверь и начал нервно ходить туда-сюда по комнате, это раздражало, но не настолько, чтобы отвлечься от бившего в затылок страха — прошло не больше пятнадцати минут с тех пор, как мы сдвинули комод к двери, но Лиза… Я подумал, что ещё через пятнадцать минут она проберётся в комнату.

И тогда…

Тогда…

— Тогда нам конец, — тихо сказал Макс. И добавил: — Ты говоришь вслух.

Потом он сказал:

— Бред какой-то. Я просто не могу поверить. В коридоре беснуется перекрученная девка, вместо кладовки — пещера с мясным рынком, а мы, возможно, наслаждаемся последними минутами нашей жизни. И попробуй отгадать, что самое ужасное в этой ситуации?

— Что? — от его тирады мне стало легче, к мыслям вернулась чёткость и ясность, и я чётко и ясно понял, что мы — покойники. Мы действительно загнаны в ловушку злобной тварью, складирующей куски человечины про запас. Мне стало легче, но не спокойнее, страх по-прежнему давил на затылок, будто мне на шею уселась холодная и склизкая лягушка, которая подпрыгивала с каждым ударом Лизы.

— Я ужасно хочу ссать, вот что! — выпалил Макс и досадливо пнул всё тот же комод. Мне стало смешно, и я рассмеялся, как-то нервно и неуверенно.

— Ссы в окно, — наконец ответил я. — Или можешь попробовать дойти до туалета.

— Окно, — повторил Макс, и глаза его загорелись, будто он нашёл решение всех проблем — впрочем, все проблемы сводились к одной, к той, которая подозрительно затихла в коридоре, чего-то выжидая.

— Мы на восьмом этаже, — напомнил я, прислушиваясь. Лиза и правда угомонилась, может быть, тоже прислушивалась, может быть, устала. Мне казалось, что прошли как минимум целые сутки с тех пор, как глупая шутка Макса обернулась чем-то жутким, безвыходным и безнадёжным, но ярко-жёлтые настенные часы показывали, что на деле прошло едва ли прошло чуть более двадцати минут.

— Да, но ведь можно же… — Макс запнулся, ломанным движением запустил руку в волосы. — Можно же позвать кого-нибудь на помощь.

— Бесполезно. Стоит сюда кому-нибудь заявиться, как она тут же снова станет нормальной, а нас примут за… — я не договорил, за дверью раздался высокий свист, он пробился сквозь дверь и впился в барабанные перепонки — как пчела ужалила. Этот свист смутно напомнил мне давным-давно прочитанный рассказ о злобном чудовище, которое приманивало похожим свистом своих жертв, но вспомнить что-либо ещё (хотя бы то, как это чудовище было побеждено) я не успел; Макс вдруг сорвался с места и навалился на комод, в его глазах плескалось помешательство.

— Какого хрена ты делаешь?!

— Ты что, не слышишь? — Макс остановился и посмотрел на меня. — Это мама. Слышишь?

Но я ничего не слышал, весь мир вокруг заглох, ни воя Лизы, ни шума с улицы — ничего, и только спустя несколько минут напряжённой тишины я смог различить слова, доносящиеся словно сквозь плотный слой ваты, они то затихали, то становились чуть громче, и голос, напевавший их, был таким знакомым, и слова — незатейливая колыбельная с простеньким мотивом — тоже были знакомыми. Это и правда был голос мамы Макса, он был её и не её одновременно, в точности повторял нежные интонации — я помнил их до сих пор, хоть и слышал их в последний раз больше пятнадцати лет назад, — но вместе с тем таил в себе что-то зловещее, затаившееся в напряжённом ожидании.

— Это невозможно, — с трудом сказал я. Голос убаюкивал, звал к себе, и сопротивляться ему было тяжело. — Мама умерла.

— Но это же она, — Макс выглядел потерянным, совсем не похожим на себя.

Спятившим.

— Это всё ещё Лиза, помнишь? Перекрученная девка, которая хочет нами поужинать, ну же, Макс! — я принялся трясти его за плечи, и он, вроде как, начал приходить в себя, но Лизе, видимо, надоело ждать, она с яростным воем снова стукнулась в дверь, отчего послышался громкий треск ломаемого дерева, в образовавшемся проломе мелькнули руки, и вскоре Лиза забралась на комод, вваливаясь в комнату. Теперь она даже отдалённо не напоминала ту милую девушку, какой была совсем недавно, она вообще больше не походила на человека, скорее на огромного и голодного паука. Лиза шлёпнулась на пол с тем самым мерзким звуком, который раздаётся, когда со стола падает кусок мяса, её глаза, ввалившиеся и потемневшие, потеряли последние крупицы осмысленности, а кожа приобрела зеленоватый оттенок разлагающейся плоти.

Макс схватил первое, что попалось под руку — этим первым оказалась безвкусная статуэтка коня, встающего на дыбы. Конь был большим и на вид увесистым — долгое время я видел его на подоконнике в подъезде, наверное, кто-то из соседей поленился дотащить уродца до помойки, а потом он пропал. Оказывается, пропал сюда, но кто и зачем его приволок — Лиза или тот студент — я не знал.

Я зажмурился за секунду до того, как Макс опустил статуэтку на всё ещё вывернутую голову Лизы. Я слышал, как хрустят кости, как этот хруст сменяется чавкающим звуком, как что-то хлюпает, будто талый снег под подошвами ботинок, как хрипит Лиза и как Макс, в конце концов, с грохотом отбрасывает коня в сторону.

Мне не хотелось открывать глаза — я боялся увидеть жуткого монстра, до сих пор живого и готового атаковать, но ещё больше я боялся его не увидеть, — и когда я наконец заставил себя это сделать…

На полу лежала изуродованная Лиза, кончики её пальцев едва подрагивали, а от её лица осталось лишь неразборчивое месиво, но даже так было видно — это Лиза, та самая неземная Лиза, человек, а вовсе не отвратительное чудовище.

И я не сомневался, что за дверью в углу комнаты не обнаружится ничего, кроме всякого хлама, распиханного по коробкам и чуть заметно пропитавшегося запахом гниющего мяса.

Скопировано с Мракопедии.

оригиналhttps://mrakopedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%8F_%...

Я не люблю истории про вампиров. Когда я слышу или читаю все эти россказни об импозантных джентльменах в пафосным старомодных фраках, либо роковых дамах с томным взглядом и гламурными клыками, то не знаю, чего во мне больше – сарказма или нигилизма. Луна не вызывает у меня лирического подъема – мне по душе обыденность. Нет откровения для меня более восхитительного, чем откровение зарождающегося дня, когда восходящее светило расцвечивает пурпурным маревом призрачную поволоку отступающей ночи.

Но прежде чем меня начнут осуждать темные романтики, поющие оды бледной луне, я хочу рассказать один случай, имевший место быть с моим отцом и его друзьями из «походного братства» во время одного из туристических сплавов по реке Белая, в Республике Башкортостан. Позвольте начать с предыстории.

Мой отец понял, что будет заниматься водным туризмом, когда начал ходить в походы с одноклассниками еще в начальной школе под руководством их учителя – забавного толстяка по имени Жан Жаныч. Этот кургузый человек выказывал такую завидную вдохновленность и увлеченность в процессе организации туристических мероприятий, что просто заражал ею. И каждое лето дело заканчивалось неизменно тем, что на сплав шли почти всем классом.

В туристической жизни Жан проявлял неумолимую энергию, непостижимым образом поспевая везде и всюду за тридцатью школярами. С энтузиазмом он учил своих отроков всем необходимым знаниям и навыкам походной жизни. Казалось, нет в Уральских горах такого места, о котором бы их классный руководитель, по специальности, кстати, географ, не мог бы рассказать какую-нибудь удивительную историю. Так, у пионерских костров сформировался костяк будущего «походного братства», каждый из которых знал, как определять хорошее место для стоянки, разжигать костер с одной спички, подбирать валежник для костра, не ночевать в поле, делать походную баню и т.д.

В детстве на такие водные сплавы с отцом начал ходить и я. Ну, а потом, у меня началась своя жизнь, работа, я переехал от родителей и в походы я ходить перестал. Мама походы не любила, предпочитая более комфортабельные виды отдыха в отелях на море. Но моего отца и его сотоварищей ничто не могло удержать от ежегодного бодрого бороздения рек Зилима, Инзера, Ика, Нугуша и Агидели.

Моему отцу повезло с друзьями. Дружный сплоченный коллектив мужчин, готовых в трудную минуту прийти на помощь «живота не жалеючи». Из них, в постоянный состав, водных туристов входили:

Мой отец – хирург – принявший негласно функции лидера коллектива еще после окончания школы, он же походный шеф-повар;

Дядя Автандил, свояк моего отца – работник нефтегазовой отрасли на Севере России, детина метр девяносто ростом, с носом истинного «сына гор» (родная сестра моего отца вышла за грузина), близкий друг и свояк моего отца;

Дядя Витя – патологоанатом, щуплый педантичный мужичок, обожающий песни под гитару у костра и Грушинские фестивали.

Дядя Рифкат – инженер-водопроводчик – имеющий истинное актерское дарование душа компании, любитель колкого юмора и бардовских песен.

Дядя Рамиль – хирург, крепкий, рослый и смешливый дядька;

Виктор Петрович – профессор медицины, дородный человек с академической бородкой и в неизменных очках – рафинированный интеллигент, когда трезвый и любитель скабрезных шуток, когда выпивши.

Были конечно, еще многие другие, охочие до походной жизни приятели, но эти не отказались бы от совместных речных маршрутов ни за какие пятизвездочные отели. Мой дядя Автандил (это ж надо!) из северного Ноябрьска не ленился в Уфу приезжать, ради маршрутов этих. Турист был заядлый – и на Саяны ходил и на Эльбрус. Пещеру Победы всю облазил; Капову– куда только был возможен вход туристам. Здоровенный, был и добрый, как медведь ручной, в институте играючи нормативы ГТО сдавал, в сборной города по хоккею играл.

И вот однажды он неожиданно – возьми да умри, в дороге, за рулем, когда с женой и дочерью из Севера в Уфу ехал. Врачи сказали – остановка сердца. И это притом, что никто не припомнит, что он в жизни болел чем-то. Естественно, ни о каком походе в том году речи не было. Как и на следующий год. И через год тоже.

Однажды я ловлю себя на мысли, что мой отец, к этому времени едва разменявший шестой десяток, вот уже несколько лет как перестал ходить в походы.

Как-то в один из погожих летних вечеров, я, будучи в гостях у родителей на даче, где они предпочитает проводить отпуск, спрашиваю папу о походах – он говорит о том, что стал старый, ну и что-то еще в этом роде. При этом от меня не уклоняется затаенная тоска, с которой он смотрит на закатное солнце над верхушками отдаленного соснового бора.

Я недоумеваю, и говорю, о том, что он ходил на свои ежегодные сплавы вот уже более тридцати лет и будет ходить еще столько же, по крайней мере, пока сохранит трудоспособность. Когда я завожу разговор о том, чтобы тряхнуть стариной и вновь отправиться на сплав всем вместе, папа уходит от темы.

Быстро состарился – думаю я.

Ну понятно – уж сколько воды утекло – скоро уйдет и это поколение энтузиастов, а палочку передать некому, размышляю я, несколько устыдившись.

Мой отец, прежде пышущий богатырской силой мужчина, действительно быстро сдал в последние годы. То же можно было сказать и о других членах походного братства, которых я эпизодически видел. С сожалением я узнавал о болезнях, постигших того или иного из их числа.

Потом я снова увидел их всех на похоронах. На этот раз скончался от остановки сердца в одной из городских больниц Виктор Петрович. Не думал, что за это время они так состарятся и «сдадут». Их как будто подменили. Во всем их облике так и сквозила скорбь обреченных.

Бывший хохмач дядя Рифкат «махом» напился на поминках, повис на дверной ручке и оторвал ее, мне было за него неудобно.

Дядю Рамиля я не сразу узнал – он стал сед, как лунь и изможденным. Уголок рта у него скорбно опустился.

«Неужели, кончина их общего друга их так подкосила?» – думал я. Понимаю, конечно, что они были очень близки, да и возраст уже не способствовал цветущему виду, но чтобы так и сразу?! Почему те славные пышущие здоровьем дядьки, с которыми у меня были связаны одни из самых светлых воспоминаний детства, выглядят так, словно кто-то (или что-то) разом отняло у них десятилетие жизни? А потом заболел мой отец. У него случился сахарный диабет. Вроде бы, ничего страшного, но выглядел он не лучшим образом.

Однажды я заглянул к нему в гости – дело было весной, мама ушла проведать подругу. Я, желая подбодрить его, напомнил о бывших светлых временах, сказав, что у меня к нему личная просьба – снова сходить в поход всем вместе с друзьями.

Тогда он замолчал ненадолго, а потом, собственно, и поведал мне тот случай, о котором я и хочу вам рассказать.

Излагаю рассказ отца со всей возможной подробностью.

– Когда мы – начал мой отец, расположившись в кресле напротив окна, – в тот, последний раз поехали в поход все вместе… дядя Автандил еще был с нами, я с ним в одной палатке ночевал. Мы остановились на ночевку возле Толпаровских скал – помнишь те скалы сказочные? Так вот – на этот раз решили место для нашей стоянки возле них выбрать.

А мне за несколько дней до этого сны стали сниться странные. Так вот, в первом таком сне плыву, я, значит по реке на лодке, а время ночь – туман кругом, вижу берег, костерок горит на берегу том. И тревога, страх необъяснимые почему-то ощущаются, чувство затаившейся опасности. А на берегу – человек. Выглядит как Робин Гуд какой-то – сапоги, камзол, плащ, даже меч при нем. Лица не разглядеть, далековато, еще и туман. Но не этот человек вызывает тревогу, точно не он. И костер возле него горит уютный такой, стылую мглу разгоняющий. Сидит он на корточках возле этого костра, иногда ветки в огонь подбрасывает. Все на этом, закончился сон.

А потом, я видел еще сон похожий. И во сне том, я снова этого человека вижу. Ближе подхожу. Сидит он опять возле костра, задумчивый весь такой. Потом голову на звук шагов поднимает – на меня смотрит – гляжу – ба!!! Да это же учитель наш школьный, Жан Жаныч! Только не тот кургузый толстячок, а очень поджарый мужик в самом расцвете сил. Какой-то воин. Или человек бывалый. Посмотрел на меня, улыбнулся печально, головой покачал – словно, как в былые времена, когда мне, школьнику не разрешал что-то и говорит: «Командор, уходите» (В походах у моего отца было прозвище «Командор» – он всегда группу вел). И снова закончился сон.

Так вот, плыли мы, в тот день, значит, долго – прежде чем место нашли для стоянки – небольшое, но удачное, на галечной косе. Когда из лодок вышли, побросали каждый поклажу там, где палатку разобьет – думаю – что-то мне все это напоминает – и берег, и лес дымкой подернутый. Тут я про сон тот и вспомнил. Да ребята все были уже уставшие, с ходу вещи на берег побросали, радуются месту удачному, никем не незанятому. И не объяснишь ведь бывалым тертым калачам, которые с детства в каких только походах не бывали, что нужно сниматься с хорошего участка только из-за того, что, видишь ли, сон приснился.

Вытаскиваю, в общем, палатку, ставлю вместе со всеми. Сноровисто и быстро бывалые мужики принимаются каждый за свои обычные обязанности, выверенные годами походными.

Рамиль, в лес ломится – заготовка дров – это его стихия.

Виктор Петрович с Рифкатом – с неводом в воду идут.

Витька педант за костром следит.

Автандил спиннинг фирменный достает четырех подшипниковый и на перекат идет хариуса ловить. Это наш местечковый лосось такой, его сырым сразу кушать можно, ты знаешь.

Я за кашевара главного. Походная жизнь входит в привычное русло.

Ну, в общем, расположились мы после со всем уютом, за походным столом (На перевернутую вверх днищем резиновую лодку стелиться достархан). Поужинали, ну, как водится, выпили, развеселились.

Заехал на наш костерок, помниться, мужик – лесничий местный лет сорока, на лошади.

Поздоровались, разговорились, мы его карасиками в панировке и шулюмом угостили, что я сготовил, мужичек кумыс нам вытащил – выпили с удовольствием – шутка ли – в походе свежий настоящий кумыс попить.

Колоритный дядька оказался, типичный такой коренной житель, в нем все так и дышало старинным татарским фольклором. По-русски разговаривал неплохо, еще в советское время среднюю школу при сельсовете оканчивал. Мы собеседнику были рады – не часто же вот так вот поговоришь с настоящим представителем местного фольклора. Не с маргиналом спившимся, к корням своим равнодушным, а тем хлебосольным тружеником, кто к истории и земле предков душою прирос, возделывая пахоту родную крепкими натруженными руками.

Спросили, как нынче в аулах живется.

– Не могу сказать, что хорошо – смутные времена нынче – отвечал лесничий, помрачнев.

– Что случилось – никак работы нет – спросил Рамиль-абы.

– Человек будет – и работа прибудет – молодцевато в рифму ответил местный житель.

А потом поведал нам историю, содержание которой я сейчас перескажу на русском, оставляя только исконные слова из татарского фольклора.

– В общем, было тут дело, в селении – убырлу-кэшиляр поселились – мужчина лет пятидесяти, грузный, страшный, за главного у них, еще два парня злых, нелюдимых, и женщина неопрятная.

Откуда взялись они – мы так и не поняли. Сначала говорили – мы беженцы, мол, потом – погорельцы, а еще позже – цыгане.

То, что они убырлу-кэшиляр, потом понял старец наш – хэзрат, Насим-бабай, чей отец – мулла местный еще при коммунистах из дома изгнан был за «антисоветскую пропаганду» – в землянке поселился. Сын в память об отцовских лишениях, решил его дело продолжить, а потом и дальше пошел. В Самарканд и Медину путешествовал, орден древний суфийский нашел. Аулия (святой человек) стал, молитвами людей исцелял, мудрецом слыл в ауле первейшим – говорят, с джиннами даже разговаривать мог.

Но и он не сразу этих чужаков «раскусил», а может, и, почувствовал что-то, но доказательств не было. Дали им, значит, участок ничейный, бурьяном заросший, с домом заброшенным – старики умерли, а дом никому не нужен стал.

«Спасибо, люди добрые – обживем» – отвечает их лидер. Смотрит на нас – а у самого лицо какое то испитое, злое, глаза так и буравят из под век набрякших.

Начали они обживать с того, что яму во дворе вырыли глубокую. Мы думали тогда – колодец копают. Подходим – говорим – «изнутри надобно – каменьями обложить, либо лиственницей, чтобы воде не испортиться. Хотите – поможем уж, так и быть, по соседски».

А парни те – как переглянутся да посмотрят на тебя так зло, желваками играючи. Как будто возьмут сейчас и самого в эту самую яму закопают! – аж холод вдоль хребта пробирает!

«Ну что ты, мил человек – мы как–нибудь саами, саами. Хватит с вас и того, что нас приютили, верно?» – смотрит грузный мужик на парней своих и улыбается – а зубы почерневшие, изо рта так и несет трупной гнилью.

И обнесли они за следующие несколько дней участок свой забором трехметровым. Тут уже никто не предлагал им помощи. И не помог бы, хоть бы даже попросили. Жутковато было как-то – вот стоят они, разговаривают, а как подойдешь ты ближе – сразу разговор прекращают и смотрят на тебя, аки змеи какие. Или идешь ты по улице, ловишь чей-то «недружелюбный» взгляд, голову повернешь – а это из них кто-то, отворачивается сразу.

А еще через некоторое время корову дохлую нашли, растерзанную, эта корова раньше их соседу принадлежала. А потом еще мальчик у знакомых пропал Дениской звали – четыре годика было, бойкий такой, смышленый. А до того нашли пьянчужку местного, Вильдана. Кто выпил у него всю кровь (на шее нашли следы, как будто от хоботков или жал) мы так и не поняли.

Участкового вызывали из райцентра, врач какой-то приехал. Сказали – умер от укуса животного, возможно, летучей мыши-мутанта. И все тут. А еще позже вода в колодце у дороги, где эти люди (или нелюди?) часто ходили – испортилась, деревья вокруг стали мертвыми, без листьев, и казалось людям ночью, что головы детские на этих деревьях вместо плодов висят. И плачут по ночам. Рассказали тогда это все люди хэзрату нашему. Как пошел, он посмотрел на колодец этот – посерел – «Эй, hораб булдык! (в горе попали)» – говорит.

Потом меня отвел в строну и говорит:

– Женщинам скажите, чтобы дома сидели, с детьми. Собери мужиков нормальных, трезвых. Слабые духом тут не нужны, так что, не уговаривай особо, скажи только – большое зло к нам пришло, но еще большее зло изгнать надобно. Сами веревки возьмите, рогатины возьмите! Кстати, братьев тех, что на медведя с рогатиной ходят позови – скажи – я передал! Через час ко мне приходите».

Кинулся, я изо всех сил делать, как было сказано, приходим через час с несколькими мужиками духом сильных (мало нас деревне остается уже) к старцу нашему. Читает он над нами молитву, мажет всех благовониями от нечисти всякой отгораживающих (в ордене суфийском изготавливать научился), веревку тоже ей обмазывает. И говорит:

– Будьте готовы, туганлар, отразить любое нападение, но пообещайте не лезь никуда без моего указания, на провокации не подавайтесь, если вам дорога ваша жизнь и жизнь родни вашей, договорились? – старенький у нас такой Насим-бабай, кроткий, незаметно ходит всегда, а тут встал, аки батыр какой. И мы сразу головы склонили, подчиняясь. А после, берет он посох свой дорожный и идем все к дому, где пришельцы эти поселились.

А дом уже забором обнесен прочно, не подступиться. Велит Насим-бабай этот забор веревкой обнести. Подходит к воротам и говорит:

– Открывайте! Хуже будет! – прислушивается. – Молчание. Тишина.

– Давайте ломайте. Быстрее! – обращается он вдруг к Айбулату и Айнуру крепким юношам, что на медведя ходят.

Коренастые братья, переглянувшись, наваливаются разом на дверь… и шипят, держась за ушибленные плечи.

Помрачнел старец наш и говорит всем:

– Рогатинами к земле прибивайте, если на вас кинется!

После чего взял четки свои в правую руку, а посох – в левую и наставил на дверь. Шаг делает – бусину пальцем сдвинул – и будто стон тяжкий раздался из-за двери, шаг второй делает и бусину сдвигает – трещит дверь протяжно, третий шаг сделал бабай наш – прогнулась дверь, выносясь во двор.

А во дворе там, где думали колодец – дырыща в земле. И как будто воет кто–то. И смотреть на нее невозможно – как посмотришь, так сразу холод продирает и голова кружиться. А возле дыры той – Дениска сидит грязный, ободранный, к колышку привязан.

Один из друзей наших кидается сразу Дениску отвязывать, и неожиданно с крыльца дома прыгает та женщина черная в цыганском платье – резко, руками и ногами вперед – аки блоха какая! Прежде чем мы успеваем что-то сделать хватает она его руками за лицо, а ногами – за колени! Валит на землю. Потом вдруг откатывается, и раздается оглушительный вой – на десяток разных ладов, будто бы и лает собака или волк, и кричит истошно ишак, и доносится пронзительный женский визг, это все перемежается непонятными словами, похоже, какими-то ругательствами. Руки и ноги у нее дымятся.

И видим мы, что вместо стоп у нее ниже щиколоток тоже кисти рук! Я от испуга ахнул!

Мы наставляем осиновые рогатины. А она вскакивает, глаза выпячивает – кричит:

– Прочь пошли, прочь, милицию вызову – посадят вас, за вторжение, посадят, а я прокляну детей ваших после!

– Давай, звони в милицию – спокойно отвечает наш старец – там тоже люди есть, увидят, что вы натворили и вас посадят; либо изолируют – не важно. А тот, кого вы призвали и там вас найдет.

– Я знак передам нашим – они придут и детей ваших растерзают. Или нет – пусть они придут и украдут ваших детей! И сделают такими же, как мы! Да, так они и сделают!!

И я вижу, как Айнур и Айбулат разят вопящую аждаханы (тварь – тат.) рогатинами, повергают оземь, удерживая.

– Никто из ваших сюда больше не придет – качает головой Насим-бабай. А, потом прошептав что-то, дует на ладони и видим мы, что к нам припав к земле идут те два парня – лица перекошены. Приближаются к нам рты разевая и высунув множество тонких языков, каждый из которых оканчивался лохматым жалом – я опять от испуга ахнул!

Подбрасывает старец высоко палку свою дубовую, сам выкрикивает резко и жестко, поводя вокруг себя ладонями, развернутыми горизонтально к земле. А посох его в воздухе завис, и, вроде как, набухать стал, утолщаться. И те, кто приходил к нам когда-то в обличии молодых парней повалились, будто их что–то давит и прижимает оземь. Внутри них ломается что-то, длинные гибкие языки молотят по земле. Оттуда, где у человека положено находиться грудной клетке, доносится сипение, в котором перемежалось все, кроме человеческого.

Я с товарищами, прижимаем их рогатинами, помня наказ пожилого человека.

А тут – будто бы тьма над ямой сгущается, пульсирует.

Старец наш – бледный стоит, но спокойный – сосредоточился, сказал слова зычно. И тьма бессильной стала, в яму излилась.

Слышим – надвигается что-то – гулко земля дрожит. С одной стороны в воздухе хлопнуло, с другой. Взмахнул рукой Насим-бабай резко и сжал кисть в кулак крепко. А посох – уже стволом громадным в воздухе стал! И раз! Рухнул перед нами и корни пустив, это нечто корнями обвил, давя и сокрушая.

– Довольно! Сдаемся! – узнаем мы в поверженном нечто мужика того грузного. И слышится в крике его теперь только страдание. Женщина останавливается, замолкает. Затихают и те два отродья на земле. Мучительная рябь перед глазами проходит. Яма выглядит, как самая обыкновенная яма.

Дотрагивается старец до ствола древесного – и снова тот посохом становится, ему в ладонь ложиться.

– Убить вы нас не убьете, добрые люди, верно? – говорит их набольший, поднимаясь. – Сложновато будет нас убить, а потом еще и милиции объяснять, что это вы нас так долго убивали; пусть и душегубов мерзких, терзателей клятых, вместо того, чтобы милицию доблестную дожидаться, верно говорю, добрый человек? Я понимаю, вы не трусы, но о детишках своих подумайте, чьи отцов потом самих душегубами нарекут.

Мы молчим, глядя на Насим-бабая, готовые сразить нелюдя, несмотря ни на что. Молчал и он ожидая продолжения.

– А посему – продолжил их главарь – дайте нам уйти. И мы больше никогда не потревожим ни вас, ни ваш аул.

– Уходите – говорит наш старец.

Наши все вскидываются: «Что»? «Как»? «Мы позволим им, после того, что они сделали»?

– Туганлар! Помните что я говорил вам! И развяжите Дениса! – И мы подчиняемся, так как все знаем Насим-бабая давно и ему верим. Расступаемся, давая отродьям шанс либо сейчас уйти, либо никогда. И они поспешно покидают этот двор и наш аул.

Спрашивали мы в сердцах:

– Как же так, абый? Почему мы просто отпустили их? После всего того, что они сделали?

– А мы не просто отпускаем их – качает седой головой аулия – Я сказал им вслед то, что должен был сказать: «Не приведет их дорога никуда, кроме того, куда должна привести. И уведут они с собой УБЫРА, что призвали, и придет он за ними, во свете мертвом. И да не останется от них ни могилы, ни шороха. А после, изгнан и он будет, светом живых». Или вы мне не верите?

И мы молчали, понимая торжественность и ужас этих слов.

Потом мы отвели Дениску домой, помыли и накормили его. Через некоторое время он стал тем же пухлым жизнерадостным мальчуганом, хоть и стал заикаться.

Дом, где столько дней творилось колдовство, мы сожгли, дабы уничтожить все следы его. Потом еще из колодца мертвую воду вычерпали – нашли куклы страшные, с волосами человеческими, их тоже сожгли, и снова нормальный колодец стал. Яму тоже обезопасили…

– Вечерело, костер затухал. И житель аула встал, прощаясь с нами.

Я так увлекся рассказом, что не сразу понял, что это сказал мой отец.

Казалось, я тоже сижу возле походного костра, неподалеку от седых Уральских гор и слушаю удивительную историю местного лесничего.

Мой папа замолчал. Смотрю как он встает с кресла, подходит к окну и задергивает шторы – на уже улице вечереет. Я вижу, что у него трясутся руки – меня это очень смущает, не помню, чтобы у моего отца когда-нибудь тряслись руки.

– А что было потом – спросил я.

Мой отец откашлялся и продолжил свое повествование:

– Что-то в его рассказе показалось мне смутно знакомым – какие-то предостережения, образы, что я слышал в далеком детстве. Я спросил у него:

– Этот убыр ваш. Что это такое?

– Знающие люди передавали от отца к сыну, что это кровопийца древнейший, создание из необозримых глубин мрака. Живет он во тьме, а когда является, то забирает он жизнь и свет. Чужды для него небеса наши, так же как чужда для рыбы суша. Но может явиться в этот мир совсем ненадолго, если открыть ПОРТАЛ, я не знаю, как. Но чужаки те, похоже, знали. Думали, что смогут его обуздать. Но навлекли погибель лишь на себя самих.

Заслушавшись, мы не заметили, как наступил поздний июльский вечер – солнце превратилось в красный диск на горизонте. Казалось удивительным, что мы, немолодые уже мужчины, сидим вот так и слушаем всякие страшилки возле костра. Хохмач наш дядя Рифкат нашелся первым:

– Ну, а мы – вот, например, поймали убыра вашего! – показывает он на дородного толстяка Виктор Петровича. Наш дружный слитный смех поднимается над рекой.

– Вы не пили бы здесь, мужики – говорит вдруг лесник, окинув взглядом хмурый лес – пьяные люди для ЗОВА уязвимы. Привычным движением впрыгнув в седло, он растворился в закатных сумерках.

Стемнело окончательно – луна взошла, яркая – яркая на безоблачном небосводе. Костер затухал окончательно.

Мы, Витьку-костричего нашего, я помню, все подтрунивали по дружески:

– Даа, а с Витька-то уже подковы срывать пора!

– Эх, Витюня, зря мы тебя кормим!

Задетый за живое Дядя Витя, который еще с пионерских, славился тем, что мог с одной спички целое кострище устроить, изрядно повозился тогда над костром.

– А ты дыхни на него, Витюнь! – кричал захмелевший изрядно Виктор Петрович.

Потом разговоры стали смолкать, мы начали по палаткам расходиться.

Тут я захотел опять про свой сон всем рассказать, но посмотрел вокруг, и думаю «Да брось ты, и так уже наслушались, чесслово!»

И поэтому сказал: «Ладно ребят, и поспать уже не грех», и тоже пошел в палатку. Дядя Автандил в моей палатке расположился…

Всем нам плохо спалось в ту ночь, когда, это произошло…

Мой отец опять прерывается, просить заварить чаю – устал он очень. «Выпьем, говорит, чайку свежего, прежде чем продолжу, рассказ дальше будет трудный». Я быстро иду выполнить его просьбу – хочу поскорее дослушать и тревожусь понимая, что на этот раз услышу что-то совсем зловещее.

– Так вот, – продолжает мой отец – в ту ночь… Дядя Автандил метался беспокойно на «пенке» под тонким пледом (спальных мешков он не признавал, закаленный был мужик), а потом с дядей Рифом вышел «бальзамчику принять по пятнадцать капель» – не спиться говорит, что-то. Дядя Рамиль все покурить выходил.

Да и мне не спалось – такое чувство, что лунный свет, какой-то яркий, ядовитый, проникает сквозь полог палатки, заглядывает, мешает. Действовал на нервы этот свет, вызывал чувство чего–то противоестественного и отвратительного, угрожающего, понимаешь? Хотя, что может быть противоестественного в лунном свете?

Под эти мысли, я погрузился в тяжелый, свинцовый сон. Мне снился кошмар. Даже не снился, а скорее, чувствовался. Это было чувство близости бездны. Я чувствовал дурноту, которую однажды почувствовал, глядя с большой высоты вниз (Я знал, что мой отец боится высоты, хотя сам человек далеко не робкого десятка).

Только вот на этот раз к этому примешивалось еще чувство чего-то враждебного и чужеродного, древнего и безжалостного. Оно оскорбляло мой рассудок так же, как если бы резкий скрежет металла внезапно вторгся бы в процесс созерцания благословленного заката под тихую бетховенскую сонату. Но вместе с тем, я тонул в этом, подобно тому несчастным путникам, угодившим в гибельную топь. (Я видел, как мой отец, человек интеллектуальный, начитанный, волнуется, пытаясь подобрать верные слова для описания пережитого).

– Но вот, внезапно, будто под порывом свежего ветра, чувство дурноты отступило, мой разум прояснился.

И я помню, что почувствовал, будто кто–то трясет меня за плечо со словами: – Выходи – Оно здесь.

Я резко сажусь в своей палатке и осматриваюсь в поисках говорившего. Замечаю, что дяди Автандила нет. Внезапно, гонимый тягостным предчувствием, я выбираюсь из палатки. Вижу, что вокруг все залито мертвенно-белым неестественным лунным(?) светом.

Я осматриваюсь в поисках других своих спутников. Вижу дядю Рифката, который стоит, отвернувшись к дереву, держа руки перед собой и внизу.

– Рифунь – спрашиваю я, смущаясь оттого, что, видимо, беспокою человека, вышедшего по малой нужде, – ты свояка моего не видел?

Рифкат качает головой, глядя под ноги.

Понимая каким-то шестым чувством, что дорога каждая секунда, поворачиваюсь и иду в начинающийся сразу же за береговой косой лес.

Сейчас он кажется призрачным, потусторонним. Неестественный люминесцентный свет пробивается сквозь туманную поволоку, выхватывая из нее черные, резко очерченные неподвижные деревья. Это чувство аномальности усиливается по мере того, как я углубляюсь все дальше.

Но я упрямо продолжаю двигаться вперед. Пока на небольшой поляне не вижу… Луну. Громадную такую лунищу, затмившую (или лучше сказать, засветившую весь небосвод).

И еще я услышал… голос. Какой-то торжественно-безумный речитатив.

И потом понимаю, что никаких больше звуков не раздается в этом лесу. Ни пения птиц, ни стрекотания кузнечиков, даже вездесущих цикад не было слышно.

А потом я вижу дядю Автандила – раскинув руки, он идет как сомнамбула прямо на зависший над поляной светящийся циклопический шар, до которого остается еще каких то метров сто.

И тут я внезапно, вспоминаю. И понимаю. Собрав воедино все свое мужество, я бросаюсь к нему, останавливаю, разворачиваю.

– Ты что?!! – кричу изо всех сил (ничего иного я в этой ситуации придумать не мог), но голос будто бы тонет, распадаясь на отдельные неопределенные звуки.

– Крестьяне велели искать напряжение – читаю я у него по губам, прежде чем он норовит развернуться и пойти на тошнотворный голубовато-белый свет.

Я отвожу руку назад и влепляю ему оплеуху – его голова беспомощно мотается, лицо страдальчески морщиться, но в глазах появляется гнев и осмысленное выражение. Я отчаянно показываю ему в сторону лагеря. Он моргая недоуменно, разворачивается, делает шаг, другой в сторону нашей стоянки. Видно, что это дается ему с большим трудом.

Я подставляю плечо и быстро, насколько могу, иду с ним в сторону лагеря. Идти становится трудно – похоже то, что ломало Автандила, переключилось теперь на меня. Меня мотает из стороны в сторону, мысли путаются в голове, кровь отдает в висках тяжелым набатом. Я понимаю, что силы мои заканчиваются быстрее, чем я предполагал.

Останавливаюсь, чтобы отдышаться – вдруг вижу – впереди костер наш горит опять – бодрым ровным светом – как в моем сне, становится чуточку легче – и я ломлюсь туда. Добредаю до участка вокруг костра, где теплый естественный свет преобладает над люминесцентным мертвым светом, швыряю дядьку твоего на гальку, валюсь следом сам.

Отдышиваюсь. Вспоминаю о рассказанном в далеком детстве моей прабабушкой, женщиной ученой – дворянкой, знаменитой путешественницей и переводчицей:

– «Убыр-уты» – это мёртвый свет – уходи от него и не смотри на него. Если светит он, значит поглотил уже убыр чью-то жизнь. Это волк космический и санитар бездны. Приходит он из мира иного, во свете лунном за глупцами, что думают, что обуздали силы колдовские. И когда является он под наши небеса, то иссушивает всю жизнь вокруг. И светит он светом мертвых безжизненным, для того, чтобы ум и волю в расстройство приведя, забрать с собой жертву неосторожную».

Костер горит мощно и ровно, распространяя вокруг мягкий яркий свет и чад восточных благовоний. Я вспоминаю терпкий аромат, которым учитель наш школьный хвастался, что купил во время археологической экспедиции у одного странствующего отшельника.

Оглядываюсь. Вижу – дядя Рифкат все еще стоит у дерева, глядя себе под ноги – хочу выругаться, сдерживаюсь, выхватываю из огня горящую ветку, подхожу к нему.

– Мои руки тошнит! – жалуется Рифуня, глядя на меня – мои руки тошнит! – повторяет он, и я вижу, как с его разодранных ногтями предплечий что-то стекает на землю. Ну, не совсем на землю. Она пучиться, вибрирует и чавкает, поглощая человеческую кровь.

Продолжение в комментах...

Синева ночи спускалась быстро – как всегда бывает на исходе лета. Олег докурил, и ещё немного постоял, вдыхая свежую прохладу, прислушиваясь к извечному стрёкоту кузнечиков в высокой траве. Свежий ветерок мягко касался лица.

«Время ещё есть. Я успею»

Потом он поднялся к сыну, ухитряясь идти бесшумно в звенящей тишине комнат. Маленький Славик, как обычно, натянул одеяло до подбородка и с любопытством смотрел карими глазами. Олег погладил мальчика по светлому ёжику волос и улыбнулся.

- Ну что, время для сказок?

Славик не выдержал – сбросил одеяло и радостно подпрыгнул на кровати.

- Конечно, конечно!

Олег знал этот ритуал, обычай тихих вечеров. Знал, как будет капризничать малыш, безжалостно бракуя каноничные «жили-были» и робкие переделки полузабытых мультфильмов. Он знал, что ждёт сын, ради чего так долго не засыпает каждый вечер – пока отец пропадает там, в темноте двора. Старая сказка на новый лад. Каждый раз одна и та же.

- В далёком-далёком краю, где верхушки вековых сосен поддерживают небосвод, а солнце выглядывает лишь по большим праздникам, было маленькое, затерянное в лесной глуши королевство. Там жили смелые и гордые люди, красивые девушки и отважные рыцари. И текло время неспешно и мирно, до той поры пока не объявился…

Славик в такие минуты, казалось, не дышал – только смотрел, подперев кулачками щёки, восторженный слушатель. Олег знал – ему очень интересно и ни капельки не страшно. Конец истории всегда был правилен и позитивен.

- …страшный зверь – а, может, не зверь это был вовсе. Поначалу лишь видели охотники огромные следы на снегу, да слышали крестьяне вой в самой чаще. Но потом чудище стало приходить в деревни, стало нападать на людей…

Мальчик не сводил взгляда с отца и не увидел, как сжалась на миг в кулак его рука.

Поначалу лишь ходили слухи меж бомжами да подъездными алкашами, а следы, если и были, стирал дождь или заносил снег. Никто не думал считать, сколько пропадало пьяниц, особенно, по поздней осени, когда надраться в хлам хотелось даже олеговому начальнику с классическим именем Сан Саныч – а у него был джип-внедорожник и билеты в Таиланд на каждое Рождество. Но однажды в городском сквере обнаружили растерзанного парнишку из патруля – а его напарник сутки не мог сказать ни слова – а после остался заикой, наверное, навсегда. Тогда же, наконец, кто-то заметил и следы – но розыскные собаки пришли в панику, а хозяин одной, охотник-любитель, так и не смог определить видовую принадлежность.

- …Был он огромен ростом, чёрен, как сама тьма и очень жесток. Но самым страшным было то, что порой он передвигался на задних лапах, как человек! Так он всегда уходил от преследования, и его не могли догнать ни пешком, ни на лошади. И никто не знал, где искать логово этого чудища, и никто не ведал, откуда оно пришло…

Никто и правда не знал, что делать. Вскоре по окрестностям нашли ещё два трупа. Не повезло отлучившемуся отлить таксисту и любителю ночных пробежек. Почерк, если можно это понятие применять к твари, был тот же самый. Его не интересовало мясо, в вульгарно-бытовом смысле, он жаждал просто убивать. Олег помнил, как матерился старший следователь с подходящей для этого фамилией Сердюков. Ох, не хотелось ему уходить на пенсию с жирным пятном в послужном списке. Потому и замалчивали все три случая, объявив их простой поножовщиной, ограблением, бытовухой. Кровавые подробности знали лишь немногие посвящённые – в том числе и Олег, выезжавший на третий случай. Но потом случилась та ночь, в холодный и промозглый Валентинов день…

- …А однажды, в день, когда в королевстве праздновали праздник Любви и Любящих, зверь напал на принцессу, дочь старого короля. Он похитил её, когда та гуляла с подружками, и утащил в тёмную чащу…

В лице Славика словно дрогнуло что-то, но тут же и разгладилось. Он всегда жалел бедную принцессу, такую добрую, милую, и хорошую – а другой она и быть не могла. Святые детские представления…

Та девчонка, с поржавевшим от крови облаком светлых волос не была принцессой, наверняка у неё имелись и недостатки посущественней – но всё же она не заслуживала остывать в луже собственной крови на грязно-сером оттепельном месиве. Схватили её парня – скорее, рефлекторно, да и такое потрясение вряд ли б сыграл и самый гениальный актёр. Девушка оказалась дочерью ректора одного из немаленьких ВУЗов, да и на её молодого человека никто не мог наложить обет молчания. К следующему вечеру неизвестный убийца был во всех новостях, страницах интернета и газетных сводках.

- …Страх и печаль охватили людей. Прекрасные девушки облачились в траурные одеяния, а отважные рыцари углубились в леса в поисках, но были они тщетны. Старый король тяжко страдал от горя и неизвестности, а детей, особенно, таких маленьких, как ты, не пускали гулять на улицы…

Да, дворы той зимой, да и ранней весной, опустели. Потом монстр загрыз ещё двоих – и в морге отметили то, что прослеживалось ещё на том, официально первом, патрульном – следы зубов были не характерны ни для одного из известных хищников. Волки, собаки, медведи были исключены из числа подозреваемых. Но ни один хищник, не мог незамеченным орудовать в городских кварталах, пусть даже по ночам. С санкции властей, наряды милиции и ППС были проинструктированы стрелять на поражение – и монстр проявил человеческую хитрость, ни разу не попавшись им на глаза. А простой народ уже вовсю говорил об оборотне…

Славик дотронулся ручкой до ладони отца.

- Пап… Но потом же пришёл он? Герой? Да?

Олег ободряюще улыбнулся.

- …Однажды на исходе дня проезжал через королевство молодой воин, странник, - малыш с радостным нетерпением завозился под одеялом, - Был он из далёких краёв, где солнце не заходит почти весь день, а земли омывает ласковое и могучее море. Отправился он в дальний путь, после того, как предсказано было ему найти свою судьбу за далёкими горами, за бескрайними полями. Много славных дел совершил он, пока вела его дорога в маленькое королевство…

В конце марта случилось вопиющее – монстр растерзал парня на подземной парковке. Одного из тех мажоров, что рассекали город ночами на спортивных авто. Его компания и отец – крупный бизнесмен – давили на следствие со всей яростью. Друзья – так вообще отправились разъезжать карательной экспедицией в миниатюре, но от подобных шума во все времена было больше, чем толку. Следствию было вообще нечем крыть – Сердюкова потихоньку ушли, пришедший на его место приятель Сан Саныча исправно соблюдал инструкции начальства, дал даже несколько интервью, успокаивал, разъяснял, обещал. А на монстра бросили его, Олега.

- …Многим людям помог молодой воин, многих злодеев и чудовищ победил. И вот, увидев, что люди в королевстве напуганы да печальны, узнав, какая беда гнетёт их, поклялся герой избавить их земли от зверя. Переждал он ночь в королевском замке – а утром отправился по дороге прямо в лесную чащу…

В то апрельское утро Олег точно так же бежал на свирепое рычание и отчаянный детский крик, но его путь был намного короче. А потом были выстрелы – по две пули на каждую здоровенную бойцовую псину, потом была карета «скорой» - и огромные глаза чудом спасённой девочки. Неделя засад и бессонных ночей дала свои плоды. Ещё через пару дней задержали и хозяина бойцовых псов. Это был типичный жизненный аутсайдер, да ещё и с хромающей психикой. Всё шло к принудительному лечению, но, во время одного из выводов на следственный эксперимент, мужик ухитрился броситься под поезд. Плюнули и забыли. А нападения прекратились…

Славик снова затаил дыхание. Сказка приближалась к развязке.

- … Долго ехал воин по буреломам и бездорожьям, становились они всё гуще, всё мрачнее – но смелое сердце вело его вперёд. И вдруг выехал он к огромному замку – замку в самой непроходимой чащобе, с чёрными башнями и заколоченными ставнями. А тяжёлые ветви дерев скрывали его от любопытных глаз…

Обыск в квартире психопата выявил немало интересного. Мужик прилежно собирал газетные вырезки о преступлениях «монстра». В его компьютере обнаружились закладки на освещавшие нападения криминальные порталы. Нашли у него и специальный спрей, бьющий по обонянию розыскных собак. Вездесущие бабушки у подъезда охарактеризовали его с самой худшей стороны – но побаивалась соседа и молодая пара студентов, снимавшая двушку на той же лестничной клетке. Нелюдимый и угрюмый, с вечно рвущимися с поводка псами. Порой они, видно, всё же срывались…

Тот новый следак, приятель Сан Саныча, говорил в присутствии Олега с психиатром. Звучало много веских слов – «мизантропия», «дисфория», «дестройер»… При всей своей мрачности, они звучали успокаивающе.

- … Странно и недобро выглядел замок, но юный воин всё же вошёл под его своды. Крепко держа верный меч, пробрался он пустыми коридорами к дверям главного зала. И там, в золочёной клетке, грустная, но живая сидела принцесса. А перед ней стоял незнакомец – смуглый, лысый, с крючковатым носом, затянутый во всё чёрное. Воин сразу понял, что это и есть зверь. Зверь в своём истинном обличье…

Славик вздрогнул – как и всякий раз, когда действие доходило до этого персонажа. А Олег вновь мимолётно подумал о психопате, чьи черты и описывал всякий раз.

Мотивы так и остались не поняты до конца. То ли мужиком двигала природная злоба, то ли он столь диким способом поднимал самооценку – история криминалистики знавала подобные примеры. Олегу, до этого не отличавшемуся крупными взлётами, выписали премию – а чуть позже он сам выбил себе отпуск на месяц, уехав со Славиком в родную деревню. Вдали от городского шума и суеты мальчику легко дышалось, да и сам Олег ощущал умиротворение. Правда, готовясь к отъезду, Олег ловил обрывки людской молвы… Поговаривали, что всё свалили совсем не на того, и настоящий монстр до сих пор бродит среди ночных дворов. Город не мог без своих легенд, пусть и настоянных на крови.

- … Полюбовавшись на прекрасную пленницу, отправился колдун в свои покои. Воин последовал за ним – и увидел, как надел тот шкуру странного зверя. Приросла она к его коже, и стал он тем самым монстром. Пал он на лапы и убежал в лес…

- Пап, но ведь он побежал в королевство! – Славик присел на кровати. - Он снова будет нападать на людей!

- В ту ночь валил густой и колючий снег, - успокоил сына Олег, - люди сидели в своих домах, и монстр прорыскал ни с чем. А воин освободил принцессу и поклялся ей победить колдуна. С рассветом воротился зверь в замок, и снова стал человеком. Тогда выстрел воин в него заговорённой стрелой – и поразил насмерть. Вернулся он в королевство с победой, и счастливый король обвенчал с ним свою дочь. А потом показал ей воин и свою страну, и жили они там долго и счастливо, не забывая и родителя навестить, - Олег слегка взъерошил мальчику волосы. - А дорога в мрачный замок колдуна заросла травой да бурьянами. И жизнь в королевстве снова потекла спокойно и размеренно…

Довольный Славик завозился, укрываясь. Отчего-то сказка всегда действовала на него усыпляюще – а Олег всегда придумывал разные концовки. Но в них всегда торжествовало добро, различались только способы победы.

Заботливо подоткнув одеяло, мужчина склонился над сыном. Мальчик сонно улыбнулся отцу.

- Ты как тот воин, да, пап? Побеждаешь злодеев и спасаешь людей!

- Да, малыш, - кивнул Олег. - Я стараюсь.

Взгляд скользнул по семейному портрету на прикроватном столике. На Славике лихо сидела фуражка, ещё старая, от деда. В своём первом сочинении он обещал стать милиционером – как папа. Олег не любил новомодное определение «полицейский», от него сквозило чуждостью; тонкости же следственной работы засыпающему Славику знать было пока незачем. Тихо притворив дверь в спальню, Олег повернул ключ в замочной скважине.

Полная луна просвечивала сквозь блёклую пелену туч. Часы в коридоре приготовились бить полночь. Спускаясь по лестнице, Олег уже чувствовал, как начинают заплетаться и мелко трястись ноги. Яростная судорога свела руки, до боли вонзая в кожу стремительно растущие ногти. Крупные капли пота, точно дождавшись команды, заструились по лбу.

… Тогда, в беседе с психиатром…

Олег упал на четвереньки, пополз к входной двери – он предусмотрительно оставил её открытой. Самым трудным было сдерживать рвущееся наружу рычание.

…промелькнул ещё один термин…

В сад мужчина вывалился уже судорожно дёргающимся нечто, царапая землю и извиваясь.

… «имитатор»…

Три-четыре дня в месяц – это почти сорок дней в год. Сорок проклятых ночей. Он научился забывать о боли, он привык помнить нужные даты, он умел сдерживать рвущее чувство и почти мгновенно возвращаться к реальности. Даже когда это заставало его врасплох – как тогда, на парковке. Психопат-подражатель подвернулся очень вовремя – но сейчас, раздирая землю когтями, Олег не знал, что будет потом, когда отпуск закончится. Вернее, знал слишком хорошо.

Освободившаяся луна ярко осветила ночной пейзаж, но страшный силуэт успел нырнуть в темноту оврага. Он привык бороться с собой, со своим звериным началом – хотя почти всегда и проигрывал. Он умел уводить следы – но это не облегчало ледяного шока утренних воспоминаний. И больше всего он боялся увидеть однажды в глазах сына тот ярко-зелёный отблеск, что порой пронзал его сквозь зеркало.

А в тихой детской Славик лишь крепче обнял любимого медвежонка и улыбнулся во сне. Ногти на его ручонках слегка удлинились – а, может, это просто были игры лунного света…

Взято с Мракопедии

https://mrakopedia.org/wiki/%D0%92%D1%80%D0%B5%D0%BC%D1%8F_%...

Засунув ноги в тапки, я зашуршал на кухню взять пивка, чтобы потом вернуться и на пару часиков погрузиться в Инет. «Завтра помою», — сказал я сам себе, заметив в раковине гору грязной посуды. Минусы холостяцкой жизни, знаете ли. Нащупав в холодильнике пару охотничьих колбасок, я довольно хмыкнул. Захватив две бутылки пива одной рукой и прижав к груди пакет с колбасками другой, я деловито зашагал в спальню, где, на кровати, меня ждал мой ноутбук.

Совершенно некстати зазвонил городской телефон.

Я метнулся в гостиную, сгрузил пиво с колбасками на стол и взял трубку.

— Серёженька, — голос Маринки испуганно дрожал, — ты не мог бы приехать ко мне сейчас?

— Что-то случилось? — нахмурился я.

Маринка всхлипнула.

— Мне страшно, Серёженька… Очень… У меня в квартире какие-то звуки…

— Какие звуки?

Блин, почему женщины сразу не могут выложить суть?!

— Страшные. Странные. Не могу описать… Просто в милицию звонить по такому поводу, сам понимаешь…

— Сейчас приеду. Не боись, всё путём будет.

— Пожалуйста, — Маринка заплакала, — приезжай скорее. Мне очень страшно.

— Выйди на улицу и жди меня у подъезда, ок? — предложил я, прикидывая, сколько времени у меня уйдёт на дорогу к ней.

— Хорошо, — сказала Маринка и повесила трубку.

Через полторы минуты я уже спускался в лифте. Бензина должно хватить, вся дорога — минут пятнадцать, если без пробок. Не час пик конечно, но в Москве нельзя сказать наверняка, будут пробки или нет. А ехать-то всего ничего, с запада на юго-запад. По Садовому поеду, так быстрее получится, решил я.

Темнело. Проезжая мимо поста ДПС, я возрадовался тому, что не успел выпить пива.

Маринка… Я невольно улыбнулся при мысли о ней. Миниатюрная, потрясающе красивая шатенка, с огромными, как у котёнка, глазами. В свои тридцать четыре года она успела дважды побывать замужем и дважды развестись. Детей у неё не было, как-то не сложилось. Жила она одна в «двушке», которую снимала у какой-то бабки.

Подъехав к нужному подъезду, Маринки я не обнаружил. Во дворе никого не было, несмотря на то, что обычно около этой высотки по ночам гуляла молодёжь.

Набрав номер квартиры на домофоне, я слушал гудки. «Я, Марин» — отрывисто бросил я в ответ на снятую трубку. Ответа не последовало. Но писк раздался, и дверь подалась.

Поднявшись на восьмой этаж, я обнаружил чёрную железную дверь на месте привычной, деревянной, обитой вагонкой. «Ремонт, что ли, сделала», — подумал я, и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл пенсионер в семейных трусах и грязной серой майке, явно поддатый. На вид ему было лет шестьдесят-шестьдесят пять.

— Чё надо? — весьма недружелюбно спросил он, уставившись на меня.

— Эээ, а Марина… Марину позовите, пожалуйста.

— Нет здесь никакой Марины! — гаркнул мужик, и захлопнул дверь.

Ничего толком не понимая, я полез в карман за мобильником, как вдруг он запиликал, сообщая о входящем звонке. Я глянул на экран — звонила Маринка.

— Алло, Маринк…

— Серёженька, — всё тем же испуганным голосом молила Маринка, — ты не мог бы приехать ко мне сейчас?

— Так, блин, я приехал же…

— Мне страшно, Серёженька… Очень… У меня в квартире какие-то звуки…

Вот тут страшно стало мне. Реально страшно.

— Кто это?! — я попытался придать своему голосу максимально угрожающие и суровые оттенки.

— Страшные. Странные. Не могу описать… Просто в милицию звонить по такому поводу, сам понимаешь…

Запись, похоже…

— Алло? Слышь, приколист хренов, найду ведь, башку разобью… Шутник долбаный.

— Пожалуйста, — послышались всхлипывания, — приезжай скорее. Мне очень страшно.

— Слушай сюда, урод! — я орал на весь подъезд, — Если это хренов розыгрыш, то он весьма неудачный, усёк?!

— Хорошо, — раздалось в трубке, и связь оборвалась.

Я набрал Маринку. Занято. Повторил попытку. Снова занято. «Может, подъезды перепутал», — подумал я, вызывая лифт. Спокойно, всё в порядке, успокаивал я себя. Если это пранкеры, то… Если это пранкеры, то Маринка с ними заодно… Но насколько я её знал, она не стала бы так шутить. А потому эту версию я отверг как малореальную.

В лифте я заметил объявление, криво налепленное на стенку: «Придёшь ты в холоде ночном. И пожалеешь ты о том». И номер мобильного Маринки.

Я сглотнул и протёр глаза.

«Продам щенка ньюфаундленда. Кобелёк. Тамара». И незнакомый номер.

Тьфу, блин, совсем уж нервы ни к чёрту, подумал я, выходя из лифта. На побелке зажигалкой было выжжено: «Мягкий Аромат Реальных Иллюзий Настигнет Агрессию» — «Что за бред, вашу мать?!» — пронеслось в голове, и я выскочил из подъезда.

Машины не было. Не было! Я обернулся и посмотрел на номер подъезда. Подъезд Маринкин. Люди во дворе отсутствовали.

Я достал мобильник и набрал 02.

Гудки ожидания сменились тишиной.

— Алло! — закричал я.

— Серёженька, ты не мог бы приехать ко мне сейчас?

Я выключил мобильный.

Всё это надо было осмыслить. В ином случае можно и умом тронуться. Несколько минут я обдумывал произошедшее. Потом понял, что логике это всё не поддаётся, но по факту, где Марина я не знаю, а машину мою угнали. Взяв себя в руки, я включил мобильный и набрал номер моего лучшего друга, Евгения.

— Алло, — знакомый голос. Это радует.

— Алло, Женька, слушай, помощь твоя нужна. У меня тачку угнали…

— Мне страшно, Серёженька, — сказал Женя, — Очень… У меня в квартире какие-то звуки…

Я сглотнул и отключился. Они меня разыгрывают. Как пить дать, разыгрывают. Дурацкие шутки. «Считайте, что я обиделся», — ребята, подумал я.

Я прошёл в арку, завернул за угол и увидел светящийся зелёный крест. Дежурная аптека. Отлично, зайду куплю валерьянки. Более чем актуально сейчас. Посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Сердце колотилось в груди, ноги подкашивались. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я вошёл внутрь.

В аптеке никого, кроме одиноко стоявшей спиной ко мне девушки-фармацевта, не было.

— Гм, — откашлялся я, доставая портмоне, — Будьте добры, настойку валерьянки.

Девушка, продолжая стоять спиной ко мне, повернула голову на сто восемьдесят градусов и мужским басом произнесла:

— Это не поможет.

Я чуть не обделался от страха и, с разбегу врезавшись во входную дверь аптеки, выскочил на улицу. И вот тогда-то понял, что розыгрышем здесь и не пахнет. Меня стало трясти от страха, и я потерял сознание…

∗ ∗ ∗

— Вы записывайте, записывайте, господа аспиранты.

— Мы записываем.

— Хорошо. Значит, что касается данного больного… Кузнецов Сергей Иванович, двадцать шесть лет. Диагноз: делирий. Симптоматика…

Меня зовут Гриша, я работаю курьером в самой крупной транспортной компании России. Условия — средние, зарплата — средняя, моя дисциплина — тоже средняя. Я шёл сюда, предполагая, что точно смогу что-то перевернуть, быстро выслужиться. Немного времени прошло, прежде чем я понял, что мои амбиции уже учтены; а что называется карьерной лестницей, здесь — беговая дорожка. Я успокоился, присиделся. Каждую дыру, найденную в своих трудовых обязанностях, научился растягивать без совести; а в распорядке дня, всё, что было под пометкой "желательно" — читал как "отдых".

По офису пошёл слух, что кто-то из курьеров выставляет клиентам коэффициент за погодные условия и загруженность дорог. Доплата, естественно, на руки. Все подозрения почему-то единогласно пали на меня, попытки себя оправдать встречали единый ответ "мы всё понимаем". Я честно этого не делал, хотя идея мне понравилась. Ко мне приставили наблюдателя — вроде бы кого-то из отдела менеджмента. Как я понял, за ним сохранили зарплату — а это значит, что он получал больше меня за то, что весь день катался в курьерской машине.

Начальник сказал, что если под надзором моя продуктивность вдруг резко вырастет, меня лишат премии. А ещё так получается, что тому, кто обирал клиентов, достаточно сейчас залечь на дно, и мне придётся искать работу.

Я как раз подписал вчера кредитный договор. В общем, ситуация потеряла всякую от меня зависимость.

Позже оказалось, что обязанность легла на парня по имени Руслан, кличка — "ухо". Мы вместе учились. Неудивительно, что он — судьба редко бьёт в защищённые места.

С девушкой нашего потока, в которую Руслан был тогда тайно влюблён, я ненарочно начал встречаться. Правда, отношения не продлились и двух недель, не дошли и до поцелуя, но однолюб Руслан, как говорится, "выводы сделал". Эти выводы стали для меня неожиданностью.

Девушку звали Лида, её дальнейшая судьба мне неизвестна.

С тех пор прошло почти два года. Теперь Руслан исхудал, стал расторможен. Будто бы энергия, которую обычно изливает человек, у него иногда застревает в неком жёлобе. Он глохнет и уходит в себя. Со стороны — словно в нём замолкает жизнь.

Мы дорабатывали первую совместную неделю. Июнь, пасмурно. Очередная доставка до порога.

— Здесь у нас... Вячеслав. Сороковая квартира — это... Так, 37, 38... Следующий этаж. Подожди, я быстро.

— Ага.

Я позвонил в сороковую и, одёрнув подол, собрался в позу. Слева гудел счётчик, тишина обнажала удалённую уличную суету. Я позвонил ещё раз. Потом ещё. По регламенту — три звонка в дверь с паузами.

— Ну что? — донеслось с нижнего этажа

— Походу никого.

Зашуршали шаги Руслана.

— Тишина? — спросил он.

— Ну да.

Руслан прильнул ухом к зазору и замер.

— Звони в офис. — сказал он и дёрнул ручку двери. Дверь вдруг поддалась. Мы оба вжались.

— Ты что сделал?

— Я думал, закрыто.

Я приоткрыл дверь и огляделся. Советская квартира, бабушкин ремонт. Дома, похоже, никого.

— Ладно, пойдём. — сказал я и закрыл дверь. — Рассеянные, грех не обчистить.

Руслан на меня покосился.

Мы спустились на два этажа, вдруг кто-то крикнул "Постойте! Это посылка? Вернитесь!". Пришлось возвращаться. Нас встретила высокая женщина в халате.

— Проходите. Да не разувайтесь! Устали, наверно? Мы чаец как раз накрываем, давайте! Будете?

— Что, простите? — сказал я.

— Чай. Чай будете?

— Нет, спасибо большое. Вячеслава можно увидеть?

— А что вы? Присаживайтесь, будет чай, мы вас угостим. Слава, посылку надо расписать!

— А? — по квартире постелился бас.

— Посылка пришла, Слав!

— Ага! — с кухни к нам вышел крупный мужчина средних лет. — Здравствуйте, где надо что?

— Тут, — говорю, — распишитесь, пожалуйста.

— Мальчики, вы точно не это? А то мы как раз. Пирожочки, холодец замечательный, всё домашнее!

— Спасибо, вы очень гостеприимны. Правда не надо, спасибо.

— Давайте хоть покажу! Такую красоту и съеснасть жалко.

Я невольно прищурился, услышав это слово.

— Ну давайте. Ладно. — я повернулся к Руслану и протянул ему планшет с ручкой. — Поможешь? Заполни пока форму, а то тут это...

— Давай. — он принял планшет. Его руки тряслись. Я вопросительно взглянул на него, но Руслан не отреагировал.

— Всё! Пойдёмте! — её восторг почему-то фальшивил. Она крепко взяла меня за предплечье и повела в гостиную. Посреди гостиной стоял голый стол, на нём — аккуратно разложенные чайные наборы, которые были покрыты толстым слоем пыли. Хозяйка тихо сказала:

— Ой... Простите. — и выпустила мою руку.

— Ээ... Да ничего страшного. — ответил я.

Она пошла в комнату, куда-то вглубь квартиры. Я стал ощупывать свои карманы — телефон, ключи; всё на месте. Вдруг — какой-то резкий звук, заложило уши. Что-то произошло. Раздалось ещё два оглушающих хлопка. Стало ясно — стрельба. Я сорвался с места и вбежал на кухню:

— Что происходит?..

Передо мной стоял Руслан. Он держал пистолет, его руки дрожали. А на полу лежал бездвижный Вячеслав, под ним растекалась кровавая лужа. Я медленно подошёл. Позади меня раздался шорох — в коридор вышла хозяйка — увидев труп Вячеслава, она замерла. Взгляд её забегал панически, но на лице не дрогнул ни один уголок.

Помещение заполнилось тишиной. Руслан поднял голову и застыл на коридоре. Его лицо разъедало отчаяние. Он взвёл руку и сделал в коридор несколько выстрелов — явно больше, чем было нужно. Я выглянул из-за косяка — на полу лежало бездыханное тело, и в сумерках коридора едва было видно, как на нём пульсировал маленький фонтан.

— Что ты творишь?! Какого... Какого хуя?!

— Наверно, теперь надо убрать тела. — сказал Руслан.

— Кого?! Здесь всё в крови!

— Что тогда делать?

— Не знаю! — я заметался. — Так... Что мы тут оставили? Чёрт. Забери все вещи!

— Зачем? — похоже, он был в состоянии шока.

Я решил взять пакет и скинуть в него всё, к чему мог прикоснуться. Грубо протёр ручку входной двери и захватил подмышку посылку. Руслан не двинулся с места.

— Что встал?! Бегом! — я крикнул с порога.

Руслан очнулся.

— Гильзы взял?

— А?.. Нет.

— Быстрее!

Он собрал гильзы и мы вышли в подъезд. Тихо закрыли входную дверь и спустились к машине. Я выбросил мешок в контейнер. Потом вернулся и переложил его в машину.

— Сколько? Дай посмотрю. — я пересчитал гильзы и прикинул. — Так, вроде все.

Мы выехали со двора.

— Что это было?

— Я не знаю.

— Как "не знаю"? Они трупы, всё! Ты их убил, понимаешь? Откуда у тебя пистолет?

— Подарили... Дядя.

— Зачем ты человека убил?!

— Я не знаю.

— А женщину-то за что?!

— Я подумал, что она свидетель, наверно.

— Наверно? Ты, Руслан, дебил... Тебе светит пожизненное. — я вздохнул к окну. — Мои перспективы теперь тоже туманны.

Мы подъехали к дому и вышли из машины.

— Ключи вот, — я протянул их Руслану. — Если поймают — говори, что меня не помнишь, я сделаю так же. Скажут, что я тебя сдал — врут.

— Нет, так не пойдёт.

— Как не пойдёт?

— Не надо меня бросать. Я не хочу расхлёбывать всё это один.

— Ты смеёшься?!

— Серьёзно.

— Так, подожди, я никого не убивал. Моей вины здесь нет, я готов тебе помогать... Пока это не сулит мне пожизненное на ровном месте. Окей?!

Руслан молча смотрел на меня. Я не мог понять в чём дело. Потом заметил, как из кармана на меня смотрит дуло.

— Ухо, ты совсем?..

— Не оставляй меня.

— Хочешь пойти по группе лиц? Или что? Знаешь, как сидят на пожизненном?..

— Не бросай. — он взвёл курок.

— Блять...

Я нехотя поволочился к курьерскому автомобилю, мы сели.

— Права-то есть? — спросил я.

— Нет.

— Водить хоть умеешь?!

— Умею.

Кажется, я начинаю понимать — меня взял в заложники однокурсник.

Мы поехали, Руслан вёл за город. Я смотрел на мелькающие машины, дома, остановки и не чувствовал в них былой привычности. Так прошло часа два.

Я достал с задних сидений посылку.

— Что ты делаешь? — сказал Руслан.

— Интересно, что шло людям, которых ты застрелил.

Распаковал коробку. Внутри была стеклянная банка, оклееная старой газетой, и дешёвая шкатулка. Я вытащил шкаткулку из наполнителя коробки: в ней лежало два кольца и кулон с цепочкой. Кулон был золотой, а в нём камень — похоже, драгоценный. Я заметил, что Руслан зачастил на меня поглядывать. Вдруг, машина остановилась.

— Это лежало в коробке? — спросил он.

— Да.

— Дай, пожалуйста.

Я отдал кулон Руслану. Он его внимательно рассмотрел.

— Не верю...

— ?

— Это... Это кулон Лиды.

— Прости, — удивился я, — Лиды?

— Это сердечко... — он показал пальцем на оборотную сторону кулона, — его нацарапал я. Как это может быть...

— Чего-о? — спрашиваю.

— Мы начали встречаться когда она тебя бросила.

Я усмехнулся.

— Я выходил из аудитории. Это было, наверно, ОБЖ... Да. На подоконнике напротив сидела она, одинокая. — Руслан взял противную, тоскливую ноту. — Она была безумно красива.

— Началось...

— Сидела и что-то смотрела в телефоне, её сапожки свисали над полом. Я собрался с духом и пошёл мимо. Вдруг, она окликнула меня. Я повернулся и сразу увидел её улыбку. У неё кончились пары час назад, а ждала она... Меня. Чтобы признаться, что я ей нравлюсь. Выяснилось, уже который месяц.

— Мерзость. Продолжай.

— Следи за словами. — Руслан продолжил. — кхм. ...время, проведённое с ней... я тогда по-настоящему жил. Лида была моей сбывшейся мечтой. Мы встречались восемь месяцев, планировали детей, свадьбу. И однажды она не вернулась домой. Пропала без вести. Год назад.

— Дела. Прямо с концами? В полицию обращались?

— Обращались. Строчил куда мог, даже умолял. "Уйми свой понос" — пришло мне сообщение с неизвестного номера — "ищут твою лиду". За месяц не нашли даже зацепок. Я переехал. Потом начались серьёзные проблемы с головой. Постоянные боли, паранойя, галлюцинации. Смог устроиться, только подсев на таблетки. Их я пью очень много. Они теперь — половина моей жизни... Существования.

— Это заметно. Это у тебя налицо.

Затем Руслан сказал, что всегда носит с собой оружие потому, что его преследует чувство, что вот-вот его убьют. Руслана постоянно бросает в пот, сдавливает ужас, одышка. Помогает, говорит, только ствол под рукой. С его слов, стрелять ему до этого дня не доводилось. Верится с трудом.

Я достал из посылки банку. Открыв её, одёрнулся:

— Что, блять, за... — я показал банку Руслану.

В банке плавали глаза, содержимое пахло чем-то медицинским. Глаза, похоже, человеческие и, судя по обилию анатомических подробностей — настоящие. Он посмотрел, стал тыкать туда пальцем. Видимо, перебирал. Меня помутило.

— Господи... Это её глаза...

— Что?! Чьи?

— Это её голубые глазки...

Видимо, Лиды. Я не помнил её глаз. Руслану, наверно, виднее...

— Значит, — лепетал он, — она уже мертва... Так, наверно, даже лучше. Спокойнее. — по его щеке покатилась слеза.

— Чёрт... — сказал я. — Ну ты это, давай там... Держись.

Банку мы закрыли, оставили в коробке. Кулон забрал Руслан, а я кольца.

— Куда мы едем вообще?

— На границе с Латвией работают знакомые моей матери. Я осяду там. Ты, если хочешь, тоже можешь остаться.

— Не уверен. Лучше всего будет, если ты остановишь прямо тут.

Руслан промолчал.

Мы выехали на трассу. Нижегородская область.

-***-

Ехали где-то час третий или четвёртый. Я заметил ожог на правом предплечье и не мог вспомнить где ошпарился. Потом обнаружил, что у Руслана такой же — только на левой, ближе к запястью. В машине, — думаю, — прислонился где-то? Или радиатор?

Начало темнеть, мы прибились к какому-то убогому мотелю. Руслан подошёл к администратору — молодой девушке не первой свежести. Явно сельпо.

— Здравствуйте. Номер на двоих, одна ночь. Сколько будет стоить? — спросил он.

— Здрасьте. 600 рублей. А где ваше мадам?

— Я с другом.

— Ааа... Чё, эти, что ль?

— Слышь. — возразил я

— А чё? — на её лице проскочила гаденькая улыбка.

Мы рассчитались. Номер оказался чуть лучше, чем мог быть. Есть две кровати, много свободного пространства, столик, стул, даже ванная комната. Но туалет, всё-таки, общий.

Кровати с Русланом мы сразу раздвинули в разные концы комнат.

— Даа, ты знаешь места. — сказал я, подвинув кровать. — Сколько раз вы с Лидой здесь были?

— Я тут не был.

— А Лида?

— Она тем более.

— Откуда ты знаешь? — съязвил я. — Ты когда-нибудь брал у неё мазок, что по этой чаще волки не бегали?

— Следи за словами!

— Что, если Лида не пропала, а просто ушла? Если твой карандаш не отвечал её стакану? Болтался?

Руслан взялся за пистолет, но выпустил его из рук. Раздумывать времени не было, я сбил его с ног, насел сверху и хорошенько втащил.

— Ни ухади, Гриша! Ни брасай! Лидаа! — я дразнил Руслана, — Думаешь, каково бегать с тобой от закона?! За компанию?! И собирать с ушей твои сопли?! — я взял его под грудки. — Тебе надо, чтобы тебя нянчили, трусливый щенок?! Я сейчас позвоню в ментовку и сделаю им полную выкладку до цвета твоих трусов. Далеко-о поедешь! Там тебя, блять, отнянчат, будешь всю жизнь понос пускать при виде дубинки!

— Гриша, остынь, подожди... — Руслан утирал разбитую губу.

— Ещё раз наставишь на меня эту... Хотя, нет — я взял его пистолет Макарова, разбрал как смог и выкинул в окно.

— Гриша! Подожди! Да, хорошо, у меня действительно проблемы. Но я бы не стал в тебя стрелять. Подожди, убери телефон...

Мы поговорили, я успокоился. Выяснилось, что Руслан патологически боится одиночества. Впрочем, этой сказочке рано или поздно всё равно наступит конец. Лишь бы нас принимали не жёстко.

Наступил вечер. В комнате стояла тишина и горел тусклый свет от настольной лампы. Руслан читал местные новости, а я лежал на кровати, глядя на то, как дырки от сучков на деревянном потолке утопали в тени. Мои мысли носились по голове — я думал обо всём по-немногу. Вдруг, я почувствовал неладное. Моё внимание привлекло какое-то движение в комнате — я повернулся и застыл — в середине комнаты висело что-то живое, сумерки скрывали его подробности. По моему телу пошла слабина, я захотел крикнуть, но побоялся себя выдать. Далее произошло странное.

Руслан поднял свой взгляд, выпил таблетку и спокойно вернулся к газете.

Я сделал глубокий вдох и спросил:

— Это что?

— Где?

— Вон. — я кивнул головой.

Руслан резко побелел.

— ...ты тоже это видишь?

— Что это? — спросил я.

Он напряженно промолчал.

— Скажи что это за чертовщина! — воскликнул я.

Руслан, не отводя с меня взгляд, сказал:

— Я не знаю.

Я вгляделся и кое-что рассмотрел — это было похоже на человека; он в висел в воздухе и медленно крутился, как колесованный. На нём были непонятные наросты.

В моём теле буйствовал страх.

— Надо включить свет... — говорю. — Давай включим свет.

Руслан напрягся и неожиданно скакнул до выключателя. Номер озарило.

В середине комнаты неизвестными силами вращался труп Руслана. Тело было не в наростах — это были выпущены наружу внутренности. Голова была проломлена, отсутствовали глаза. Ожог на руке совпадал.

— Бля... Похоже на тебя...

— Как это понимать... — он потянулся к телу и оно сразу исчезло.

В комнате воцарилась тишина.

— Почему ты это видел... — бормотал Руслан. — Получается, это не галлюцинации...

— У тебя такое часто? — я опасливо осматривал комнату.

— Каждый день без таблеток. — ответил он.

— А тогда, в сороковой квартире? — спросил я. — Что там произошло? Ты тоже что-то увидел?

— Когда ты ушел... Вячеслав, не помню, вроде протянул мне руку, и... Не знаю. Я такого никогда не видел. Я честно думал, это всё, конец.

— Поэтому ты Вячеслава и того? Убил?

— Я не понимал, что кого-то убиваю. — сказал Руслан. — Я вообще не помню что происходило — только первые секунды.

— А женщину?

— Первое, что помню — как ты кричал с порога.

— Дела...

Неожиданно, ожог сильно заболел; я заметил, как Руслан тоже схватился за руку. Когда боль отступила, узор изменился. От красного пятна пошёл лучик. Уснул я лишь под утро, за пару часов до будильника.

Проснувшись, я почувствовал во рту инородный предмет. Сплюнув, увидел, что это зуб. Провёл по ряду языком и понял, что мой. Болела голова. Руслан сплюнул два зуба и обрёл плешь на голове. За окном пели птицы.

— У тебя тоже? — спросил я, увидев сидящего Руслана, копающегося пальцем во рту.

Он утвердительно промычал. Вытащив изо рта палец, сказал:

— Колено не могу разогнуть, всё воспалилось. — и стал над ним работать.

— Дела. Похоже, мы умираем. — я нервно усмехнулся.

— Нет, — говорит Руслан, — не совсем. Пока ещё.

— ?

— Метка. На руках у нас метка. Мы схватились за неё, когда начались изменения. Её нельзя трогать. Это Ахиллесова пята.

— Откуда ты знаешь?!

— У меня амбулаторная карта вот такого размера, — он показал пальцами, — я обошёл всех возможных врачей. Всё чаще меня клали в дурку. Отчаявшись, я стал посещать и другие места — там многое рассказывали. Я думал, это бред шарлатанов. — он кашлянул. — Про метку хорошо запомнилось.

— Ты ходил по сектам?

— Почти. Я бы и не рассказал никому, наверно...

— Эта метка... Что она значит? — спросил я.

— Ничего хорошего. Она прогрессирует — когда получится полный узор, ты уже вряд ли будешь при жизни. Но до этого момента и так лучше умереть.

— Умереть?!

— Помнишь, женщина в квартире схватила тебя за руку? Вячеслав за меня тоже хватился, обеими руками. Они выглядели бледно. — сказал Руслан. — Я не помню, кто накладывает такие метки, но, если не ошибаюсь, это истощающее проклятье. Оно поглощает жизненную энергию, одновременно ломая врождённую защиту от злых, как говорят, сил. Иначе говоря — пока мы будем умирать, с нами будут происходить странные вещи.

— Чёрт... — я посмотрел на метку. — Вот сука... И что нам теперь делать?

— Для начала — проститься с жизнью, а там по обстоятельствам.

— Нет, спасибо. Без этого.

— На коробке есть отправитель?

— Да, кто-то отправил. Сейчас... — я достал коробку из-под кровати, — Тверская область, село Волнога, есть дом.

— Предлагаю туда.

— Зачем?

— Ты всё видел своими глазами. Если на нас проклятье, то его надо как-то снимать. И Лида... Вдруг, она жива?

— А если всё неправда? Если это череда совпадений? Нас помутило, и мы сами дорисовали цельную картину?

— Ударь тогда по метке. В обоих случаях для тебя всё кончится — либо убедишься, либо умрёшь.

Даже взгляд на метку причинял чувство жжения. Экспериментировать не хотелось.

— Но тебе же светит большой срок. — возразил я. — Уверен, что нас уже ищут. Кого ты собрался навещать, Руслан?

Он взял коробку и ответил:

— А если не в Волногу, по-твоему, то куда? Хочешь обратно, домой? Пожалуйста. — сказал Руслан. — Ты выкинул мой пистолет, тебя никто здесь больше не задержит. — он наклонился ко мне. — Но как знать, сколько тебе теперь осталось?.. Мы оба видели это вчера, Гриша. Это не галлюцинации.

— Чёрт знает... — проронил я.

-***-

Я выкрал момент, чтобы почистить зубы — пошёл в ванную, и там вдруг обнаружил, что у меня почернел мизинец ноги.

— Да что происходит...

По нему трудно было сказать, что ещё были шансы. Я заметался. Потрогал — не чувствуется. С сожалением понял — это ампутация.

— Руслан, вызови скорую. — я кричал из ванной.

— Тебе зачем? — послышалось в ответ.

— Надо. Чувствую себя не очень.

— Не вариант, извини. А что случилось? Тут аптека есть.

К чёрту аптеку. Я достал телефон, чтобы набрать скорую самостоятельно, но его батарея безнадёжно села. Стал думать как мне быть. Похоже на гангрену или даже некроз... Или это одно и то же...

Решил спуститься к администратору. Но вдруг подумал - "а что, если Руслан прав?" Посмотрел на метку - она горела, как свежий ожог. Боковым зрением периодически улавливались какие-то тараканы, пауки, а когда я закрывал глаза - мерещились непонятные символы, начинала болеть голова. Стало понятно, что если это из-за метки, то ехать в больницу опасно. А если нет — вызвать скорую ещё успею, думаю. В общем, сначала надо во всём разобраться.

Но что-то делать с пальцем нужно прямо сейчас... Когда я придумал что — у меня вспотели руки.

— Руслан, — кричу, — а есть топор?

— Чего? Топор? Нет топора. — отвечает.

— Я видел обрез у тебя в рюкзаке.

— И что? — кричит в ответ.

— Поищи топор!

— Нет топора!

Топор я с брезгливостью выпросил у администратора мотеля, заодно взял из аптечки обеззараживающее. Вернулся в номер, пошёл с топором в ванную. Руслан проводил меня взглядом.

Я поставил лезвие к пальцу, взял какую-то трёхлитровую бутыль с удобной ручкой. Замахнулся дрожащей рукой, закрыл глаза и нанёс такой удар, что треснула плитка. Всё помутнело. Когда сознание вернулось, в ноге было чувство, будто её режут раскалённым ножом. Я не мог ничего поделать со стонами, которые из меня вырывались. Обеззаразив обрубок, я снова едва не потерял сознание. Наконец, спустя неизвестный срок, боль облегчилась — я вышел из ванной измазанный кровью, в красном лице, насквозь потный и выдохнул:

— Похуй, поехали.

Руслан пытался найти слова, в итоге проронил:

— ...поехали.

Дохромали до машины. Я снял с карточки деньги, мы заправились, купили Руслану мазь и выехали в село Волнога. Туда, откуда была выслана коробка.

-***-

Я спросил у Руслана зачем он носит с собой обрез охотничьей двустволки. Говорит, так спокойнее.

Мы подъезжали к восточной части Москвы. Нам нужно было выехать с северной.

— Чёрт. — я осматривал метку. — Ну и дерьмо...

Руслан взглянул на меня.

— Этот луч, — он показал на себе, — ресница, означает чакру... Погибшую. Последним элементом должен быть зрачок. — Руслан стал заметно затухать. — Получается... Глаз...

— Ты в порядке?

— Просто... Похоже, я не был болен... "Глаза — зеркало души" — говорят почти в каждой секте. — вспоминал Руслан. — Они забрали Лиду, её глаза... — он медленно остановил машину и уставился перед собой. — А я был ей ближе всех. Мою душу завернуло в их ад, вслед за ней. Получается, я был проклят, и теперь... Я проклят дважды?.. А что же с Лидой?.. — он притих, затем успокоился. — Если из Волноги рассылаются такие вещи, то, наверно, главное происходит там.

Мы поехали дальше. Вдруг, Руслан оживился.

— Смотри! — показал он пальцем, — как тебе? Симпатичная?

На обочине голосовала молоденькая девушка; видно, что городская.

— Да, — говорю, — ничего такая.

— Ненастоящая. — Руслан приоткрыл шрам на животе. — Врачи думали на ножевое, были разговоры с полицией. С тех пор я на девушек внимания не обращаю, принципиально.

— Дела... — сказал я. — Встречный поток без водителей — тоже нормально?

Руслан вгляделся.

— Да, это нормально.

Метка резко заболела. Мы оба застонали. "Только не хватайся" — прохрипел Руслан. Когда боль отпустила, метка дала второй луч. Небо начало затягиваться кровавым цветом, вдоль дороги в тумане стали появляться пальмы, ели... Иногда — повешенные тела. Похоже, чем активнее это клеймо, тем всё хуже.

— Сколько будет лучей? — протерев глаза, я оглядывался по сторонам.

— Каждый луч говорит об уничтоженной чакре. Их должно быть семь. А потом — восьмой элемент.

Руслан осмотрел происходящее на улице и сказал:

— Что-то новое.

Мы проехали Москву, попали в Тверскую область. Здесь нас остановила машина ДПС — подошёл сотрудник и попросил документы. Пока мы суетились, соображали, он замер и вдруг распался по кускам, издав странный звук. В груде кусков было видно его лицо, оно выражало удивление, его глаза смотрели на нас. Автомобиль ДПС оказался далеко за обочиной, давно сгоревший и насквозь ржавый. Мы остались одни посреди дороги.

— Креститься же бесполезно? — спросил я у Руслана в мертвецкой тишине.

Через некоторое время Руслан устал. Было решено, что дальше поведу я.

Чем ближе мы были к Волноге, тем больше происходило. К мутному алому небу и странным пейзажам я привык. К животным без головы, вывернутым наизнанку прохожим... Но я не понимал того, как вещи, которых объективно не могло существовать в реальности, прилетали нам в автомобиль и оставляли вмятины, сколы... Я пощупал — повреждения настоящие. А прилетали чьи-то части тел, личные вещи, иногда под машину бросались пешеходы, и оставляли только скол на краске. Я начал понимать что это такое — сходить с ума.

Вскоре мы въехали в село, из будки вышел охранник со стаканчиком кофе.

— Куда едете, молодые люди?

— Бабушку проведать, — сказал я.

— Где живёт бабушка? Удостоверение личности у вас есть?

— А давно в сёлах КПП ставят? — спрашиваю.

Тишина. Я замечаю, что у него в стакане не кофе. Охранник улыбнулся исподлобья:

— Погодка шепчет. — и поднял шлагбаум.

Мы проехали. Видимость — метров пять, добираемся до адреса по наитию. Кругом туман, несущий гнилью, скрывающий замершие силуэты.

— Сколько у тебя патронов к обрезу? — спросил я, доставая с задних мест сумку Руслана.

— Два заряжено, ещё четыре во внешнем кармане лежит. Три усиленных, 50 грамм, три по 24 грамма. Усиленные — синие.

— Больной...

— На, — сказал Руслан и выдал мне грязный, хрустящий пистолет Макарова. — В магазине семь патронов, и вот. — он насыпал рядом с коробкой передач ещё четыре.

— Почему-то не удивлён. — сказал я, увидев собранный пистолет. — Смазка какая-нибудь есть?

— Нет.

— Тряпочка, хотя бы?

— Я уже протирал.

Стоял ранний летний вечер, на улице было темно как в затмение. Мы подъехали к указанному дому. Это был двухэтажный деревянный особняк, на его верхнем этаже горел свет, двор был прополот и ухожен. Я проверил магазин, Руслан переломил обрез, заменил один обычный патрон синим, и спрятал за ремень. Мы постучались — никто не открыл. Подёргал дверь, прислушался — тишина.

— Бьём?

— Давай. — ответил Руслан и достал обрез.

Я врезался плечом в дверь, замок сразу слетел. Перед нами за большим столом кушала семья, все они испуганно повернулись. Горел мягкий свет, блистал чистотой первоклассный ремонт. Об угол тёрлась красивая кошка в ошейнике.

— Иии... Что теперь? — шепнул я.

— Не знаю. — Руслан тревожно осматривался.

— Руслан! — по лестнице спускалась Лида, — Руслан!

Метка заболела. Прорезался третий луч.

— Лида...

— Руслан, боже. Я так скучала! — она побежала к нему с распростёртыми руками. Они обнялись.

— Любимая... Как ты здесь оказалась?

— Мне столько всего нужно тебе рассказать. Руслан, милый... — она смотрела на него со всей любовью.

Лида закрыла глаза и потянулась губами к Руслану. Руслан поспешил к взаимности.

Вдруг, я понял. Подбежал к Руслану, упёр его рукой обрез Лиде в бок и спустил крючок. Раздался оглушительный взрыв, меня уронило отдачей, ошмётки разлетелись по всему помещению. На пол рухнуло две половины гниющего, изъязвлённого старика.

— Прости, что оба спустил. — сказал я, вставая. — Перезарядись, идиот.

Руслан со стеклянным взглядом полез за патронами. Весь интерьер исчез — кругом, забрызганные кровью, были гниль, грязь и какие-то едва пульсирующие оккультные символы. В сумраке виднелась дверь в подвал — она была окантована мерцающим светом с внутренней стороны. Я предложил Руслану разделиться. Он — наверх, я в подвал.

С пистолетом наготове, я распахнул дверь подвала и ворвался внутрь.

Передо мной за большим столом кушала семья, горел тёплый свет и тёрлась об угол красивая кошка.

— Иии... Что теперь? — спросил Руслан моим голосом.

Я растерялся. Вдруг, моя рука резко сложилась в обратную сторону. Я даже не почувствовал какого-либо воздействия на неё, это будто произошло изнутри тела.

— Третий луч... — понял я, сдерживая слёзы, накатывающие от боли.

Я попятился, держась за руку, споткнулся и упал спиной. Когда поднял голову, моим глазам открылся проклятый дом, на крыльце стоял Руслан с обрезом в руке.

— Бьём? — спросил он. И ждал. Смотрел на меня и неподвижно ждал. Я не знал что делать. От боли меня покидало сознание, рука разжимала грязный пистолет; кругом — алая пустота, а рядом бродила большая собака, вместо хвоста у неё на позвоночном столбе волочилось человеческое лицо. Я даже не знал, опасна ли она. Я понял, что проиграл. На что же мы расчитывали?

Вдруг, картина сотряслась. Раздался пронзительный, смертный крик; моя метка вспыхнула болью и сразу успокоилась; я снова сижу посреди гостиной, кругом — окровавленная гниль. По лестнице спешно спускался перезаряжающийся, забрызганный свежей кровью Руслан.

— Двоих. — он спрыгнул со ступеней.

Я прохрипел. Руслан заметил мою руку.

— Боже. Плохи твои дела, друг. Ты как? Ходить можешь?

Я с трудом встал, держась за Руслана. Мы вошли в подвал.

Здесь была целая библиотека этих банок. Стеллажи были наставлены вдоль стен и хаотично по всему помещению. В одном из углов сидела старая, иссохшая женщина, вся покрытая паутиной, кажется, приросшая к креслу. Вокруг неё были молильные места и свечи. Она была недвижима, только провожала нас взглядом.

Я начал терять сознание из-за травмы. Последнее, что я увидел — как Руслан, проверив обрез, направился к старухе. Он встал напротив неё и направил дуло. Неожиданно, его ноги мгновенно подогнулись, он сильно ударился меткой о косяк стеллажа, одномоментно раздался выстрел.

Я очнулся. На полу лежал Руслан, из его ушей шла кровь, он стеклянно смотрел перед собой и равномерно дышал. В кресле сидело бесформенное месиво. Я встал, попытался привести Руслана в чувство. Из последних сил вытащил его в гостиную, сам вернулся в подвал — стал опрокидывать стеллажи один за другим, пол наводнился человеческими глазами, языками, ушами... За последним стеллажем я нашёл дверь, там слышалась какая-то суета. Сжав пистолет в руке, я открыл её — передо мной лежали прикованными голые, истощённые девушки. Человек десять. Одна из них — Лида. Перед каждой девушкой лежала миска с непонятной кашей, у всех были выдраны глаза и отрезаны языки; у некоторых — зашиты животы. Я построил их за собой и вывел; старался разгребать осколки и человеческие части, но позади всё равно раздавалось чавканье глаз и хруст стекла. Мы вышли в гостиную, я дал Лиде пощупать Руслана; она узнала его и крепко обняла. Он не реагировал. Знаки на стенах стали едва различимы. Метка перестала болеть и поблекла, но моя сломанная рука посинела. Я потерял сознание...

Продолжение в комментариях...

Прочитав данный пост, https://pikabu.ru/story/ob_izmene_kotoroy_ne_byilo_5490634 . Я вспомнил свою историю и решил присоединиться  к волне историй про измены.

Начну с предыстория.

Давным-давно, я жил в другом городе(в другом регионе) и купив новую симку, поставил переадресацию звонков на мой новый номер. Там у меня остаться не получилось и вернувшись домой я вернулся на свой старый номер и благополучно забыл про переадресацию(она работала только когда телефон не доступен), да и уезжал я после не красивой ситуации, на нервах. С тех пор прошло более 2 лет, и номер на который стояла переадресация был продан новому абоненту.

А теперь началась сама история.

Встречался я с моей будущей женой, на тот момент. После прогулки, я отвез её домой(жили еще отдельно), приехав домой и списавшись посредством соцсетей с ней, получил в ответ звонок и кучу обвинений что я неверный кабель. Оказалось, пока я ехал домой, у меня пропала сеть и в этот момент девушка позвонила мне и произошла переадресация вызова. Трубку взяла какая-то девушка и услышав женский голос спросила"А bregnev можно?" услышала ответ "А котечка в ванной, как выйдет он перезвонит. Что котечке передать?".

После я долго объяснял, что не причем я тут, что никого нету любовницы, меня и что не был в тот момент я в ванной, и не изменял никоим образом.

Теперь данную историю мы вспоминаем со смехом, отсюда вывод - не забывайте про переадресации звонков, иногда могут выйти смешные ситуации.

Верьте друг другу, друзья!=)