Горячий поток воздуха подхватил бумажного змея, вырывая его из Дашиных рук. Она крепко вцепилась в нитку, приподняла змея над головой и разжала пальцы. Раскрашенный ромб клюнул носом, взлетел над Дашей – и рухнул в пике. Пёстрый хвост распластался на асфальте.

– Поздно отпускаешь, – проворчал Женя. – И нить стравливай, я же объяснял.

Даша посмотрела под ноги. Встретилась взглядом со змеем – длинные нарисованные ресницы и узкие вертикальные зрачки, казалось, выражали равнодушие. Он завалился на полосатый бок, как выброшенная на берег рыба.

– Давай ещё раз попробуем, – попросила Даша.

Женя провёл пальцем по экрану смартфона, улыбнулся чему-то, не спеша набрал ответ, и только после этого кивнул:

– Вот тебе катушка, я сам запущу.

Он отошёл от Даши метров на десять. Нить между ними натянулась – тоньше некуда.

– Держи крепче! – крикнул Женя.

Ветер растрепал его волосы, выгоревшие за долгое южное лето, из-под воротника футболки выползла нитка деревянных бус. Даша замерла, не сводя с неё глаз.

Женя отпустил змея, и он взмыл в небо: красные и жёлтые полосы пестрели на фоне глубокой синевы.

– Получилось! – обрадовалась Даша.

Она хотела побежать за змеем, но Женя стоял на месте, снова уткнувшись в экран телефона. Нить ослабла, змей вильнул вправо.

– Ну ладно, мне пора, – сказал Женя.

Подошёл к Даше, смотал катушку, поймал змея и протянул ей.

– Увидимся в понедельник? – спросила она. – Ты ведь в понедельник уезжаешь?
– Ага, в шесть. Проводить, что ли, хочешь? – Женя наконец посмотрел на неё.
– Да нет. Это я так.

Даша отвернулась, но Женя, наверно, заметил её смущение. Взъерошил ей волосы, как маленькой.

– Не расстраивайся. Ты же после одиннадцатого к нам поступать собираешься?
– Собираюсь, – прошептала Даша.
– Вот и славно. Маме привет.

Женя похлопал Дашу по плечу. Бумажный змей снова упал на землю.

***

Даша бежала по коридору. Пара началась пять минут назад, а она ещё даже до нужного этажа не добралась. Прямо, прямо, направо… Кто-то вышел из-за поворота, и Даша не успела остановиться.

– Осторожнее, торопыга, – улыбнулся Женя.
– Ой, – Даша забыла, что нужно поздороваться.
– Опаздываешь?
– Ага.
– Ну беги, беги, – он легонько подтолкнул её к повороту, а сам пошёл дальше. – Только ноги не переломай.
– Жень, а ты… – неуверенно окликнула его Даша.
– Что? – обернулся он.
– У тебя сколько пар сегодня?
– Шесть.

Дашино сердце взлетело воздушным змеем.

– У меня тоже! – выпалила она.
– Вот это совпадение, – усмехнулся Женя. – Ладно, ты беги, а то на пару не пустят.

Нитка оборвалась, змей затерялся в тучах.

***

Женя стоял у доски объявлений, спиной к Даше. Отличная возможность! Даша тихо-тихо подкралась к нему, поднялась на цыпочки и накрыла его глаза ладонями.

– А мне что теперь, угадывать? – со смехом спросил Женя.

Даша еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться в ответ.

– Света? Таня? Настя? Настюх, ты, что ли?

Сердце забилось чаще.

– Даша?

Дыхание перехватило.

– Даш, ну ты? Ты же? – его голос неясно изменился.

В груди стало тепло-тепло, словно её наполнил горячий ветер.

– Угадал! – весело ответила она и убрала руки.

Женя повернулся, и широкая улыбка на его лице поблекла.

– А, так это ты! Чего пугаешь?
– П-просто так, – пробормотала Даша. – Привет. Ну, я пойду. Увидимся ещё.
– Давай. Пока! – помахал ей Женя.

***

После увольнения Даша решила проведать маму – всё равно целый год не была в отпуске. Там наверняка уже потеплело.

Зима уступила место весне, а спустя две недели почти наступило лето. Абрикосы и яблони покрыла цветочная белизна, похожая на пену. Ветер сдувал её с веток, а с дорог – засохшую грязь, под которой прятался бугристый перезимовавший асфальт.

Каждый день Даша ходила гулять по набережной. Сирень в парке выставила тяжёлые кисти соцветий, а смородина уже распустилась, окутав всё вокруг сладким запахом, от которого дышалось легче и свободнее.

Знакомый голос окликнул Дашу.

– Женя? – удивилась она.
– Могу составить тебе компанию? Ты не против?
– Нет, конечно. Не против.

Ей показалось, что Женя совсем не изменился: небрежно взлохмаченные волосы, уверенный взгляд. В последний раз Даша видела его ещё в вузе, на вручении дипломов. Сразу после выпуска Женя вернулся в их родной город, устроился в администрацию. Мама говорила, что он вроде как стал начальником какого-то отдела или комитета. Надо было слушать внимательнее. Сейчас Женя о себе почти не рассказывал, зато с любопытством расспрашивал Дашу.

– Надолго приехала?
– Не знаю, – она пожала плечами. – Как получится.
– Ты в отпуске, да?
– Уволилась, – вздохнула Даша.
– Значит, ищешь работу? К нам в депфин не хочешь? На заявки? – он смешно склонил голову набок.
– Ну нет! – рассмеялась Даша. – Это уже не карьерная лестница, а какие-то карьерные горки получаются!
– О, так ты была большим начальником?
– Возможно, – Даша улыбнулась. Она вдруг поняла, что Женя обращается к ней совсем не так, как раньше. Он словно признал в ней равную.
– Может, сходим куда-нибудь, большой начальник?
– Да мы и так уже идём, – значит, она не ошиблась.
– Нет, я хочу сказать – поужинаем вместе?

Тёплый весенний ветер подхватил бумажного змея – Дашино сердце, пёстрый хвост закрутило воздушным вихрем. Она совсем, совсем забыла, как это ощущалось. Змей поднялся, но тут же опустился на землю – ветер сменился штилем.

– Нет, Жень, спасибо, но вряд ли в ближайшее время получится.

Он дотронулся до её плеча.

– Ну хорошо. Напиши мне, ладно? Нужна какая помощь – только скажи. И маме привет передавай.
– Обязательно, – пообещала Даша.

Она перешла через дорогу, села в блестящий красный трамвай. Бумажный змей спокойно и безмятежно свернулся в груди. Можно было выпустить катушку из рук и не бояться, что его унесёт прочь.

Автор: Екатерина Иващенко
Оригинальная публикация ВК

Самое первое с чего начинается игрушка, это выбор материалов. Особенно искусственный мех. От этого зависит полученный результат.

Мои материалы для шпица, это искусственный мех под песца, разных цветов и длины ворса. Скелет, шплинты, диски для подвижности игрушки. Полимерка для лепных деталей. Шерстепон, шерсть и в данном случае мне прислали шерсть питомца для набивки

После выбора материалов. Я рисую выкройку, переношу её на мех и вырезаю все детали

Дальше всё сшивается и уже чуть чуть, что то начинает вырисовываться

Затем в лапки вставляю шплинты с дисками, набиваю их и зашиваю. И можно приступать к лепке подушечек лап из полимерной глины

После запекания клею их и стригу лапки

И на этом самая простая работа заканчивается, ну по крайней мере для меня. Я приступаю к создании головы.
Так она выглядит изнутри. Похожа на гуся.

Выворачиваю, набиваю, стригу, утягиваю, устанавливаю глаза.
Всё это толго и нудно длится до того момента пока меня не устроит результат

После того как результат меня устроил, лепится пасть, нос, шьются уши и голова собирается окончательно.

После головы я перехожу к сборке тела. И тут на этом шпице началось самое интересное. Я не знаю, что произошло, может ретроградный Меркурий был или я просто устала. Но лапы ни как не хотели устанавливаться ровно, что то постоянно было не так и шпиц отказывался стоять. Устав крутить шплинты, решила позвать на помощь мужа и он мне очень "помог" сломав все шплинты. Пришлось распарывать все лапы доставать шплинты и ставить новые, но и после этого мои страдания не закончились, задние лапы всё равно не получалось установить правильно и муж ломает мне ещё 2 шплинта, тут я уже боролась с желанием убить мужа или шпица, но взяла себя в руки и снова разобрала и собрала 2 лапы. К счастью в 3й раз всё сложилось хорошо и тело было собрано.

Затем я вставила скелет в тело и набила его шерстью питомца

Время было уже позднее, я уставшая, но всё равно я решила его покрасить. Хотя каждый раз, зарекаюсь не красить при искусственном освещении, потому что под лампой цвет один, а при дневном оказывается другой. Ну собственно, в этот раз так и произошло. Всё, что я красила пол ночи, надо смывать😭. Я начинаю смывать чёрный цвет с тела и понимаю, что все светлые участки становятся тоже темными. И это скорее всего проще перешить, чем отмыть. Но вспомнив как долго я мучалась с лапами, делать мне этого не хочется. Отмывала я его целый день, потратила целую бутыль разбовителя для красок и большую упаковку ваты, но я всё смыла.
Настроение что-то фотографировать пропало ещё на этапе мучений с лапами.
Поэтому фото мало.
Покрасила шпица ещё раз, собрала его полностью и отправилась фотографировать.

Показала заказчице, она попросила сделать его не таким рыжим и я снова пошла смывать краску и плакать. Но в итоге заказчице всё понравилось.
А я довольна, что наконец его сделала)
Надеюсь получилось не очень нудно и вам хоть чуть чуть было интересно.

Разбивается ли паучок, если падает с крыши?

Джим сделал глубокую затяжку, ощущая, как горло, а потом и легкие, дерет от горького дыма. Попытался сдержаться, но закашлялся с непривычки.

Вопрос про паука, которого он, будучи ребенком, сдул с руки во время вылазки с друзьями на крышу многоэтажки, пришел в голову почему-то именно сейчас. Сидя на мокром грязном тротуаре, утирая кровь из разбитого носа, Джим предпочел думать о судьбе маленького существа, чем о своей собственной.

– По идее, паучок слишком легкий, чтобы разбиться, – рассуждал он, мусоля бычок. Фильтр из коричневого окрасился в багровый, но Джиму не было до этого дела. – С другой стороны, его может сдуть ветром и ударить о стену дома…

Взгляд упал на австрийский велосипед с теперь уже погнутым колесом, валяющийся на обочине. Джим даже не потрудился оттащить его с дороги. Все, на что хватило координации после столкновения с отбойником – это привести свое тело из лежачего состояния в полусидящее.

Хотя, лучше бы разбился. Джим не паучок. Это не так страшно, как вернуться домой и посмотреть в глаза Люси. В эти грустные, уставшие от его бесконечных провалов, глаза.

– Идиот! – Джим шлепнулся лицом о ладони и взревел, когда нос пронзила острая боль. – Я не могу вернуться домой! Не могу!

Теперь, когда он так облажался, что его ждет? Воображение услужливо подкинуло картинки: вот он, безработный и бездомный, опускается на самое дно и скитается по помойкам в алкогольном или наркотическом полубреде, пока его не убьет болезнь или какой-нибудь отморозок.

О том, как без него будет жить Люси, он старался не думать.

Джим просидел на обочине час. А, быть может, и вечность. Копчик так затек, что Джим, пока вставал, издал больше звуков, чем его девяностолетний дедушка. А тот в последние годы звуков издавал немало.

Джим поднял велосипед, извинившись перед ним по старой привычке. Он старался не болтать с предметами, потому что, вроде как, странно и несолидно. Но в моменты задумчивости или переживаний опять начинал бормотать.

Джим брел по улицам, заметно припадая на левую ногу и рассеянно отмахнувшись от предложения сердобольной старушки подвезти куда надо. Оказавшись перед домом, он сделал несколько глубоких вдохов. Бросил велосипед на лужайке и с обреченностью висельника толкнул входную дверь.

На кухне под музыкальную программу весело порхала Люси. Джим еще с порога почувствовал запах своего любимого лимонного пирога, и на душе стало совсем паршиво.

Джим наспех прошел в ванну и поплескал на лицо ледяной водой. Аккуратно протер лицо полотенцем, оставляя на желтой махровой поверхности багровые следы. Оглядев себя в зеркало и решив, что бывало и хуже, Джим пошел на кухню.

– Привет, мам, – Джим втянул голову в плечи, стараясь наклониться так, чтобы Люси не увидела его опухший нос.

Люси резко обернулась: нечасто сын называл ее не по имени. Женщина строго спросила:
– Что случилось?
– Да ничего не случилось, я просто…
– Боже мой! – Люси всплеснула руками, осторожно обхватила лицо Джима и начала вертеть его, будто глобус, рассматривая то одну, то другую сторону. – Как же ты так? Садись, надо приложить холодное.
– Да ерунда это все! – Джим немного осторожно, но раздраженно вывернулся из нежных рук. – Есть новость намного хуже.

Под выжидательным взглядом Люси, он выпалил:
– Я экзамен по математике завалил! – Джим сполз по стене и уставился в потолок, обреченно прохрипев: – Конец моему будущему.

Люси недоуменно моргнула, а потом странно расхохоталась:
– У-у-у, – протянула она, – экзамен. Не страшно, главное, что цел, – присмотревшись, она поправилась: – Относительно.

Полчаса спустя нос Джима был обработан и обезболен, а на столе стоял не только любимый пирог, но и обожаемый чай с травками, которые Люси собирала по осени и очень берегла, растягивая на весь год.

Джим осторожно жевал, шумно прихлебывая, и думал, что тот паучок, возможно, вовсе и не разбился.

Автор: Саша Малетина
Оригинальная публикация ВК

Был поздний вечер. Высоко в небе висела полная луна. В ее свете тысячами огоньков искрился свежевыпавший снег. Довольствуясь покоем, блестели ледяные фигуры на пришкольном участке. За оградой палисадника притихли дома частного сектора. Придавленные белыми шапками, они походили на синнабоны на подносе пекаря или пасхальные куличи. А некоторые и вовсе можно было принять за сугробы.

В этот час только в одном кабинете школы горел свет. Из лишенной окон глухой комнаты через приоткрытую дверь падало сияние лампочки и узкой дорожкой бежало по лакированному полу волейбольной площадки. В этом небольшом квадратном помещении, кармашком пристроенном к спортзалу, находился кабинет учителя физкультуры.

Внутри за шахматным столом сидели двое, и со стороны могло показаться, что они играют партию. Кучерявый физрук откинулся в кресле с потертыми подлокотниками, будто давно сделал свой ход и теперь ждал ответных действий. Седоусый ночной сторож, сложив локти на столешнице и глядя на доску, вытянулся на стуле, как если бы обдумывал замысел соперника. Но эти двое не играли.

Между ними на столе, окруженная массивными резными пешками, слонами, конями и башнями, возвышалась фигура, ростом своим и содержанием куда более значительная, – бутылка водки, на треть уже распитая.

– Похож, – пробормотал сторож и поднес фотографию ближе к глазам, при этом чуть откинул голову назад и влево.

На снимке был изображен крепкий курчавый юноша лет семнадцати. Красный, с надутыми от натуги щеками, он сидел под штангой придавленный ею к помосту. От вспышки глаза тяжелоатлета горели, как у Терминатора или вампира.

– Сколько здесь веса?

– Сто семьдесят.

Сторож крякнул и перевернул фотографию. На обратной стороне кривым почерком было написано: “Чемпионат Европы, Афины”. Ниже стояла дата.

– Это сколько лет прошло… Больше тридцати уже?

– Да, Толя, было дело, – улыбнулся физрук.

– А почему бросил? Борис Николаич?

– Кто знает. Сам сказал: треть века прошло, считай, полжизни. А для кого-то и целая жизнь. Сейчас и не вспомнить, от чего конкретно. Думаю, от всего сразу. Наверное, мне казалось, пока я днями напролет торчу в спортзале, юность проходит мимо, и я каждую минуту пропускаю что-то интересное, чего больше никогда не повторится. Я, знаешь, ни разу особо и не задумывался над причинами, и виноватых не искал. Хотя мог бы. Но зачем? Что было, то было. Разлей-ка, будь добр.

Анатолий Саныч послушно наполнил рюмки. Собутыльники тихонько чокнулись и выпили залпом. Закусили ржаным хлебом с колбасой и солеными огурцами.

Сторож вновь принялся перебирать и рассматривать фотографии, стопкой лежащие на столе. Остановился на одной.

– А это кто? – спросил, протягивая снимок.

Борис Николаич, облизнув губы, всмотрелся в улыбчивые юные лица – свое и чужое. Задумался на секунду.

– Костя. Он был моим другом и вечным соперником.

– Почему?

– В одной весовой категории выступали. То я его выигрывал, то он меня. Но он, конечно, чаще.

– Местный?

– Нет, южанин. Точно не помню откуда.

– А сейчас он где? Общаетесь?

– Нет.

– Жизнь разметала, ясное дело, – со значением заметил сторож и вновь налил в рюмки. – А вы это, в интернете не пробовали искать? Моя вон всех подруг своих школьных в “Одноклассниках” нашла. Сидит теперь целыми днями, от экрана не отогнать…

– Да че искать. Знаю я, где нынче Костя. Он там уже… Ну, получается, больше тридцати лет лежит. Выходит так.

Анатолий Саныч замер на секунду, поднял стопку и выдохнул:

– Помянем.

Выпили не чокаясь.

– Костя умер примерно через полгода с того дня, – Борис Николаич указал пальцем на фотографию, снял очки. Те, связанные толстым шнурком за заушники дужек, повисли на груди. Физрук устало протер глаза.

– Жалко, – покачал головой Анатолий Саныч. – Пацан совсем.

– Да.

– А как это произошло? Несчастный случай?

Борис Николаич ответил не сразу.

– Можно и так сказать.

Он достал сигарету из пачки – пачка лежала на тумбочке рядом с позолоченным кубком, чаша которого служила пепельницей, – и закурил. Глубоко затянувшись, выпустил облако дыма под потолок, в сторону висящих на стене медалей и пыльных трофеев, как попало расставленных на шифоньере.

– Дело было в Алмате, – начал Борис Николаич рассказ. – Мы той весной готовились к чемпионату Европы среди юниоров в Афинах. Сборы подходили к концу, и нам уже было известно, кто полетит, а кто нет. В общем, тренера решили взять Костю. А раз мы с ним выступали в одной категории, то я оказался в пролете.

– Так это же… – перебил сторож, показывая пальцем на кипу снимков. – Которое вот…

– Да, да. Короче, лететь должен был Костя. И заслуженно. Помню, как он радовался. Места себе не мог найти. Ляжет, сядет, встанет, снова ляжет и все болтает без умолку. Говорит: открытку тебе куплю, Боря, фоток наделаю. Я сидел и улыбался, а у самого на душе тоскливо. Думал, почему не я. Я же пашу не меньше. Не пью, не гуляю. Чуть ли не ночую в спортзале. Но все равно проигрываю. А Костя, он не такой был. Он режим не любил. Ему нравились танцы, девчонки, пиво с водкой. У него получалось усидеть на двух стульях сразу – и чемпионаты брать, и успевать жить при этом. Я ему завидовал, одним словом. А кто бы нет?

Борис Николаич кивнул на рюмки. Выпили. И тишина. Сторож заговорил первым.

– Ну так и что с ним случилось-то?

– До соревнований оставалось еще пару месяцев, поэтому тренера разрешили Косте поехать домой на недельку. Он хотел своих повидать, друзей, родителей, девушку. Заскучал на сборах. А мы с ним на спортбазе в одном номере жили. В общем-то, всегда так было. Я ведь, по сути, только с Костей и общался. Мы с ним с детства друг друга знали, лет с десяти на чемпионатах бодались.

В тот самый день у него был поезд, после обеда отправление. Он с утра суетился, собирал вещи в сумку. Я лежал с простудой, смотрел телек, но ничего не видел и не слышал. Перед глазами все расплывалось. Не из-за болезни, правда. Не знаю, из-за обиды, наверное. Из-за мыслей. И на всей базе в тот час, кроме нас с Костей, никого не было. Все остальные пахали на тренировке.

И вот лежу я, пялюсь в ящик. Костя там где-то с краю мельтешит. Болтает надоедливый, как комар, мол, за границей ни разу еще не был. Всю жизнь хотел, говорит, выбраться на волю, мир посмотреть. А я слушаю и в его мечтах узнаю свои собственные. Да и у кого из нас не было таких желаний? Что мы видели? Темные подъезды и грязный снег. Серость повсюду как заразная плесень. Выйдешь на улицу и сам покрываешься ею. А с годами на тебе уже корка нарастает, будто панцирь или ракушка. Ты тащишь ее за собой всю жизнь, и ни на что больше сил не хватает…

В общем, Костя все болтал о своем счастье, а мне и без того тошно. Думаю, заткнулся бы ты уже, уехал бы поскорее. Потом он в туалет ушел, и пару минут его не было. А когда вернулся, у меня, помню, в голове мысль такая появилась, что если по малой нужде ходил, то слишком много времени прошло, а если по-большому – наоборот, мало. Сам не знаю, почему так подумал.

Костя продолжил собирать вещи. Сел на корточки перед сумкой, хотел что-то положить в боковой карман и вдруг застыл. А затем упал на задницу. Ногой дернул, как от судороги. Я привстал, смотрю: у Кости лицо бледное, взгляд потерянный. “Ты в порядке?” – спрашиваю. Он в ответ рукой махнул, поднялся на корточки. Но не прошло и пары секунд, как опять упал, только теперь на спину, и вытянулся во весь рост.

Я вскочил с кровати, схватил с тумбочки ложку. Решил, у него припадок, и наклонился, чтобы вставить ее между зубов. Но челюсть Кости не была сведена, как у эпилептиков, и рот не исходил пеной. Он просто лежал, вытянувшись в струнку, будто его растягивали на дыбе, и быстро бледнел. Пальцы Кости скрючило, он хватал ими воздух, ноги елозили по полу, оставляя на линолеуме черные полосы. Я еще подумал не к случаю, что техничка увидит, ругаться будет.

Костя тихонько мычал и со свистом втягивал воздух, а затем застыл с открытым ртом. Губы посинели, глаза закатились. По вискам текли слезы. Я выбежал в коридор, спустился по лестнице на первый этаж, выскочил на улицу. До спортзала было метров сто, не больше. Но на полпути я замедлил шаг и остановился. Мое сердце стучало так сильно, что я подумал, как бы мне самому не свалиться с приступом. Кто бы тогда полетел на чемпионат?

Вернувшись на базу, я заперся в туалете на первом этаже и закурил. Я много думал, но не запомнил ни одной мысли. Забыл о них почти сразу же, будто они были дымом. А когда сигарета истлела, я поднялся на второй этаж, встал у двери комнаты и прислушался. Но ничего не услышал.

Прошло пару минут, наверное, может, больше, и я отправился за врачом. На этот раз по-настоящему. Мы вошли в комнату вместе: я, он и старший тренер. Костя уже не двигался и не дышал. Он обмяк на полу с открытыми глазами, белый, как магнезия. Пока вызывали скорую, доктор принялся откачивать Костю. Честно говоря, я немного испугался, что у него получится. Но для этого было уже слишком поздно.

Сторож сидел неподвижно, и физрук сам налил водку только себе одному. Свою рюмку Анатолий Саныч накрыл ладонью.

– Я рассказал врачу все как было. Ну, почти все. Он засучил рукав спортивки на левом предплечье Кости. Над веной кровила свежая ранка. Отвел меня в туалет, порылся в мусорном ведре и нашел какую-то ампулу. Спрятал в карман и велел никому не говорить о том, что здесь случилось. Потом приехала скорая.

На следующий день меня отвезли в больницу на медосмотр, но по сути это было больше похоже на допрос. Проверили вены везде, где можно, брали кровь и мочу на анализы. Спрашивали, с кем Костя общался, куда ходил, о чем говорил. Я сказал, что ничего не знаю, и это была правда. От меня отстали. Костю отправили домой и там похоронили. А летом я полетел вместо него в Афины на чемпионат Европы.

На улице поднялась вьюга. Вой ветра был слышен через школьные стены, и порывы хлестали в высокие окна спортзала, как тетрис собранные из голубых стеклоблоков. Тихонько посвистывали сквозняки.

– Знаешь, Толя, я тебе соврал. Я, на самом деле, хорошо помню, почему завязал со штангой. Но не скажу.

Борис Николаич поднял рюмку и выпил.

Автор: Максим Ишаев
Оригинальная публикация ВК

Каждое утро Алёна ходила на работу через маленький парк у стадиона. Летом на нём проходили местные соревнования по футболу и студенческие мероприятия, зимой огромную территорию заливали под каток.

Каждое утро какой-то странный патлатый подросток стоял в одиночестве посреди стадиона. Прямо на льду, без коньков. Алёна шла вдоль железного забора, разделяющего парк и стадион, и каждый раз наблюдала этого паренька. На вид ему было лет шестнадцать. На нём всегда была чёрная толстая куртка и чёрные широкие джинсы. Вот уже месяц.

Январь, семь утра, большинство людей ещё только собираются на работу, но Алёнина аптека открывалась в семь тридцать. Поэтому девушка проходила через парк так рано.

Иногда Алёна останавливалась ненадолго, чтобы понаблюдать за чудоковатым парнем на стадионе. Обычно он глядел в небо. Как-то неделю назад, когда Алёна опаздывала на работу и проходила свой обычный маршрут на десять минут позже, она увидела, как странный парень лежит на льду, раскинувшись звёздочкой.

Бывало, что ранние посетители стадиона катались вокруг парнишки на коньках. Открытие только в девять, но подростки перелезают на лёд через забор в парке, чтобы пройти на каток бесплатно или в неположенный час.

Алёне всё больше хотелось узнать, зачем Чудик – так она прозвала паренька – приходит на стадион каждое утро. В очередной день она вышла на работу, намереваясь поговорить с подростком, но именно этим утром стадион пустовал. Алёна даже задержалась у забора на сколько смогла, чтобы не опоздать на работу, но парнишка так и не появился. Его не было ни на следующий день, ни через день.

На выходных Лёля, младшая сестра Алёны, попросила понянчить её малого, пока она сходит в парикмахерскую. Алёна смотрела в голубые глазки малыша, когда держала его на руках, и радовалась, что этот кроха наконец-то привык к ней и уже не плачет на чужих руках. Было приятно играть с ним в гляделки или петь ему песенки.

А потом продолжились будни в белых стенах аптеки. Стадион пустовал. За неделю Алёна свыклась с мыслью, что Чудик больше не появится. На руках у неё уже были билеты на самолёт, она планировала улететь в отпуск, так что было жаль, что момент упущен и знакомство не состоялось. Она винила себя, что медлила и теперь так и не узнает, зачем приходил парнишка.

Она думала об этом следующим утром, когда шла на работу. Но тут её взгляд ухватил в центре стадиона сутулый силуэт Чудика. Он вернулся! На этот раз Алёна не стала упускать возможность. Прильнула к холодному металлу забора, отделяющего стадион, и Чудик заметил её. Он помедлил с минуту и направился в её сторону.

— Извините, можно спросить у вас сигарету? — он картавил.
— А с чего вы решили, что я курю?
— Не знаю, — Чудик пожал плечами.
В его мягких чертах лица была детская наивность, но тёмно-карие глаза казались по-взрослому осознанными.
Алёна сняла вязаную перчатку, достала из кармана пачку сигарет, подцепила одну и протянула парню.
Он сжал фильтр обветренными губами и поднёс к лицу зажигалку.
— Спасибо, — дым устремился высоко в небо.
Чудик закашлял.
— Ты раньше-то курил? — Алёна сама не поняла, почему перешла с ним на “ты”.
— Да.
— Тебя давно не было видно.
— Я болел. Неделю провалялся с температурой.

“Конечно, стоять на льду каждый день, а иногда и лежать — неудивительно, — подумала Алёна. — А с виду обычный парень, если бы не знала о его странности. Неопрятный немного. Подросток как подросток”.

— А здесь ты что делаешь? Я больше месяца тебя на этом стадионе вижу, когда иду на работу. Ты не катаешься.
После вопроса его лицо сделалось задумчивым.
— Хочу вспомнить маму. Я детдомовский. Уже выпустился. С пяти лет там жил. В декабре я прошёл мимо этого стадиона, и в памяти мелькнуло её лицо. Как мы катались тут, когда я был мелким. Всего на секунду, и образ такой расплывчатый, но я уверен, это было мамино лицо.
— Так может, надо покататься, чтобы оживить воспоминания?
Чудик хмыкнул и отбросил сигарету щелчком пальца.
— Не думал об этом.
Он посмотрел Алёне под ноги.
— Маленькая нога. И ты сама маленькая. Сколько тебе лет?
— Маленькой меня точно не назовёшь, — Алёна посмеялась. — В этом году сорок один исполняется. А что с ногами моими не так?
— Всё хорошо. У мамы тоже были маленькие ноги. Я вспомнил, пока бывал здесь. Она брала коньки тридцать пятого размера.
— И у меня такой же.
— Я так и подумал.
Алёна посмотрела на часы на руке.
— Мне пора на работу.
— Заходи ещё! — Чудик помахал ей вслед.

Рабочий день пролетел быстро. Настроение Алёны было приподнятым. Была какая-то магия в этом странном знакомстве. Чудик вызывал тёплые, даже материнские чувства. Возможно, потому, что двадцать лет назад Алёна потеряла не успевшего родиться ребёнка. Сейчас ему было бы чуть больше, чем Чудику.

После этой трагедии жизнь Алёны так и не задалась. По молодости её звали замуж, но она отказалась. А позже крепкого союза так ни с кем и не сложилось. Она была одиночкой. И в целом одиночество её устраивало. Только в последние годы стало чего-то не хватать. Она пыталась ухватиться за это чувство, но пальцы проходили насквозь, как через пустоту.

На следующий день Алёна пошла на работу на полчаса раньше обычного, ей хотелось подольше поговорить с Чудиком. Она застала его катающимся на коньках. Он подъехал к забору и затормозил, подняв лезвиями волну снега. За его спиной был тряпочный чёрный рюкзак. Он достал из него белые коньки.
— Я и для тебя стащил. Покатаемся?
— Откуда?
— Из гардеробной стадиона.
— Лучше бы я этого не знала.
— Я потом верну на место. Никто и не заметит.
До работы было ещё сорок минут. Алёна пожала плечами.
— Ладно.
Она осмотрелась — людей в парке не было, и полезла через забор.
Чудик поймал её на той стороне.

— Ты вспомнил о маме? — спросила она, когда они остановились поговорить после трёх кругов по стадиону.
— Да. Много чего. Только не её лицо, — он нахмурился, шмыгнул забитым носом. — Помню, она уходила на работу почти каждый вечер и возвращалась, когда за окном была ночь. Я оставался дома один и не мог уснуть без неё. Почему-то боялся, что однажды она не вернётся. Но мама всегда приходила и ложилась спать рядом со мной. Она забиралась под одеяло и грелась, обнимая меня. От нее пахло улицей, сигаретами и спиртом. Я утыкался носом в её рёбра и так спокойно становилось, что я сразу засыпал. Иногда она уходила и утром. Не знаю куда. Я оставался один. Смотрел мультики. Каждый день повторялся, как прошлый. Но одним утром мама взяла меня на каток.
— Тебе понравилось?
— Да. Мы так редко были вместе, а тут она провела со мной много-много часов, я не помню, сколько, но кажется, что долго. Мне было как раз четыре или пять лет. Я впервые встал на лёд. Она научила меня, — Чудик заглянул Алёне в глаза. — Представляешь, я помню такие мелочи, а её лицо нет.
— Ты обязательно вспомнишь.
— Надеюсь. — Он медленно покатился дальше. Алёна скользила за ним.
— Как тебя зовут? — она поняла, что до сих пор не знает его имени.
— Ян.
— Алёна. Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
Они подъехали к забору, Алёна взглянула на часы.
— Мне пора на работу.
— Заходи ко мне в гости вечером. Я сейчас напишу адрес.
Он полез в свой рюкзак, не дождавшись ответа. Достал потёртый блокнот и ручку. Вывел на чистой странице адрес слегка корявым почерком и вырвал лист.

У Алёны в голове не было ни страха, ни сомнений. Она не боялась прийти в гости к Чудику, посмотреть, как он живёт. Или ей просто не за что было держаться. А этот паренёк вызывал неподдельный интерес. Он был одинок, как и она. Возможно, он видел в ней образ матери или друга, и это вызывало в Алёне симпатию.

…В его квартире не было ремонта: голые стены разрисованы краской, на полу расстелены газеты, из мебели только односпальная кровать, стул и кухня. Оказалось, что Чудик совсем не приспособлен к жизни. Он не знал элементарных вещей: какие продукты хранить в холодильнике, а какие в шкафу; как делать уборку или зашить одежду и как платить за коммунальные услуги.

— На что ты живёшь? — спросила Алёна.
Он протянул свой телефон.
— Делаешь ставки? Это не лучший вариант заработка.
— Я не могу заниматься обычной работой. Пробовал устроиться кладовщиком. Но не получается ни на чём сосредоточиться. Любое занятие быстро надоедает.
— Значит, пробовал не то. Можно охранником устроиться или продавцом на первое время. А потом, если захочешь, выучиться на что-нибудь, что тебе интересно. Начнёшь крутую карьеру, станешь профи своего дела, воплотишь все мечты в жизнь.
— Знаешь, я не верю, что мечты могут сбываться. Я тринадцать лет жил в детском доме и до последнего надеялся, что меня захотят взять в семью.
В его голосе звучала такая грусть, что сердце Алёны сжималось от боли. И эта грусть распространилась вокруг, дополняемая унылой обстановкой квартиры. Алёне стало так горько. Хотелось помочь Чудику, но разве можно вылечить человека от ран прошлого?

Она только сейчас вгляделась в его лицо в домашней обстановке, когда щёки и нос не красные от мороза. Чудик казался болезненно бледным. Он всё ещё кашлял.
— Я улетаю в отпуск в Египет на две недели. Навещу тебя, когда вернусь.
— Там должно быть хорошо. Запасись солнышком, чтобы было не так холодно возвращаться.
— Обязательно.
— А ты сможешь позвонить мне оттуда по видео? Так хочется посмотреть на пирамиды вживую! — с энтузиазмом попросил он.
— Но это не вживую будет.
— А я представлю через тебя. Расскажешь мне всё, что чувствуешь. Какая там температура, чем пахнут пирамиды, как звучат.
— Чем пахнут? — усмехнулась Алёна.
— А кто их знает? Вот и расскажешь!
— Хорошо. Может, и сам съездишь как-нибудь, если захочешь.
Чудик хмыкнул. Почесал затылок.
— А правда! Хочу! Надо только денег заработать, — он не на шутку воодушевился.
Алёна улыбнулась.
— Только не на ставках.
Парень закивал.

…На следующее утро Алёна принесла Чудику лекарства.
— Тебе нужно залечить простуду. Принимай их по инструкции. Если будет хуже, вызывай скорую. И не ходи на лёд, пока не поправишься.
— Ты такая заботливая, — Чудик с благодарностью принял лекарства.

И Алёна улетела. Путешествовала она тоже одна. Но именно в этот раз поймала себя на мысли, что хотела бы отдохнуть в компании. С Лёлькой и племянником, или хоть даже с Чудиком. Может, ему в самом деле удастся устроиться на нормальную работу и накопить на поездку к следующему году. А если немного не хватит, она поможет.

Алёна не позвонила ему, когда поехала на экскурсию к пирамидам. Связи не было. Но отправила видео по возвращению в отель. Рассказала на кадрах о всех своих впечатлениях. Горячий воздух, плывущий пейзаж, яркое солнце. А пирамиды пахли отходами верблюдов и лошадей.

Она отправила ролик ему в соцсетях. Чудик принял информацию с восторгом и ответил, что пирамиды — это самое величественное, что он видел в жизни.

Через неделю он прислал рисунок. Лицо девушки, нарисованное ручкой на клетчатом листе. И приписка в сообщении: это мама, я вспомнил.
Это был очень красивый, детальный рисунок, у Яна определённо были способности.

Оставшийся отпуск Алёна чаще думала о возвращении домой, чем о море и экскурсиях. Она решила, что поможет Яну устроиться в художественный колледж, если он захочет. Может, там он найдёт себя. А если нет, придумают что-нибудь другое. Идея помочь Чудику загорелась в её сознании и никак не отпускала.

…В аэропорту встречала сестра с племянником. Они давно не виделись, и сейчас Алёна подумала, что хочет чаще проводить с ними время. Внутри девушки будто образовался комочек тепла. Может, это было то самое египетское солнце, которое согреет холодной зимой, или нечто большее…

На следующий день, выспавшись и отдохнув после долгого перелёта, Алёна отправилась навестить Чудика. Она так спешила увидеться, чтобы вручить ему сувениры и сладости из поездки и рассказать про свою идею с художественным колледжем, что даже не стала звонить. Подумала, если его не будет дома, она отправится в торговый центр, нужно было закупиться домой, а с Яном встретится позже.

Алёна несколько раз постучала, но никто не открыл. Позвонила по телефону, но Чудик не отвечал. Написала в соцсетях, но он неделю как не был онлайн. Она и сама редко заходила, поэтому даже не заметила. Тогда она постучалась к соседям.

Дверь открыла пожилая женщина с палочкой. Алёна поздоровалась, представилась.
— Вы не знаете, где ваш сосед, Ян Крылов?
— Нет, — покачала головой женщина. — Неделю назад к нему приезжала скорая, я в глазок видела. Наверное, он в больнице.
— А что с ним случилось? Вы не знаете?
— Нет. Мы и не общались никогда. Знала, что он живёт тут один, да и всё.

В сердце Алёны зародилась тревога. Что могло случиться с Чудиком? Она вернулась домой и стала прозванивать больницы. Каждый раз ничего. А сердце всё сильнее сжимало в тиски страха. Следом пришлось прозвонить и морги. К глубочайшему несчастью Алёны, Ян Крылов оказался в списке одного из них. Пневмония и отёк лёгких.

“Он продолжал ходить на дурацкий лёд, чтобы вспомнить лицо мамы. Чтобы хоть одна его мечта сбылась! — думала Алёна. — Он наверняка пил лекарства, но что толку, если не соблюдаешь элементарные правила”.

Где-то в подсознании играло чувство вины, что бросила Чудика, неприспособленного к жизни, хотя видела, что он всё ещё болен. Но Алёна отбросила эту мысль. Она не могла знать, что такое случится.

Сестра поддержала, когда Алёна рассказала ей о новом знакомом. Отвезла на кладбище, была рядом в мучительно тяжёлый момент.
— Спасибо, что поехала со мной, Лёль, — Алёна потупила взгляд, стоя у свежей могилы.
Так странно. Именно сейчас, в этом царстве мёртвых, Алёна поняла, что после знакомства с Яном у неё появился интерес к жизни. Она наконец-то нащупала, чего ей так не хватало.
Сейчас ей было невыносимо до тошноты, до лопнувших сосудов в глазах от бесконечных слёз, до режущей боли в груди, такой острой, что казалось, кто-то выцарапывал сердце когтями. Больно из-за того, что парнишки не стало. Но некое тёплое чувство, что родилось после встречи с Чудиком, всё ещё оставалось в груди.
— Для чего ещё есть близкие, если не для поддержки в трудную минуту? — ответила сестра, стоя с ребёнком на руках.
Вопрос риторический. Алёна вздохнула. На кладбище было холодно, а с ними племянник. Нужно было возвращаться в машину.

На обратной дороге, она решила озвучить мысль, которая давно крутилась в подсознании, но Алёна боялась её выпустить.
— Лёльк, а как ты думаешь, я смогла бы стать хорошей мамой?
Сестра тепло улыбнулась.
— Я в этом уверена.
Слова Оли успокаивали. Алёна подумала, что, может быть, ей удастся сделать так, что хотя бы один осиротевший ребёнок сможет поверить в мечту.

Автор: Таня Вильгельм
Оригинальная публикация ВК