Мимино полз в темноте, и вдруг перед глазами поплыли слоники – один, второй, третий. Такие стояли на комоде у его бабушки в его детстве. Мимино успел подумать, что в трубе слоникам делать нечего, упал на колени и почти провалился в сон, но кто-то затормошил его, похлопал по щекам – «Брат, живой? Не спи, брат. Ползи. Давай-давай».
Мимимо открыл глаза и пополз по трубе дальше. Труба – скользкая, узкая, черная, в ней не побежишь. Обвеска, автомат – тяжело. Кислорода не хватает и хочется пить. Кто-то пытался зажечь зажигалку, но она в трубе не горела. О том, что надо спуститься в трубу, Мимино узнал за сутки, сначала удивился – «А как там?», но подумал – «Как? Как? Не пойдешь, не узнаешь».
Мимино терял сознание несколько раз, но в трубе случались и радостные моменты – ползешь-ползешь, и вдруг увидишь братана, про которого думал, что он заснул, и ему кранты. «Емеля! Брат, это ты?» - выдохнул Мимино радостно в бескислородное пространство, вглядываясь в чумазого бойца. «Я, брат» – ответил Емеля. Это был радостный момент.
– Емеля, - позвал Мимино. – А я в детстве только про один газопровод слыхал – «Уренгой-Помара-Ужгород». Комсомольская стройка, СССР.
– Это он и есть, - отозвался Емеля. – Не ждал в нем оказаться?
Через каждые два километра в трубе была вентиляция. Когда готовили прорыв, в трубу лазили бойцы и под носом у ВСУ сверлили дырки. Было тяжело, Мимино сказал себе, что жизнь вообще тяжелая штука. Потом он донесет БК до конца и через 15 км повернет назад – за минами, за патронами для штурмовиков. И так они будут ходить много раз.
Потом штурмовики пойдут вверх, Мимино тоже выйдет за ними, вдохнет воздуха и потеряет сознание. Самые выносливые штурмовики попьют из лужи, встанут и пойдут в атаку – черные, как черти. Будут валить из-под земли в предрассветных сумерках, украинцы от страха побросают позиции и побегут. Мимино эвакуируют – он сделал свою работу, донес БК.
Сейчас он сидит на кровати в госпитале Курска. С ним еще двое из трубы – Трак и Ветер. Ветер – самый молодой, у него кровоточит глаз. Мимино и Траку уже под пятьдесят, мазут так и не вымылся из их лиц и рук.
– Ради чего вы полезли в трубу? – спрашиваю их.
– Ради чего, ради чего… - отзывается Мимино. – У меня четверо сыновей, один сейчас ранен, воюет с 22-го. Так разве бывает – дети воюют, а папа сидит? У меня подрастает младший, ему 17. Я должен закончить войну до его призывного возраста.
– Он тоже воевал, и вы после этого пошли?
– Примете соболезнования.
– Ниче. Ниче… Говорят, молодые должны воевать. Это песенки! Молодые рожать должны.
– И жить, - вставляет усатый Трак, держась за перебинтованную руку.
– Жить, - соглашается Мимино. – Знаете, многие говорят – «Вот пусть к нам придут, тогда мы пойдем». А Курск это не мы, что ли?! Я тут стою на улице, все не так, как дома, но все родное. И Одесса – родная… Ну я так скажу ради чего, только звучать будет как-то… Ну, я – за Родину. За мое Трубецкое, за Сибирь мою.
– Да какая разница! Я, ты, он, она – вместе дружная семья!
Трак говорит, что родина для него – это мир, жизнь без войны. Сейчас эти люди родом из СССР говорят между собой, что если теперь осмыслить ради чего залезли в трубу, то, может быть, не только для штурма ВСУ, а и ради того, чтобы российским людям показать – «я, ты, он, она – вместе дружная семья». Современные люди в это не верят, но после трубы-то поверить должны. А украинцы теперь пусть боятся, ага. Они теперь газ будут бояться дома включать – вдруг русские из конфорок полезут.
– Вы кто? Вы – герои? – спрашиваю их.
– Ха! Че за слова такие – герои? – усмехается Трак. – Я – тракторист обычный, с Удмуртии.
– А я – Мимино, водитель.
– А я – обычный рядовой Ветер.
Рядовой Ветер до общего спуска в трубу уже провел в ней 4 суток, готовя ее для штурмовиков. Они смеются над тем, что я называю их героями, говорят, таких рядовых у страны много – сотни тысяч. Поэтому Россию никто не победит, у нее такой народ – много-много рядовых.
