«Субстанция» 2024 года обращается к идеям философии постмодернизма, тошнотворному, мерзкому и антигуманному времени, в котором мы с вами живем.
Эпоха потребительства, фешенебельные обложки журналов, огромные рекламные билборды на автострадах и магистралях, люксовые и стильные бренды окружающие нас всюду, начиная телефоном, с которого вы прямо сейчас и читаете этот пост, заканчивая тем, во что мы все одеваемся, пользуемся и потребляем на каждодневной основе. В таком обществе, где реклама и продукция стала как самосуть, как основной источник информации, как основный смысл, вытесняющийся все остальные смыслы — человек перестает быть субъектом, который создает окружающую действительность, он уже объект, продукт, который точно так же оценивают и сравнивают с другими товарами лежащими на полках. Дорогой или дешевый, натуральный или искусственный, в красивой обертке или нет. Человек перестал быть субъектом человеческих отношений — он стал объектом, который точно так же продается и покупается, у которого точно так же есть срок годности и потребительский спрос, который конечно же подвластен тенденциям моды.
Элизабет Спаркл, в фильме субстанция, является метафорой к продукции и обществу потребления. Ее срок годности на телевидении подошел к концу, продукт не получает прежних охватов, зрительских симпатий, кассы и просмотров. Как и следовало ожидать, телевизионщики, не наблюдая соответствующего выхлопа с продукта, решают программу с участием Элизабет закрыть, а на ее место найти молодую, сексуальную и свежую девушку, с помощью которой, они смогут перезапустить шоу и вернуть себе прежние охваты и рейтинги.
Отчаявшаяся Спаркл, после того, как ее выгнали с телевидения, на фоне переживаний попадает в автокатастрофу, где неожиданно для нее, ей предлагается «начать новую жизнь», путем клонирования.
Симуляция и симулякры.
Здесь, как мне кажется авторы фильма, явно обращаются к трудам Жана Бодрияра, философа рассуждающего про реальность и гиперреальность, которая создается путем симуляции, умерщвляя настоящее, создавая вокруг себя новую реальность, являющееся, по сути своей, не более чем клоном и фикцией, но вытеснившая оригинал, которому стремилась подражать.
Корали Фаржа, как мне кажется, удачно в своей кинокартине смогла показать процесс умерщвления настоящего, процесс того, как симуляция и клон, который является «лучшей версией себя прежнего» убивает организм носитель, организм оригинал. Как он в прямом и переносном смысле высасывает все соки, забирая все лавры и заслуги хозяина себе, как с каждым разом, копирка пытается оттянуть на себя, все большую часть одеяла. Сью — так назвалась копирка Элизабет, в конечном счете карьерно превосходит оригинал. Ее шоу бьет все рекорды, ее приглашают на встречи и интервью, она всем нравится, и каждый хочет заполучить частичку ее внимания. Апогеем происходящего становится ее приглашение на главное шоу года, где ей отведена главная роль.
Высосав весь бэкграунд оригинала, забрав историю, харизму, подачу и поведение Элизабет, симуляция считает, что она ее превзошла, что теперь оригинал можно и уничтожить, не обращаясь к нему и не питаясь им. В сцене, где происходит борьба между старым и новым, между оригиналом и фикцией, реальностью и гиперреальностью, где симуляция, окончательно вытесняет реальность — начинается момент падения.
Момент живого гниения, аналогия, на современное общество, где мы намеренно стараясь превзойти, намеренно уничтожили свою оригинальность и естественность, все свое живое, в угоду напыщенному гиперреальному.
В конце концов, когда Сью(клон) осознает свою уязвимость, осознает патовость ситуации, стремясь вернуть все обратно, попутно желая вновь стать лучшей версией себя — создает лишь еще одного гнилого, мерзкого, тошнотворного, объедочного, базированного на Элизабет и Сью монстра.
В этом заключается главный нарратив постмодерна:
Эпоха постмодернизма — эпоха тотальной симуляции.
В ситуации постмодернистского общества, когда реальность превращается в модель, противопоставление между действительностью и знаками стирается, всё превращается в симулякр — копию, изображающую что-то, либо вовсе не имевшее оригинала в реальности, либо со временем его утратившее. Нет никакой тождественности, есть фальшивки, базированные на бесконечном числе других фальшивок, которые, когда то под собой подразумевали оригинал.
В финальной сцене, где толпу заливает кровью, а симулякр, бесконечно обливаясь кровью, заново перерождается, превращаясь в еще более страшную версию самого себя и есть сравнение с нашей культурой — культурой упадка и разложения. Нам нужны новые и свежие лица, нам нужна зрелищность, и нам нужна кровь. Мы бесконечно будем смотреть на одну и ту же симуляцию, заново воспроизведенную, в новой этикетке, которую точно так же затем уничтожим, залив кровью, в ожидании новой копии.
