В графстве Девон в Юго-Западной Англии на границе топистых пустошей Дартмура до сих пор на одном из холмов видны развалины замка Окихамптон Кастл. Замок возвел между 1068 и 1086 годом некий Болдуин Фитц Гилберт.

В начале XVII века в замке жил Джон Фитц владелец огромного наследства. Деньги, доставшиеся на дармовщину Фитц быстро прокутил и вскоре все его богатство состояло из старого замшелого замка и красавицы дочери Мэри.

Испытывая хроническое безденежье, Фитц тронулся рассудком, убил двух соседей и свел счеты с жизнью.

В то время Англией правил Яков I о котором подданные знавшие, о гомосексуальной ориентации монарха говорили: «Елизавета I была королем, а Яков I стал королевой». Узнав о трагедии, разыгравшейся в замке Окихамптон Кастл, «добрейший» король в прямом смысле слова продал Мэри графу Нортумберленду, а тот в свою очередь преподнес девушку в виде «оригинального» подарка брату Алану Перси.

Алан женился на девушке, узнав легенду, что один из владельцев Окихамптон Кастл спрятал в замке несметные сокровища. Вскоре молодой муж, охотившийся в дартмутских пустошах, простудился и скоропостижно скончался от воспаления легких.

Мэри еще четыре раза выходила замуж, родила сына Георга, но так и не открыла наследнику тайну мифических сокровищ замка Окихамптон Кастл.

Вскоре после смерти владелицы замка, местные крестьяне впервые увидели призрак умершей. Мэри ехала в карете сконструированной потусторонним мастером из костей ее четырех мужей, четыре угла экипажа украшали их черепа. Кучер без головы размеренно щелкал кнутом, при этом тяжелые колеса не издавали ни малейшего звука. Впереди четырех вороных жеребцов бежал черный здоровущий пес с огненными глазами. Поговаривали, что он ищет для своей госпожи какую-то волшебную траву. Если черная карета останавливалась у какого-то дома вслед за ней туда приходила беда.

Эту и еще две легенды о дартмурских пустошах рассказал ирландскому писателю Артуру Конан Дойлу его друг, журналист новой английской газеты «Daily Express» Бертрам Флетчер Робинсон. В письме к своей матери Мэри Джозефин Элизабет Фоули писатель восторженно рассказывал:
«Мы с Робинсоном лазаем по болотам, собирая материал для нашей книги о Шерлоке Холмсе. Думаю, книжка получится блистательная. По сути дела, почти половину я уже настрочил. Холмс получился во всей красе, а драматизмом идеи книги я всецело обязан Робинсону».

Прообразом Хьюго Баскервиля стал сквайр Ричард Кейбелл по прозвищу грязный Дик. Он жил для, и ради охоты. Еще до его кончины о нем рассказывали, чтобы возглавить Дикую охоту он продал душу Дьяволу. В пабах шептались, что он убил свою супругу Элизабет Фауэлл, дочь сэра Эдмунда Фауэлла из опасения, что она выдаст родне его страшную тайну.

5 июля 1677 Кейбелл скончался. В ночь после погребения усопшего его гробницу окружила стая призрачных гончих и провыла ему страшную песню, приглашая на охоту. С той поры десятки свидетелей видели, как в ночи Мастер Кейбелл охотился с дьявольскими гончими в пустошах. В попытке помешать Дикой охоте местные крестьяне окружили усыпальницу сквайра мощными каменными стенами и уложили поверху тяжелую каменную плиту.

Отправив рукопись «Собаки Баскервилей» в «Standart Magazine» Конан Дойл попросил издателя журнала Гринхау Смита указать рядом с его именем фамилию соавтора:
«Робинсон дал мне главную идею, приобщил к местному колориту, и я считаю, что его имя должно быть упомянуто. Если Вы согласны вести дело, я хотел бы, как обычно, получить пятьдесят фунтов стерлингов за каждую тысячу слов».

Гринхау забраковал эту идеею, ответив писателю, что рассказы о Шерлоке Холмсе идут нарасхват, потому что имя сыщика, его биографа доктора Ватсона и Артура Конан Дойла давно слились у читателей в единое целое.

В конце 80-х годов XX века некий похоронный агент Роджер Гаррик-Стилл занялся исследованием творчества Конан Дойла и «доисследовался» до того что обвинил великого детективщика в плагиаторстве и убийстве.

Бертрам Робинсон и Конан Дойл познакомились в модном лондонском клубе. Молодой журналист и литератор пригласил маститого автора погостить в своей дартмурской усадьбе «Парк Хилл». Конан Дойл согласился и в первый же вечер был сражен красотой миссис Глэдис Робинсон.

Однажды вечером хозяин дал почитать гостю свою повесть, основанную на местной легенде о дьявольской собаке. Устроившись поудобней в кресле гостевой комнаты и вымученно улыбнувшись, Конан Дойл прочитал название «Приключение в Дартмуре». Он не прервал чтение до тех пор, пока не узнал, чем закончится мистическая история. Миссис Робинсон не устояла перед хоризмой сэра Артура и стала его любовницей.

С августа 1901 по апрель 1902 года читатели «Strand Magazine» напряженно следили за расследованием таинственной смерти сыра Чарльза Баскервиля (так звали конюха Робинсона).

В 1907 году Флетчер Робинсон скончался от «горячки с пятнами» (брюшной тиф). Роджер Гаррик-Стилл уверен, что Конан Дойл с любовницей его отравили лауданумом (опиумная настойка).

В 2002 году сотрудники «Скотланд-Ярда» начали расследование данного дела, но внезапно по указке сверху прекратили следственные мероприятия.

Исследователь обращался с просьбой об эксгумации в церковь «Сент-Эндрю» где похоронен Робинсон, но получил категоричный отказ, ему стали поступать угрозы от жителей графства Девоншир.

А ведь когда-то Шерлок Холмс говаривал:
«В запутанном деле, Уотсон, лучший помощник - здравый смысл. Я подозреваю всех, пока не разыщу виноватого».

Было ясное, солнечное утро 19 марта – это я хорошо запомнил по причине дальнейших головокружительных событий, я стоял у приоткрытого окна и, попивая кофе, читал свежую «Таймс». Окно мне было остро необходимо, ибо вонь от какого-то очередного химического опыта Холмса была просто невыносимой. Лениво переворачивая страницу за страницей, я наткнулся на весьма неприметный заголовок, который, тем не менее, заставил меня прочесть заметку повнимательнее.

- Господи Боже, Холмс, да прекратите Вы, дышать нечем! Лучше подойдите сюда, Вам будет интересно! – крикнул я в сторону едких клубов дыма, вившихся над ретортой. Холмс, вытирая руки, подошёл ко мне:

- Ватсон, помните, на заре нашего с Вами знакомства я открыл реактив, который осаждается гемоглобином и ничем другим? – задумчиво проговорил Холмс. Я удивлённо вскинул брови. – Ну как же, это была наша первая встреча! Так вот, – прерывая мои романтические воспоминания, продолжил сыщик – я тогда, оказывается, ошибся, и этот реактив весьма неточен.

- И что это значит? – с вытянувшимся от удивления лицом спросил я.

- А то, что многих, кого отправили на виселицу, были, возможно, невиновны!

Я стоял с ошарашенным видом и с ужасом представлял заголовки: «Известный сыщик оказался невольным убийцей! Лондон требует полного пересмотра дел за последние 15 лет!». Медленно ставя чашку кофе на стол, я, проморгавшись, увидел, что Холмс смеётся своим беззвучным смехом.

- Простите, Ватсон, ради Бога, простите! Не удержался от желания Вас разыграть, уж больно серьёзное лицо у Вас было! На самом деле, я вычитал в одном известном журнале, что йод не имеет жидкой фазы и при нагреве сразу превращается в газ. И я, представьте себе, собираюсь это опровергнуть! Оказывается, при определённых давлении, температуры и… Всё, всё, понял. Вам неинтересно. Ну, так что там за статью Вы мне собирались показать?

- Холмс! – Воскликнул я – бросьте Ваши шутки! Я и так, живя с Вами, натерпелся как за два Афганистана, так Вы и дальше продолжаете испытывать меня на прочность.. Вот, глядите: «Парусник «Бигль», закончив своё кругосветное путешествие, пришвартовался в порту Саутгемптона». Понимаете, о чём я? Сегодня же дата возвращения наших добрых друзей, доктора Мортимера и сэра Генри! И, судя из телеграммы, отправленной ими ещё из Кейптауна, они остановятся в отеле Нортумберленд. Не забыли его? Даа.. Есть что вспомнить!

К моему удивлению, Холмс не подхватил мой романтический настрой, а стал серьёзным и даже как-то помрачнел. Он вернулся к своему лабораторному столу, погасил бунзеновскую горелку, сел на своё любимое место в углу дивана и стал задумчиво барабанить пальцами. Такая странная реакция меня, надо сказать, удивила, но я не стал прерывать мыслей Холмса и медленно допил кофе. Закрыв окно – всё-таки не май-месяц стоял на дворе – я уселся в кресло и пошевелил угли в камине. Стало уютно и комфортно, я вытянул ноги к огню и продолжил чтение.

Намолчавшись вдоволь, Холмс, наконец, заговорил:

- Ватсон, всё-таки Вы – бесценный товарищ. Вы умеете помолчать в нужный момент, позволяя мне собраться с мыслями… Скажите, Вы хорошо помните тот момент, ту трагическую развязку, которая, собственно говоря, и послужила причиной кругосветного путешествия наших добрых друзей?

Вздрогнув, я воззрился на Холмса:

Помню ли я?? Да меня до сих пор от лая любой собаки бросает в дрожь! Я даже Лестрейду запретил своего терьера приводить к нам домой, и он привязывает бедолагу к ручке двери на улице. А Вы спрашиваете, помню ли я.. Да я до конца своих бренных дней не забуду морду этого мастифа-переростка! Но, чёрт возьми, Вы мне напомнили этот кошмар не для того, чтобы снова меня разыграть?

- Холмс пропустил мимо ушей мой вопрос и продолжил:

Так вот, Ватсон, то наше приключение не даёт мне покоя уже почти год. Я, как только выдаётся такая возможность, снова и снова анализирую тот вечер. И с каждым разом, с каждым подходом к этому делу я всё больше становлюсь уверенным в том, что мы ошиблись.

- Ошиблись?? – я даже подпрыгнул в кресле, уронив «Таймс» на пол. Как это – ошиблись? Это же дело, это блестящее дело, его итог – не позволяют даже усомниться в его справедливости! Интриган и убийца Степлтон сгинул в болоте, бедняжка Бэрил, его жена, отбывает в Бодминской тюрьме заслуженное наказание за соучастие, а Лестрейд получил повышение по службе. Даже Вы, Холмс, получили чек от сэра Генри – разве это всё заставляет Вас сомневаться?

- Бэрил Гарсия, а она имеет право теперь вернуть себе старую фамилию, не так давно была выпущена из тюрьмы за примерное поведение, мой дорогой Уотсон – сказал задумчиво Холмс – странно, что Вы этого не знаете. Об этом, помнится, писала рождественская «Таймс». Она теперь свободная женщина, и сэр Генри, если его чувства не высушили крепкие океанские ветра, может продолжить свои ухаживания. Но это так, к слову. А не выходит у меня из головы целый ряд нестыковок, которые почему-то были мною проигнорированы или неверно истолкованы из Ваших писем. Всё-таки, невзирая на то, что Вы, Ватсон, – прекрасный рассказчик, мне следовало бы находиться в Девоншире с первых дней, а не изучать материалы дела из Ваших писем. К сожалению, как Вы помните, расследование дела о шантаже министра иностранных дел – а теперь вполне можно об этом говорить – не позволило мне в тот момент съездить самому в Дартмур, и теперь вот я сильно жалею об этом. Ну, ничего не попишешь, Ватсон, что было, то было… Ну так, собственно, что меня беспокоит, Ватсон, так это собака. Да, тот пёс, которому было суждено стать ужасом Гримпенских болот. Вспомните, если вы вдруг позабыли тот момент, как развивались события. Мы заняли место на возвышенности, чтобы наблюдать за домом Степлтонов и тропинкой, по которой молодой баронет должен возвращаться к себе домой. Помните? По вашему лицу вижу, что помните. Хорошо. А теперь самое важное, Ватсон, незаметный нюанс, ускользнувший от меня тогда и не дающий мне спать сейчас: вспомните, куда бежала собака?

- Да что тут вспоминать, Холмс! Она мчалась на нас!

– На нас... Да не на нас, а в нашу сторону! Улавливаете разницу?

- Должен признаться, пока нет.

- Ватсон, дружище! За нашими спинами были болота, и собака бежала не на нас, она бежала на болота! Туда, где её держал этот странноватый натуралист, туда, где, её кормили и где она проводила всё своё время. Она бежала домой! И только выстрел Лестрейда спугнул её и заставил свернуть на тропинку, а рана, озлобившая собаку, вынудила броситься на первого, кого она встретила, на баронета! Понимаете, Ватсон?

- Туман воспоминаний, плывший у меня в голове, стал потихоньку рассеиваться, но, честно говоря, я не ещё до конца улавливал, к чему клонит Холмс.

- Господи, Ватсон! Что тут непонятного! - увидев мои затруднения, воскликнул сыщик. – Не собиралась эта собака ни на кого нападать! Собака НЕ была орудием убийства, Ватсон!

- Боже правый! – только и смог произнести я – это получается..

- Да, Ватсон, да, это получается, что дело, финал которого так триумфально был преподнесён прессой, истолковано в корне неверно, а значит, по совести, не закрыто вовсе. И нам, как Вы правильно заметили, необходимо снова собраться в отеле Нортумберленд и, порадовавшись долгожданной встрече с друзьями, кое-что крепко обсудить. Одевайтесь, Ватсон, я позову кэб.

С этим словами Холмс, неведомым образом успевший переодеться, выскочил на улицу…

///To be continued ///