В преддверие 23 февраля хотелось бы вспомнить тех людей, с которыми обычно ассоциируется армия, тех, кто служит не два года, а всю жизнь. У каждого срочника советских времен они делятся на несколько категорий. Первые это настоящие офицеры и прапорщики, кто тащил службу, и на ком держалась реальная боеспособность нашей армии. Вторые это пофигисты, которые в армии нашли способ обеспечить определенный уровень жизни и особо не рвались тянуть лямку. Среди них могли быть лёгкие неравнодушные и сочувствующие солдатам, если они от этого не страдают, офицеры, как наш однофамилец знаменитого маршала. Мы так его и называли, заменяя звание майора на маршала. С ним любили дежурить все – хоть на боевом дежурстве, хоть по части. Знали, что не будет лишней муштры и дебилизма, потому и старались не подводить мужика залетами. Однажды во время чемпионата мира по футболу в Мексике, мы смотрели в час ночи матч со сборной СССР. Нельзя, но если очень сильно хочется, то можно. Посередине первого тайма в казарму врывается этот майор (почему дневальный не скомандовал?), мы аж приподнялись на табуретках. Он прижал палец к губам, взял ближайшую табуретку и сел в первый ряд. Как только матч окончился, майор встал и недовольно заявил:
- Не понял, почему нарушаем распорядок дня? Чтоб через 5 минут были тишина и порядок. – Естественно приказ был выполнен и ни кому, потом не пришло в голову, бравировать этим на всю округу.
Были среди пофигистов и те, кто откровенно подтаскивал всё, что плохо или хорошо лежало, чтобы жить «немножко лучше, чем царь». Как правило, большинство из них имели откровенно скверный характер и периодически имели свойство дрючить солдат и чаще всего не по делу.
Третью группу составляли откровенно тупые товарищи, их концентрация была не больше чем на гражданке, но их действия в армии явнее обнажали эти качества. Они тоже подразделялись на хитрожопых карьеристов и трудоголиков. Если вторые были безобидны, и им иногда даже хотелось помочь, хотя за глаза, конечно, посмеивались, то первые были откровенным злом. Не будучи специалистами в том деле, за которое они отвечали, они прекрасно понимали, как завести нужные знакомства, кому и что нужно вовремя доложить, чтобы их карьера продвигалась вперед. Чаще всего они имели среди сослуживцев «друзей» из первой категории, за счет кого и продвигали себя.
Но все советские офицеры и прапорщики умели материться. Зачастую, это даже заменяло обычный язык на учениях и имело уникальный воспитательный успех на солдат. Я помню как на тренировках, когда мы не выполнили норматив по бегу в противогазах, мой взводный на дрессировке скомандовал: «За Родину ё… вашу …. кочерыжку, мать, бегом марш!» Бежать как бы стало на порядок легче, и мы перевыполнили норматив на полминуты. Также наш комбат, тихий и интеллигентнейший еврей с двумя высшими образованиями, за два года от которого мы не услышали ни одного матершинного слова, 15 минут костерил нас отборным матом, когда мы всем батальоном написали заявления с просьбой отправить в Афганистан.
Дело было так. Однажды нас подняли по тревоге, погрузили без оружия в машины и повезли в центральный военный госпиталь. Там оказалось, что привезли на сдачу крови для ребят афганцев. Для кого-то кровь напрямую переливали на операционном столе. Более того, в коридоре, мы наткнулись на солдат, лежащих на передвижных кроватях. Один из них был без ног по колено. Мы уставились на него как бараны, а он хитро так улыбнулся: «Да ни чё, братки, главное живой». После этого все кто был в госпитале, понесли свои заявления замполиту части. Замполит оказался тоже Человеком и сдал все заявления комбату в руки. Вот тогда мы и услышали, то, что в советской пропаганде того времени было не узнать, но матом. Если перенести смысловую нагрузку того, что сказал комбат, звучало это примерно так:
- Эта никому на хрен не нужная война скоро кончится, а вы можете просрать свои жизни в бесполезной мясорубке. Родина поставила вас защищать ее рубежи на главном направлении против основного врага, а вы, вашу мать, дезертируете туда, где вам оторвут башку и взятки гладки. Чтобы подготовить спецов вашего уровня, нужно минимум полгода, и вы хотите оставить Родину без небесного щита, кто вы после этого? И, наконец, гробы с вашими безмозглыми головами, пришлют в ту часть, откуда вас направили в Афган. Какими глазами я буду смотреть вашим матерям, если они будут знать, что я послал вас на убой? Поэтому если хоть один дурак будет настаивать на своем заявлении, я зашлю его в самый глухой лес в хозроту свиньям хвосты крутить, где ему будет самое место.
Он стоял перед нами, всегда белокожий, а тут с красным лицом и шеей, и мы готовы были провалиться сквозь пол. С тех пор его стали называть Батей. Так обычно зовут всех комбатов, но к нашему до данного эпизода это прозвище как-то не клеилось.
Такой же урок однажды преподнес и начштаба батальона (поначалу майор потом подполковник), которого я считал и считаю эталоном советского офицера. После крупного залета с бухлом при подготовке перевода салабонов (от полугода до года службы) в черпаки (от года до полутора) он выстроил всех и 15 минут объяснял последовательность отношений хитрой жопы и йуха с винтом. Я и не знал, что вариаций этих может быть больше 20 и составлять плавный рассказ. Резюмировал наш залет классической армейской формулой «Страна ждет героев, …да рожает дураков. А дурь армия-матушка выгоняет марш-броском в ОЗК на 10км».
Мой первый ротный относился к первой категории и был настоящим офицером и мужиком. Он носил очень громкую для советской армии фамилию и подходящее для нее отчество. Все были уверены, что они прямые родственники, но тема была табу. Он был карьеристом в хорошем смысле этого слова. За два месяца до нашего прихода ротный получил капитана, через полгода он ушел в Афганистан (тогда считалось для более быстрого продвижения карьеры). Через год вернулся в звании майора и стал комбатом одного из РЛС-ных батальонов, а перед нашим дембелем получил подполковника.
Его карьеризм заключался в том, что его рота должна была быть лучше всех и поэтому он гонял нас по специальности капитально, причем всех без отличия срока службы. Вообще его правило заключалось в том, чтобы рота была единым организмом. Поэтому боксы для техники убирали не только водилы, но и специалисты. А в классах за планшетами прыгали и водилы. Так у него из водилы Павлова получился очень хороший планшетист, которого тут же забрали в одно из управлений загранвойск. За залет любого бойца отвечала вся рота. Однажды он нашел водку в классе для занятий (деды готовили сабантуй), и мы два часа бегали вокруг учебного корпуса, а он по одному вызывал и допрашивал – чьё-это. Потом выстроил всех, прочитал мораль и в конце заявил: «Хорошо хоть среди вас стукачей не нашлось» и заставил дедов разбить всё на его глазах.
В другом случае после прихода двух дедов из увала в поддатом виде он поднял роту по тревоге в час ночи, заставлял полночи тренировать подъем – отбой, а полночи одевать ОЗК и бежать кросс. Объяснил коротко и доходчиво: «У меня грудной ребенок, а я вынужден сопли подтирать за 20-летними балбесами и подрываться из семьи в свое свободное время, когда нужен дома».
Отпустил за полчаса до подъема, деды, правда, потом устроили между собой разборки, и больше таких косяков не было. Если залетали молодые, слава богу, не нашего призыва, после тренировки у ротного деды проводили с отличившимися профилактические мероприятия. Били редко, только штатных стукачей, остальные обычно вместо сна, драили казарму полночи, и весь следующий день образцово несли службу, а в свободное время с кем-нибудь из сержантов учили строевой шаг.
Эти «веселые» тренировки имели и обратный положительный эффект. Однажды нам устроили реальную проверку боеготовности при случае химической атаки. Через 2,5 минуты я уже докладывал новому ротному о боеготовности. Еще через минуту был готов весь батальон при нормативе в 4 минуты, еще через пару минут прибежали остальные батальоны. Потом был кросс на 8км в ОЗК и опять мы единственные уложились в норму, несмотря на пару «трупов» в каждой роте, у которых на ходу приходилось забирать оружие, а пару спортсменов буквально на руках тащили этих «мешков». Наш первый ротный заложил в нас всё, что потом еще пару лет без него работало в роте как часы, и мы считались отличной ротой.