Одинокий поэт сидел в углу кафе, обхватив ладонями чашку, в которой уже давно остыл эспрессо. Семнадцать раз. Именно столько Новых годов он встретил в одиночестве. Цифра, выведенная мысленно на бумаге блокнота, казалась ему одновременно и обвинением, и приговором. Он смотрел в темное окно, где отражались огни гирлянд и его собственное, слегка размытое лицо.
В костюме деда мороза артист Игорь Пиксайкин
Мысли неизбежно возвращались к предложению, которое он получил накануне. Работа на ночь с 31-го на 1-е: надеть колючий, пахнувший нафталином костюм Деда Мороза, раздавать детям конфеты и улыбаться через силу под крики пьяного «С Годом!». Его душу сжимала тоскливая спазма. Поздравлять чужих людей, изображая душевное тепло, когда внутри — пустота и тихий ужас перед этой ночью? Но другой возможности не светило. Другого способа не быть одному в ту самую минуту, когда весь мир, кажется, сливается в едином ликовании.
Он вздохнул и уже потянулся за чеком, когда дверь в кафе открылась, впустив вихрь холодного воздуха и легкий звон колокольчика.
Вошедшая девушка казалась не частью этого мира, а случайной проекцией из другого, более яркого измерения. Она была одета в платье цвета лунной дорожки на темной воде — серебристое, зеркальное. Ткань не просто блестела, она мягко отражала свет: теплые отсветы ламп падали на нее и превращались в холодное, мерцающее сияние. Платье облегало ее стройную фигуру, струясь при каждом движении, как ртуть. Оно было настолько неожиданным в этой полупустой кофейне в предновогодней суете, что несколько человек, включая бармена, замерли, замерев на мгновение.
Поэт почувствовал, как его дыхание перехватило. Он не был мистиком, но в этот момент ему показалось, что сама зима, холодная, прекрасная и недосягаемая, вошла в дверь.
Девушка огляделась, ее взгляд, ясный и немного отстраненный, скользнул по столикам и… остановился на нем. Не на пустых столиках у окна, не на уютном диванчике у камина, а именно на его углу, где сидел он со своей остывшей чашкой и семнадцатью годами одиночества. Легкая, едва уловимая улыбка тронула ее губы. Она направилась к нему.
«Можно?» — ее голос был тихим, но звонким, как хрусталь. Он молча кивнул,не в силах найти слова.
Она села, сняла пальто, и серебристое платье заиграло новыми бликами в свете лампы над столиком. От нее пахло морозом, хвоей и чем-то неуловимо сладким, как запах первого снега.
«Вы выглядите так, будто ждете не Новый год, а конец света», — сказала она, и в ее глазах не было насмешки, лишь понимание. «Что-то вроде того»,— хрипло ответил поэт. — «Семнадцатый конец света подряд». «Значит,специалист», — она улыбнулась шире. — «Я ищу специалиста по одиноким декабрским вечерам. Мне кажется, я его нашла».
Он поднял на нее глаза, не веря. «Я…я вообще-то согласился быть Дедом Морозом», — пробормотал он, сам не зная, зачем говорит это. «Ужасная идея»,— без тени сомнения заявила она. — «Этот костюм будет вас чесаться, борода отклеится в самый неподходящий момент, а дети сразу почувствуют фальшь. Вы же не фальшивый».
«А какой я?» — спросил он, и в его голосе прозвучала та самая нота, которую он годами пытался поймать в стихах. «Настоящий.Одинокий. И, кажется, пишущий что-то важное в этой записной книжке», — она кивнула на блокнот. — «Я предлагаю альтернативу. Встретить Новый год не с чужими детьми в душном костюме, а с одинокой девушкой в зеркальном платье. Мы будем слушать, как бьют куранты, сидя на крыше моего дома. Там видно весь город. И там тихо. Никаких фальшивых «ура». Только снег, звезды и… возможность не быть одним в эту ночь».
Он смотрел на нее, на это серебристое видение, разрушившее своим появлением все его мрачные прогнозы. Семнадцать лет одиночества вдруг смялись в комок и улетели в трубу, как старая пыльная газета.
«А почему я?» — спросил он последнее, что вертелось у него в голове. Потому что когда я вошла,вы не смотрели на мое платье. Вы смотрели мне в глаза. И я увидела в них то же, что и в своих. Одиночество, которое устало быть тихим».
Она протянула ему руку через столик. Ее пальцы были холодными. «Идем? Просто… побудем рядом.».
Поэт медленно закрыл блокнот, в котором всего минуту назад была лишь цифра «17». Теперь там, он знал, появятся другие строчки. О серебристом платье, отразившем не свет, а одиночество двух людей, и о Новом годе, который наконец-то не будет одиноким.
«Идем», — сказал он, и его голос впервые за вечер звучал твердо. Он взял ее руку, и холод ее пальцев сменился теплом, которое шло уже от обоих. Они вышли из кафе вместе, оставив позади остывший кофе, глупый бордовый костюм и семнадцать одиноких лет. Впереди их ждала крыша, тишина и новая, еще не написанная строфа.
Анекдот от артиста Игоря Пиксайкина.
