Карина нахмурилась, выискивая в памяти имя, и уточнила:

— Значит, ты и есть Милёна?

Девчонка кивнула.

Карина прикрыла глаза и вдохнула, унимая клокочущую внутри злость. Она понимала, что едет в мрачную, разоренную тьмой дыру, но напарница, едва достающая макушкой до груди, оказалась неприятным сюрпризом.

— Веди, старшая, — хмыкнула Карина, тоскливо глядя на взбирающуюся в вагон проводницу.

Вокзальные часы гулко отбили полдень. Поезд застучал колесами, убегая прочь от залитого тревожным предчувствием городка.

***

Дом пах запустением. Унылая двухэтажка, неуклюже растянувшаяся на городском отшибе, больше походила на склеп, чем на жилище. Карина шагала по оббитым ступеням за маленькой провожатой, а внутри тугой пружиной скручивалось беспокойство.

— Вот тут будешь жить, — Милёна распахнула дверь комнаты, нашарила на стене выключатель и хлопнула по нему ладонью. Свет залил помещение.

Комната была небольшой. Две койки, плотные бордовые шторы на окне, платяной шкаф и письменный стол.

— Одна? — уточнила Карина, ступая на истершийся ковер.

— А с кем? — Милёна подняла брови. — Дом, почитай, пустой. Я пойду?

Карина рассеянно кивнула. Дверь негромко хлопнула.

Карина стянула ботинки, бросила сумку у порога и рухнула на алые покрывала, блаженно вытягивая ноющее тело.

Крайний угнетал. Пустынные улицы, заколоченные окна многоэтажек, нечищенные, засыпанные палой листвой дороги. Карина догадывалась, какую картину застанет, но реальность оказалась гаже. Сердце болезненно сжалось.

Маятные мысли проросли в реальность. Постель показалась стылой и неуютной, матрас — тощим, перекладины койки — жесткими и выступающими.

Карина поднялась.

На электричестве в доме смотрителей экономили.

Дверь захлопнулась, и Карина утонула в кромешной коридорной тьме. Она нашарила ладонью стену и на ощупь двинулась к скудной полоске лестничного света.

Пара смутно знакомых пролетов вывела в холл. Карина замерла перед увешанной фотографиями стеной и огляделась. Пара продавленных диванов, пустая будка консьержа, запертые на щеколду двери, забитые досками окна. Будто баррикады и запоры остановят то, что погубило Крайний. Если смотрители снова прозевают прорыв, тьма сплющит остатки города как консервную банку из дешевой жести.

— Еще одна столичная цаца, — голос прозвучал зло и резко. Карина вздрогнула и разозлилась на себя за секундную трусость. В доме смотрителей бояться некого. Даже самый отчаянный грабитель не тронет тех, кто защищает город от тьмы.

Из-за спинки дивана высунулась голова.

Степан оказался длинным и нескладным, похожим на вешалку, забросанную тряпьем. Он поднялся, сладко потягиваясь. С ядрено-желтой футболки скалилась зеленая зубастая морда, черные патлы, сплетенные в кучу разномастных косичек, болтались, стянутые на затылке резинкой.

— А ты местное пугало? — огрызнулась Карина, теряясь под пристальным взглядом. — На маяк ставят ворон отгонять?

Глаза Степана округлились. Он сплюнул на сомнительной чистоты пол и процедил:

— Ты на маяках вообще бывала? Птицы к светочу на выстрел не приближаются. У них, в отличие от столичных дур, есть мозг и чуйка.

Карина почувствовала, как приливает к щекам кровь. Она отвернулась, пряча глаза.

Взгляд уткнулся в групповую фотографию. Больше десятка молодых ребят в строгой форме корпуса смотрителей хмуро глядели в объектив. Карина безошибочно нашарила тонущую в бушлате фигурку Милёны. Та крепко стискивала ладонь другой девочки, казавшейся маленькой даже на Милёнином фоне. Большеглазая, с торчащими из-под шапки русыми косами, она выглядела перепуганной и потерянной. Карина коснулась снимка кончиками пальцев. Поджимающая губы Милёна немного выдвигалась вперед, словно заслоняя младшенькую от фотографа.

— Раньше сюда свозили мелкоту, — глухо произнес Степан, неожиданно оказавшийся за Карининым плечом. — На выучку. Тихий рубеж, опытные смотрители. Натаскивались на раз-два.

— То-то вас смяли, как бумажный листок, — едко процедила Карина.

Глаза Степана полыхнули яростью. Он стиснул кулаки.

— Закрой свой поганый рот! — Степан ткнул пальцем в групповой снимок и прорычал, от ярости глотая слова: — Ты даже кончика реснички никого из них не стоишь. Ася сгинула, прикрывая отход горожан. Женьку сожрали, когда он бросился вытаскивать застрявших на маяке. Аришка выгорела дотла, пытаясь зажечь светоч. Сопливая семилетка. И что думаешь? Зажгла.

Палец с черным ободком под ногтем ткнул в девочку возле Милёны. Карина обхватила себя за плечи. Горло спазмически дернулось, но она упрямо пропихнула слова:

— А где же старшие были, когда сопля светоч зажигала?

Степан насупился и словно бы сдулся:

— Там были. Я был.

Покрасневшие глаза ощупали Каринино лицо.

— Не лезь не в свое дело, белоручка, — хрипло выдохнул он. — Послезавтра последний состав заберет остатки горожан, и ты отправишься обратно в теплую и уютную жизнь.

Не дожидаясь ответа, Степан развернулся и поплелся к лестницам.

***

У берега ветер окончательно выстыл и озлобился. Он трепал выбивающиеся из-под ушанки волосы, толкал в спину. Карина не отрывала глаз от мокрых камней, старалась ступать на плоские и устойчивые. Выданный с переполненных складов бушлат жал в плечах и почти не прикрывал поясницу. Новая форма пахла мылом, но под ним Карине чудился металлический душок крови. Она пыталась вызнать у Милёны, с чьего плеча получала обновку, но девочка лишь поджимала губы.

Карина ковырнула пальцем пушащуюся липучку, на которой когда-то крепилось имя владельца. Оставленные без присмотра, камни бросились врассыпную из-под подошв.

Она со всего маха села на землю.

— Не расшиблась? — Милёна подхватила под локоть слабыми руками, попыталась поднять.

— Задумалась, — Карина виновато улыбнулась. Она сжала-разжала содранные ладони, поморщилась и встала на ноги. До тяжелой, окованной металлическими листами двери оставалось рукой подать.

Карина подняла голову. Громада маяка утыкалась верхушкой в низкие тучи. Сложенная из вылизанных морем кирпичей, на фоне хмурого неба маячная башня белела ярко и вызывающе. Карина вгляделась в узкие бойницы.

Старшие смотрители ждали смену на пороге. Грузная одышливая бабка и не слишком старый, но ссутуленный жизнью мужик даже не бросили взгляд в сторону новой смотрительницы. Привыкли за последний месяц, что помощницы меняются с каждым прибытием поезда.

Карина посторонилась, позволяя смотрителям пройти, и нырнула в приоткрытую дверь.

Нутро маяка оказалось пустым и гулким. Витая лестница, тянущаяся ввысь, баррикада деревянных ящиков у подножия. Карина заглянула под крышку. Консервы. Жестяные банки с истертыми этикетками. Пай для дежурного смотрителя.

Металлические ступени гудели под ногами. Карина хваталась за шершавую стену и ступала осторожно, стараясь не смотреть вниз.

До первого и единственного яруса пришлось тащиться кучу муторных витков.

Дощатый пол заскрипел под ногами. Неструганные половицы выглядели шершавыми и занозчатыми. Единственная койка — жесткой. Бойницы пропускали стилетно-узкие лучи, рассекающие ярус на четыре неровные дольки. Карина выглянула в один зарешеченный проем и сухо сглотнула. Город лежал под ней как игрушечный — крохотный, скукожившийся. Выеденный изнутри.

— Красиво, да?

Карина отшатнулась от бойницы и едва не рухнула в лестничный проем — удержали хлипкие перильца и холодные детские ладошки.

— Нельзя так к людям подкрадываться, — Карина отвесила Милёне тяжеловесную затрещину. Форменная шапка слетела с головы, выпустив на волю толстую, но совершенно белую косищу.

Карина вздрогнула, вцепилась пальцами в железо перил и насилу оторвалась от созерцания белоснежной головы.

— Надорвалась, — буркнула Милёна, проследив ее взгляд.

Она подняла с пола шапку, небрежно отряхнула и нахлобучила обратно, натянув по самые брови.

— Во время прорыва? — сипло спросила Карина. Пальцы сами потянулись к болтающемуся на груди медальону, сжали.

— Ага, — Милёна одарила напарницу тяжелым, совсем не детским взглядом. — Мы с Аришкой на башне были, когда тьма поползла. Насилу светоч запалили. Держали, пока Степаша не добежал. Аришу до капли вычерпало, а я ничего, белой башкой отделалась.

Карина с трудом разжала сведенные судорогой пальцы. Нагретый теплом ладоней медальон гулко стукнул о ткань бушлата.

***

Время на маяке шло тягуче и лениво. Смена длилась половину суток, но Карина вымоталась как за полные. Она облазила жилой ярус, сунулась на верхушку маячной башни, поглазела на светоч, продрогла, спустилась вниз, обшарила ящики с едой.

Милёна засела в фонарном помещении как приклеенная. Лишь после обеда девочка спустилась к подножью башни, чтобы вернуться с двумя помятыми консервными банками. Карина поймала брошенный пай, поморщилась от соприкосновения с холодным металлом.

Тушенка оказалась склизкой, хрустящей на зубах хрящами. Карина брезгливо разбирала мясо на волокна, не решаясь сунуть вилку в рот.

Милёна расправилась со своей банкой быстро, словно вовсе не жевала.

Наконец смена подошла к концу.

Хмурого и сонного Степана они встречали у подножия башни.

— Что, мелкая, без происшествий? — он потрепал Милёну по шапке, сдвинув тулью на самые глаза, толкнул плечом Карину, понукая уйти с дороги.

— Психопат, — буркнула Карина, глядя, как долговязая фигура исчезает в дверном проеме.

— Степаша мается совестью, — вздохнула Милёна. — Он с нами был в ночь прорыва. Вернее, мы с ним. Напросились у воспитателей. Ариша страсть как любила ночные смены. Все ждала, когда получится поглазеть на запаленный светоч. Дождалась.

— Умерла? — в горло словно сыпанули песка. Карина прокашлялась.

Солнце замерло у горизонта, красное и тусклое. Вдоль прибрежной кромки загорались фонари. Милёна шла не глядя под ноги, легкая и быстрая. Камни под ее ногами лежали смирно. Карина ступала след в след, но коварная тропа разъезжалась из-под ног.

— Аришка выгорела. Светоч выхлебал ее до донца. Она теперь как кожурка от сухого апельсина. Вроде человек, а внутри пусто.

Милёна остановилась. Карина едва успела затормозить.

Девочка подошла вплотную, задрала голову и впилась в ее лицо взглядом:

— У вас глаза похожи. Серые, туманные. Очень светлые.

Карине стало неуютно. Она потянула ворот бушлата, шумно втянула воздух.

Милёна отвернулась и зашагала дальше:

— Аришку забрал отец. Приехал белый как смерть, облаял наставников душегубами. Радовался, что старшую спрятал от отбора в смотрители. Дурак, конечно, в таком сознаваться, но нашим не до того было. Все, кто выжил, на маячной башне торчали.

Милёна замолчала.

Камни хрустели под ногами, море шелестело, вылизывая прибрежный песок.

На входе в город их встретил сухонький дед, опирающийся на перемотанную изолентой клюку. Услышав шаги, дед поднял голову и подслеповато прищурился.

— Вы чего из дома вышли на ночь глядя, дедушка, — Милёна скрестила руки на груди и поджала губы.

— Женька жду, — произнес дед тусклым старческим голосом. — Внучка́. Он у меня смотритель. Почти до старшего дослужился.

Милёна потемнела лицом. Она аккуратно подцепила деда под локоть и повела за собой:

— Нет Жени на маячной башне, не ждите. Давайте домой отведу. Вам чемоданы собирать надо, послезавтра поезд. Последний.

— Куда ж я поеду? — рассеянно проскрипел дед. — Женька тут совсем сиротой останется. Мамка с батей сгинули, я один ему семья.

Карина старалась не вертеть головой, чтобы не натыкаться взглядом на провалы выбитых окон и заколоченные двери. Чтобы не видеть брошенные машины, покосившиеся магазинные вывески, горы мусора у подъездов.

У стены дома закопошился упитанный рыжий пес. Ткнул носом воткнутую в землю вертушку с цветными лопастями, обнюхал крошечный ботинок. Повернул седеющую морду к людям. На шее болтался ошейник. Глаза смотрели сиротливо.

Карина отвернулась. Крайний упрямо топил ее в собственном пропитанном тоской нутре.

— Пришли, дедушка, — Милёна ткнула пальцем в сторону подъезда. Дом был мрачным. Темным, пустым, как выеденная скорлупка.

Дед замер на пороге, обернулся на смотрительниц и произнес жалобно:

— Не хочу. Там страшно и смертью пахнет.

Карина всмотрелась в оконные провалы и вздрогнула. В глубине темных коридоров ей померещилось копошение.

— Давай заберем его в дом корпуса? — слова сами сорвались с губ. Милёна свела брови к переносице.

— Можно, — наконец кивнула она. — Но со старшими объясняйся сама.

Дед растянул губы в малозубой улыбке. Карина отдернула тянущуюся к медальону ладонь и тяжело вздохнула.

***

Газовая лампа тихо шипела. Пламя подрагивало, пускало по стенам зыбкие тени.

Милёна сидела, привалившись спиной к потухшему светочу, и мелко дрожала. Оплетающий фонарное помещение решетчатый купол не сдерживал ветер. Ледяной и мокрый, тот вползал под слои одежды, выдувал тепло.

Карина выглянула из люка, убедилась, что упрямая девочка еще шевелится, и нырнула в уютный полумрак маячной башни.

Внизу, на жилом ярусе, похрапывал Степан. Карина потопталась на ступенях и приникла к бойнице, до боли напрягая глаза.

Над водой стояла непроглядная темень. Разволновавшееся море хлестало подножие маячной башни. Карине казалось, что она чувствует холодные соленые брызги на губах.

Хлопнула крышка люка.

— Может, наверх поднимешься? — пробурчала Милёна.

Она поднесла скрюченные холодом пальцы к губам и подула. Карина поежилась, глядя на покрытый инеем воротник, на торчащие из-под ушанки промерзшие пружинки волос.

— Что я там забыла?

— Так положено, — буркнула Милёна, утирая рукавом покрасневший нос.

— Я и отсюда прорыв угляжу, — Карина ткнула пальцем в сторону бойницы. — А до люка бежать недолго.

— Мы тоже так думали, — голос Милёны сорвался. — Мы с Аришкой спустились всего на пару витков лестницы. Степаша дрых внизу. Он проштрафился и получил неделю ночных дежурств подряд. Это было пятое.

Милёна замолчала. Пламя газовой лампы заложило жуткие тени в провалах ее глазниц. Девочка присела, протянула красные подрагивающие пальцы к колпаку лампы и продолжила:

— Было холодно. Лето, но на маячной башне всегда холодно. У бойниц сквозило. Мы уселись на лестницу. И задремали.

Карина живо представила жмущуюся бок о бок парочку малявок в огромных бушлатах. Две распушившиеся в холод синицы. Пальцы тронули ворот куртки. Надежно спрятанный под слоями одежды, медальон привычно лег под пальцы.

— Ладно, не нуди, посторожу я наверху.

Милёна насупилась, прикусила губу и вдруг выдала торопливо, почти захлебываясь словами:

— Покажи, что у тебя в медальоне.

Карина застыла. Сердце ударило где-то в горле и провалилось в пятки. По хребту заструился холодок.

— Что? — переспросила она хрипло.

— У тебя на шее подвеска. Круглая. В таких фотографии хранят. Мне кажется, я видела ее раньше.

— Мала чином меня обыскивать, — преувеличенно весело фыркнула Карина. Она развернулась и зашагала к люку на плохо гнущихся ногах.

Взгляд Милёны, почти такой же холодный, как воющий за стенами ветер, буравил спину.

Хлопнул люк.

Карина вытерла взмокшие ладони о штанины, расстегнула ворот бушлата, подцепила кончиком пальца цепочку.

Медальон лег в ладонь. Тяжелый, нагретый теплом тела. Серебро потемнело от старости. Время сгладило контуры стилизованной маячной башни на крышке. Карина щелкнула замком. Половинки раскрылись.

С одной смотрела мама. Такая же молодая и красивая, какой десятилетняя Карина видела ее последний раз. Русая, с выбеленными солнцем вихрами и светлыми до прозрачности серыми глазами.

Когда медальон носила сестренка, на второй половинке крепилась Каринина фотография.

Сейчас поверх нее было приклеено новое изображение. Белые волосы, белесые пустые глаза, заострившиеся черты лица. Медальон с маяком на крышке превратился в кладбище. Кладбище людей, сожранных маяками.

Отец был против. Кричал, что не для того уберег ее от участи смотрителя. Требовал остаться с ним и Ариной.

Но Милёна права. Арины больше нет. Есть шкурка, пустая и высохшая, выпитая светочем до последней капли. И кто-то должен за это заплатить.

Светоч возвышался на своем постаменте. Белоснежный, отливающий перламутром, похожий на гигантскую шершавую жемчужину. Карина привалилась к оплетающей фонарное помещение решетке и вгляделась во тьму.

Мысли прыгали.

Она нашла виновника. Тот снова дрых, оставив малявку и чужачку следить за маяком. Ничему не научился.

Завтра днем приедет поезд. Заберет остатки горожан. И убийцу. Увезет прочь от сгинувшего Крайнего. Спасет от правосудия.

Тьма над морем загустела. Потянулась к берегу чернильными щупальцами. Волна густого тумана, пожирающего слабые городские огни, ударила в маячную башню. Воздух загустел. Уши словно забило мокрой ватой.

Милёна влетела в фонарное помещение, дико шаря глазами по сторонам. Ткнула пальцем в светоч. Губы ее шевелились, но Карина не слышала. Взгляд слепо шарил в просветах между прутьями решетки. Небо на миг полыхнуло алым, озаряя тянущееся к маяку чешуйчатое щупальце.

Милёна подскочила, дернула за рукав бушлата.

Карина отшатнулась, замотала головой, крепко зажмурилась. Даже сквозь стиснутые веки она видела, как небо озаряет очередная алая вспышка. Милёна еще раз дернула Карину за рукав и, не дождавшись реакции, залепила хлесткую пощечину. Карина замерла, держась за горящую щеку.

Милёна шагнула к светочу. Судорожно вдохнула и протянула дрожащую ладонь.

Коснуться шара она не успела. Увитая жилами рука сграбастала ее за шиворот и легко, как котенка, швырнула в люк. Щелкнула упавшая в пазы щеколда.

Степан приложил ладони к светочу. Длинное нескладное тело выгнуло дугой. Он тихо застонал сквозь сжатые зубы.

И тут слух вернулся. На Карину разом накатил рокот хлещущих о маячную башню волн, сонное гудение светоча, грохочущие о люк кулаки и истошный, срывающийся крик:

— Не смей! Сгоришь! Ты в прошлый раз надорвался!

Светоч полыхнул теплым желтоватым огнем.

Карина думала, что ослепнет, оказавшись так близко, но свет не жег глаза. Он растекался в стороны, пожирал тьму, отгонял прячущихся в ней чудищ.

Степан мелко дрожал. Зеленую майку с розовой спиралью на всю спину полоскало по ветру, как парус. Голые тощие руки пошли цыпками.

Карина задохнулась от осознания, что виновный стоит пригвожденный к светочу. Возмездие свершилось.

Светоч выпьет Степана до дна. Как Аришу.

А после не сдерживаемая тьма затопит город и сожрет тех, до кого не дотянулась в прошлый раз. Вымотанных смотрителей, осиротевшего деда, брошенного рыжего пса. Несколько жизней в обмен на справедливость. Не слишком высокая цена.

— Карина, помоги ему, — Милёна уже не кричала. Сипела сорванным горлом. — Я приведу старших. Впятером мы удержим.

Тонкие, собранные в хвост косицы на голове Степана выцвели в серость. Под глазами залегли глубокие тени. На гладких, покрытых пушком щеках гуляли желваки. Карина замерла, оглушенная неожиданной мыслью. Степан ведь и сам еще ребенок. Длинный нескладный ершистый подросток.

— Степа спас нам жизни, — глухо прохрипела Милёна. — Без него Ариша бы сгорела с концами.

Сердце грохотало в висках.

Карина сняла с шеи медальон, намотала цепочку на запястье и шагнула к светочу.

Поверхность оказалась шершавой и теплой. Ладони дернуло, словно разрядом тока. Карина взвизгнула и попыталась отшатнуться, но светоч держал цепко.

Отец говорил, что маяки убивают. Выжирают человека изнутри, калечат. Карина чувствовала, как утекают в мерцающие недра капли жизни, но ощущала лишь покой и убаюкивающее тепло.

Грохот выломанного люка прозвучал словно бы издалека. Жесткие руки ухватили за пояс и дернули, утягивая в холод и темноту.

***

Карина налегла на сумку, стараясь одной рукой свести края, а другой потянуть за собачку молнии.

— Па, помоги.

Застывший изваянием отец дернул щекой и буркнул:

— Помогать маякам красть последнего родного человека? Хватит мне потерь.

— Либо в смотрители, либо тюрьма, — Карина закатила глаза. — За то, что пробралась на маяк по подложным документам, мне пожизненное грозило. Крайнецкие отстояли. В голос кричали, что я всех спасла.

Замок сдался. Карина выдохнула, подошла к безучастно застывшей в кресле Арише, обхватила ладонями холодные пальцы.

— Ладно, мне пора. Навещу, когда отгулы дадут.

Белые глаза смотрели мимо. Безвольно приоткрытые сухие губы обнажали кромку зубов.

Карина грустно улыбнулась, потрепала сестренку по белой макушке и поднялась на ноги.

Тяжелая сумка била под колени. Карина волоком оттащила ее к порогу, с трудом разогнулась. Привалилась к дверному косяку, тяжело выдохнула.

Она отчаянно храбрилась, но рожденная ночью на маячной башне паника тугой спиралью свилась под ложечкой.

От резкого движения медальон хлопнул о грудину. Карина нащупала подушечками пальцев замок.

Цепочка стекла в ладонь теплой серебряной змейкой. Карина огладила контур маячной башни, нажала кнопку. Половинки распахнулись.

Аришкина фотография сковырнулась без малейшего сопротивления. Карина сунула ее в карман, ухмыльнулась, разглядывая собственные пухлые щеки и надутые губы, закрыла створки медальона.

Арине цепочка оказалась длинновата. Тонкая шея склонилась под тяжестью медальона, но Карина защелкнула замок.

— Чтобы не забывала, — улыбнулась она, заправляя длинную белую прядь Арине за ухо.

— Дочь, там такси подъехало, — прогремел из-за двери отцовский голос.

Карина вцепилась пальцами в ручку сумки, обернулась, улыбаясь во всю ширину рта:

— Пока, сестренка.

Улыбка сползла с губ. Карина сухо сглотнула, прижалась спиной к дверному косяку, чтобы не осесть на подломившихся ногах.

Пальцы Арины крепко сжимали медальон.

Белые глаза смотрели в никуда. Тонкие губы сложились в робкую, но узнаваемую улыбку.

Автор: Ксения Еленец
Оригинальная публикация ВК

Насвистывая незатейливую мелодию, он погрузился в воспоминания. Месяц назад, когда он только добрался сюда…

***

- Ты, штоль, заместо меня будешь? – седой старик прищурил глаз. – Да ты зеленый ишшо! Кого прислали?

- Здравствуйте… - Сеня замялся, не зная, как обратиться к нему.

- Митрич. И не выкай мне тут. А тебя как звать?

- Сеня.

- Энто, значит, полное имя… Арсений чтоль? – дед почесал голову через вязаную шапку с помпоном.

- Нет, Сенека. Был такой древний философ. Родители так назвали, думали, от этого умнее вырасту, - он улыбнулся.

- Ну и затейники у тебя родители, растудыть их итить! Ладно, не суть… сейчас проведу тебе энто… ликбез, во! Смотри, что да как.

Старик показал Сене, как запускать генератор, как включать турбину, освещение, провел экскурсию по маяку, объясняя и разжевывая детали. Ничего сложного, по сути. А после резко посерьезнел и сказал:

- А вот здесь, - он вытащил железный ящик из-под стола, - ружжо. Ящик с пломбой, поэтому не открывай без причин, иначе потом писанины много настрочить придетси. Ключ вот, при себе держи всегда. И еще. Ночью не спи, лучше днем спи – маяк-маяком, а хто-нить заявиться может.

Сеня взял из морщинистых рук ключик на тонкой веревке и под одобрительным взглядом старика повесил его на шею.

- Да кто прийти может, дедушка Митрич? Тут дверь железная, окон на первом этаже нет. Закроюсь и все.

- Мало ли что, - дед подмигнул, - да окна закрывай накрепко. Скоро сезон штормов. Ладно, буду собираться.

Старик казался добродушным, но все же что-то не понравилось в нем Сенеке. Как будто тот знает больше, чем говорит. Еще и оружие это… Когда его направляли сюда от института, ничего такого не говорили. Если б Сеня знал, что тут опасно – он бы ни за какие коврижки!

Ладно. Отработка, так отработка. Шесть недель надо проторчать тут, заодно можно написать заготовку для будущей дипломной работы по начинке здания. Это вам не жилой дом, тут посложнее...

Дедок уехал. С причала на другом конце острова за ним прислали ржавую «буханку», словно намекая, что он поглавнее Сени будет. Студенту днем пришлось топать пешком на своих двоих, а двадцать километров – это двадцать километров, все ноги истоптал.

Он достал из сумки старенький ноутбук, рулетку, блокнот и самое главное сокровище – непочатый блок сигарет. Придется экономить. Раз в неделю будет приезжать та же «буханка» с провизией, а вот про курево с институтом договора нет, конечно.

Когда-то этот маяк был очень важен, корабли шли на его путеводный свет, огибая скалистые участки морского дна. Но всему приходит конец. Маршруты изменились, теперь на горизонте виднелись только несколько парусов рыбаков с соседнего острова.

Сеня улыбнулся, раскурил сигарету и всмотрелся в пенные буруны, что накидывались друг на друга, подобно играющим щенкам, между камней.

***

Первый день.

Было трудно перестроить график сразу, к началу ночи студент уже зевал. Днем спать не получалось.Зато он обошел весь маяк, проверил механизмы и электрические цепи, старательно записывая нужные данные в заготовку для диплома. Он излазал все этажи, замеряя рулеткой размеры, поэтому довольно сильно устал.

И время от времени мысли возвращались к железному ящику под столом.

"Зачем на острове оружие? Чаек отстреливать? Или тут пираты водятся? А чего тут вообще на маяке ценного? Только медяха из проводов", - он потер переносицу.

Сеня достал ящик и внимательно его рассмотрел.

Сам металл был несколько раз покрашен и даже успел облупиться. Если на нем и были какие-то надписи, то их давно закрыло толстым слоем краски. А вот замок висел относительно новый, почти без царапин. И рядом пломба, свинцовая, с плохо читаемыми цифрами.

- Как будто его уже открывали недавно, а потом снова опечатали. Надо порыться тут получше, вдруг и свинец с формой для отливки найдутся.

После тяжелого трудового дня потянуло в сон. Студент прислушался к автоматике - включилась лампа маяка.

Он отправился на боковую. Предварительно закрыв все двери и окна.

***

Шестнадцатый день.

За две недели ничего примечательного не произошло. Волны, корабли, крики чаек - все начинало приедаться, становилось привычно-обыденным, как солнце, которое встает на рассвете.

Море не волновалось, словно прикидывалось паинькой. Ясные безоблачные дни летели чередой, отчего на душе становилось спокойно и легко.

Два раза приезжала "буханка". Еды привозили много, жаль, без особого разнообразия - сухие пайки да овощи. Студент хотел перекинуться парой слов с водителем, но тот был молчалив и угрюм, смотрел исподлобья, да курил какие-то измятые папиросы изрядно вонючей марки.

Наконец-то удалось научиться спать днем. Конечно, ночью печатать текст было несколько неудобнее, но зато Сеня точно знал, что с маяком все в порядке. Пару раз студент забывал заправить генератор, и он глох посреди ночи. Приходилось запускать дизель заново.

Ничего особенного. Все, как обычно.

Следующей ночью поднялся ветер. Впервые за долгое время студент услышал новый звук. Что-то ударило в стену снаружи, а сверху раздался звук бьющегося стекла.

- Только бы не лампа! - Сеня вскочил на ноги и побежал по лестнице, перемахивая через ступеньку.

Свет по-прежнему горел.

- Фух. Пронесло.

На площадке гулял ветер. Одно из восьми окон, окружающих помещение с источником света, было разбито. И это несмотря на металлические решетки!

- Птица, что ли, врезалась, - Сеня внимательно осмотрел осколки, - следов крови нет. Как будто камнем кинули. Но и камня нет тоже.

С помощью найденного в ящике инструментов мотка скотча удалось собрать разбитое стекло почти, как было.

А еще Сеня обнаружил, что снаружи смотровой площадки на эти самые окна можно опустить специальные створки, защищающие стекла. Правда, при этом маяк становился почти бесполезен - свет с трудом пробивался наружу.

- Зачем это надо? Наверное, их закрывают во время сильного шторма, чтобы ничего не повредило лампу. А кораблей в такую погоду и не должно быть, поэтому свет не нужен. Странно, что дед не сказал ничего, хотя... он старый, мог забыть.

***

Двадцать второй день.

А затем пришла буря.

Еще днем небо заволокло свинцово-серой пеленой. Отблески молний то и дело озаряли горизонт, подкрадываясь все ближе.

Волны поднимались с каждым часом все выше. Сеня перевел питание на турбину, свет мигнул и тускло замерцал, разгораясь все ярче.

- Сперва усыпив бдительность, природа пришла требовать свое.

Когда волны достигли пяти метров высотой, начиная захлестывать основание маяка, студент поднялся наверх и закрыл металлические створки на окнах.

Начался дождь.

Сеня заперся внизу, в жилом помещении, включив обогреватель, и курил.

Стены дрожали, то ли от шторма снаружи, то ли войдя в резонанс с турбиной, которая вышла на максимальные обороты и ревела внизу. Наверху что-то скрипело и стучало. С площадки раздавался странный гул, басовитый и глубокий, отличающийся от гудения турбины.

- Проклятый ветер!

Всю ночь природа пыталась уничтожить строение, дерзко возвышающееся над скалами. Студент нервничал, снова и снова перечитывая правила эксплуатации, раскленные в виде плакатов на стенах.

Но всему приходит конец, вот и шторм отступил к утру. Цивилизация опять победила природу - маяк устоял.

Наутро Сеня провел полную инспекцию - непоправимых повреждений не было. Вот только створки, закрывающие окна, были покрыты свежими глубокими бороздами.

- Как будто их гвоздями царапали. Это что же за ветер такой? - студент разглядывал металл.

Оказывается, на нем и раньше были царапины, просто ранее они сливались в одно ржавое пятно. Некоторые уходили довольно глубоко, почти насквозь, некоторые ползли к краю, слегка изгибая створку, словно кто-то пытался монтировкой ее поддеть.

- М-да. Странно.

Сеня потеребил ключ на шее.

***

Двадцать четвертый день.

С приходом тмноты ветер вернулся. Пусть и не с такой силой, как раньше, но он снова пробовал маяк на прочность. Сегодня Сеня решил остаться наверху, захватив с собой металлический ящик.

Студент закрыл все створки, кроме одной, и всмотрелся вдаль сквозь мутное стекло. Луч маяка, как лазер, проходил сквозь решетку и устремлялся в ночное хмурое небо.

В световом пятне что-то мелькнуло.

Тихий гул, пробирающий до дрожи, раздался вдалеке.

Сеня выскочил на площадку, захлопнул последнюю створку и, матерясь, запрыгнул обратно. Гудение стало оглушительно громким, затем в дверь что-то врезалось, раздался скрежет. Это что-то царапалось и шебуршилось снаружи, не издавая других звуков.

Студент снова выругался, подтянул к себе ящик, сорвал пломбу и трясущимися руками вставил ключ, дергая замок. Тот, словно издеваясь, открылся не сразу, но внутри действительно оказалась охотничья вертикалка, уже заряженная и готовая к стрельбе.

- Надо валить отсюда. Практика, тоже мне.

Он просидел до самого утра, слыша странные звуки, и надеясь, что дверь сможет удержать незваного гостя. Перед рассветом снова раздался гул, недовольный, низкий, резонирующий с костями. Голова разболелась так сильно, что Сеня зашипел, чуть не выронив ружье.

Звук становился все громче, затем раздался последний, самый сильный удар в дверь, едва не сорвавший ее с петель. Защелка отлетела и со звоном покатилась по полу.

- Ну вот и все, - студент стиснул ружье и направил его в сторону двери.

Тут лампа погасла - видимо, наступил рассвет, и маяк перешел в дневной режим.

И гул стал затихать, и за дверью, которая со скрипом отворилась, никого не оказалось.

***

Двадцать пятый день.

Природа словно обезумела. Не успел Сеня собраться, чтобы бежать из этого проклятого места к причалу, как начался новый шторм, куда сильнее прежнего. Дверь на первом этаже то ли заклинило, то ли прижало ветром так сильно, что изнутри ее стало не открыть.

Студент был на грани паники. На первом этаже окон не было. Спускаться же со второго этажа в такую погоду граничило с самоубийством, веревку не получилось найти. Он снова и снова осматривал помещения, пытаясь отыскать хоть что-то, что может помочь.

Затем, собравшись с мыслями, Сеня поднялся наверх. Дверь со сломанной защелкой, подпертая оружейным ящиком, дребезжала и тряслась, как безумная. Из-под нее растекалась большая лужа.

Он посмотрел вниз. С водой снаружи принесло еще что-то, похожее на обрывок тряпки. Студент наклонился и расправил на руке непонятную находку.

- Что-то похожее то ли на плотный полиэтилен, то ли на картон, но при этом не подверженное намоканию. Хрупкое на излом, но при этом прочное на разрыв. Хм-м...

Похоже на хитин.

***

Двадцать пятый день. Вечер.

- Большому кораблю – большое плавание, - прошептал Сенека, достав ружье, затем добавил: - а большому фонарю – такие же мотыльки…

Одна створка снова была открыта. Луч маяка высветил первую далекую фигуру. Огромные крылья так быстро двигались, что были почти не видны. Басовитое гудение становилось все громче…