Лошадь красноармейца брела неспешным шагом, иногда нагибаясь за случайной травинкой. Лучи гладили Полищука по румяным щекам, лоб щекотал свежий ветер. Они почти настигли уходящих через лес белогвардейцев, но невесть откуда взявшаяся ветка дерева, как точная зуботычина от старшины, сорвала его с седла. Когда он пришёл в себя, погони уж и след простыл, а Полищук не имел ни малейшего понятия где находится. Верный Палаш не бросил своего всадника, поэтому красноармеец неспешно искал своих, попутно наслаждаясь июлем. Дитя Петрограда, он никогда раньше не ощущал такого единения с природой. Винтовка болталась за спиной ремне, на срезе ствола грелась салатовая бабочка. “По большому счету, и капустница, и белый казак - одно и то же. Хоть казак, конечно и гнида недострелённая, но все же живой” - подумал он, и неожиданно для себя перекрестился. Бабушка с детства приучала его к вере, но он, известный шалопай, все пропускал между ушей. И вот только здесь на войне в лесу он впервые осенил себя крестом, а сейчас рассматривал подаренный бабулей крестик. “Есть-то бог, наверное” - расплылся в улыбке - “иначе бы казак тот не ушел, а я бы не остался вот так наедине с собой подумать о вечном”. Конь захрустел очередным цветком. На этот раз он выбрал фиолетовый. Полищук убил только одного беляка и ему совсем не понравилось. Месяц назад. Штыком. Тот хрипел, сплевывал красной пеной, прежде чем отдал богу душу. А Полищук просто ждал рядом, недоумённо переминаясь с ноги на ногу. Теперь матрос смотрел на бабочку-капустницу и хотел жить. И чтобы все тоже жили. “Не убью больше никого” , - ветер опять шевельнул траву. Крестик, лежавший на бело-голубой полоске тельняги, звякнул. Пуля прошла точно в его центр. Полищук посмотрел на кровь и подумал: “Шальная. Дура.”. Улыбнулся, рухнул с седла. И умер. В зубах Палаша заплясал желтый цветок.