Эпизод 3.

Ланцелот. - думала Марина, стоя в двигающемся наверх лифте. Какое невероятное имя! Оно какое-то роскошно-элитное, благородное. Почти как Ферреро Роше. С таким именем можно завоевать всех женщин мира и парочку государств на сдачу.

- Как вас зовут, леди? - спросил Ланцелот.
- Марина. - робко ответила Марина.
- Простолюдинка? - спросил рыцарь в сверкающих доспехах и скривился.

Мммда. Вот если бы меня тоже звали благородно, то он бы точно меня выбрал. Гортензия, например. Это что-то про горы и Танзанию. Что-то загадочное. Ланцелот и Гортензия.

На этой мысли дверь лифта распахнулась и Марина, выскочив, влетела в огромную мягкую стену.

- Я ведь её любил, Марин. - раздался голос сверху.
- Гортензию? - с надеждой в голосе спросила Марина.
- Эпилепсию. - саркастично буркнул голос.
Огромные лапища аккуратно подвинули юную леди в сторону и похрустывая кирпичной кладкой стена вошла в лифт и нажала кнопку "вниз", оставив за собой шлейф спиртного и массу вопросов.

Стену звали Серëжей. Почти два метра доброты и гармонии. Он жил напротив и с Мариной они часто пересекались на площадке. Если Серёжа шутил, то у него была новая девушка, а если бурчал - сердце разбито, приступаем к поискам. А может он их и не искал вовсе.

- У таких массивных тел своё гравитационное поле должно быть и лёгкие девушки, пробегая мимо, запросто к нему притягивались. - подумала Марина и вошла в квартиру.

Полить фикус (дай Бог ему здоровья), поздороваться с картофелем, налить кофе и многозначительно смотреть в окно, ожидая увидеть на горизонте Ланцелота. На коне. В доспехах.

© SashaSash.

Эпизод 2.

Если и ты умрёшь, то я всё. - сказала Марина, сгребая остатки земли обратно в пакет.

Это был четвёртый фикус за два месяца или один фикус на две недели. До этого были другие комнатные, межкомнатные и межпланетные растения, котрые так же не прижились. Ещё не прижились хомяк и два попугая. Прижился только подаренный суккулент, но спустя год подруга заметила, что он пластиковый.

И мужики у меня не приживаются. - подумала Марина. Они, конечно, не помирали, как фикусы, но и корни пускать отказывались. Перекати-поле какие-то. Бескорневые и бесхребетные.

Рука Марины, перемазанная землёй, дёрнула ручку белого, блестящего холодильника. Взгляд, наполняющийся от вселенской несправедливости слезами, бродил по полкам в поисках алкогольной поддержки. И не то чтобы спиртного там было много и она выбирала. Просто в череде мыслей сосредоточиться совсем не получалось и сфокусироваться, и жалко себя, и несправедливость, и....замерла, глянув в прозрачный выдвижной ящик.

Выдохнула и слезы брызнули. Светом в конце тоннеля, лучиком надежды ласково смотрел на Марину проросший картофель.

© SashaSash.

Эпизод 1.

Тиль Швайгер бы так не поступил. И Чаминг Татум... Или Чанинг... Да хоть Чармандер. - подумала Марина и закурила.

Это очень низко и подло. - продолжала додумывать Марина.- У меня за неделю от этих каблуков ноги до костей стёрты, а он не смотрит. Может у меня и ноги кривые из-за этих туфлей и вот таких равнодушных мерзавцев?!

Селёдку под шубой хочу... Много. Целую салатницу. Съем всё, растолстею, а он даже не поймёт, что это из-за него.

Закат, обрыв, океан, камера отходит от моей фигуры назад. Отходит долго, потому что селёдка под шубой. Я - грустная, внизу волны точат скалы... А я точу селёдку под шубой... Тогда чего я грустная? А-а-а-а-а. Да.

Камера назад, я ,грустная, прыгаю вниз... И до воды не допрыгиваю. Надо худеть.

Я бы ему рубашки гладила. Сама. Не думаю, что это сложно. Вокруг пуговичек тоже. Если бы у меня были пуговички, то я бы обязательно его к себе пристегнула и до конца своих дней рассказывала бы какой он красивый и про туфли. И как я страдала без него, но он бы страдал ещё больше, если бы я его не нашла.

"А это тебе селёдка под шубой. Вся салатница - тебе" - и встал на одно колено. На закате. На обрыве. Где я не допрыгнула.

"Оставьте меня, Аркадий. Вы своими салатами портите мне гравитацию". И ушла. От обрыва подальше.

"Придурок. И ноги у меня не кривые". Да. И пусть теперь он грустит и прыгает.

© SashaSash.

У Марины на голове была Анжела. А в телефоне очередное сообщение от Сречко. Сречко прислал ей свою новую песню. Он сидел на старом стуле, жадно обнимая баян и голосил на сербском что-то заупокойное. Потом Сречко убирал баян и показывал Марине хуй. Он прикрывался баяном, этакая прелюдия. Сречко рассказывал, что в саду его матери поспели огромные яблоки, что пляжи Савы полны людей и снова звал в гости. Бери дочку и приезжай. Но Марина молчала. Хотя очередной трек до слушала до конца. А хуй у Сречко не оценила. Так себе хуй.

Анжела на голове появилась случайно, эксперимент с покраской не удался и волосы стали жёсткими и ломкими, больше походили на волосы у советских кукол. А тут еще этот.

Всю ночь Марина рисовала. Поставила небольшое круглое зеркало между ног и то, что там отражалось вылилось в её новую картину. Извращенцев в сети хватало, так что картину можно будет выгодно продать. Или отправить в Сербию Сречко и его маме, может тогда он отстанет.

У Марины была целая папка хуёв. Чего добру пропадать. Шлют- так пусть будет. Хуй в коллекцию, хозяина хуя- в бан. Вечером гадая на кофейной гуще можно полистать фотографии с хуями. Листая, вдруг захотелось яблок. Ах, Сречко, сербский ты извращенец.

Анжела никак не хотела снова превращаться в Марину. Торчала во все стороны, было всё также жёсткой на ощупь. Это сильно удручало. Рисование пришлось прервать, болело плечо, запотело зеркало, Сречко снова что-то прислал...

Очередная песня была в ля мажоре. Некоторые слова казались понятными, но более угловатыми, с проглатыванием согласных. Из-за бояна виднелось расползающееся, как подошедшее тесто, голое тело Сречко. Ля минор закончился очередным показом хуя. Хуя не стал лучше с последнего показа. Сречко не получил заветного сообщения с сердечком от Марины, он окончательно был отправлен в бан. И яблоки его Марина перехотела.