https://t.me/veraafanasyeva/8612«Побывав впервые во Владивостоке, я не мог не посетить место гибели Мандельштама.
Никакой могилы конечно нет – есть лишь предположение, где с большой долей вероятности могло оказаться его тело. В сентябре 38-го после долгого и мучительного этапа он прибыл в лагерь для пересыльных - отсюда тех, кто поздоровее, отправляли на Колыму, остальных - в Сибирь.
Через лагерь прошло множество достойных людей - конструктор Королев, Евгения Гинзбург, Шаламов.
Мандельштама куда-либо пересылать не имело смысла - он уже во Владивостоке был, что называется, не жилец. Врачи перед отправкой в лагерь сказали, что у него сердце как у 75-летнего, хотя ему было 47, - столько же, сколько сейчас мне.
Поэт слонялся по лагерю, больной и голодный, читая зэкам за еду свои стихи и сонеты Петрарки.
Осужденный физиолог Меркулов вспоминал: “Распределяя хлеб по баракам, я заметил, что бьют какого-то щуплого человека в коричневом кожаном пальто. Спрашиваю: “За что бьют?”
В ответ: “Он тяпнул пайку”. Спрашиваю, зачем он украл хлеб. Он ответил, что точно знает, что его хотят отравить, и потому схватил первую попавшуюся пайку в надежде, что в ней нет яду. Кто-то сказал: “Да это же сумасшедший Мандельштам”.
Он прожил там несколько месяцев, выменял на сахар свое кожаное пальто, подаренное ему Эренбургом, и умер не то от тифа, не то от страшных холодов, которые обрушились тогда на Приморье. Вместе с другими замерзшими зэками Мандельштама захоронили во рву, располагавшемся на спуске от лагеря к морю.
Он совсем не был волком по крови своей, он был поэт, утонченный акмеист с тоской по мировой культуре, ему было до умопомрачения страшно и вместе с тем органически невозможно находиться в реальности сталинской России, несовместимость была выше инстинкта самосохранения, отсюда все его дерзкие самоубийственные эскапады, приведшие к закономерному концу. Он не был борцом, но он настолько благоговейно служил поэзии, что предать ее было выше его сил. Чем сильнее сгущался мрак вокруг, тем больше он был одержим искусством итальянского возрождения. Трясясь в душных вагонах по этапу, страдая от вшей и болезней, он вел диалог не с вертухаями и зэками, а с равными - Петраркой, Данте, Ариосто. И от того, конечно же, казался окружающим совершенно безумным.
Меня всегда поражала последняя фотография Мандельштама, сделанная в НКВД, - в том самом кожаном пальто. Маленький тщедушный человечек, прижатый оскалившимся левиафаном к стенке. Однако сколько в его гордо задранном подбородке заносчивости и достоинства Поэта. "Меня только равный убьет".
Советская жуть перемолола Мандельштама, не оставив даже костей, но мы-то понимаем, кто истиный победитель в этом поединке. Кто останется в вечности гениальными стихами, а кто - символом террора.
Пять лет назад на месте рва наконец-то открыли мемориал - сквер Веры и надежды. Там ничего не написано про Мандельштама, но есть табличка "В память о жертвах политических репрессий".
Стоя там вчера под проливным дождем и еще не зная, чем кончится судилище над Серебренниковым, я с изумлением думал, что поединок до сих пор продолжается. Это нам, наивным детям перестройки, казалось, что все кончилось еще в 90-х, историческая справедливость восторжествовала, а зло наказано. Но зло не было наказано, наоборот, власть занялась гальванизацией трупа Сталина - кстати, как раз об этом я говорил на спектакле Серебренникова "Похороны Сталина", куда он позвал меня среди прочих сказать что-то о том, что происходит, а через полгода после этого Кирилла арестовали.
Оживший труп Сталина добрался и до него. Понятно, что трагедии в истории повторяются в виде фарса, и тем не менее факт остается фактом: спустя 80 лет после Большого террора в России художника судят за искусство - и признают виновным, пусть и условно. Поединок продолжается.
Улетая из Владивостока, я все еще не знал, каким будет приговор. Но у меня было хорошее предчувствие. И дело не в инсайдах Симоньян. Когда мы шли по рукаву, я увидел, что самолет Аэрофлота, на котором мы полетим, называется "О. Мандельштам". Мне показалось, что это добрый знак»
Андрей Лошак
