Бенгальский вокзал
Вокзал города Дака
Вокзал города Дака
Вот на тему поездов. Езжу часто, Абакан-Новосиб и обратно. Раз в пол года минимум, а то и чаще, особенно в последнее время. Историй веселых много, и не очень веселых, в основном все связаны с людьми, которые в поезде раскрываются гораздо ярче и полнее, нежели в любом месте, синдром разового знакомства, или как там. Это, сука, так прикольно! Вы от друзей близких всю жизнь порой таких вещей личных не услышите, а порой, и не расскажите... а вот вагон-ресторан, например, он особые всегда впечатления навевает. И многое, я вам скажу, от него зависит. Вот за три года последних(до этого реже ездил), всяких повидал. 12 января ехал из Абакана, поезд Абакан-Москва. Начальник(или как там) вагона-ресторана Азамат, и вся его команда! Вы, сука бомбейские!!! Я так по вам сегодня скучаю, спасибо вам и удачи, держитесь там!!!Сегодня худший за всю историю(с 2003 года) вагон ресторан попался. Очень грустьпечаль...
P.S. Фото тупо меню, чтобы вы поняли что людей даже фотать было очень прям печально, в плане провальности данной поездки... значит сегодня высплюсь...
Возвращаясь от родителей во время очередной такой поездки, я зашел в вагон, как и всегда думая о том, кого увижу на остальных трех полках в своем отсеке (это всегда были плацкартные вагоны, а потому называть это место «купе» не хочется, дабы не ввести в заблуждение). Ожидание с легкой примесью боязни увидеть там шумную компанию, или людей, уже доставших спиртное, или кого-то с детьми – что-то такое я чувствовал в те моменты. Почему? Мне нравится ездить в поездах. Пейзажи, не задерживающиеся надолго перед взглядом, перестук колес, хорошая книга в руках и тихие разговоры других пассажиров – именно такое описание было у поездки, которая приносит удовольствие, или, как минимум, не несет в себе эмоциональной нагрузки.
В тот раз, подойдя к своей нижней полке, я увидел напротив женщину в годах, лет 55-60. Она тихонько сидела перед столиком, держа в руках паспорт с зажатым в нем билетом (в те времена электронные билеты еще не получили распространения, и большинство людей покупало их, просто приходя в кассу на вокзале). Я поздоровался, она кивнула в ответ. Положив свои сумки в рундук под полкой, я снял куртку и сел напротив нее.
Она была самой обычной. Еще не совсем старой, но скорее уже человеком, к которому больше обращаются «бабушка», а не «женщина». Лицо, как и руки, покрыты морщинами. Из-под толстых очков смотрели уставшие, даже замученные, глаза. Она была одета в то, что носят люди советских времен, так и не увидевшие в своей жизни ни денег, ни материальных благ – старая юбка, простецкая кофта, сверху накинутая шаль или платок, сейчас и не вспомню, память стирает такие подробности.
Но то, чем она привлекала внимание, был совсем не внешний вид. Мы встречаем разных пожилых людей, многие из них держатся веселыми и по возможности неутомимыми до конца жизни, несмотря на отсутствие вещей и денег. А она… она была грустная. Грустная настолько, насколько, наверное, вообще может быть человек. И это не была грусть по дому, грусть по родным, от которых уезжаешь. То была неумолимая, я бы сказал, безвозвратная грусть. Она не показывала этого внешним видом, вела себя обычно, не плакала, но скорее не потому, что не хотелось плакать, а потому, что слез уже не осталось.
Просидев напротив нее с книгой час-другой, я пошел налить себе чай, спросив у нее, будет ли она. Она сказала, что будет благодарна, если я налью кипяток в ее кружку, которая у нее с собой. И чай с собой, и сахар. Только кипятка бы, а остальное все есть.
Вернувшись обратно, я достал из пакета пару бутербродов, приготовленных дома мамой, один предложил ей. Она отказалась, но, посидев еще несколько секунд, спохватилась искать что-то в пакете, стоящем рядом с ней. Было чувство, будто она вспомнила, что в этот момент что-то надо достать, что так она делала всю свою жизнь.
Так на столе оказался пакет с пирожками. Она взяла один, разломила пополам, и начала жевать одну половину, положив другую на стол.
- Будешь? – спросила она меня, указав на пакет, – возьми пирожок, там с капустой и картошкой, вкусные, я сама их готовила.
- Да нет, спасибо, мне с дома столько дали, что до конца пути не съешь, – ответил я.
- Да ты бери, хоть один возьми, поешь… Кому их еще есть-то теперь, – сказала она и отвернулась к окну.
Я подумал, что, наверное, обидел ее отказом. Все мы знаем, как бабушки любят кормить внуков, а по возрасту я как раз подходил. Я решил, что почему бы и нет, пирожки я люблю, а ей будет приятно. Я взял один из пакета и надкусил. Он оказался с картошкой. Сегодняшний, но потерявший пышность, лежа в пакете. То был самый обычный пирожок. Не гадость, но и не безумно вкусный. Ничего особенного. Я съел его, запивая чаем, думая о том, как давно уже я не пробовал домашних пирожков. Меня привлекло то, что на ее лице, пока я ел, появилось некое подобие улыбки, из тех, когда сквозь печаль стараешься хоть чему-то радоваться в этой жизни, а не получается.
- Бери еще, много их осталось, – предложила женщина.
- Да вы сами берите, а то все вам съем.
- Да куда ж мне, одного и хватит на весь вечер, но не могла ж я один его спечь. Ты бери, ешь.
Помню, я так и не взял больше пирожок. Не хотелось и мамины бутерброды чтоб пропали, ведь тоже старалась, делала. Мы допили чай, и она сложила пирожки обратно в пакет, убрав под стол.
Поезд сильно трясло, читать стало неудобно, глаза болели, и я отложил книгу. Понаблюдав минут 5 в окно за проносившимися мимо деревьями и полями, я решил завязать общение, хоть мне это и давалось всегда с большим трудом.
- А вы до конца едете? – задал я ей, наверное, наиболее распространенный вопрос.
- До конца, – ответила она еле слышно, покачивая головой, – А ты учиться едешь?
- Да, был у родителей в гостях, теперь возвращаюсь обратно на учебу, – сказал я, решив не вдаваться сразу в подробности того, что мне еще от места прибытия пару часов на самолете добираться.
- Хорошо, учись хорошо, пусть родители тобой гордятся, - произнесла она.
- А вы в гости едете, к родственникам?
Это был обычный, самый заурядный вопрос, желание поддержать беседу, не больше. Вопрос из разряда «мы и так знаем ответ, или не особо интересуемся, но задаем, чтобы неудобная тишина не повисла в воздухе».
- А я сына хоронить еду, – ответила мне она…
И я… растерялся. Она смотрела прямо на меня, не сводя глаз. Что я мог ответить? «Простите», или «Сочувствую», почерпнутое из американских фильмов? «Соболезную»? Я не смог из себя ничего выдавить. Да и не умел я в те годы подбирать слова в таких ситуациях. Я просто отвел взгляд вниз, посидел так секунд десять, а она в этот момент встала и пошла по направлению к началу вагона.
Проведя минуты две в состоянии отсутствия мыслей в голове, когда не получается ничего думать, я подвинулся к краю полки и посмотрел в начало прохода. Она стояла там, у окна, куда проводники вешают табличку с номером вагона, и смотрела куда-то перед собой. Она все также не проявляла никаких эмоций, просто стояла и смотрела. Минут через пять она вернулась. Я делал вид, что читаю книгу, хотя слова не складывались в единую картину. Через какое-то время она постелила себе постель, отвернулась и уснула. Или просто лежала, закрыв глаза, не знаю. Через час или около того я тоже лег спать.
Когда я проснулся утром, она уже сидела на своем месте, постель была собрана, а перед ней стояла ее пустая кружка. Я сходил умыться, решил заварить чай, спросил, налить ли ей. История повторилась, и вот уже я ставлю две полных кружки кипятка на стол.
Я достал шоколадку, предложил ей, она отказалась.
- Пирожки предлагать не буду, за ночь, наверно, пропали, – сказала она, – жаль, что ты вчера всего один съел, вкусные ведь были, правда?
- Вкусные, очень, – ответил я.
И хотелось добавить «извините», сам не знаю за что. За то, что не съел больше, за то, что она старалась, а они пропали, за то, что может, когда я ел ее пирожок, она вспоминала что-то хорошее о своем сыне, а я взял всего один, за то, что ее ребенка больше нет, а я ничем-ничем не могу помочь.
Она оделась и пошла к выходу минут за десять до прибытия поезда. Я видел, как она стоит в начале прохода со своей старенькой, зашитой на много раз сумкой, и ждет, пока поезд привезет ее туда, где нужно провожать в последний путь своего сына.
Больше я никогда ее не видел. А увидел бы спустя годы – не узнал. Но те пирожки я запомнил на всю жизнь, и сейчас, по прошествии девяти лет, все еще в памяти остались ее полные грусти глаза, и эти несколько пирожков в прозрачном пакете, которые так никто и не съел.
В Анкаре сошли с рельсов два вагона скоростного поезда, сообщил телеканал NTV.
Состав следовал в Конью.
Уже известно о многочисленных раненых. К месту происшествия прибывают машины скорой помощи.
Причина аварии пока не сообщается. Агентство IHA со ссылкой на очевидцев сообщает, что инцидент мог произойти из-за обрушения пешеходного перехода.
Посольство РФ выясняет, есть ли среди пострадавших россияне.
Жительницы Лондона едут отсыпаться в свои спальные районы, бурно повеселившись в пабах и клубах в центре Лондона.
Alone Again (Naturally) — снова одни, как всегда. На лицах , по моему, явное сожаление от завышенной самооценки.
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
В Тюмени села в поезд Новый Уренгой - Казань: в нос сразу ударил запах табака и портянок, а глаза с ужасом взирали на грудничка на соседней боковушке и трех суровых мужчин в купе. Надо было видеть выражение моего лица: вся сморщилась, словно один за другим съела десять лимонов, начала недовольно водить своим длинным носом, презрительно щурить глаза... Сразу поскакала жаловаться Мишке. В общем, этакая капризная и избалованная королевишна несуществующего царства.
Спустя некоторое время ворчливого сопения мне все же надоело обижаться на окружающий мир и я стала наблюдать. Первой моё сердце покорила малышка: я целых тридцать секунд отказывалась отвечать на ее улыбку и смотреть, как она радостно крошит печенье на пол, но после все же сдалась. На очереди был ее дед (один из, казалось бы, суровых мужчин в купе): за все время поездки он ни на шаг не отходил от внучки, называл ее не иначе как "пехотинец" и смеялся, что сутки "в окопах" уже позади и что рядовым осталось продержаться всего ночь. А когда дите завладело шариковой ручкой, заявил, что если Вася будет баловаться чернилами, то у нее останется такой же рисунок, как у тёти (подразумевались я и пион - не гусеница, пион! - на моем плече).
Почётное третье место в моем персональном новоуренгойском топ-листе занял ещё один, казалось бы, суровый мужчина в купе, в ходе поездки получивший кодовое имя "усатый нянь": он возился с малышкой словно с родной внучкой. А родная тоже есть, правда, видит он ее не так часто, как хотелось бы, потому что работает вахтовым методом и постоянно мотается на север. Было много разговоров об упадке в деревне, о категорическом отсутствии рабочих мест, из-за которого мужчины вынуждены оставлять семьи и уезжать на заработки, о сложностях вахты (я, конечно, только слушала с верхней полки).. Больше всего меня поразило следующее:
- А где дом?
- Да я уже и не знаю, где. И там вроде не дом, да и здесь уже нет.
Вот так старенький плацкартный вагон в очередной раз что-то перевернул в моем ограниченном сознании. И снова я корю себя за поспешные выводы и эгоизм. И снова я с удивлением обнаруживаю, что за неприглядной внешней оболочкой зачастую скрывается доброе сердце и широкая душа. И снова я вписываю строки в книгу своего жизненного опыта.
И как бы мы с Мишкой не ругали РЖД (а поводы действительно есть), но путешествие на поезде таит особую романтику. Да, очень специфичную, да, порою непостижимую - и да, зачастую чересчур суровую (эпитет, применимый ко всему в новоуренгойском поезде), но все же романтику.
P. S. Рекомендую наведаться в Тюмень, город, не оставляющий равнодушным даже в условиях не знающей снисхождения русской весны. Экспансию в Сибирь объявляю открытой.