Когда создавали фотоаппаратуру "Енисей" испробовали все имеющиеся образцы фотопленок. Под требования Заказчика лучше всего подошла американская фотопленка с аэростатов фоторазведчиков. Эти аэростаты наши пограничники сбивали постоянно и пленки накопилось много. На пленке набили перфорацию и присвоили марку "АШ" (американский шарик). Начальство не стали информировать о происхождении пленки.
автор: Игорь Борисович Лисочкин.
«ВОТ БУДЕТ СМЕХУ, ЕСЛИ ЭТА ШТУКА СРАБОТАЕТ…».
Опубликовано в газете «Санкт-Петербургские ведомости» от 10 апреля 1993 г.
Сколько живу, сколько пишу, не устаю удивляться человеческому богатству нашего города. Не просто много у нас хороших и умных людей.
Немало и таких, чей опыт, знания, пережитое просто неповторимы. А среди них – те, кто учитывая «режим» космоса и «оборонки», не мог ничего говорить на протяжении десятилетий, и интереснейшее «очевидное –невероятное» осталось тайной за семью печатями.
Год назад судьба столкнула меня с одним из основоположников «космического телевидения, лауреатом Ленинской и Государственной премий ПЕТРОМ ФЁДОРОВИЧЕМ БРАЦЛАВЦЕМ. Разговор был довольно широким по теме, но в нём Пётр Фёдорович неожиданно одарил меня сюжетом, который, посмеявшись вдоволь, я определил как «АМЕРИКАНСКИЕ ШАРИКИ».
В преддверии нынешнего Дня космонавтики я решил вернуться к этому сюжету, и мы встретились по моей просьбе вновь. Были вопросы, были ответы. В этой беседе интересовавшие меня «шарики» как-то отошли в сторону, потому что довелось услышать многое не менее интересное.
Впрочем, судите сами.
---------------------------------------------------------------
[Брацлавец рассказывает]:
Режим сугубой секретности, который окружал космические дела, и в котором мне пришлось прожить большую часть своей жизни, в конечном счёте, как я думаю, принёс больше вреда, чем пользы. Вспомните, как потрясла народ гибель космонавта Комарова… Потому что изображалось так, будто вся наша деятельность составляла цепь сплошных побед. А ведь жизнь есть жизнь…
Мы выходили в космос первыми, создавали то, чего ещё не было никогда, и ни на какие справочники и разведданные опереться не могли. Случались на этом пути радость и торжество, драмы и ошибки, свои неожиданности, несуразности и, если хотите, приключения… Иначе просто быть не могло!
Я пришёл в космонавтику естественным путём, сам того не ожидая. Демобилизовавшись после конца войны, обосновался в Ленинграде и в 1948 году начал работать в НИИ телевидения. Сказалась старая склонность к радиолюбительству. Был старшим техником. Одновременно заочно учился во Всесоюзном электротехническом институте связи.
Занимался я тогда телевизором КВН. Головную партию этих телевизоров («Кенигсон,
Варшавский, Николаевский»), ставших впоследствии очень популярными, массовыми, выпустил сам НИИ телевидения, первые 20 штук я в 1949 году сдавал комиссии в Москве. На следующий год закончил институт, стал инженером, а ещё через год привалила такая работа, которую нельзя не запомнить на всю жизнь.
Создавалась система противовоздушной обороны Москвы – С-25. От нас требовалось сконструировать и изготовить аппаратуру для передачи радиолокационной информации.
Причём, как нередко случается в конструкторских делах, возникла ситуация: «ЭТО НАДО БЫЛО ЕЩЁ ВЧЕРА».
Пошли большие словесные баталии на уровне министерств, технических советов и
руководства институтов. И, как ни крути, получалось так, что при максимальном напряжении сил для реализации проекта потребуется не менее трёх лет. А необходимо было всё сделать меньше, чем за год…
В конце концов в наш институт приехал заместитель министра и потребовал собрать
совещание исполнителей («БЕЗ НАЧАЛЬНИКОВ», на уровне заведующих лабораториями, не выше). Как видите, не вполне обычно. Собрались. Замминистра честно объяснил ситуацию и спросил: «Возьмётесь?…» Мы сидели, переглядывались, считали с конца: два месяца уйдёт на приёмку, три – на испытания… Сколько же останется на каждый из таких этапов, как проект, конструирование, настройка? Получалось – меньше месяца. Невероятно! Но мы — взялись.
Как трудились тогда разработчики, в каких условиях! Главным руководителем работ по С-25 был лично Лаврентий Павлович Берия. А он говаривал так: «Не посадить ли нам ДЛЯ ПОЛЬЗЫ ДЕЛА такого-то и такого-то конструктора?». И названные им лица действительно исчезали с горизонта. Ваш покорный слуга «для пользы дела» тоже должен был оказаться в тюрьме, поскольку имел неосторожность как-то заметить, что один из объектов С-25 поставлен явно не на месте. Спасла меня неожиданная смерть Сталина, и всё последующее…
Проблем финансирования не существовало. Поскольку всё оплачивалось «на аккорд», и при нормальной инженерной зарплате в 1600 рублей («старыми», конечно, до хрущевской реформы) получал 17 – 20 тысяч. Иными словами, если бы захотел, мог каждый месяц покупать себе новый автомобиль. И все-таки мы работали не за страх и не за деньги. Есть более важные вещи… Помню, как я не выходил из стен института целую неделю. Да еще заболел – температура 39… Ребята меня тогда сфотографировали: я сплю, положив голову на осциллограф. Потом этот снимок появился в нашей стенгазете. Мы решали задачу, считавшуюся неразрешимой. И решили. В декабре того же года наш комплекс И-400 уже работал на 116 объектах противовоздушной обороны Москвы.
Впрочем, к космонавтике формально это не имело никакого отношения. Под руководством главного конструктора Виталия Илларионовича Сардыко я занимался телеэкраном больших размеров (3 4 метра), под руководством главного конструктора Игоря Леонидовича Валика – системой воздушной разведки «Плутоний» Вообще-то у нас в институте существовал 20-й отдел
(руководил им только что упомянутый мной Виталий Илларионович), который помаленьку прорабатывал проблемы телевидения в космосе. Но ни у меня, ни у других молодых конструкторов это интереса не вызывало, поскольку мы полагали, что реально тут может быть что-то реализовано только в XXI веке.
Всё радикально перевернуло 4 октября 1957 года. Первый спутник, сообщение о запуске которого потрясло мир, «БИП-БИП», раздавшееся из космоса, получили в нашем институте особый, профессиональный резонанс. Стало ясно, что реальные разработки космического телевидения потребуются не в XXI веке, а немедленно. Образовали комиссию, которая начала рассматривать дела 20-го отдела, меня назначили её председателем. Но элементарных знаний проблемы все-таки не хватало, и я направился в Москву, к Мстиславу Всеволодовичу Келдышу, который был тогда вице-президентом Академии наук и директором Института Прикладной математики.
После запуска второго спутника к нам в НИИ телевидения, приехал Сергеи Павлович
КОРОЛЁВ. Кстати, увидел я его впервые, как и медаль лауреата Ленинской премии, которую он носил. Сергей Павлович посмотрел тот комплекс, который был разработан нами для авиаразведки, а потом совершенно конкретно сформулировал две задачи: первая – разработать аппаратуру, способную сфотографировать обратную, невидимую сторону Луны и передать изображение на Землю, вторая – создать систему для передачи с орбиты телевизионного изображения сначала животных (собачек), а потом и человека.
Напомню, что ракеты стартовали тогда только с Земли, стартов с промежуточных орбит ещё не было.
Способа коррекции полёта, систем торможения тоже пока не существовало. Пятнадцать минут работы двигателей ракеты должны были точно вывести станцию в район Луны, где под влиянием гравитационных сил вечного спутника Земли она перешла бы на необходимую орбиту, затем сфотографировала невидимую сторону Луны и при возвращении к Земле передала бы изображение на наземный пункт. Специалисты космической баллистики рассчитали, что даже при пользовании особой («подныривающей», «пертурбационной») траектории эта операция возможна один раз в году — в начале октября. Это и определило сроки работ.
Опять начались «дни и ночи». Энтузиазм был беспредельным. За четыре месяца мы
разработали аппаратуру «Енисей-1». Главным конструктором стал Игорь Леонидович Валик, я – его заместителем, ведущими инженерами Юрий Павлович Лагутин и Виктор Федорович Куверов. А вообще народу работало много, всех не перечислить….
В принципе, мы, телевизионщики, были готовы уже к октябрю 1958 года.
Но оказались не готовыми другие разработчики сложнейшего космического комплекса. Слишком тяжёлые проблемы перед ними встали. Пуск был перенесён на год. Мы же, не теряя времени, начали разрабатывать более совершенную аппаратуру «Енисей-2».
Параллельно – ещё более перспективную аппаратуру «Енисей-3» основанную на применении электронной трубки типа «видикон» и промежуточной магнитной записи. Но с ней, простите, «не успели к сроку», она в дальнейшем явилась прообразом для телевидения метеорологической разведки «Метеор».
Сейчас компактная, изящная бортовая фототелекамера, которую мы сделали тогда, стоит среди других экспонатов в музее нашего института. И мало кто может представить, какие страсти кипели в своё время вокруг неё. Спорили не только конструкторы, но и академики. Одни утверждали: «ПОЛУЧИТСЯ!» Другие категорически: «НЕ ПОЛУЧИТСЯ!»
Научные и технические советы походили на баталии. Доходило до того, что на совещаниях в министерстве мне приказывали «молчать и не выступать». Но в конечном счёте из этого «получится – не получится» всегда что-нибудь получалось.
С чем мы столкнулись.
Не влезая в технические подробности (да и вряд ли они окажутся кому-нибудь понятными, кроме специалистов) поясню, что для космоса обычные «земные» способы передачи оказались совершенно неприемлемыми. Для этого было бы необходимо поднять в космические дали источники энергии, которые в десятки раз превысили бы вес самой станции. Мы же располагали лишь несколькими килограммами… «Обычный» сигнал, полученный от такого источника, был бы настолько ничтожен, что полностью растворился бы в земных и космических шумах.
Следовало решительно сузить полосу частот, с замедлением, естественно, построчной передачи изображения. Основные положения этого направления в телевидении ещё в 1938 году сформулировал Семен Исидорович Катаев, который работал в нашем институте (именовавшемся тогда ещё НИИ-9), с передачей изображения по коротковолновому каналу. Для обычных, бытовых систем оно, конечно, никакого смысла не имеет, а вот для решения всякого рода специальных задач по передаче изображения «малокадровое» телевидение просто незаменимо.
И мы применили его. В системе И-400, о которой я говорил, передача одного кадра осуществлялась за 10 секунд, а в авиационном «Плутонии» – за 3 минуты. Для космического «Енисея» были разработаны два режима – кадр за 10 секунд, и для получения достаточно качественного изображения – за 30 минут. Как вы понимаете, ничего страшного. Если человечество на протяжении тысячелетий не могло взглянуть на обратную сторону Луны, то полчаса можно и подождать.
Возникла еще одна крупная проблема… Фотохимическую часть для нас разработал НИКФИ. И вот с ними мы решительно не сошлись во мнениях. Его сотрудники отстаивали «двухванновую» систему, мы – «однованновую» (созданную, кстати, тем же НИКФИ), при которой проявление, промывка и фиксирование идут одновременно. У каждой стороны были свои аргументы, и ни одна не уступала. В конце концов Сергей Павлович Королёв разрубил этот гордиев узел так: «Если телевизионщики берутся изготовить это устройство – пусть делают». НИКФИ возмутился и демонстративно умыл руки.
«ПУСТЬ ДЕЛАЮТ…» А у меня были большие сомнения относительно фотоплёнки, которую мы использовали – «тип 17» (выпускала её Шостка). Для аэрофотосъёмки она вполне подходила, а вот для космоса требовалась гораздо большая чувствительность. Я опасался также, что плёнка окажется сильно завуалированной из-за космического излучения. Что делать? Снова кланяться НИКФИ, с которым мы столь круто разошлись? Невозможно. Да и время поджимает. И тут мне в голову пришла совершенно шальная мысль…
Но предварительно я на минуту отвлекусь и напомню о реальных событиях тех лет. С наступлением эры баллистических ракет американцы, по понятным причинам, начали широкомасштабную разведку территории нашей страны. В 50-е годы американские высотные самолёты-разведчики буквально «перепахивали» наше небо. Случались и бои, в которых погибали как американские, так и наши лётчики. Но чаще самолёты-разведчики ходили на таких высотах, которые были недоступны для наших истребителей. Все это продолжалось до тех пор, пока в нашей стране не были созданы соответствующие зенитные комплексы. Помните историю с ПАУЭРСОМ? Таким образом время «нахаловки» кончилось.
Тогда американская разведка предприняла новую акцию. Как известно, над нашей страной на высоте 10000 метров пролегает воздушное течение, которое движется с запада на восток. С территории западных стран американцы начали запускать к нам на этой высоте шары-зонды, снабженные автоматической фотоаппаратурой. По идее, каждый из них, совершив съёмки, должен был сбросить балласт, подняться до 20000 метров и на встречном воздушном потоке уйти обратно.
Акция была крупная, дорогостоящая, но, по-моему, дурацкая, поскольку ничего она американцам не дала. Наши зенитчики сбивали эти разведывательные шары пачками. Образцы передавались в Можайку, с которой я поддерживал тесные деловые отношения. Фотоаппаратура, используемая на шарах, интереса не представляла, а вот фотоплёнка, созданная для съёмок с больших высот, была хорошая: высокочувствительная и сильно дубленая, выдерживавшая температуру раствора до 50 градусов. Как раз то, что нам надо… И было у нас её, как говорится, завались… Эту плёнку я и решил использовать в «Енисее».
Почему мысль «ШАЛЬНАЯ»? Да потому, что в космонавтике, как и в «оборонке», в то время не допускалось ничего иностранного. Буквально всё – материалы, приборы, технологии – обязаны были быть только отечественными. Это входило в плоть и кровь, в сознание разработчиков, становилось их идеологией. Если бы я кому-то только намекнул на возможность использования американской плёнки, меня приняли бы за неумного шутника или даже за человека не вполне нормального.
Знали об этой затее только два человека – я и Володя Кондратьев, занимавшийся химическими процессами «Енисея». Мы разрезали американскую 180-миллиметровую плёнку на 35 миллиметров, отперфорировали её. Были написаны и «технические условия плёнки типа «АШ-1», которые после показа военпредам легли в соответствующую папку с грифом «совершенно секретно». Конечно, оба молчали. Что с нами стало бы, если бы эта история вскрылась, сказать не могу. Во всяком случае, не только в космонавтике, но и вообще, думаю, мы долгое время не работали бы…
И улетел я на полигон Тюра-Там (по сей день не могу понять, почему его называют «Байконуром», ибо сам Байконур находится от него в шестистах километрах) с экземплярами фототелевизионных камер, которые были заряжены плёнкой типа АШ-1.
Не стану пересказывать подробности запуска «Луны-3». В 1982 году вышла книга Алексея Иванова «Впервые», в ней все события отражены объективно. Открою маленький секрет «Алексей Иванов» – это Олег Генрихович Ивановский, ведущий конструктор по пилотируемым кораблям, один из ближайших сподвижников Сергея Павловича Королёва. Фамилии моей, как и многих других, вы в его повествовании не найдете. Но встретите «руководителя группы телевизионщиков Петра Федоровича» Это я и есть.
Скажу лишь о том, что особенно врезалось в память, и кое-что уточню. Луна-3 готовилась в той же знакомой нам ситуации; «ЭТО НАДО БЫЛО ДЕЛАТЬ ЕЩЁ ВЧЕРА». Время поджимало так, что заводских комплексных испытаний АМС (автоматическая межпланетная станция) не проходила. Сборка её и испытания велись прямо на полигоне. График был жесточайший, расписанный по минутам и любой сбой, «накладка» грозили тем, что запуск окажется отложенным на год. Дата могла быть только одна – 4 октября. А «накладок», к сожалению хватало…
Во время цикла испытаний, после заправки «химии» один из инженеров выронил из пинцета крошечную гайку внутрь лентопротяжного механизма. Как её достать? Ведь переворачивать и вытряхивать не будешь… Тут подошел Королев: «Чем занимаетесь, товарищи?» Пришлось доложить. Я ждал «взрыва», но его не последовало. Королев немного поворчал по поводу «банно-прачечного комбината» а потом, ещё раз осмотрев фототелекамеру, сказал: «ВОТ БУДЕТ СМЕХУ, ЕСЛИ ЭТА ШТУКА СРАБОТАЕТ».
И улыбнулся.
Удивительный человек! С 1959 года я уже входил в Совет главных конструкторов по космонавтике, всех знал, и могу сказать, что фигуры, равной Королеву, нет. Он –русский, я –украинец, «хохол», но в прошлом мы оба – одесситы. Это несколько облегчало наши взаимоотношения, но, разумеется, ни о каком «панибратстве» и речи быть не могло. «Главный» действительно был Главным. Только он мог охватить всю стратегию космонавтики, справиться с лавиной проблем. Очень внимательно относился к мнению конструкторов, разработчиков. Ни в чём не терпел неправды, лжи. Всегда придерживался правила: кто принял решение, тот и отвечает.
Будет плохо, если на эту великую фигуру начнут наводить «хрестоматийный глянец». Королёв мог устраивать такие «разносы» подчинённым, что не приведи, господи. Мог казаться не только резким, но и беспощадным. Однако все это сочеталось у него с глубочайшей, искренней человечностью. Где-то в воспоминаниях о нём промелькнул такой эпизод. Сильно рассердившись на одного из своих сподвижников, Королёв заявил: «Я вас увольняю!» –«Хорошо», – ответил тот и вернулся работать в свой кабинет. На следующий день, разгневанный какой-то очередной «накладкой», Королёв вошел к нему с резким заявлением: «Я объявляю вам выговор!» Услышал спокойный ответ: «Не имеете права». – «Как?! – взъярился Главный. –Почему?» – «Потому что вы меня вчера уволили…» Королёв только растерянно улыбнулся. Очень характерный эпизод. Думаю, не ошибусь, если скажу, что «уволенным» здесь был Ивановский.
Но вернусь на полигон, к «Луне-3»… Потому что «накладки» продолжались. Во время
испытаний «программник» вдруг отработал на семь минут больше положенного. Камеру сняли со станции, причину неисправности установили сразу: при перезаправке не вернули на место один из патрубков. Через отверстие подсосало пыль, и вентилятор, обдувавший плёнку, стало подклинивать.
Набежала в лабораторию куча людей с отвертками. Появился Королёв: «Кто тут? Ну-ка, марш отсюда!… Пётр Федорович, сколько времени вам нужно?» – «Два часа». – «Хорошо. У дверей поставьте автоматчика, чтобы никто не мешал. НИКОГО НЕ ПУСКАТЬ. ДАЖЕ МЕНЯ».
По официальной версии считается, что я «заменил моторчик» Но это не так. Я заменил ВСЮ КАМЕРУ, поменяв шильдики с номерами, – с испытываемой на резервную. И никому ничего не сказал. Страшное нарушение. Но, как конструктор, я знал, что «замена моторчика» приведёт к полному срыву графика испытаний, а затем – и пуска. В камере же я был совершенно уверен.
Провозились с испытаниями ночь. Утром сижу на скамеечке у гостиницы, курю. Вдруг узнаю: Сергей Павлович спешно вылетел в Москву. Академики из Астросовета по телефону сообщили ему, что выдержки для съёмки (1/200, 1/400, 1/600 и 1/800) выданы неверно, их следует увеличить в десять раз. О, господи! Понимаю: откуда академикам знать о плёнке «типа АШ», они же судят по «типу 17».
Днём прилетает бригада механиков для перенастройки выдержек. Её работу я категорически запрещаю. Получаю приказ Королёва вылететь в Москву. Не выполняю. Ночью забираюсь на крышу МИКа и камерой снимаю Луну, сверкающую на небе. Проявляем плёнку – экспозиция правильная. Об этом докладывают Королеву, он той же ночью возвращается на полигон. Утром его встречаю. Он спрашивает: «Что, Петр Федорович?..» – Тут уж взрываюсь я: «Ничего вам не скажу! Собирайте Совет!» Собрались. Я бросаю на стол пачку отпечатков: «Смотрите…».
Но вот, кажется, через всё уже прошли… Станция собрана, в МИКе заворачивают гайки на последней крышке. И тут меня что-то толкает. Интуиция? «Подкорка?» Не знаю. Иду в цех и прошу ещё раз показать мне камеру. Меня начинают убеждать. Мол, смотрели сто раз, всё нормально. Настаиваю на своём. Монтажники (хоть им и не хочется), разворачивают завернутые гайки, снимают крышку. Смотрю – и меня словно молнией пронзает: на объективах камеры — ЧЁРНЫЕ КОЛПАЧКИ! Вам когда-нибудь случалось фотографировать, не сняв с объектива колпачок? Объяснять не надо?
Почему так вышло? В космонавтике, как и в авиации, приняты колпачки и заглушки красного цвета, которые необходимо снять перед пуском. А наши колпачки были чёрные. Ну, монтажники их и оставили… Быстро снимаю колпачки, сую их во внутренний карман пиджака, говорю: «Закрывайте». Выхожу из цеха, встречаю Ивановского. Он смотрит на моё лицо и спрашивает: «Что с тобой? Что случилось?» – «Ничего, – отвечаю. – Всё нормально».
А потом, в ночь с 3 на 4 октябри, был пуск. Сразу после него группа учёных и конструкторов вместе с Королёвым улетела в Крым, на станцию наблюдения. Запомнился курьёзный эпизод. Станцию уже построили, но территорию обнести забором не успели. Хотя ворота на дороге и поставили, а возле них – часового. У меня, как на грех, не оказалось пропуска, и солдат отказался меня пропустить. Возник общий смех: ведь рядом чистое поле и можно пройти в любом месте. Часовой говорит: «Мимо ворот меня не касается, а через ворота не пропущу». Пришлось идти «мимо ворот».
Напряженно ждали. Смотрели на часы, подсчитывали. Когда по расчётам станция ушла за Луну, телеметрию должна была передать станция наблюдения на Камчатке. Не передала. (Позднее выяснилось, что сломался один из механизмов, и точно навести антенну не удалось).
Ничего не знали. Что со станцией? Сработала ли система «лунной» ориентации? Сняла ли Луну камера? Просто ждали. А в такие моменты всегда что-нибудь происходит. Пришел директор Крымской обсерватории Андрей Борисович Северный и сказал: «Да чего вы ждёте? Я тут посчитал… Никакого изображения мы не получим. Для защиты плёнки от космической радиации требуется полуметровый слой свинца. А у вас сколько? 5 миллиметров. Что?!.» Этого только не хватало…
Наконец в положенное время, пошла телеметрия. И я, вздохнув, невольно сказал: «Ждите. Через тридцать минут – будет!» Все сгрудились вокруг машины, которая принимала изображение на электрохимическую бумагу. Наконец раздались крики: «ЕСТЬ ЕСТЬ!» Первые строчки были темными, но затем всё более и более стала раскрываться невидимая ранее сторона Луны с её кратерами и морями. Начались объятия и поцелуи, а «картинка» всё ползла…
ДЕБЮТ КОСМИЧЕСКОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ СОСТОЯЛСЯ!!!
Сергей Павлович Королёв был верен себе, очень сдержан. Он подошёл, спросил: «Ну, что у вас получилось?» Ему протянули ещё влажную ленту. На первой из картинок он тут же написал: «Уважаемому А. Б. Северному. Первая фотография обратной стороны Луны, которая не должна была получиться. С уважением. С. Королёв». Андрей Борисович воскликнул: «Как я рад, что ошибся! Всегда бы так ошибаться…». А потом это событие мы славно, по-российски отметили. Никогда не забуду, как танцевали Королёв с Келдышем…
За конструкторские работы, которые привели к фотографированию обратной стороны Луны, Ленинской премии были удостоены одиннадцать человек, среди них – и я. Пулковские астрономы «привязали» полученное изображение к Луне, установили точные координаты всех объектов. Впоследствии с их участием под Москвой, в Подлипках, был создан первый лунный глобус. Мне пришлось принимать участие в заседаниях комиссии, которая давала наименования новым лунным объектам. Основные предложения были выдвинуты Астросоветом. Возникали в ходе обсуждения и новые, но каких-то споров я не припомню. На карте появились горный хребет Советский, Море Мечты, кратеры Ломоносов, Циолковский, Джордано Бруно, Максвелл, Пастер, Герц и другие.
А о том, что обратную сторону Луны мы «сфотографировали» на АМЕРИКАНСКУЮ ПЛЁНКУ, КОТОРАЯ ЗАСЫЛАЛАСЬ В НАШУ СТРАНУ С ЧИСТО ШПИОНСКИМИ ЦЕЛЯМИ, я даже своим ближайшим соратникам сказал только много лет спустя, далеко после безвременной кончины Сергея Павловича Королёва. Лет через пятнадцать. Аббревиатуру «АШ», думаю, и расшифровывать не надо. Конечно, это «Американские шарики». ОДЕССИТОВ никогда не оставляло чувство юмора.
Начиная с «Востоков» я выступал уже в качестве главного конструктора космических телевизионных систем. Конечно, великолепно помню бессмертный полёт Юрия Алексеевича Гагарина, и всё, что за ним последовало. Но это уже другая история и совсем иные приключения.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Закончив запись этого рассказа, я кое о чём подумал. Где те диктофоны-магнитофоны, которые сохранили бы рассказы, голос, интонации первопроходцев космоса! Ведь это – неотъемлемая часть не только нашей, но и общечеловеческой истории. Где те ИЗДАТЕЛЬСТВА, КОТОРЫЕ
СРАЖАЛИСЬ БЫ ЗА ЧЕСТЬ ПОЛУЧИТЬ ВОСПОМИНАНИЯ ТАКИХ ЛЮДЕЙ, как Пётр Фёдорович Брацлавец? Может быть они ещё появятся?
https://rumlin.wordpress.com/2014/08/22/американские-шарики/
