1152-й год. Кордова. Испания.

--На что ты готов пойти, ради спасения своего народа?--спросил суконщик Антонио юродливого Партуха.

--На все--заелозив на стуле, и озираясь по сторонам, точно макака ответил тот.--если трусость позволит.

--А как узнать, позволит ли трусость?

--Никак.

--Что ж--поразмыслив, сказал Антонио--по крайней мере, я услышал честный ответ--приходи ко мне в первый день следующей недели, и я скажу тебе, что нужно делать ради спасения твоего племени.

После разговора с юродливым, суконщик пребывал в смятении, он все еще колебался в необходимости претворения в жизнь своего дерзкого замысла, и решил посоветоваться с молодым выпускником академии раввинов Лусены-- Маймонидом.

Придя к нему в дом, Антонио сказал так:

--Уважаемый равин, ты, безусловно знаешь об указе эмира Абд Аль-Мумина?

--Котором из них?--спросил Маймонид.

--Пророк Мухамед,--начал Антонио--дал еврейскому народу 500 лет на то, чтобы они дождались Машиаха(Мессию), по истечении которых, если он(Машиах) не придет, евреи лишатся защиты мусульман. И вот, 500 лет истекли, а Мессии нет, и вам предложено, либо обратиться в ислам, либо покинуть владения Альмохадов, оставив все свое имущество здесь.

--Тебя это беспокоит, христианин?--с некоторым удивлением в голосе осведомился раввин.

--Среди вашего народа много моих друзей--пояснил Антонио--кроме того, я являюсь главой гильдии суконщиков Кордовы, и связан многими договорами с купцами вашего народа...

--Ты бы не пришел ко мне, не имея какого-то плана, не так ли?--прервал его Маймонид.

--В прозорливости тебе не откажешь--согласился суконщик--что подтверждает правоту моих мыслей прийти за советом именно к тебе.

--Рассказывай любезный Антонио--кивнул раввин--мне очень лестно видеть в тебе заботу о моем народе.

--У меня есть подходящий кандидат на роль Машиаха.

--Лже мессия?--приподняв брови, спросил Маймонид.

--Ну почему же лже?--замявшись сказал Антонио--я, своим неискушенным взглядом, вижу в нем настоящего, правда ему не хватает некоторых навыков для полного соответствия, но ведь это дело наживное.

--Каких?

--Немного слаба дикция(зубов маловато), и ораторское искусство в целом, знание торы, наверняка прихрамывает, для пущей убедительности, хорошо бы ему вооружиться несколькими цитатами, и, дар целителя не помешал бы.

--Ты прав--согласился раввин--все перечисленное тобою-дело наживное, а что насчет доброты, боголюбия, самопожертвования, харизмы, за которой потянутся люди?

--Этого ему не занимать--неуверенно проговорил Антонио.

Маймонид углубился в долгие раздумья, а после сказал:

--Я, глубоко убежден в том, что истинный Машиах может не осознавать свое высокое призвание в начале пути, и в этом мы ему можем помочь, но ответь, глава гильдии суконщиков, твой кандидат из рода Давида?

--Шут его знает, --усмехнулся Антонио--он юродливый, без роду и племени.

--Приведи его ко мне на следующей неделе--ответил раввин--я посмотрю, достоин ли он звания кандидата в Машиах.

Полоумный Партух понравился раввину, и он стал обучать его основам торы и ораторского мастерства, а Антонио, связался со знакомым китайцем-мастером восточной премудрости-иглоукалывании.

Как объяснил китаец суконщику, его искусство не лечит всех болезней, но иглы переносят боль на другой участок тела, освобождая больной участок от спазмов, возобновляя правильный ток жидкостей по организму, и если болезнь не слишком тяжела, а организм силен и не слишком стар, то у него появляется шанс на исцеление собственными силами.

"Этого может хватить"--подумал Антонио:"Только бы Партух оказался способным в сей премудрости".

Юродливый попрошайка проявил себя способным учеником, им были довольны и Маймонид, и китайский целитель.

Прошел год, а вместе с ним и истек последний срок, данный Альмохадами на поиск Машиаха. За это время, попрошайка-Партух, обзавелся осликом(не без помощи Антонио), и, путешествуя по испанским владениям Альмохадов, вылечил немало людей и прочел немало проповедей. Еврейский народ тянулся к нему, и по эмирату прошел слух, что явился долгожданный Машиах. Арабы, прослышав о нем, решили устроить Партуху экзамен: на площади Кордовы, перед входом в великую мечеть Альхаму, собрались досточтимые еврейские и мусульманские священнослужители, также явилось большое количество зевак. Пришли и Антонио с Маймонидом.

--Ответь нам человек--обратился к сидящему на земле Партуху, (и держащему в зубах поводья своего ослика), председатель высокого собрания кади Рахмон ибн Абдаллах--ты и есть Махди(Мессия в исламе), которого долгие тысячелетия так ждали твои соплеменники?

--А ты фазан?--спросил попрошайка-проповедник?

--Ты смеешь дерзить мне?--возмутился Рахмон.

--Вовсе нет, глубокоуважаемый--ответил Партух--у тебя нет перьев, поэтому, совершенно очевидно, ты не фазан, как и я. Я это к тому, что проще сказать кем человек не является, нежели кто он есть. Я не знаю точно, что значит быть Машиахом, просто путешествую по свету, исцеляю людей, по мере моих скромных возможностей, проповедую о едином боге, добре и справедливом суде...

--Ответ вполне достойный--шепнул на ухо Рахмону почтенный раввин бен Эзра, сидевший по левую руку от председателя.

--И совсем не проливающий свет на наш вопрос--проворчал ему в ответ кади, и задал Партуху новый вопрос:

--Выражаясь твоими же словами спрошу иначе, ты не Махди?

--Так совпало--заявил юродливый--что я занимаюсь теми же вещами, что и Машиах, что до принадлежности его к роду Давида, то здесь я не помощник, ибо не ведаю своего происхождения, а насколько я преуспел в делах Месссии, на это только люди смогут ответить.

--Хорошо--ответил кади-- вот мы сейчас народ и спросим:

--Жители Кордовы, собравшиеся на высокий суд--повысил голос Рахмон--ответьте, видите ли вы в этом человеке Махди?

Толпа зевак заквохтала на все лады: мусульмане возмущенно мотали головами, христиане, по большей части помалкивали(только представители гильдии суконщиков выкрикивали утвердительные фразы), евреи выдали гремучую смесь из кивков и отрицательных выкликов.

--Любопыытно--пробухтел себе под нос председатель, и в полный голос добавил--те евреи, которые не видят в этом человеке Машиаха, ответьте, почему?

--Род Давида не мог пасть до полной безвестности--раздался первый выкрик.

"Гордыня"--заметил про себя Антонио.

--Каждый юродливый мнит себя Машиахом, послушаем их- пойдем по миру побираясь, как делают они сами--прозвучал следующий выкрик.

"Страх потерять свое имущество-не жадность ли?--подумал в этот раз христианин.

--Да из него царь, такой же, как и из Христа, один такой уже есть у христиан, зачем нам еще?--прилетела фраза.

"Что-то все это уже сильно напоминает"--закусил губу суконщик.

Партух, между тем, поднялся с земли, повернулся к евреям, и сказал:

--Вы...не фазаны, значит мессия ваш- не фазан, а я фазан--с этими словами, юродливый достал из торбы, навьюченной на ослика длинное пестрое перо, снял штаны, воткнул перо в свою задницу, и, уперев руки в боки, заголосил по птичьи.

Со всех сторон, толпа загудела гневными, неодобрительными возгласами, в Партуха полетели ошметки разного мусора...

Антонио протиснулся сквозь беснующуюся массу людей, уже требующую расправы над лже мессией, к Маймониду:

--Зачем он это сделал?--спросил суконщик раввина--он смерти ищет?

--Людям не хватило веры в него, и в Партухе погасла надежда на их спасение...--с каменным лицом ответил Маймонид--слабоват оказался кандидат в Машиах, а люди еще слабее, и он, и они, выпустили из рук шанс на спасение...

--Нет пророка в своем отечестве?--печально промолвил Антонио.

Маймонид проводил потухшим взором уводимого стражниками с площади Партуха, и едва слышно ответил:

--Мы все равно должны были попытаться.

Величественно перекинувшийся с одного на другой берег воспетого поэтами Гвадалквивира, Римский мост в Кордове — одно из наиболее красноречивых свидетельств долгой истории этого города, начавшейся ещё задолго до нашей эры. Римский мост столь же древен, как само христианство (хотя оно пришло на эти земли много позже) — его построили в 1 веке. На протяжении столетий он неоднократно разрушался и перестраивался — и сегодня украшает облик Кордовы строгой простотой линий и древнеримской добротностью: кажется, ему не страшны ни колесницы, ни наводнения.

Римский мост в Кордове был возведён в 45 году нашей эры после битвы при Мунде (в которой Цезарь победил в гражданской войне), во времена Римской империи (отсюда его название) и входил в состав древнейшей дороги из Рима в Кадис, носящей имя Августовой. Долгое время он был единственным мостом в городе и почётно выполнял эти функции, служа одновременно и таможенным постом Кордовы с юга. В 8 веке его перестроили мавры, далее — христианские правители после Реконкисты, а последние изменения относятся к 1876 году. В 14 веке ансамбль Римского моста дополнился башней Калаорра с южной стороны, а двумя веками позже — въездными воротами Пуэрта-дель-Пуэнте с противоположной стороны, которые некогда являлись одновременно и входом в крепостной стене в исторический центр Кордовы.

Приземистый, массивный мост, «в лучших традициях» и древнеримской, и средневековой архитектуры пересекает Гвадалквивир в центре старой части города. Его длина — более 250 метров, мост покоится на мощных каменных опорах, пространство между которыми образует 16 арок. Ширина «полезной» части моста — 7 метров, параллельно ходу с обеих сторон он освещался — первоначально факелами, а сегодня напольными коваными фонарями матового стекла.
Несмотря на то, что до наших дней не дошли оригинальные опоры Римского моста, непременно обратите внимание на средневековые их варианты: их треугольная форма напоминает нос ледокола, о который разбиваются воды Гвадалквивира.

https://tonkosti.ru/%D0%A0%D0%B8%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%...

Незнаю, как называется то, что я делаю и о чем сейчас напишу по научному(неплохой предмет для обсуждений в комментах), но на практике действует неплохо.

Я--гид по городам южной Испании. По опыту знаю, что приезжающие туристы в мой регион, первым делом покупают экскурсию в Гранаду(наиболее раскрученный объект), потом в Севилью, Ронду, Гибраалтар. А после деньги у людей заканчиваются, или хочется иметь пару дней для пассивного отдыха--просто потюлениться на пляже. В итоге, из достойных объектов для посещения, страдает в первую очередь Кордова. Доходит до того, что желающие туда поехать люди не могут этого сделать, ибо просто не добирается критическая масса клиентов, с которой начинается рентабельность поездки.

Что делать?

Вспомнил как-то, что аутисты не переносят состояния незавершенности какого-нибудь дела. Обычные люди так же этим страдают, но в меньшей мере. Можно сыграть на этой особенности человеческой натуры. Цель: привлечь к путешествию в Кордову тех туристов, которые уже купили несколько экскурсий.

Анализ ситуации: что в Кордове есть такого, чего нет на других объектах(?), гибрид мечети с собором. Просто соборов, больших и красивых, везде полно, народ даже пресытился ими. Исторические мечети они видели много в других странах, где путешествовали(почти невозможно представить себе туриста, приехавшего в Испанию, и не посетившего до того хотя бы Турцию и Египет). Но кто видел великую мечеть, частично, с веками транформированную в собор(?), таких немного. Этот факт нужно обыграть.

Действия: в течении поездок в Гранаду, Севилью, Ронду анонсирую главный кордовский монумет, повкуснее, подавая так, чтобы у клиента возникло ощущение незавершенности тура без посещения мечети-собора.

Система работает хорошо: если люди довольны предыдущими поездками, они охотно жертвуют одним пляжным днем ради Кордовы, ведь в Гранаде они многое слышали про арабов, в Севилье про христиан, но как эти две культуры были способны уживаться друг с другом 800 лет, об этом расскажет в развернутом виде лишь Кордова.

Глава 5

ЧЕРНОМОР

На подходе к Кордове мне на плечо села странная птица, и принялась браниться, аки заправский дружинник, гнать от себя ее не стал, забавная птаха.

Рядом шагал Саид, который обучал меня арабскому аж со времен нашего бытия на галере, а пока учил, порядком поднатаскался в русском. Сдружился я с Саидом.

--О-о! И попугаи к нему липнут—проворчал он, ревниво разглядывая серого краснохвостого матершинника на моем плече—вот скажи Костолом, за что тебя все любят?

--Потому что добрый—пожал плечами я.

--Да сам Шайтан добрее тебя Костолом!—махнул рукою Саид—помню как Джованни-надзирателя на галере ты во время шторма цепями задушил, пока все блевали под лавками, как за борт его тело выкинул помню, пока никто не видит, а ведь Джованни тебя баловал, спину твою от хлыста берег, жрать больше, чем другим давал, для покупателя лелеял .

--Рыбам тоже кушать хочется, а гребцы от его плетки отдохнули чуток—невозмутимо ответил я.—я добр не делами, а своим отношением к делам, и к людям.

--Это как так?—вытаращил глаза Саид.

--Мой пленитель-мой враг, а хороший враг-мертвый враг, сие я разумею, но мысли эти в сердце не пущаю....вот, порой смотрю на супостата, и думаю, и всем то он ладный человек, и кровь младенцев по воскресеньям не пьет, и девственниц по подземельям на дыбе не терзает, даже зубы чистит раз в месяц, и проникаюсь к нему искренней симпатией, а вражина то тоже человек, мое отношение чует, и тож ко мне по хорошему, но это мое сердешное отношение, а разум знает, а разум помнит, что это враг, и он должен умереть, и он умрет..................но зла я к нему не таю.

--Истинный шайтан—проворчал Саид.

--Ты мне лучше ответь дружище, почему ты—мусульманин, в рабстве у единоверцев?

--Я шиит—гордо ответствовал Саид—а здесь суниты, что хуже, чем неверные собаки, да и в кабалу попал за долги, как выплачу, так освободят.

--И чем тебе суниты не угодили?

--Род Пророка благословен Аллахом, и потомки Мухамеда имели священную привелегию стоять во главе правоверных, но был убит дядюшка Али—двоюродный брат пророка, и духовных наставников суниты стали избирать, этих наместников Аллаха на земле они и называют халифами..............не правильно это.

--Да в этих краях каждый четвертый мужик-дядюшка Али—усмехнулся я—не осерчаешь, если по ходу жизни сверну шею нескольким?

--Нэ буду—ответил Саид—даже помогу, наши дороги неслучайно так долго не расходятся, ты - ценный раб, но и опасный, меня приставили следить за тобой, вот только я не сказал им, что я шиит, и мне с сунитами не по пути, а с тобой честным буду....., доносить хозяевам про тебя стану только то, что мы сами придумаем.......

--Добро --ответил я.....почему-то я верил Саиду, как самому себе, и разбираться в причинах такого доверия у меня не было никакого желания....авось не подведет....ведь если сомневаться и проверять его, то обидется может, а слепо довериться мало знакомому человеку—в этом есть особое удовольствие..........это как довериться судьбе в благодарность за то, что судьба возлагает на тебя большие надежды, приготовила интересный путь, а ты веришь в этот путь, и достойно принимаешь попутчиков, полагаясь на старое доброе «авось».

К гвардейским казармам подошли мы к полудню.

Завели нас в оружейную палату, где по стенам во множестве стояли щиты да копья, и еще полно оружия, названия которому я не ведал.

--Ты чьих такой большой будешь—обратился ко мне могучий дядька, сурово глядя на меня из под кустистых полуседых бровей...—вижу, тебя сын полка привел..

--Кто-кто?—недоуменно спрашиваю.

--Попугай на твоем плече—усмехнулся дядька—талисман нашего полка, летает по всей Кордове, когда пероед под крыло куснет...рекрутов подыскивает.

--А-а...меня Иваном Костоломом величать—отвечаю—сирота я, с восточной заставы Руси Киевской.

--Земеля—удовлетворенно выдохнул дядька, и встал из-за стола—земелю сам проверю(он мотнул головой, чтобы гвардейцы, стоявшие рядом, расступились)...выбирай оружие..посмотрим на что способен. Меня Афтаром звать, для своих Черномор, я здесь за полковника.

Я выбрал висящий на стене ятаган...самый большой, с изрядным весом на конце клинка.

--Неправильный выбор—строго сказал Черномор, вынимая из ножен саблю—мое оружие с весом в рукояти, а значит быстрое...твой ятаган тяжел на острие, пока замахиваться будешь, я уж рубану.

--Сдюжу и этим—говорю.

Черномор подошел на два шага ближе, и рубанул пару раз воздух разогреваясь.

Я перехватил ятаган в левую руку, правой ухватил за ножку стол, и швырнул его в полковника. Черномор упал, я вскочил на стол, придавив им полковника, и приставил клинок к его уху...

--Хорош—проворчал Черномор—слезай с меня...годен в службу.

Я отступил, прихватил с собою стол, и уважительно опустил глаза. Полковник поднялся на ноги, окинул мрачным взором гвардейцев, пресекая смешки, и снова обратился ко мне, кивая на Саида:

--А это что за блоха малохольная с тобой?

--Брат мой названный—отвечаю—Саидом звать.

--Араб чтоли?

--Обижаешь полковник, русский он, разве ж что чуток подкопченый, Отец у него Соловей-разбойник...слыхал о таком?

--Слыхал—буркнул Черномор—которому Илья Муромец зубы повыбивал?

--Он самый, а мать его баба Яга-княжна древлянская, уродлива была, ликом носата, оттого и сынка неказистого на свет породила.

--Костолом-брехун истинное тебе имя—засмеялся полкан—вижу друг он тебе, ...ладно, пущай при казарме обретается, портки нам стирать будет.

На том и порешили. Отвели меня с Саидом в казарменные опочевальни, выделили койки, и одежку гвардейскую.

Оказалось, что вся гвардия халифа, за редкими исключениями, состояла из моих земляков, оттого их и прозвали Саккалибы(славяне-по арабски), и было таких гвардейцев без малого пятнадцать тыщ. Уже два с лишним века саккалибы являлись лучшими воинами Кордовского эмирата, а затем и халифата.

По первости выходить из казармы мне запретили, да и недосуг, стали истязать тренировками от рассвета до заката. На поверку, на мечах да саблях супротив однополчан я оказался слаб, ну ничего....наверстаю...

Глава 6

УСЛЫШЬ МЕНЯ

Ксению выкупил министр Абдаллах Саид ибн Юсуф, старый вояка, один из лучших генералов хаджиба Альмансора. Девушка стала младшей его наложницей, самой красивой, самой желанной.

Чем чаще Абдаллах нырял ночами в покои Ксении, тем злобнее чувствовала она спиною взгляды старших жен. Как ни странно, главным ее отдохновением от гаремных интриг и пересудов стали походы в Великую мечеть по пятницам.

Впервые, когда Абдаллах привел ее туда, он обмолвился, что раньше, на месте мечети стояла вестготская базилика святого Винсента, и покоритель Кордовы Муса ибн Нусайр, первое время позволял молится в базилике и христианам, и мусульманам. Ксении-христианке позволили войти внутрь...

Никогда девушка не видела в своей жизни ничего более величественного: тысяча римских колонн, свезенных со всех концов халифата из полуразрушенных языческих храмов формировали огромный зал, двойные полосатые арки венчали капители и поддерживали потолки из резного каменного дуба, пять сотен жестяных чаш висели, подвешенные цепями к потолку по всем пролетам, в них пылало оливковое масло, и сладкий аромат его разносился по всему помещению.

Северо-восточные пролеты еще не были закончены, античные колонны стояли в строительных лесах, зодчие без устали трудились на них день и ночь...торопились, ибо так повелел владыка Альмансор.

Под лесами, в мелу и прочем строительном мусоре, на небольших ковриках по басурмански сидели какие-то люди, держа на коленях раскрытые книги, промеж сидящих медленно отмерял шаги седой учитель, и трактовал «формальную логику» Аристотеля в изложении создателя алгебры, ученого с востока Аль Хорезми. В новой части мечети никогда не молились, там учились...

Ксения была восхищена и потрясена до глубины души, особенно она любила заходить в тот пролет мечети, где вместо жестяных осветительных чаш висели перевернутые колокола из монастыря Сантьяго де Компостелла—последнего пристанища апостола Иакова. Колокола те, были трофеями Альмансора, привезенными им несколькими годами ранее с севера Испании во время его карательного рейда туда.

В дальней, от девятнадцати входных порталов стене, находился михраб—нишша, задающая направление для молитвы........направление на Каабу—кубический храм, покрытый черной материей, стоящий посреди дворика заповедной мечети Харам в Мекке.

Абдаллах, рассказал своей наложнице, что позолоченная мозаика михраба—дело рук православных мастеров, которых отправил в качестве жеста доброй воли ко двору халифа Абдурахмана Третьего Великого византийский император Юстиниан Второй пол века тому назад.

Кордовой правили халифы из династии Омейядов, родом из Дамаска. Абдурахман Великий так скучал по родине предков, что велел выстроить михраб, смотрящий не точно на Мекку, как дОлжно, но на михраб большой мечети в Дамаск, а тот, более древний михраб, как бы перенаправлял молитвы правоверных куда следует—на Каабу в Мекке.

Старый проныра Абдаллах, был мудр и нежен со своею наложницей, он не хотел настаивать на том, чтобы она поскорее приняла ислам, а просто приводил ее в мечеть, и позволял придаваться своим мыслям.

Великое место, намоленное многими поколениями верующих в различных богов людей , покорило душу Ксении....и она приняла ислам, с тех пор дувушку стали звать Калила (то есть возлюбленная).

Однажды Калила, запакованная в черный никаб с золотой вышивкой вдоль прорези для глаз, выходила в сопровождении хозяина из апельсинового дворика мечети, и какая-то неведомая сила заставила ее обернуться.....на внешней стене Великой мечети, огромными буквами, совершенно раздолбайским почерком, по русски, была намалеванна следующая надпись:

«КСЮХА! ЯЙЦА МНЕ ТАК И НЕ ОБРЕЗАЛИ,...ЖДИ.»

Глава 7

ОШИБКИ МОЛОДОСТИ

--Ах вы сукины дети, едрить вашу налево, я вам покажу Кузькину мАть!—орал батька Черномор, громыхая кованным сапогом по столу—совсем разганишались, вовсе страх потеряли!

Гвардейцы, утопив головы в плечи, угрюмо молчали, и ждали, пока полковник не успокоится. Но Черномор все больше распалялся:

--Последнее время дисциплина в полку ни к черту не годится, какая сволочь воду мутит? Кто дрожжи в нужник набухал?..у кого детство еще в жопе играет?..кто первый за игрой в кости расплатился фальшивыми монетами?...—Черномор запнулся, перевел дух...и продолжил кричать--..я все понимаю...стукачество в наших рядах не в чести, но поймите и вы, кто платит по игровым долгам фальшивкой, тот не друг вам .......

--А перегонный чан?—не унимался полковник—кто притащил самогонный аппарат в казармы?....

Это был день воздаяния за все мои хулиганские выходки: после распекая у Черномора, я отправился в худерию (еврейский квартал), в дом Истаса бен Намина, визиря-казначея....

--Чтож ты сучий потрох лезешь туда, в чем не смыслишь ни шиша?—набросился на меня с порога Истас...

--Ты о чем?—недоуменно вытаращил глаза я.

Казначей швырнул на стол горстку поблескивающих новеньких монет, с символом медвежьего когтя....:

--Твоя работа Костолом? Что это вообще?

--Динар...из Восточного Билибирдата—невозмутимо ответил я.

--Что блеать за Билибирдат такой?

--Небольшое государство, расположенное между Багдадским халифатом и Хазарским каганатом....новое, недавно откололось от разваливающегося каганата, и тамошний владыка-Билибирдын Первый, распорядился чеканить свою монету...

Визирь глянул на меня, как на полоумного:

--Уффффф......послушай меня внимательно Костолом, ты мой шпион, но это не значит, что тебе все дозволено......думаешь изловчился, отчеканил горку забавных бляшек, придумал им легенду, которую трудно проверить сразу, так и рыльце в пуху, можно эту хрень людям впаривать?...да, признаю, ты не копировал ни одну из существующих монет, но твои действия также подпадают под закон о фальшивомонетчиках...а им сынок бошки отрубают...

--Ну, мало ли стран на свете, о существовании которых мы даже не подозреваем—попытался было оправдаться я...

--Да любой меняла из юдейского землячества сразу признает в твоих монетках подделку—резко прервал меня визирь.

--Да почему ж сразу-то?

--Да потому, что еврей научен за любой монетой видеть ее подлинную ценность...он смотрит на серебрянный кругляш, а у него в голове светятся пересчеты на просо, масло, нут....мелькают даты прибытия купеческих караванов из той страны, где чеканят этот кругляш, чем торгуют эти караваны(?), насколько охотно принимают свою же монету(?).....Мир денег слишком сложен для тебя, дубина ты стоеросовая, пока ты и твои предки по лесам бегали, да мечами махали, еврейское землячество здесь в Испании, уже как семьсот лет с деньгами работает....ты Костолом, слишком юн для таких афер...учиться тебе надобно...

--И что теперь делать?—тихо спросил я, и состроил рожу нашкодившего кота...

Казначей походил по комнате взад вперед, поматюкался на арамейском, и наконец сказал:

--Значит так Костолом, я сделаю скидку на твою юношескую бестолковость, и выкуплю на рынке всю эту твою билиберду с медвежьим когтем, но за это, ты должен будешь не только приносить вести из казарм...

--Что же еще?—насторожился я.

--Знаю—продолжил казначей—поднатарел ты в воинском иссскуссстве, и из казарм тебя давно выпускают, город успел изучить...............ты будешь убивать для меня тех, кого я тебе прикажу...........

Пришлось мне запретить Саиду чеканить монеты Восточного Билибирдата, и замарать руки кровью.....впрочем, уже не привыкать...да и не с тем ли намерением обретаюсь здесь?

Истас бен Намин, приказывал душить людей в темных переулках арабской медины, в христианских кварталах за городской стеной, топить их в Гвадалквивире, травить..любыми методами изводить всех неугодных и неудобных...

Неугодными, были в основном офицеры различных полков, из тех, кто мутил воду в халифате, и подстрекал солдат к бунту, ибо лихие времена близились: непобедимый хаджиб Альмансор двадцать пять лет истязал северные испанские королевства,...регулярно стяжал с них дань...но годы шли....соседи обеднели...дань оскудела...жалованье солдатам платить стали с перебоями...и войска потихоньку начинали роптать....с каждым месяцем, все громче заявляя о своем недовольстве..

И я душил, травил и топил................на расправу с генералами меня не посылали....берегли, ждали, когда опыта наберусь поболе...

В перерывах, между душегубствами, я продолжал улучшать боевые навыки, на службе хулиганить стал реже, учавствовал в двух военных компаниях, дослужился до сотника корпуса Саккалибов, и также стал посещать медресе—с лова Истаса бен Намина о моем невежестве задели за живое... Изучал арифметику, геометрию, философию, коран и астрономию.....зачем(?)..а чтобы вечно не ходить под теми, кто умнее меня...

Кафиров обучали во дворике при медресе, внутрь не пущали...

В редкие минуты отдыха, я тренькал на гуслях, которые нашел, почему-то в оружейной комнате.....а ранним утром, до побудки, приходил частенько на берег Гвадалквивира, доставал из-за пазухи самодельную жалейку, и дудел старый мотив, напоминавший мне о родине:

«Эх, дубинушка ухнем....

Э-эх, зеленая сама пойдет.......»

Глава 8

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НАРГИЗ

У нее не было имени, но для удобства, условно, назовем ее Наргиз. Тихим утром она выпорхнула из поместья Абдаллаха Саида ибн Юсуфа, и уселась на арбу, рядом с возницей.

Возница—косой бербер, замахнулся разок на Наргиз кнутом, но та решительно отказалась покидать арбу. Так они и ехали вместе до Медины Асахары—дворца халифа Хишама Второго. Позади арбы, восемь черных рабов несли паланкин с навесом из темно-зеленого бархата, расшитого серебрянными арабесками, в паланкине сидела Калила(Ксения).

Министр Абдаллах ибн Юсуф ехал рядом на вороном арабском скакуне, и сопровождал свою любимую наложницу во дворец, «чтобы погутарила с женами халифа, и малость развеялась». Арба, что двигалась впереди процессии, была наполнена шелками из Китая, и Севильи. Министр планировал доказать халифу, что севильские шелка ничуть не хуже китайских, и намеревался отговорить Хишама Второго от дорогих закупок из далеких земель, и вложить средства в производство шелка в халифате...

Наргиз на все это было наплевать...она глазела по сторонам, радуясь погожему деньку... слева от дороги медленно струился Гвадалквивир, а справа темнел дубравами хребет Сьерра Морена.

В горах бурлила своя жизнь: Охрипшие от ночного вытья на полную луну волки, залечивали натруженные голосовые связки кровью свежезадранной овцы, молодой пастух затаился неподалеку от них в кустах, и натянув тетиву лука прошептал: «жене на воротник»,.... позади пастуха притаилась лисица, в томительном ожидании—когда ж наконец пастух разгонит волчью стаю, и придет ее черед полакомиться овечьим мясом...позади лисы на ветке дуба примостилась ворона, только что своровавшая кусок сыра из торбы пастуха..................................время завтрака.

На реке, мальчишки шебуршились по зарослям тростника и сгоняли с гнезд куропаток, головы жирных черепах торчали из воды там и сям, осуждающе глядя на детские забавы...

Восходное солнце растопило шмат серы в левом ухе у косого возницы, заставляя его то и дело ковыряться в нем.....Наргиз съежилась в тени бербера, и задремала....

Не прошло и двух часов, как процессия прибыла во дворец.

Неслучайно дворец звали городом (медина), ....расположенный у подножия Сьерры Морены, он раскинулся на территории, которую мог бы занимать десятитысячный город. Четыре тысячи колонн выточенных из красного и зеленого мрамора, подпирали в нем полосатые подковообразные арки.

Процессия въехала во внутренный дворик дворца....понабежали слуги, разобрали поклажу из арбы, Абдаллах ибн Юсуф спешился, подошел к паланкину, и галантно помог Калиле спуститься по спинам рабов вниз... Министр мечтал показать своей наложнице самое прекрасное место на свете, он нежно взял ее за руку и увлек за собою в сторону арки, позади которой высился огромный купол, созданный из цветных стеклышек-комарийас...Наргиз поспешила вслед за ними....

Когда миновали арку, взору Калилы и Наргиз открылась невероятная картина: солнечные лучи, пробиваясь сквозь стеклянный купол, окрашивались во все цвета радуги, и устремлялись к резному трехярусному фонтану из розового альмерийского мрамора. Далее, лучи отражались от фонтанных струй, и многоцветными облачками с серебристым отливом устремлялись вновь под купол, являя многократно усиленный эффект северного сияния...

--Как же это?—потрясенно спросила Калила Абдаллаха.

--Не вода струтся из этого фонтана—ответил довольный произведенным впечатлением министр---а самая настоящая ртуть...

Наргиз стремительно подлетела к фонтану, села на мозаичный бордюр, и срыгнула на виноградинку, лежавшую там, немного склизкой желтой массы...в предвкушении запоздалого завтрака потерла передние лапки, и, игриво пританцовывая средними ножками почистила крылья задними, пары ртути равномерно ложились на ее большие фасетчатые глаза, наделяя их перламутровым отливом. Когда виноградинка размякла, Наргиз вытянула свой короткий хоботок, и принялась всасывать уже переваренную мякоть, с довольной харей наблюдая за происходящим вокруг....

А вокруг происходило следующее:

Абдаллах и Хишам Второй встретились, и тепло поприветствовали друг друга....министр представил халифу Калилу, та учтиво поклонилась и вежливо отошла в дальний угол залы с фонтаном, дабы не мешать разговору государственных мужей....вошли слуги, принесли шелка, расстелили на столе, и тут же удалились, Хишам Второй заинтересованно стал изучать ткани, и в тот момент, когда Хишам повернулся к столу, он показал Абдаллаху спину....

Послали за женщинами, чтобы те сопроводили Калилу в сад к женам халифа, но пока провожатые не явились, наложница министра оказалась на минуту предоставлена самой себе.... Калила привыкла никогда не поднимать глаз в присутствии чужих мужчин, и обычно созерцала мир по пояс(по нижнюю часть от пояса)))), и тут она увидала нижнюю половину гвардейца-саккалиба, отстоявшего на расстоянии пяти шагов как от нее, так и от ее мужа-хозяина,...... вместе, эта троица формировала вершины равностороннего треугольника. Левая рука саккалиба имела на безымянном пальце наперсток с стальным когтем.....палец в наперстке согнулся, как бы повелев Калиле поднять глаза..........девушка невольно подчинилась, и взглянула в лицо гвардейцу...перед ней стоял Костолом, и довольно лыбился на все сорок четыре белоснежных зуба....

Улыбку и взгляд гвардейца заметил и Абдаллах, и только рот раскрыл , но ни слова произнести не успел....................Костолом подмигнул Ксении, и быстрым движением выхватив из-за пояса кривой кинжал, бросил его рукоятью вперед Абдаллаху, так, чтобы тот легко поймал его...

Абдаллах машинально ловит кинжал за рукоять, Костолом одним прыжком оказывается подле него, хватает своей ручищей руку с кинжалом министра так, что у того суставы захрустели...свободной рукой Костолом совершает молниеносное движение, напоминающее пощечину.......в мгновение ока наперсток со стальным когтем рвет министру рот до уха(он так и не успевает вымолвить ни слова)....

Абдаллах, в железных объятиях Костолома издает хриплый стон разорванным ртом.......на этот звук, наконец, поворачивается пребывавший в глубочайшем сосредоточении халиф, и таращит глаза на страшную сцену...

Абдаллах пытается направить кинжал в своей руке на Костолома.....но тот, держа в своих кулачищах обе руки министра, начинает управлять им, точно марионеткой: руку с кинжалом он направляет в сторону халифа, будто министр покушается на Хишама, и начинает рычать: «врешь вражина! Я жизни не пожалею за моего хозяина!»...

Глаза Абдаллаха стали безумными, захлебываясь в собственной крови он все еще не мог понять, что вообще происходит...а Костолом, теперь тянет министра к себе, будто берет удар, предназначенный для халифа на себя......................в следующий миг Костолом приседает, как бы подминаемый мощью министра, опрокидывается на спину, и сильно толкает его ногой в грудь, разжимая кулаки....

На глазах у изумленных Хишама Второго и Ксении, Абдаллах перелетает через Костолома и падает прямо в нижнюю чашу ртутного фонтана.........................ртуть медленно смешивается с кровью являя затейливые рисунки...еще несколько секунд Абдаллах барахтается в чаше, захлебываясь жидким металлом....а потом замирает...

...капля ртути с алым росчерком накрывает Наргиз, и маленькая недоеденная виноградинка остается на бордюре ждать новой мухи...........

--Батька! Зачем звонят колокола?

--Они зовут...

--Это как так?

--Звон слышишь ушами, а зов душою, душа откликается на красоту....

--Куды зовут то?

--Куды колокол отольешь, туды и зовут...отольешь на пожар—туды и зовут.....отольешь на молитву-туды и зовут....доброй молитве—добрый звон.

--А тот что я отлил, куда зовет батька?

Отец ударил в колокол, и звук полетел над лугом близ литейной, сплелся с ветром в тугую косу, стеганул ею по разнотравию, и узким языком легла трава за горизонт..................

--В дальний путь сынок...............в дальний путь....

***************************************************************

В 1049-м году Ярослав Мудрый отправляет во Францию посольство во главе с боярином Гостомыслом. При посольском приказе в Париж направляется и Анна Ярославна—дочка великого князя, которой судьбой уготованно стать королевой Франции.

В три телеги загрузили дары для короля: меха да ожерелья из янтаря, новгородские бронебойные луки да тончайшей работы кольчуги...

Людей мастеровых Гостомысл решил взять также: кузнецов да столяров-краснодеревщиков, резчиков по кости и колокольных дел мастеров, мол, пущай покажут на чужбине, что мы умеем, да и подучиться чему не помешает...

Путь выдался долгий, на многие месяца, местами опасный, а местами и в дрему вгоняющий.

Княжна Анна заскучала, и боярин заметил, что девушка частенько играет в «гляделки» с молодым колокольных дел мастером Василием...

«Этого еще мне не хватало»-подумал Гостомысл: «До Парижу еще ехать да ехать, недосуг мне невинность княжны до свадьбы стеречь, от парнишки избавиться надо, от греха подальше...»

Уж земли Бургундии проезжали, когда Гостомысл подозвал Василия, и сказал ему:

--Василий, тебе выпала великая честь постоять за нашу святую веру, и не посрамить исссскуство литья русских колоколов...................слушай внимательно.....полвека тому назад, в соседней с Францией Гишпанщине, лютовал владыка Кордовы Аль Мансур...его полчища явились в королевство Леон, и ограбили монастырь святого Иакова, где покоятся мощи апостола. По приказу Аль Мансура, басурмане сняли с часовен колокола, и велели христианским военнопленным пешком, на себе, тысячу верст нести колокола в Кордову.....где их перевернули, и повесили заместо люстр в мечети. Там, аки в плену, в главной цитадели нехристей и по сей день томятся колокола святого Иакова...

--Так что боярин, колокола велишь от басурман вызволять?—спросил Василий...

--Не по плечу тебе это, дубина!—осерчал Гостомысл—умей слушать до конца: ступай в город святого Иакова, что в королевстве Леон в Гишпанщине.....отлей для монастыря апостольского новые колокола, взамен украденных,....да отлей так, чтобы каждый заслушаться мог, чтобы душа запела от их перезвона..........ступай...не посрами мастеров русских...

С этого момента пути Василия, и Анны Ярославны разошлись: княжна, с посольским приказом, поехала до Парижу, а Василий, один-одинешенек, пошел в гишпанские земли...

Когда Василий добрался до града святого Иакова, то нашел его в большом запустении и в великой грусти. Все еще не отремонтирован апостольский монастырь после погрома Аль Мансура, все еще не висят колокола на часовнях, народ бродит по улицам сумрачный, неулыбчивый....

«Ой бяда, бяда, будто басурманин только вчера здесь гулял»--подумал Василий: «Видно к месту я тут, пора будить добрым колокольным звоном свет в поникших душах...»

Пока Василий шел по Гишпанщине, выучил немного слов на тамошнем наречии, и с этим невеликим богатством явился к епископу, и как умел, на пальцах, выразил желание отлить колокола для града святого Иакова.

Епископ, уж было собирался объявлять конкурс на литейщиков, но как только услышал, что Василий согласен работать за еду и ночлег, тут же дал согласие, мол, если получится паршиво, не особливо накладно будет переделать...

Первый колокол, Василий отлил для сбора на вечернюю молитву, назвал его «Санта Фе» (святая вера), и строго настрого запретил монахам крепить его к механизму, который колокол вращает, ибо звон есть взывание к душам, а значит живая рука должна звонить, а не бездушное вращение колеса с ручкой...

Второй колокол, мастер назвал «Эсперанца» (надежда)—набатный, тут уж пришлось пойти местным на уступки, ведь как говорят: «со своим уставом в чужой монастырь не лезь»...., так пущай вращают «Эсперанцу» своими машинами, дабы не сильно ворчали, мол чужак пришел незнамо откуда, да еще со своими правилами.

Правда звук случился таким, как если бы к хвосту кота, размером с кита, привязали связку медных котлов, и дали пендаль киту(пардон, коту).........................пуффф...силы небесные! Уберегите меня от этого страшного звука, сбивающего с толку и стук сердешный, и мысли глубокие...............благо набат звонить приходится не часто....

Третий колокол, Василий назвал «Амор» (любовь), для воскресной службы и святых праздников....к нему в придаток и малый колокол—«Сонриса» (улыбка). Звонить, мастер велел лишь вручную, чередуя «Любовь» и «улыбку», и вместе они звучали в унисон двойному ритму сердец...

Чертвертый колокол, мастер назвал по русски, и никому не сказал, что означает его название, наказал лишь , ударить в него только тогда, когда вернутся в град святого Иакова родные колокола из кордовского плена, и займут свои законные места...

Частенько в те месяцы, можно было увидеть мастера Василия, сидящим на часовне под четвертым колоколом, и смотрящим с тоскою в сторону родного края...

Когда случился очередной набег басурман, Василий, защищая стены города, был застрелен из пращи, и последние его слова случились такими: « Эх, гудит набат, то ли кот в котлы звонит, то ли кит котом гремит...»

Прошло 180 лет. В 1236 году, когда к Руси уже приближались полчища Батыя, кастильский король Фердинанд Третий, ныне святой, покоряет басурманскую Кордову, входит в великую мечеть, ...освещает ее, превращая в собор.

Фердинанд видит, висящие в качестве люстр перевернутые колокола, велит их снять.....и вот уже мусульманские военнопленные, пешком, на себе, тысячу верст, несут колокола святого Иакова обратно, в апостольский град.

Когда колокола уже подносили к Сантьяго де Компостелла(град святого Иакова), впервые ударили в четвертый колокол Василия. На звон к часовне прибежала дюжина чужеземцев, светлоглазых, бородатых, в кафтанах с меховыми отворотами,....назвались новгородскими купцами, и стали допытываться у монахов, что за колокол звонит.

Монахи показали, а заодно и спросили у новгородцев: «..не знаете ли, люди добрые, что написано на колоколе?»

«Как не знать..»--ответили купцы: « написано---ПОРА ДОМОЙ».

В начале 19-го века, в городе Кордова жил парень, по имени Хосе. Он влюбился в дочку торговца тканями Розалию, и дело потихоньку шло к свадьбе...

Но грянул 1810 год, и в город вторглись наполеоновские войска под руководством генерала Сульта. Новая власть навязала жителям Кордовы свою администрацию, и, в числе прочих чиновников, заменила на француза и епископа ...

У оккупационного святоши рос сын—беспардонный смазливый юноша, потерявший голову от вседозволенности, он то и положил глаз на Розалию, пожелал жениться на ней, и уговорил своего отца растрогнуть помолвку Розалии и Хосе.

Новый епископ употребил ради каприза отпрыска свою немалую власть, и сумел расстроить помолвку. Вскоре французкий юноша и Розалия поженились.

А что мог сделать скромный каменщик Хосе против могущественных людей?

Поразмышлял парень:

«До смерти обидно все, что случилось со мною за последнее время, и тоска по любимой сердце душит, и возмущение от попраной справедливости разум бередит... Буду ка я стоять под окнами дворца епископа все свое свободное от работы время..стану бельмом на глазу у француза, и пятном на его совести...».

Задумано-сделано: каждый божий день Хосе вставал под окном дворца епископа, и буравя взглядом плотно задернутые шторки окна его кабинета, стоял не шелохнувшись до захода солнца...

Никто не знает, что случилось на самом деле, но через месяц столь назойливой «вахты» Хосе исчез, а проезжую часть, где он стоял, аккурат между собором-мечетью и дворцом епископа решили замостить по новой.

Ремонтные работы подошли к концу, и лишь тогда французский епископ к большому своему раздражению заметил, что на том самом месте, где стоял под его окном Хосе, друзья юноши--каменщики, заложили кусок брусчатки с надписью:

«Здесь стоял Хосе—величайший романтик нашего города».

И снова, благодаря этой надписи, святоше стал мерещиться образ пропавшего парня, стоящего под его окном, и всем своим видом терзающего жалкие остатки совести могущественного клирика...

В одну прекрасную ночь, епископ подкупает каменщика, и посылает его к обновленной дороге, с приказом убрать неприятную надпись с брусчатки...

Где в Кордове найти каменщика-француза? Днем с огнем не сыщете, так что подкупать пришлось испанца. Нашли ради дела беспринципного человека....тот взял деньги, а когда принялся за работу, вдруг почувствовал укол совести, передумал стирать надпись, дополнил ее, и, проклиная свое мягкосердечие, ушел в леса Сьерры Морены к партизанам... Теперь измененная надпись зазвучала так:

«Здесь стоял Хосе—величайший романтик нашего города, и к тому же грандиозный зануда».

Епископ, хотя и заметил, что его приказ не был выполнен в точности, больше не стал озадачиваться подобными мелочами, ибо надпись его более не раздражала, чего нельзя сказать о старшем брате исчезнувшего Хосе,...об Антонио.

Он был ямщиком, и в память о брате, Антонио решил всегда ставить свою повозку на время ожидания клиентов так, чтобы она закрывала ставшую неприглядной надпись на брусчатке—аккурат под окнами епископа.

Прошло уже двести с лишним лет, и надписи той давно уж нет, но и по сей день, под окнами кабинета епископа, в совершенно неудобном для этого месте(а в сорока метрах есть удобнейшая площадь Триумфа), ожидают своих клиентов таксисты, как это делали их отцы и деды...и их прадеды-ямщики , как и в старину, создавая в теснине между дворцом и собором неимоверные заторы .....