«Но тут опять вышел незначительный толчок, который, однако, мою жизнь направил по совершенно иному руслу.
У отца был микроскоп. Я что-то смотрел в него, или развинчивал его, и потерял одно из трёх стёклышек. Микроскоп был старинный и простой (потерял, но, сколько я ни искал, никак не мог найти).
Отец не любил такого рода неряшества, и я, опасаясь неприятности, употребил все усилия, чтобы отыскать крохотное стекло, и всё же его не нашёл и отцу не сказал. Между тем он потом давал кому-то этот прибор, получил обратно, осмотрел и не нашёл одного из окуляров. Стал сердиться и жаловаться мне: «Вот как давать людям вещи!»
Тогда я сказал, что стекло потеряно мною. Он страшно огорчился, так как напрасно обвинял своего неповинного знакомого, и потому рассердился на меня.
Произошла неприятная сцена, в которой виноват более всего был я. Результатом её был разрыв между мной и отцом. Я не захотел жить с ним. Нанял отдельную комнату. Но жить было нечем. (Ранее в другом городе я имел много уроков (В Вятке – Прим. И.Л. Викентьева), но в Рязани меня никто не знал, и потому я скоро прожил накопленные ранее деньги). Поэтому мне пришлось спускаться с облаков, приняться за ненавистный мне катехизис, богослужение, грамматику и т.д. и сдать экзамен на учителя математики. Дело было в октябре-ноябре следующего, 1879 года. Кажется, в сентябре 1880 года я сдал экзамен и получил место учителя математики в Боровске Калужской губернии.
Крайне незначительное обстоятельство - потеря стёклышка - совершенно изменило мою жизнь.
Я был предоставлен самому себе. На первом плане я ставил свои труды, я был битком набит неземными, т. е., вернее, не обычными (людскими) идеями, вечно витал в облаках, страстно увлекался Евангелием. Но в то же время у меня была очень страстная натура, счастливая наружность.
Меня тянуло к женщинам, я непрерывно влюблялся (что не мешало мне сохранить не загрязнённое, не запятнанное ни малейшим пятнышком наружное целомудрие). Несмотря на взаимность, романы были самого платонического характера, и я, в сущности, ни разу не нарушил целомудрия. (Они продолжались всю жизнь до 60-летнего возраста).
Но идеи всё вытесняли, все начинания уничтожали. Я решил не следовать страстям, а как можно скорее жениться без любви на доброй и трудящейся девушке, которая не могла бы препятствовать моим стремлениям. В том же году осенью я выполнил своё намерение.
Тут помер отец, с которым я давно примирился, и даже через несколько дней после отчаянной ссоры (неприятности).
Увлечение идеями, несмотря на мою страстность, было такое полное, что я как уехал из Рязани, так ни с кем из родных больше не виделся, хотя со всеми переписывался. Женитьба эта тоже была судьбой и великим двигателем. Я, так сказать, сам на себя наложил страшные цепи.
В жене я не обманулся, дети были ангелы - как и жена. Но половое чувство сердечной неудовлетворённости - самой сильнейшей из всех страстей, заставляло мой ум и силы напрягаться и искать... К вечному унижению глухоты присоединилось непрерывно действующее неудовлетворённое сердечное чувство.
Эти две силы гнали меня в жизни, как не могли гнать какие бы то ни было выдуманные, искусственные или педагогические средства. Я всё время искал, искал самостоятельно, переходил от одних трудных и серьёзных вопросов к другим, ещё более трудным и важным. Сдерживались мои мысли и фантазии только наукой.
Но книг было мало, учителей у меня совсем не было, а потому мне приходилось больше создавать и творить, чем воспринимать и усваивать. Указаний, помощи ни откуда не было, непонятного в книгах было много, и разъяснять приходилось всё самому. Одним словом, творческий элемент, элемент саморазвития, самобытности преобладал.
Я, так сказать, всю жизнь учился мыслить, преодолевать трудности, решать вопросы и задачи».
Циолковский К.Э., Фатум, судьба рок (из автобиографии), 1919 г., цитируется по книге: Алексеева В.И., К.Э. Циолковский: философия космизма, М., «Самообразование», 2007 г., с. 286-287
