Или: «Надписи мелким шрифтом по краям бумаги».
Это рассказ о молодом человеке с чрезвычайно развитым навыком Верчения. Верчения – кручения. Нет, это не из области балета или, в крайнем случае, цирка. Хотя… Это, нечто среднее между, типа: «Кручу, верчу, обмануть хочу» и бородатым анекдотом о Колумбе.
Однажды у Колумба, когда он, уйдя на покой, преподавал в Йельском университете, благодарные студенты спросили: как он догадался открыть их родину, этот благодатный, райский край, ведь из европейцев в эту сторону никто никогда не плавал?
Любимый преподаватель ухмыльнулся и, прежде чем ответить, достал из-под кафедры темную бутылку припрятанного нечто, и только отхлебнув из неё, сказал:
-Видите ли, парни, я в то время был, как и вы – студентом, к тому же бедным. На дружеских вечеринках быстро улетали и стипендия и подачки предков. И как-то в конце месяца, глядя на последнее яйцо, найденное с утра в пустом холодильнике, я пал духом. В преддверии предстоящих зачётов у двух крутых профессоров, чьи лекции я не удосужил ни одним посещением, скрутила тоска мои плечи. С голодом и отчаяньем я долго смотрел на яйцо, и в безысходности положения так крутанул его, что оно, закрутившись на боку, встало на пипочку и лихо вертясь, доехало до края стола, где благополучно упало и разбилось. Но пропажа завтрака было для меня теперь не важна. Меня посетила эврика.
-Вы поняли, что земля круглая! – воскликнул один восторженный студиоз – И поняли что, плывя на запад, вы поплывёте на восток! И приплывете в Индию!
Колумб недовольно поморщился и опять отхлебнул из темной бутылочки.
-Не мелите глупостей, юноша. Надо же: «Круглая земля»! Земля плоская. Только не квадратная, а округлая, в виде диска. И не крутиться как шар, а вертится как диск на ножке. Мы в центре, и поэтому верчения не замечаем. А на краю земли, где и рождаются все ветры, именно благодаря верчению, очень сильная центробежная сила. Вот я и решил, что если достигнуть края, то эта сила мигом переместит меня и корабль в более тихие воды благодатного индийского океана. И не надо долго и нудно плестись вдоль берегов, огибая всю Африку, выпрашивать воду и еду у необразованных туземцев, а главное: избежать столкновений с подлыми португасами и невыносимыми арабесами. Плывем на запад, достигаем кондиции, – Колумб опять прихлебнул из бутылочки,- раз, вжик, и готово – мы в Индии. Но главное, чему научило меня яйцо - нечего лежать на боку и ныть, в ожидании пока тебя кто-нибудь съест. Вставай, вертись. Иди к сильным мира сего и предлагай проекты. И чем круче масштабнее, смелее – тем лучше. И не проси – требуй, и как можно больше. Что ни будь отвалится из милостей великих. Перепадет обязательно.
И вот результат – мы сегодня в Америке.
Так вот говорил Колумб. Вы не слышали этот Анекдот? Где же вы учились?
Так вот: история о Шмуле, где-то посередине.
Шмуль Эдисон поступил учиться в университет за деньги. Но только он успел облизнуться на открывшуюся перспективу, заполненную роскошными автомобилями, смазливыми девицами и знатным бухлом, как его главный спонсор родной дядюшка Борух Спилейн отдал концы.
Изрядно поиздержавшись на вечеринках и за карточным столом, Шмуль на всех парах помчался к тетушке Софии, вдове дядюшки за вспомоществованием. Всегда с грустными глазами тетя Софья внимательно выслушала сопливое гундосенье племянника о своём ужасном положении и со вздохом пройдя к столу, достала что-то из под скатерти и, принеся обратно, сунула это в лицо Шмулику.
Это оказался кулак свёрнутый в кукиш.
Но в сжатых пальцах племянник разглядел кончики стодолларовых бумажек. Эта деталь подсластила речи тети Софьи:
-Дорогой Самуэль. Я тебя всегда не любила. И Борух тебя не любил. Но он любил безвременно почившего своего брата, твоего отца. Он поклялся дать тебе образование и на то остались деньги. Я очень любила Боруха и выполню его завет. До конца твоей учёбы будет проплачено. Но ничего больше…. И пять сотен долларов каждый месяц… И потому что у меня больное сердце. Только что бы тебя не видеть. Бери эти… Дальше будешь получать по почте. И не смей в банках заводить счета! Пока учишься, пока я жива и ты получаешь эти деньги. Они деньги честные, и я не хочу, что бы они когда-нибудь спутались с твоими.
Так что в дальнейшем Шмулю пришлось задуматься о средствах к существованию. И представьте – он таки их нашел. И постепенно эти средства забрали у него всё свободное время. Но вы можете подумать что он рискнул теплым местом заполненным богатенькими оболтусами, не посещал лекции, что и вправду был безалаберен и недальновиден? Так нет!
Он составил расписание лекций и повесил на стену в головах кровати. Но не для их регулярного посещения. А для того, что зайти раз - два за семестр, но запомниться преподавателю. Запомнится конкретно. Для этого годится провокационный вопрос, когда ты хоть что-то соображаешь в теме, а если нет, то годится книжка профессора, сунутая ему с робкой улыбкой на подпись. А если преподаватель был молод и без книжек, можно и просто неловко поскользнутся и плюхнутся на пол аудитории. А потом долго извинятся, с правильным выражением вглядываясь преподавателю в глаза. Будьте уверены – вас запомнят, и ни за что не скажут, что вы не посетили ни одной лекции.
И все было бы прекрасно, если бы Шмуль одного преподавателя не упустил. До него и его лекций всё ни как не доходила очередь. Его предмет стоял в самом низу расписания.
Он назывался…вот черт, очень неразборчиво было записано. Получив извещение, с настоятельной рекомендацией явится в деканат по вопросу сдачи в срок курсовой работы на тему «Образы Великой Трилогии» по курсу господина Ричардса, Шмуль долго тряс кудрями и чесал в затылке. Он несколько раз бегал к стене сверятся с расписанием. Да там оное было. Изрядно затертое задницей и закрытое покрывалом оно еще различалось, но была читабельна лишь фамилия «Ричардс» и слово «Трилогия».
Шмуль был в шоке, и это мало сказать. Он не мог уразуметь, кто мог сподвгинуть его записаться на сей курс лекций. Одно название чего стоит, хотя ныне о возможном названии ему боле приходилось судить по длине записи на стене, затертой вертлявой задницей Шмуля. Но надо было выходить из положения, и на то был практичный от природы ум. И Шмуль напряг память.
И постепенно к свету из темных глубин подсознания стали всплывать неясные воспоминания, что на какой-то вечеринке, в ожидании освобождения туалета, он разговорился с одним занудой да заодно пропихнул ему пакетик дури. Полудурок изучал книжку с иероглифами на обложке и не мог оторваться. Полудурок был обкуренный, а Шмуль был пьян. И сей Замороченный ему поведал, что без знаний изложенных в этой книжке с иероглифами в будущем – ни куда! Что китайцы набирают силу, и очень трясясь над своей культурой, открывают благосклонно двери лишь тому, кто-то хоть что-то вразумительное вякнет на тему какого-нибудь китайского литературного эпоса. Чем древней, тем лучше.
Придя в общежитие Шмуль так же, спьяну, вписал курс лекций по китайской тарабарщине в конец списка. И благополучно забыл об этом.
Вот только кто, какой шурый недотёпа или изощренный подлец вписал его благие намерения в кондуит того профессора и проинформировал о том деканат, Шмуль сообразить так и не смог.
Что делать, порой даже ушлую бездарность окружают завистники.
Шмуль, недолго думая, ринулся на розыски того умника, что насоветовал ему изучать китайскую белиберду. И нашел-таки его. Разыскал по запаху жженного каннабиса.
Припухший полудурок сидел в своей комнате под пластмассовой пальмой в гавайской рубашке и шортах «Бермуды». Рядом валялось тело неизвестной личности. Видно было одно: голова его была покрыта дреддами. Ситуация для поисков истины была сложная: умник периодически клевал носом выпадая в нирвану. Глаза его смотрели внутрь и естественно ничего вразумительного там не видели. И, кажется, на игровом поле царил полный «плей офф».
Но только не для Шмуля. Он заметил на полке ту самую книжицу и еще раз убедился, что он на правильном пути. И энергично принялся добывать информацию. Методы дознания были – звенящий шепот в ухо, ор в ухо, ор с подпрыгиванием, ор с потрясанием кулаком перед носом, брызганье из бутылки в лицо, поливание головы из той же бутылки, подзатыльники и пощечины. Но, не смотря на все труды, информация все равно поступала отрывочная.
Всё же выяснилось главное: перевода сей книжицы на английский нет.
Перспектива выучить китайский язык, что бы сдать курсовую по литературе обдала жарким кошмаром извилины Шмуля, но хвала Господу, быстро исчезла.
И тогда начался Допрос. Творческий подход к пыточному делу: литры выпитой воды, принудительная рвота и холодный душ,- открыл- таки глаза беспробудному анашисту. Он озирал мир полным удивления взором новорожденного. С помощью подзатыльников Шмулю удалось привлечь внимание паренька к своей особе. И выяснить хотя бы минимальное – фабулу треклятого китайского опуса
Давным-давно, когда только что мамонты отчесали о деревья свои спины, в одной далекой предалекой провинции, в горном урочище жил великий кузнец. До того великий, что и кличка у него была: «Мастер». В те времена часов еще не было, и потому кузнец не старел, а беспрерывно изощрялся в науке ковки. И вот занимаясь одним тупым делом, но делая это бесконечно долго, он познал все сути, изведал все глубины, изобрёл колдовство, ворожбу и алхимию. И однажды вступила ему в голову мысль. Наверное, первая посетившая тот череп:
Спорить было не с кем - все его жены периодически дохли от чада кузнечного горна. И стал с заговорами да нашептываниями ковать различные ювелирные шедевры. А затем продавать их недорого на ближайшем проезжем перекрестке. И вот спустя неопределенное время все богатые и знатные, все властители мира обзавелись себе украшениями Его производства: цепочками там, ожерельями всякими, брошками - сережками да кольцами - их больше всего было. И когда Мастеру показалось, что пора, он выковал отдельно одно особое кольцо, которое конкретно управляло всеми другими безделушками. Надел он его и стал повелевать миром.
И вроде бы поначалу кузнец был вовсе не плохим человеком. Но как стал он править миром, постепенно испортилась его «хара». «Хара» - японское понятие – сгусток положительной, изначально доброй, животворящей энергии «янь», выражающейся в мужчине округлым животиком. Стал он худ, нетерпим и злобен, хотя сам этого не замечал.
И тут восстали люди, повытаскивали на свет Ему подконтрольных правителей, поотрубали руки с кольцами, посрезали уши с сережками, посворачивали шеи с цепочками. Добрались и до самого кузнеца, давно забывшего свое кузнечество, ставшего большим начальственным снобом переселившись в высокогорный коттеджный поселок.
И была битва, и победили люди. В последнем бою великий воин Инь Ко Лунг обрубил ему пальцы и пронзил грудь и выпустил его дух из тела. И стали люди мирно жить и делить все между собой. И не было слишком высоких и слишком низких. Каждый занимался своим и обменивался продуктами своего труда с другими. Такой почти коммунизм, только древний. А кольцо то великий воин потерял.
Но не приняли небеса дух злобного кузнеца. Метался он над землей и ждал возможности реванша. Он рассчитывал через кольцо вселиться в человека и воплотиться в нем. Лишь бы его нашел человек. И нашел-таки то кольцо человек невысокого роста из племени Хань.
Все люди в том племени не были великанами, но были честными тружениками и добропорядочными семьянинами. Когда один из них одел обретенное кольцо, вот тут бы и вселится в него злому духу, и опять поработить землю! Но маленький человек, его внутреннее постоянство оказалось невосприимчиво к дыханием зла. Он не переродился, не возгордился - остался каким был, только голова у него болеть начала.
Таковы были люди, из которых выросло великое семя всех Китайцев!
Но беда все-таки случилась. И все бы ничего – маленький человек с кольцом сеял рис, фунчёзу, разводил курей, варил арак, но все сильней и сильней голова у него болела. И ему посоветовали: идти полечится в один горный монастырь. Он пришел туда с верными друзьями, а там древние мудрецы испуганно объяснили ему, что за кольцо он носит собой.
И боялись мудрецы дотронутся до этого кольца и созвали мудрецов из других краёв из других монастырей – решать: что делать с кольцом . И коллегиально постановили: доверить свое решение об уничтожении злого кольца этому крепкому верному маленькому человеку.
Настоящему китайцу любящему трудится, и петь песни. И пошли друзья и сопроводители их, великие войны и один главный мудрец в дальний путь в далекие Гималаи к одному вулкану, где в щель надо было бросить кольцо и утопить Зло в чреве земли.
Ну и так далее. Большая часть романа была о путешествии маленького человека с компанией по лесам, горам, пещерам. Их встречах со всякими одичавшими людьми и хищными чудищами и победах на ними. В том Великом Походе окончательно воспитался дух Настоящего Великого Китайского Народа. Вот так.
Выслушав всю эту сказню, Шмуль поспешил в свою келью, где и приступил к ваянию своего «Китайского Ответа». Курсовую работу нарёк сходу: «Образы Великой Трилогии, требующие Высокого обобщения». Ну, что там есть обобщать? Вернее: что в сумме поимел Шмуль со слов обкуренного полудурка, который как-то сподобился вызубрить китайские письмена, в перерывах между затяжками гашишом? А может то способствует?
Шмуль крепко задумался. В его сноровистом воображении рождались живые картинки очередного способа извлечения прибыли из потребности в знаниях. Ему представилось, как он открывает курсы изучения китайского языка по оригинальной методике. И как студиозы, сидя на корточках, держа на коленках раскрытые книги с о столбцами иероглифов, шнобят самокрутки. Всё помещение в дыму, а студиозы ритмично покачиваясь, что-то напевно голосят. Слегка походило на изучение талмуда в бедной сельской школе времен Речи Посполитой. Но такой уж был круг представлений Шмуля. Даже фантазии должны из чего-то складываться.
Он со вздохом зажал хвост резвящемуся воображению и вернулся к процессу сочинения опуса.
Кто там главный? Хитро-мудрый кузнец –умелец. Личность чрезвычайно интересная, вот так бы Шмулю: нашлёпал цацок, запродал на ближайшем перекрестке, и - мало что с прибылью: еще и всех под контроль! Но Кузнец - персонаж явно отрицательный, хоть и в развитии: начинал как добрый профессионал, постоянно повышал уровень самообразованием и опытным путем, поднялся от грубых сельскохозяйственных приспособлений до столово-кухонного инструментария, а от него дотянулся и до ювелирки.
Да, вот так и надо. Всё надо показывать в развитии. Диалектика, понимаешь ли. Профессура это любит.
Значит так: человек совершенствовался, повышал свой уровень. Но примечательно, что с повышением профессионального уровня ослаблялись моральные скрепы. Ну, у этого субъекта, по крайней мере. А не показано ли здесь что если люди труда начнут усиленно учиться, то набравшись знаний, всех захотят поставить под контроль? А нет ли здесь указки на революционный пролетариат?
Так, идем дальше. Кто главной антитезой перековавшемуся кузнецу - злодею? Маленький народец - прирожденные труженики аграрии. Им много ума не надо. Сеют рис, варят пиво и поют песни хором, и даже кольцо полное премудрости на них не действует, только голова болит.
Вот оно – противопоставление пролетариата и крестьянства, города и деревни. Прельстивого разврата наук и крепости устоев простого быта! В итоге побеждает традиционное общество, консервативное по своей сути!
Это скрытый посыл китайского автора на запад. Это он успокаивает европейских инвесторов, что всякие марксистские штучки дрючки не переродили традиционное китайское общество. Злой морок схлынул, потому как уцепится ему было не за что. Не испортились ни сколько нравы, и от труда кропотливого не отучились маленькие люди Великой страны. Только голова немного поболела и всё. Какими были тысячу лет назад такими и остались. Мол, не пужайтесь, господа европейцы, а давайте сотрудничать взаимовыгодно.
Но главное послание этого произведения: всякое углубленное знание ведет ко злу. Вот бы всяким умникам это запомнить и не напрягаться, и других не напрягать. «Не вникай в сущности более необходимого»! Кто это сказал? Какой-то японец, кажется. По фамилии Окама. А то ведь и верно: черте знает до чего, эти умники порой додумываются! А какой разврат начинают, аж завидно. Альтернативой – здоровый коллективный труд в экологически чистых местах. На посеве риса, на окучивании бамбука, на лесоповале. Вот к чему надо стремиться.
Вот так рассуждая, Шмуль выделил основные положения своей письменной работы и приступил к развернутому изложению. Прямо набело.
А через неделю, в книжной лавке, столкнулся с одной сволочью по имени Питер Фишер. Этот накачанный парнишка ни во что не ставил Шмуля и регулярно над ним издевался. Делал это изощренно , и никак не давал материалу для обращения в деканат по поводу его антисемитизма.
Питер Фишер ходил в синагогу, но был антисемит явный. Однажды, находясь в обществе студенток по обмену из Израиля, он скорбным голосом возвестил, что с недавних пор начал понимать погромщиков: поступив университет, он узнал, что помимо Евреев есть-таки и Жиды. И покосился в сторону Шмуля Эдисона. Скотина.
И вот, пролистывая какую-то книженцию, Питер заметил Шмуля и во весь голос заржал.
-Самуэль! Ты воистину велик! Ты уже стал литературным героем!
Шмуль даже не поморщился. Он держал реноме, сохраняя деловой тон общения со студентами подрабатывавшими продавцами в этом магазине, все сотрудники которого давно попали под обаяние Шмуля и стали его агентами по подпольному тотализатору, и сбытчиками марихуаны заодно. Бизнес цвёл и пах. На сладкий аромат молодости не редко тянулось и профессорско-преподавательское нутро. И до сих пор не стуканул никто.
Но подлый Фишер продолжал, цитируя из книжонки, и комментировал:
«…Поразительно наглое обращение с материалом источника. Дичайшие предположения, развернутые в чуть ли не полновесные теории, не оставляющие камня на камне от здания осмысленного анализа классики – всё это в курсовой работе Шмуля Эдисона. Увы, типичный пример пост-модернисткого подхода. И он торжествует…» Шмуль, тебе мало успехов по разложению нравственности в студенческом сообществе? Принялся грызть фундаменты наук?
Шмуля обдало жаром, он вырвал книжонку из рук Фишера выбежал из книжной лавки, впопыхах вряд ли успев разобрать последнюю фразу, сказанную ему в след:
Лучшая защита – нападение. Это он усвоил с детства. Понатырив конфет и заметив, что бабушка подсчитав убыль с праздничного стола, ищет глазами виновных, начинал тут же орать на младшего брата или сестру:
-А! Конфеты жрешь, гадина!
Так и теперь – он крутил книжку с единственной целью: узнать кто автор. Автором значился «Ричардс» . «Критика Пост-модернистских подходов в анализе классики», так называлась брошюра, выпущенная на скорую руку частным мини-издательством. Может самого профессора Ричардса, может его дружка – но точно, несостоявшегося писателя и алкоголика.
Сочетание строгого слова «Критика» и мутного термина «Пост-Модернизм» пугали. И Шмуль Эдисон испугался. Испугался и осознал.
Надо бить. Бить кулаком о профессорский стол и орать. Всё, что в голову придет. Ошеломить, озадачить. Быть может – испугать. А потом дать возможность прощения – милостиво соизволить оставить его на второй курс.
Он несся по университету, успевая выспрашивать дорогу к месту обитания профессора Ричардса, и попутно листать его пасквиль, откуда выпрыгивали и ослепляли фразы: «модные заигрывания с левацкими идеологиями: от нео-троцкизма до маоизма…», «социальный дарвинизм», «…удивительным образом сочетание пещерного клерикализма и экстремистского антиглобализма…»
И это всё о нём?! Да он и половина этих слов не знает!
И вот он у дверей профессорского кабинета. «Ричардс» - кричало Шмулю крупными буквами. И было на табличке что-то еще, более мелким шрифтом. Но Шмуль как всегда спешил и опускал подробности.
Он ворвался ветром, грозою. Размахивая рукою с книжкой и другой рукою. Очи его сверкали, кучерявые волосы искрились, а ноги тряслись в раже праведного гнева.
Профессор выслушал. Профессор не возражал. Он был молод и внимателен. Любопытство к жизни во всех её проявлениях еще не сменилось в его глазах на летаргическую дымку хорошо устроившегося человека.
И через какое-то время Эдисон иссяк. Опустил свою задницу, без разрешения, на стул рядом с профессорским столом. И вопросил, устало и многозначно:
Профессор хоть и был бородатым блондином, верно,имел корни в Моисеевом народе, так как ответил вопросом на вопрос:
Шмуль был поражен в самое сердце. Он забыл представиться, вплести свое имя в гневные тирады, и вот результат – объект обработки не проникся. Вся истерика насмарку.
-Студент первого курса Эдисон, Самуэль.- Глухо вымолвил он.
И произошло чудо. Взгляд профессора испустил порцию положительной энергии, рот расцветился искренней улыбкой, а сам он поспешно вышел из-за стола и, обойдя стол, пожал руку Шмуля. Обеими руками.
-Рад познакомится,- и добавил, исключительно неожиданное,-…Коллега.
Классика литературы уже давно обсосана и разобрана на косточки, разложена по полочкам и пронумирована бирками. И вот итог – молодые люди практически перестали её читать, а ведь, она фундамент нашей культуры и неиссякаемый источник знаний. Что Шмуль свое курсовой работой и доказал. И то, что ему в критике профессора могло показаться руганью, то лишь дискуссионный запал - для живости интереса скучающих студентов.
-Нужна Дискуссия! Что б казалась дракой! Что б летели перья и гремели громы. И может быть родится новая истина. Ну, не родится, так хоть бы курс лекций не убрали из программы универа.
Всё было скучно и прогнозируемо, большинство курсовых почти прямые копии прошлых работ его же профессора Ричардса студентов, вытащенные из интернета. А тут Шмуль Эдисон и его работа! Чрезвычайно спорная. Пусть! Но смелая.
Учёный еще долго лил водопад, задавал вопросы полные слабо знакомых терминов, но, благо, профессор сам же на них и отвечал, а под конец, еще раз пожимая руку, высказал пожелание:
-…И всё-таки, прошу вас, будьте в своих следующих работах по-вежливей с исходным материалом, а то у вас все цитаты исковерканы до неузнаваемости.
И проводив до двери ошеломленного Шмуля добавил:
-До встречи в аудитории. В следующем учебном году. Всех благ, коллега!
Под впечатлением от этой, без малого – Эпохальной встречи, Шмуль придя в свою комнату, достал из заначки бутылку виски и выхлебал в три глотка едва ли не половину. Шмуль не мог усидеть на месте – в нем роились мысли и чувства, и подкрадывались Выводы, в дальнейшем замостившие его Путь по Жизни.
Хотелось с кем ни будь поделится своими успехами и нарождающимися прозрениями. Но неясные лица будущих собеседников и собутыльников вытеснила опухшая рожа Обкуренного Полудурка. Чей убежденный пафос подвигнул Шмуля записаться на курсы к Профессору Ричардсу. Шмуль решил завернуть к нему в общагу и отблагодарить. Поцеловать в лоб, и – по печени!
Шмуль стоял посредине разоренной комнаты перманентно обкуренного полудурка – любителя китайской литературы и вертел в руках потрепанную книжицу с тремя красными иероглифами на обложке. По всему было видно, что Полудурок не пережил второго семестра в качестве студента, и уехал обратно в свой Канзасский Муходрищенск обогащенный знанием различных сортов конопли и стадий гашишных «приходов». Шмуль поднял с пола запыленный томик. Кажется, эта была именно та книжка, по которой он писал свою курсовую. Шмуль в задумчивости перевернул книгу. Там, на задней стороне, ниже ряда иероглифов, экономно по-китайски, по самому обрезу мягкой обложки, еле различались затертые строки латинского шрифта. Прищурившись, Шмуль принялся разбирать корявый английский текст.
«Это книга известного китайского переводчика и адаптера шедевров европейской литературы на китайский язык доктора Дзян Дзиня. Эта уникальная работа была с любовью принята китайскими читателями. Позже научные экспедиции столкнулись в глубинных районах Китая с пересказами этой работы, но уже не в качестве перевода блистательного Дзян Дзиня, а, как уверяли исследователи этнографы - в народном представлении, то был древне китайский эпос эпохи Минь. Цивилизованному же миру этот труд известен , как трилогия сэра Джона Рональда Руэла Толкиена - «Властелин Колец».
Книга вывалилась из рук Шмуля Эдисона, студента второго курса университета.
Кстати, к вопросу почему у Шмуля была фамилия Эдисон, а у его родного дядюшки по отцу фамилия Спилейн.
Как-то по молодости много шалившему Мордыхаю Спилейну будущему отцу Шмуля выпало попасться на суд. Суд приговорил его к смертной казни. Казни в этом штате проводились посредством посажения на электрический стул и пропускания сильного электрического тока, со следующей формулировкой в приговоре: «…пока не умрет». Мордыхая, как положено, посадили на стул, завязали глаза и присоединили электроды. Но в этот день была сильная гроза и молния ударила в подстанцию, как раз в тот момент, когда палач замыкал клеммы. Палача убило. А Мордыхай отделался долгой тряской под слабеньким током. Сему проявлению Господней милости к приговоренному, а так же показательному Господнему гневу к тюремщикам - были свидетели. Дело дошло до пересуда по требованию общественности . А тут и подельники подсуетились – исчез главный свидетель обвинения. Да и адвокат не сплоховал. Долго он расписывал присяжным чудо в тюрьме штата во время казни Мордыхая. В итоге Мордыхая освободили прямо в зале суда. А он вскоре поменял фамилию Спилейн на фамилию изобретателя электрического стула – Эдисон. В знак своего второго рождения, как напоминание о божьей милости и о своих грехах, и, просто: на всякий случай.
Шмуль унаследовал фамилию папаши. И не только…
Если надсадно и долго кричать имя: «Самуэль!», призывая того к ответу, то оно незаметно превратится в имя «Шмуль».
Шмуль, это «Самуэль Безответный».
#америка, #евреи, #студенты, #егэ, #колумб, #юмор, #сатира, #китай, #либерал,
