Кавалерийская атака является одним из важнейших элементов в изучении вопроса об использовании лошадей на войне в Новое время. Однако зачастую мы имеем о ней искажённое представление и ассоциируем кавалерийскую атаку исключительно с бешеным галопом, которым всадники, подобно вихрю, мчатся по полю битвы. Этим заблуждением мы во многом обязаны блистательной эпохе Наполеоновских войн, когда, согласно уставам того времени, французской кавалерии действительно надлежало атаковать на галопе. А насколько такая практика была актуальной для XVI–XVIII веков?

Аллюр боевой лошади

Алгоритм кавалерийской атаки зависит от множества факторов: это и физические кондиции лошади, и вес защитного вооружения на всаднике, и ориентация на огнестрельное или холодное оружие в атаке, выучка и лошади, и всадника, и множество иных обстоятельств. Изучение темпа атаки — это нечто большее, чем просто оценка скорости лошадей. Это попытка понять, насколько различные факторы влияли на тактику кавалерии в то или иное время, а также почему и каким образом эволюционировала тактика конного боя, почему одни доктрины сменяли другие.

Традиционно принято делить аллюр лошади на три естественных темпа: шаг, рысь и галоп. Каждый из этих темпов может быть увеличен, плавно перетекая в другой, более быстрый. Однако ключевая проблема здесь состоит в том, что мы не можем точно высчитать скорость, с которой двигалась лошадь XVI века, нёсшая вооружённого всадника.

Караколирующие кирасиры

Более или менее точные цифры, соотносящиеся со скоростью движения французской конницы, стали появляться только в работах Жака Амабля д’Оверня, главного инструктора по верховой езде Королевской военной школы в Париже, занимавшего эту должность с 1756 по 1788 год. Приблизительная скорость движения эскадрона французской конницы во второй половине XVIII века равнялась 5,8–7,7 км/ч при шаге, 7,8–14 км/ч при рыси и 13,3–19 км/ч при галопе. Эти цифры могут показаться заниженными, однако нужно понимать, что необходимость слитного движения целого эскадрона (французский эскадрон в XVIII веке по регламенту должен был насчитывать 150–160 человек) с сохранением строя накладывала ограничения на скорость движения. Также определённую лепту вносил характер ландшафта. Поэтому даже эти данные, собранные д’Овернем путём экспериментов, можно считать условными. И всё же они очень близки к тем, которые французская кавалерия демонстрировала в середине XIX века — 18–21 км/ч для галопа.

Рейтары и караколь

Иоганн Якоби фон Вальхаузен в своём трактате о кавалерии, изданном в 1616 году (когда в реальности на полях сражений копейная конница практически исчезла), писал:

«Копейщик начинает медленно ускоряться, затем переходит на галоп и, наконец, на нужном расстоянии, которое составляет около 60 шагов, он пускает лошадь в карьер».

Такое последовательное наращивание темпа было обусловлено названными выше ограничениями, действовавшими и на лошадь, и на всадника. Кавалерия в пересчёте на деньги и трудозатраты, связанные с выучкой, стоила на несколько порядков больше, чем пехота, поэтому забота о здоровье лошади была важной задачей для всадника и его командира. Резкий переход на галоп также негативно сказывался на плотности порядков, в то время как согласованность и слитность действий кавалерийского эскадрона была краеугольным камнем его боевой эффективности.

Анн де Батарне, барон д’Арк, герцог де Жуайёз

Действенность этого правила наглядно продемонстрировало сражение при Кутра 20 октября 1587 года, в котором войска Генриха Наваррского разбили армию герцога де Жуайёза. Герцог легкомысленно проигнорировал возможные последствия и бросил свою конницу в атаку на бешеной скорости. Из-за этого к моменту сшибки с кавалерией Наваррского кони воинов де Жуайёза устали и нарушили порядки. Таким образом, кавалерия герцога не могла действовать эффективно и была разбита конницей Генриха.

С середины XVI века, в связи с ростом доли огнестрельного оружия на полях сражений (у конницы это были преимущественно пистолеты с колесцовым замком), появился новый вид тяжёлой кавалерии, существенно повлиявший на общепринятый темп атаки. В отличие от копейной конницы, вооружённые пистолетами рейтары и кирасиры больше не обязаны были вести бой на галопе, поскольку используемое ими оружие накладывало на них определённые ограничения. Огнестрельное оружие того времени не отличалось особой точностью, а произвести меткий выстрел на скаку было ещё сложнее.

Для того, чтобы максимально реализовать огневой потенциал подобной кавалерии, военачальники стали использовать тактику караколя. Она заключалась в том, что всадники, сменяя ряды, разряжали оба своих пистолета в сторону солдат противника, держась от него на расстоянии. В этих условиях снижался спрос к качеству и выучке лошадей. Да и в целом рейтар или кирасир в пересчёте на деньги и трудозатраты стоил существенно меньше, чем обученный конник с копьём. В результате рейтары и кирасиры ездили порой чуть ли не на водовозных клячах.

Использование пистолетов, более простых в обращении, нежели копья, и более низкая стоимость лошадей позволили существенно увеличивать численность рейтар по сравнению с копейной конницей прошлого. Естественным минусом при подобном подходе была неспособность эскадрона слитно идти на галопе: кони были очень разного качества, а выучка всадников порой оставляла желать много лучшего. Поэтому офицеры зачастую предпочитали вести эскадроны рысью, не переходя на галоп, даже если строй эскадрона окончательно не рассыпался.

Пистолеты с колесцовым замком

К началу Тридцатилетней войны (1618–1648) копейная конница практически исчезла из западноевропейских армий. Движение рысью, которое предпочитали рейтары, было самым распространённым темпом для кавалерии на полях сражений. Вероятно, к тому моменту, когда в конфликт вступила Швеция, возглавляемая решительным королём Густавом II Адольфом, это была доминирующая доктрина кавалерийской тактики.

Шведская кавалерийская атака

Шведская армия не сразу ступила на путь реформ. Например, в начале войны с Речью Посполитой (1620–1629) шведские кавалеристы, атаковавшие на своих низкорослых лошадках, всё ещё применяли тактику караколя. Однако столкновения со знаменитыми польскими «крылатыми» гусарами быстро показали королю предел эффективности данной тактики, заставив задуматься о необходимости сделать конницу более скоростной и мобильной. Густав решил отныне меньше полагаться на огнестрельное оружие, отдав приоритет рукопашной схватке. В свою очередь, это могло поспособствовать увеличению скорости атаки. Ускорение темпа движения на завершающей стадии атаки сокращало время пребывания кавалерии под огнём неприятеля. С другой стороны, такое ускорение увеличивало ударный эффект конницы, давая ей преимущество в рукопашном столкновении. Этому аспекту придавал особое значение шведский король Густав II Адольф. Наконец, выбор более быстрых темпов атаки стал также возможен благодаря сокращению числа рядов в эскадроне в ходе осуществлённой Густавом глобальной реорганизации шведской армии.

Тем не менее сложно утверждать, что шведская конница в годы Тридцатилетней войны атаковала исключительно на галопе. Например, король ввёл практику, согласно которой между эскадронами кавалерии чуть впереди могли располагаться отряды мушкетёров. Такой комбинированный строй должен был синхронно выдвигаться во фронт противнику, а это, естественно, кардинально ограничивало кавалерию в скорости движения — фактически ей приходилось подстраиваться под темп движения пехоты. Мушкетёры прикрывали конницу, являвшуюся в то время наиболее ценным родом войск. Затем, когда пехота оказывалась в диапазоне неприятельского огня, кавалерия резко взвинчивала темп и устремлялась на неприятеля. Шотландский наёмник в армии Густава II Адольфа генерал Роберт Монро, участник битвы при Брейтенфельде (1631 год), вспоминал, что шведским кавалеристам разрешалось атаковать, когда они оказывались от противника на расстоянии примерно в 50 м. Таким образом, мы можем задаться вопросом, атаковала ли вообще конница Густава на галопе, как это принято считать? Ведь на таком коротком расстоянии лошадь может просто не успеть набрать нужный темп.

Густав II Адольф

Начнём с того, что начав атаковать рысью с расстояния в 50 м, всадники теоретически могли перейти на галоп за считанные метры от неприятельских порядков. К тому же конница далеко не всегда действовала совместно с пехотой, и в этом случае отсутствие преграды и ограничителя в виде мушкетёров делало набор нужного темпа атаки более лёгким. Очевидно, тактика шведской конной атаки при совместном действии с мушкетёрами заключалась в следующем. Конница атаковала рысью из-под прикрытия пехоты, затем делала залп из пистолетов на скаку, после чего резко взвинчивала темп, переходя на что-то подобное слегка замедленному галопу на последних метрах перед неприятелем, сокрушая его, уже потрёпанного пистолетным огнём. Такой темп, безусловно, нельзя считать галопом в полном смысле этого слова, поскольку предельно ограниченное расстояние не позволяло развить нужную скорость.

В других европейских армиях

К концу Тридцатилетней войны увеличение темпа кавалерийских атак можно было наблюдать практически во всех сражающихся армиях. Однако сложно сказать, насколько оно приблизилось к шведской модели, подразумевавшей внезапный рывок. В битве при Рокруа 19 мая 1643 года сошлись бывшие союзники и противники шведов: эскадроны эльзасской кавалерии на испанской службе и французская конница маршала Гассиона, бывшего офицера Густава Адольфа. Современники оставили нам упоминание как минимум об одной атаке на галопе со стороны левого крыла французской армии. Граф Анри де ла Ферте-Сеннтерр решил проявить инициативу и повёл свои эскадроны в атаку, однако, как и Жуайёз почти столетием ранее, сделал это слишком поспешно. К моменту сшибки порыв французской кавалерии иссяк, лошади заметно устали. Вступившие с ними в схватку эскадроны из Эльзаса, напротив, проявили выдержку и успешно отразили атаку.

В сражении при Лансе в 1648 году, когда кавалерией на правом крыле командовал уже сам принц Конде, имел место такой эпизод. Французские эскадроны и сражавшиеся на испанской стороне лотарингские эскадроны Линивиля оказались друг напротив друга на расстоянии пистолетного выстрела. В итоге массы конницы сначала обменялись залпами, после чего уже последовала яростная рубка. Однако на таком расстоянии, безусловно, ни одна из сторон не могла атаковать на галопе.

Граф Жан де Гассион, маршал Франции, участник сражений при Рокруа и Лансе

Что касается Англии, где в это же время полыхала гражданская война, то там тоже прослеживалась определённая эволюция темпов кавалерийских атак. Доктрина, актуальная для английской кавалерии накануне гражданской войны, во многом походила на традиции армий континентальной Европы начала XVII века, в особенности на голландскую школу. Голландская тактика опиралась преимущественно на огнестрельное оружие и сравнительно медленный темп движения.

Одним из главных инициаторов перемен был, несомненно, принц Руперт, обладавший значительным военным опытом, полученным во время Тридцатилетней войны, где он сражался на стороне протестантов. В ходе первых же стычек с войсками Парламента принц отметил, что атаки его конницы, шедшей на большой скорости, деморализовали противника. Армии Парламента и, в первую очередь, войска Оливера Кромвеля довольно быстро переняли эту тактику кавалерийских атак.

Об этом свидетельствовал, например, кавалерийский офицер в парламентской армии Джон Вернон. В своём трактате «Молодой кавалерист», изданном в 1644 году, он рекомендовал атаковать врага на «полном карьере». Тем не менее Вернон всё же советовал всадникам сначала стрелять из пистолетов, а уже затем браться за палаши. Учитывая небольшой радиус огня пистолета, у всадника для ускорения в запасе была сравнительно маленькая дистанция.

Принц Руперт в бою

В целом пример Густава Адольфа показывал, что облегчение брони у всадников и ориентация на холодное оружие позволяли коннице наращивать темп атаки относительно тактики, принятой в армиях Западной Европы в начале Тридцатилетней войны. Тем не менее использование галопа в атаке оказалось сложным делом, поэтому эффективно действовать подобным образом могли только самые опытные и обученные подразделения.

Век галопа

В конце XVIII века с началом Революционных войн галоп являлся самым распространённым темпом атаки в кавалерийских полках по всей Западной Европе. Эта эволюция была сопряжена со значительными качественными переменами: в эскадронах увеличилось количество офицеров, была улучшена процедура выучки кавалеристов, которые действовали теперь с опорой на подробные тактические инструкции. Как же проходила данная эволюция?

На начало XVIII века галоп всё ещё использовался в европейских армиях очень вариативно. Например, из всей кавалерии Людовика XIV в ходе Войны за испанское наследство атаковать на галопе предпочитали только эскадроны Мэзон дю Руа (гвардии королевского дома) и жандармы — элитные конные части с первоклассными лошадьми. Для других подразделений, вероятно, наиболее актуальной была рекомендация маршала Виллара, который в 1701 году советовал кавалерии атаковать «рысью, чуть ускоряясь за тридцать шагов от неприятеля». Подобный подход, вероятно, являлся наиболее распространённым в Западной Европе. Герцог Мальборо, который в конной схватке призывал полагаться исключительно на холодное оружие, разрешал двигаться только быстрой рысью. Таким образом, скорость движения приносилась в жертву сплочённости строя и слитности действий внутри эскадронов.

Карл XII

Горячим приверженцем кавалерийских атак на галопе в начале XVIII века был шведский король Карл XII. Начав ускоряться с шага, шведские эскадроны спешно переходили на быструю рысь. Затем, когда до неприятеля оставалось примерно 150 шагов, они пускались в галоп. Возможность реализации такой атаки была обусловлена хорошей выучкой шведской кавалерии. Свою лепту вносила и личность короля, который был буквально одержим рыцарским духом прошедших столетий. Карл придавал большое значение моральному духу своей армии, и шведов перед каждым сражением напутствовали капелланы. Таким образом, атака слитной массы конницы, «колено к колену» (во французской традиции такое построение называлось «botte à botte» — сапог к сапогу) на галопе имела ещё и мощнейший психологический эффект — не только для неприятеля, но и для самих шведов, убеждённых в собственной неуязвимости.

После гибели шведского короля его дело продолжало жить. На протяжении XVIII века командующие европейских армий всё чаще стремились использовать галоп в действиях кавалерии. Нередко это были частные инициативы, которые не совпадали с общепризнанным мнением, но фактически они приводили к трансформации военной доктрины. Сторонником атак на галопе был французский фельдмаршал Мориц Саксонский, однако его взгляды не находили отклика у высшего командования. Кавалерийские инструкции, изданные во Франции в 1732 году, предусматривали только атаку рысью, в то время как галоп был отвергнут, чтобы не рисковать целостностью эскадронного построения. Таким образом, до Войны за австрийское наследство существенных изменений в тактике кавалерии не наблюдалось.

Прусский реформатор

Реформы пришли оттуда, откуда не ждали — из Пруссии. Фридрих II, пока ещё не Великий, унаследовал от своего отца конницу, более привычную к парадам, нежели к войне. Разгром его кавалерии при Мольвице в 1741 году (само сражение пруссаки всё же смогли выиграть) убедил короля в необходимости радикальных перемен. Фридрих, изучавший историю походов Карла XII, пришёл к выводу, что успеха можно будет достигнуть, только отказавшись от ставки на огнестрельное оружие в конном бою и перейдя на галоп.

Фридрих Великий

Естественно, залогом эффективной атаки на галопе была хорошая выучка и слаженность действий эскадронов — только так формация не рассыпалась бы при движении, и конница сохранила бы свои ударные качества. Поэтому Фридрих II был так озабочен обучением своих войск. Король считал, что атака рысью оказывает негативное влияние на мораль солдат, у которых появляется время подумать, представить себе все возможные последствия кавалерийской сшибки и подсознательно начать избегать её. Движение должно было быть молниеносным, чтобы солдаты не успевали задуматься о своей судьбе и, как следствие, упасть духом. Король впоследствии писал:

«Я водил свои эскадроны на быстром галопе, потому что в этом случае страх держит трусов с остальными — они знают, что если начнут колебаться во время атаки, то будут раздавлены остальной частью эскадрона».

Прогресс прусской кавалерии был очень быстрым. Вскоре она уже переходила на галоп на расстоянии в 30 шагов от врага. В июле 1744 года расстояние галопирующей атаки было увеличено до 200 шагов, и в завершающей стадии атаки прусские эскадроны должны были врезаться во вражеские порядки на полной скорости. В 1756 году это расстояние достигло астрономических 1,6 км, причём последние 500 м нужно было преодолевать на полной скорости.

Головокружительный успех прусской кавалерии не оставил равнодушными ни противников Фридриха, ни его союзников. Австрийцы, которым больше всего доставалось от прусского короля, в 1751 году издали специальный регламент, также предписывавший кавалерии атаковать на галопе. Однако на практике им потребовалось ещё несколько лет на апробацию и эффективное внедрение этой тактики. У французов дела обстояли ненамного лучше: накануне Семилетней войны (1756–1763) общепринятым темпом кавалерийской атаки была рысь. Только тяжёлые поражения на полях сражений в итоге подтолкнули правящие круги Франции к глобальному пересмотру военной доктрины. Результатом стал изданный в 1766 году ордонанс, который рекомендовал кавалерии переходить на галоп на расстоянии в сто шагов от неприятеля.

Галоп практически не использовался на протяжении XVII века и стал основным темпом атаки европейской кавалерии только во второй половине XVIII столетия. Человеком, оказавшим решающее влияние на возвращение этого темпа атаки на поля сражений, можно считать именно Фридриха II, хотя ощутимую лепту внёс и Карл XII. Безусловно, существовала тенденция к ускорению кавалерийских атак, и переход на галоп неизбежно рано или поздно произошёл бы. Фридрих резко форсировал этот процесс, путём регулярной муштры решив одну из главных проблем, возникавших перед любым военачальником, использовавшим эту тактику. Обученные сохранять строй даже на бешеной скорости, с тренированными выносливыми конями, прусские всадники стали моделью, на которую в последующие десятилетия ровнялись все европейские стратеги.

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК

По итогам Тридцатилетней войны Швеция превратилась в империю. Перед новыми шведскими монархами встала сложная задача — сохранить территориальные приобретения. Швеция была на пороге эпохи трёх Карлов — которая стала высшей точкой её могущества — и шагнула туда, ощетинившись штыками солдат в сине-жёлтых мундирах. Этих бравых парней и прозвали каролинерами.

ДМБ-1648

В 1634 году, спустя два года после гибели Густава II Адольфа, шведская армия претерпела очередную реорганизацию — теперь она должна была включать 23 пехотных и восемь кавалерийских полков, однако их численность сокращалась: пехотный полк насчитывал 1200 человек, а кавалерийский — 800 или 1000. Согласно регламенту от 1642 года, рекруты из Финляндии составляли треть королевской армии.

После окончания войны в 1648 году шведы, опасаясь агрессии со стороны датчан, не спешили распускать свои армии в Германии — фактически их демобилизация осуществилась только в 1650 году. Как писал один современник, «невозможно, чтобы солдаты и офицеры, шедшие по Швеции, были стеснительны и бережливы, испытав прелести войны в Германии».

Казна пустовала, а солдаты уже привыкли сами брать то, что им нужно. В 1652 году корона не смогла выплатить жалование даже гвардии, из-за чего многие гвардейцы стали проситься в отставку. Натуральные пособия в виде зерна, передаваемого солдатским вдовам, также отменили. По всему королевству шлялись отставные солдаты, которые за годы службы отвыкли от всех ремёсел, кроме войны, и теперь у них не осталось легальных способов добыть средства к существованию.

В том же 1652 году королева Кристина — дочь Густава Адольфа — постановила провести новые рекрутские наборы в течение следующих трёх лет, что спровоцировало крестьянское восстание в регионе Нерке, которое пришлось подавлять при помощи кавалерийских частей и артиллерии. При этом падкая на лесть королева активно раздаривала земли дворянам, лишь усугубляя антагонизм внутри шведского общества.

Здесь нужна большая победоносная война

Кристина отреклась в 1654 году, оставив новому королю, Карлу X Густаву, целый ворох проблем и кризисный бюджет. Из ямы нужно было выбираться, причём срочно, и Карл в короткий срок принял ряд эффективных популистских мер. Во-первых, провёл так называемую «редукцию» — возвращение в собственность короны земель, полученных дворянством в виде разного рода подарков начиная с 1632 года, то есть со смерти Густава II Адольфа.

Все сословия, кроме дворян, встретили масштабную национализацию с ликованием, и «рейтинг» Карла, как бы сейчас сказали, взлетел до небес. Другим способом поправить бюджет и отвлечь народ от проблем была война — ведь ничто так не сплачивает, как наличие внешнего врага. У Швеции таких нашлось сразу три: Русское государство, Речь Посполитая и Дания.

На момент начала новой войны в 1655 году шведская армия вновь опиралась на национальное ядро из шведов и финнов, однако кроме них были привлечены около 40 тысяч наёмников из Германии и Речи Посполитой — поляки по старой доброй традиции активно воевали с собственной короной. Хотя Карл, как и Густав II Адольф когда-то, требовал от своих солдат соблюдения строжайшей дисциплины, ему нечем было за неё платить. Теперь армия кормилась в первую очередь войной, и королю пришлось смотреть на это сквозь пальцы. И если шведов ещё можно было при случае сдержать, то немцы грабили и жгли как в Польше, так и в Дании, из-за чего королевской армии нечего было и надеяться даже на толику лояльности со стороны местных жителей.

Большая победоносная война Карла Густава, несмотря на обилие этих самых побед, в итоге принесла меньше, чем могла бы. Швеция теперь обладала настоящей империей на Балтике, однако это был колосс на глиняных ногах. Чтобы меньше зависеть от иностранных (в основном французских) субсидий и сбалансировать бюджет, нужно было продолжать политику «редукций» и сокращать армию — чем и занялся новый король Карл XI.

Как отмечал современник, шведская армия при новом короле стала сугубо оборонительной силой, сидевшей по крепостям и охранявшей границы, и могла выставить для наступательных операций за рубежом всего 15 тысяч человек. Последовавшие вскоре военные неудачи в Германии фактически подвели черту под шведской экспансией на Балтике — скандинавская империя достигла предела своих ресурсов и возможностей.

Землю — солдатам

Завершив в 1679 году очередную войну с датчанами, Карл XI взялся за реорганизацию армии. Во-первых, было решено оставить в прибалтийских крепостях гарнизоны из наёмников, тогда как стратегический резерв, состоявший из шведско-финских войск, должен был прибывать из метрополии по мере необходимости. Кроме того, благодаря «редукциям» корона получила в своё распоряжение большие площади земли, которые можно было использовать для нужд армии.

На риксдаге 1682 года состоялась решающая битва между королём и дворянством, и разобщённые и ослабленные дворяне потерпели поражение. Отныне сословия не могли влиять на набор войск и численность армии. Вместо рекрутской повинности вводилась система индельты — территориально-милиционный принцип комплектования войск, основанный на поселениях.

Теперь крестьяне, жившие на землях короны, освобождались от угрозы призыва в обмен на оплату расходов по содержанию профессиональных резервистов. Они же платили солдату ежегодное жалование в денежном или натуральном эквиваленте.

Каждый солдат получал от фермера жильё, еду, одежду и около 135 медных далеров в год. Если крестьянин не мог или не хотел разместить резервиста в своём доме, он был обязан построить для него отдельное жильё за собственный счёт, а также предоставить ему сельскохозяйственный инвентарь, чтобы тот мог ухаживать за скотиной и обрабатывать землю. Когда он отправлялся на войну или на манёвры, крестьянин должен был обрабатывать землю солдата в его отсутствие, чтобы солдатская жена и дети имели средства к существованию. Ротные учения проводились один раз в месяц, поскольку рота из 150 солдат, как правило, географически соответствовала уезду. Полковые учения проводились один раз в год в течение 15 дней.

Индельта распространялась и на кавалерию, однако крестьянин, содержавший всадника, полностью освобождался от налогов и, кроме того, в мирное время всадник выполнял при нём роль батрака.

Но, когда солдат находился дома, крестьянин в свою очередь имел право нанять его на работу за плату, эквивалентную оплате труда подёнщика. В случае гибели солдата его жена и дети должны были в течение трёх месяцев освободить дом и участок в пользу нового резервиста под страхом денежного штрафа. Современник писал, что в целом индельта крепко била по карману простых крестьян, многие из которых несли огромные убытки и даже разорялись.

Офицеры также получали в своё распоряжение дворы, которые не могли отчуждать или передавать по наследству, — выходя в отставку, они возвращали их короне. С другой стороны, получая повышение, офицер перебирался в более «статусное» и богатое имение, что естественным образом стимулировало карьерный энтузиазм. Офицерские дворы обычно находились в центре поселений, где развёртывался полк, что облегчало сбор в случае необходимости.

Дом, который построил Карл

Примерно 80% офицерского корпуса были представлены мелким или обедневшим дворянством: наибольший процент дворян был в кавалерии, наименьший — на флоте и в гарнизонах. При этом что при Карле XI, что в первые годы правления Карла XII, для дворян отсутствовала практика быстрого продвижения по службе — бароны и графы начинали карьеру в армии в звании капралов и сержантов.

Большое внимание уделялось военной хирургии. Ее «отцом» был ещё Густав Адольф, снабдивший каждый армейский корпус четырьмя полевыми хирургами и главным врачом, однако при Карле XI появились полноценные военные госпитали с медицинскими сёстрами, укомплектованные специальными повозками для транспортировки мединвентаря и лекарств.

В шведской армии были известны все последние достижения соседей, поскольку среди шведских дворян бытовала практика в мирное время служить в войсках передовых европейских держав, в основном — во французских и голландских. В 1692 году в королевской армии утвердили новый мушкет с кремнёвым замком, и в 1696 он массово пошёл в войска. Однако многие подразделения в течение ещё нескольких лет имели на вооружении старые образцы.

Принятие на вооружение штыка не положило конец пике, которая присутствовала в войсках всю первую декаду XVIII века, в том числе и в 1709 году под Полтавой. Такой «ретроградский» подход был обусловлен двумя причинами — ограниченностью ресурсов королевства, не позволявших в одночасье провести перевооружение, и приверженностью шведов холодному оружию и тактике ближнего боя.

Армию Карла XI без труда можно охарактеризовать выражением «дёшево и сердито» — прижимистый король создал систему, при которой войска больше не были тяжким бременем для казны, не досаждали своими выходками крестьянам, были максимально лояльны короне и, что важно, за счёт своего постоянного статуса и регулярных учений превратились в профессиональную вооружённую силу. Однако имелось одно важное «но»: весь этот баланс можно было сохранить только при условии того, что Швеция воздержится от широкомасштабных затяжных войн. Не самые высокие доходы короны и — что ещё более важно — ограниченность людских ресурсов позволяли системе Карла исправно работать только в условиях оборонительной стратегии, допускавшей лишь ограниченное международное вмешательство.

На момент смерти Карла XI в 1697 году шведское королевство располагало 28 территориальными полками пехоты, каждый из которых включал в себя восемь рот по 150 человек, а также 15 драгунскими и кавалерийскими полками. Королевская пешая гвардия в столице, эскадрон драбантов (королевских телохранителей) и вся артиллерия были наёмными, хотя в большинстве своём их представляли шведы. Кроме того, корона располагала ещё семью полками, состоявшими из шведских и иностранных наёмников, расквартированных по 90 замкам и крепостям в качестве гарнизонов.

Итого: 60 тысяч человек, которых можно было привести в состояние боеготовности в кратчайший срок.

В гарнизоны обычно набирали по принципу «на тебе, Боже, что нам негоже». Шведов там было меньшинство, в основном — немцы и финны. Помимо наёмников там частенько встречались дезертиры из армий окрестных государств, а также насильно завербованные. Как отмечал современник: «Мы насильно вербуем бродяг, непокорных слуг, небрежных подмастерьев».

К 1700 году шведская армия насчитывала 67 112 человек — 36 676 пехотинцев, драгун и кавалеристов из территориального ополчения и 30 436 солдат в гарнизонных частях. Это была максимально атакующая армия, чья конница предпочитала палаши карабинам и пистолетам, а пехота бросалась в штыки под прикрытием мушкетного огня двух последних шеренг.

Молодой король Карл XII требовал от своих солдат и офицеров строжайшей дисциплины и неукоснительного послушания. Проштрафившихся ждали поистине драконовские наказания вплоть до смертной казни. Богослужения по-прежнему оставались обязательной частью солдатского быта, в войсках культивировалась слепая вера в короля и в то, что лютеранам-шведам благоволит сам Бог.

На первых этапах Северной войны Карлу и его сине-жёлтым легионам сопутствовал успех, что лишь укрепляло их веру в себя и решимость. Высокий боевой дух и дисциплина ещё могли удержать армию в повиновении, благодаря чему удавалось избежать особо вопиющих эксцессов в отношении мирного населения.

На 1707 год главная армия Карла, стоявшая в Саксонии, насчитывала около 33 тысяч человек, абсолютное большинство из которых набрали в Швеции и Финляндии. Присутствовали лишь незначительные вспомогательные контингенты валахов, поляков, немцев и даже французов (последние прежде служили курфюрсту и после его поражения перешли к Карлу). Кроме того, король надеялся на прибалтийские части Левенгаупта в количестве 11 400 человек и на 14 тысяч финнов Либекера. При этом оборонять Швецию оставили 17 тысяч человек, а её владения в Северной Европе — ещё 22 тысячи.

Военный штат по сравнению с мирным временем вырос в полтора раза и составлял свыше трёх процентов от суммарного населения шведской балтийской империи — которое можно было оценить примерно в три миллиона человек.

Сталь хрипела: «Идём на восток!»

Однако 1707 год стал высшей точкой могущества Швеции при Карле. Уже осенью начались первые проблемы — среди девяти тысяч молодых новобранцев, только-только прибывших из Швеции, разыгралась повальная дизентерия. В 1708 году в поход на Россию с королём отправились свыше 40 тысяч человек, однако действия партизанских отрядов и тактика выжженной земли, избранная Петром, неустанно сокращали численность королевских войск, которые, будучи оторванными от баз снабжения, не могли восполнять потери.

Рижский корпус Левенгаупта, на который Карл возлагал надежды, потерпел поражение при Лесной 28 сентября 1708 года — в итоге генерал привёл к королю лишь шесть тысяч человек без обозов, которые так требовались главной армии. Зима 1708–1709 годов пожала богатый урожай, навсегда упокоив в украинской земле тысячи каролинеров. В итоге до Полтавы дошагали меньше 30 тысяч шведов и финнов. Итог сражения всем известен — те, кто не погиб и не был пленен под Полтавой, затем капитулировали у Переволочны. Полевая армия Карла XII перестала существовать. Вообще.

Теперь условный мяч оказался на половине поля Петра и его союзников. Под такое дело даже датчане воспряли духом и в начале 1710 года попытались вторгнуться в провинцию Сконе, однако их полностью разбило при Хельсингборге шведское ополчение и крестьяне под началом Магнуса Стенбока. Гвардия датского короля драпала от шведских мужиков, вооружённых натурально вилами, что лишний раз подтвердило жизнеспособность системы индельты.

Но эта жизнеспособность могла сохраняться лишь при адекватном расходе ресурсов. Затем Стенбок на бис удачно выступил в Германии, однако некогда могучая балтийская империя уже начала захлёбываться, и это был лишь временный локальный успех.

Словно по принципу домино, каждая падающая костяшка увлекала за собой последующие. В марте 1713 года русские войска взяли Гельсингфорс (Хельсинки), затем — тогдашнюю столицу Финляндии город Або. В Бременском герцогстве местные крестьяне подняли против шведов восстание, из-за чего те не смогли оказать сопротивление датскому вторжению. Фактически оставшись без средств к существованию, шведские войска в Померании оказались на грани роспуска, а в самой Швеции крестьяне бежали от призыва и массово укрывались в лесах. Карл XII, в это время сидевший в Турции и всеми правдами и неправдами пытавшийся втянуть османов в войну на своей стороне, требовал, чтобы в полки набирали всех в возрасте от 18 до 50 лет, взвинтил налоги в королевстве и приказал перебросить в Померанию 20 тысяч человек.

Лишь благодаря максимальному напряжению усилий шведам удалось изыскать 1 200 000 далеров, за счёт которых были вновь наполнены армейские магазины и за несколько месяцев собрано 40 тысяч человек. Кадровые проблемы также встали в полный рост. Если раньше практика, при которой дворянин проходил всю лестницу офицерских званий с младших чинов, играла на руку шведам, давая им качественный офицерский корпус из собственных кадров, то теперь большинство этих людей оказались перебиты. В начале войны 80 процентов офицерского корпуса составляли дворяне, а в 1718 году на 1300 офицеров-дворян приходилось 2600 из простолюдинов.

Весной 1718 года Швеция представляла собой осаждённую крепость, жившую по принципу «всё для фронта, все для победы». Для победы, в которую всё ещё верил неунывающий Карл. На новую кампанию удалось собрать около 40 тысяч регулярных войск и 25 тысяч ополченцев; вся экономика государства была национализирована и подчинена нуждам армии. Фабрики производили оружие и обмундирование, на крестьян возложили повинность обеспечивать войска продовольствием, лошадьми, телегами и тягловым скотом.

Свежесобранная армия, вопреки расхожему мнению, не была инвалидной командой из пойманных по лесам стариков и подростков. Лишь шесть процентов солдат были старше 40 лет, 17,7 процента — моложе 21 года. Больных, не годных к службе и слишком юных отправляли по домам. В то же время человеческие ресурсы королевства оказались на пределе, и теперь под ружьё ставили выходцев из категорий населения, которые раньше избегали службы. Теперь среди солдат можно было встретить не только королевских, но и помещичьих крестьян, различных слуг, подмастерьев и даже церковных служек и органистов. Но всё равно в полках ощущался сильный недобор. Это были последние ресурсы королевства — выставленные на последний бой.

Даже в этих условиях Карл XII придерживался наступательной тактики, проводя кампанию в датской Норвегии. И вновь, как и когда-то на Украине, он столкнулся там с враждебностью местного населения, вновь оказался вдали от своих баз, вновь, вновь, вновь… 11 декабря 1718 года его наповал сразила пуля под стенами крепости Фредрикстен. Красивая и грустная сказка о последнем короле-воине закончилась.

Последние годы Северной войны были агонией умирающего. Уходя в край вечной охоты, Карл XII словно забрал с собой те остатки надежды, которые ещё теплились в сердцах некоторых его подданных. Исход войны, завершившейся в 1721 году, стал закономерным, однако предопределился он, как нам кажется, задолго до гибели воинственного короля.

Шведская империя на Балтике была слишком большим пирогом для ограниченного в ресурсах скандинавского королевства. Удерживать её в прежних границах Швеция могла, лишь одерживая победы и избегая затяжных войн на нескольких фронтах сразу. Оба этих условия были нарушены — и в 1709 году под Полтавой Балтийская империя получила смертельную рану, от которой медленно умирала 12 лет.

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК

15 мая 1704 года шведский король Карл XII застрелил своего камергера Акселя Хорда за плохое чувство юмора.

Дело было так. Во время кавалерийских учений камергер подскакал к королю сзади и, приставив свою шпагу к спине монарха, спросил:

- Что бы Вы, Ваше Величество, сделали, если бы это был враг?

Не оглядываясь, Карл быстро выхватил из седельного подсумка пистолет и выстрелил в шутника.