Реальность
- Реальность строится из обломков наших иллюзий...
- Петрович, заебал, лезь уже в канализацию!
- Реальность строится из обломков наших иллюзий...
- Петрович, заебал, лезь уже в канализацию!
Шалом, камраден.
Ни разу не сантехник, ломаю голову. Суть вопроса: на кухне стоит сливной двойник - раковина и ст/машинка, три дня назад бяда - вода из раковины не успевает уходить. Чо за нах?
ПыСы трубу прочищал.
Мало вводных, пардон муа))
Со стирали вода уходит без проблем, гофру новую поставил. Трос 12 метров, вантуз тоже мало помог.
Хочу рассказать вам историю про трубы.
Два года назад я строил свой дом и прокладывал канаизацию, естественно сам. Как проходила эта работа, весь этот ад достоен отдельной истории. Трасса брала свое начало под домом примерно 4 метра (у меня свайный фундамент, примерно 80 см высота от уровня земли), затем выходила на волю и шла в ЛОС.
И вот, осень, снег и дождик, я закончил монтаж этой ебанины, и через какое–то время заметил, что труба где–то повредилась. То ли я наступил на нее сильно где–то, то ли уплотнения подвернулись, короче хуй его знает. В ЛОС тоненькой струйкой текла грунтовая вода.
Мой внутренний перфекционист всегда охуевал от таких новостей и не давал мне спать по ночам, гоняя мой мозг по самым нереально апокалиптическим исходам таких ситуаций. По–этому через неделю бессонных ночей я понял, что надо что–то делать. Обнаружить и устранить. Но труба длинная, примерно 10 метров, да еще и закопана. Как же обнаружить?
Первое, что я сделал — взял у коллеги камеру на 10 метровом проводе и засунул ее в трубу.
Естестенно, что понять что она показывает совершенно нереально, она заворачивается, провод как сопля, в трубу не толкается. Короче, хуйня.
Я нашел на ютубе одного американца, он советовал запустить дым в трубу и следить откуда из земли он пойдет, таким образом обнаружить неплотность.
Я купил военную дымовую шашку, большую такую, мощную. Залез под дом, отсоединил трубу, поджег шашку и закинул ее в трубу, а штобы дыму было веселее начал дуть туда пылесосом.
Первое подозрение, что что–то идет не так возникло, когда у меня в руке от температуры расплавился и потек шланг от пелесоса. Я его сразу выдернул, от туда как из ада ебанул едкий и вонючий дымяра. Я как солдат эвакуировался от туда по пластунски, выполз, сел на мокрую землю и задумался. Что же я наделал.
Шашка прогорела, и я полез под дом смотреть. Выгорело примерно 2 метра подземной трубы. И я как последний мудак саперной лопаткой под домом ее откапывал. Потом закапывал. Слезы текли по моему лицу, толи от дыма шашки, толи от собственной удали... К ночи я закончил работу.
Вода в каналью течет по сей день. Сплю спокойно.
Видос в тему:
Окурок в канализацию
Что же привело Саню в Кожуховскую промзону? Да еще и под бешеным ливнем, когда казалось, что в мироздании примерно этажом выше прорвало сантехнику, и нас затапливает, но кому предъявлять за ущерб? Ведь с соседями сверху мы незнакомы.
Конечно, Жирный бродил здесь не случайно. Насколько мы его знаем, он и в хорошую погоду-то не ахти, какой гуляка был, а уж в разверзшиеся хляби нашего толстяка должны были вытолкнуть обстоятельства непреодолимой силы.
Собственно, так оно и было. В промзону Саня пошел не от радости жизни и не от упоения ее чудесами. В Санином внутреннем мире не светило солнце. Конечно, нет. В разуме Жирного бушевала примерно такая же буря, как и снаружи. Сверкали убийственные молнии зловещих озарений, проносились черные тучи страдания. Внутренний мир Сани Жирного стремился аннигилировать сам себя, ревел и грохотал от ненависти к себе.
Сегодня Саня понял, что нет у него страшнее врага, чем он сам. Еще Саня понял, что он – настолько гнусен и антиприроден, что даже терпеливое мироздание не хочет больше иметь с ним никаких дел, отторгает его от себя, убивает стрелами молний и не успокоится, пока не пригвоздит раскаленным потоком небесного электричества. А Саня от молний не прятался, потому что мечтал о том, чтобы по нему пиздануло разрядом белого огня. Это была бы шикарная смерть. Варианты стандартного суицида – повеситься, утопиться, вскрыть в ванной вены, броситься с балкона – Сане не нравились. Он прекрасно знал, что ему будет больно, а боли он очень боится. А еще он знал, что ему никогда не хватит духу, и черту он не переступит.
Но сейчас представился прекрасный шанс попасть под молнию. Жирный надеялся, что титановые трусы, будучи сделаны из металла, притягивают к себе небесное электричество, как штырь громоотвода.
Так что цель прогулки под ливнем была неоднозначна. Саня ловил трусами молнии.
Улова пока не было. Электрические стрелы словно избегали Жирного, рушились на землю где-то там, далеко. А Жирный мечтал немедленно сгореть в небесном огне. Это была бы красивая смерть, которая оправдала бы всю его предыдущую омерзительную жизнь.
Вся предыдущая жизнь Сани проходила, как он видел, в тумане самодовольства. Жирный ведь мало, чем отличался от животного. Все его интересы были заключены в равнобедренном треугольнике «жрать-срать-дрочить». Сане казалось, что вся Вселенная ему должна. И вдруг открылась страшная истина – должны не ему. Должен он сам. Мирозданию. За то, что терпит на себе такое уебище.
Которое даже не знает, проводит ли ток титановый сплав трусов? Если не проводит, то нечего и мечтать сгореть в небесном огне. Но немножко надежды оставалось.
***
А пелена жира с мутных Саниных глаз сошла три дня назад. В телецентре Останкино. После долгой предфинальной рекламной паузы, когда вся студия оттиралась от говнища, Малахов спросил олигарха – выбрал ли тот себе наследника?
– Да, – ответил Гавриил Глебович. – После моей смерти бизнес-империю я оставлю…
Олигарх замолчал. И в студии повисла страшная пауза. Складки на теле Жирного превратились в реки пота. В брюхе забулькало так громко, что Жирный стал опасаться, что не расслышит имени. Своего имени. Ведь Саня был старше. Он первым пришел. Глист тут вообще с боку припека. Он в Останкино по ошибке оказался, потому что не может их родство быть правдой.
– Мне кажется, что все фондовые биржи мира застыли в этот момент, – нагнетал Малахов. – Решается судьба состояний и миллиардных контрактов. Итак! Кого же вы выбрали?
– Его, – сказал олигарх.
Огромный пухлый палец Гавриила Глебовича показывал куда-то. «На меня?» – предположил Жирный. Но это было бы натяжкой, как в игре «Что? Где? Когда?», когда карточки с вопросами уже разыграны, и ближайшая лежит примерно в 90 градусах от стрелки. Примерно так же указывал и Гавриил Глебович. На 90 градусов от Жирного.
А там сидел Глист!
Но нет! Нет! Этого не могло быть! Ведь Саня Жирный – вот законный наследник. Ему, именно ему нужен другой отец! Срочно, срочно нужен.
Все происходящее казалось полоумным сном. Ведь олигарх должен показывать сюда! Только сюда! На Жирного! Они ведь похожи. Ведь Саня – вылитый олигарх. Ведь это голос крови! Как его можно не слушаться?
И как можно указывать пальцем на этого тощего самозванца? Его вообще здесь не стояло!
В брюхе Жирного бурлило новое говно, а в душе кипела ярость. Как тогда, на митинге, когда Саня люто отхуярил Глиста. Или как позже, перед подъездом, с Зоей Смирновой, после чего Саня попал в тюрягу. Глист всегда был падлой. Он только прикидывался. А Саня верил. И другом считал. А он оказался падлой.
В студии разносился удивленный гул. Студия тоже была удивлена таким выбором.
– То есть, вы, Гавриил Глебович, выбираете своим наследником Виталия? – Малахов и сам подохуел от удивления.
– Да, – сказал Гавриил Глебович. – Я выбираю Виталия.
Саня не хотел смотреть на Глиста, но и не делать этого не мог. Глист и его батя вели себя так, будто выиграли в шоу «Голос». Глист прижал ко рту свои гадостные ладошки, а сам рот раскрыл буквой «О». А на батю его – Айрон Мэйдена – вообще было жутко смотреть. Он поднял руки вверх, тряс ими, словно камлающий шаман, подвывал и приухивал от радости, как филин. А матушки Глиста не было. Наверное, от стыда за такого позорного сына сбежала.
– Но почему? – спросил Малахов у олигарха. – Мне кажется, ваш выбор не очевиден.
– Это мой выбор, – сказал Гавриил Глебович. – Ведь речь идет о судьбе моих денег. Я все взвесил и обдумал. Но я могу и пояснить. Возьмем первого моего сына – Александра…
На Жирного нацелилось не меньше десяти телекамер. Даже на каком-то кране, из-под потолка на Саню смотрел безжалостный объектив.
– Александр очень похож на меня, – продолжал олигарх. – Но в его годы я таким не был.
– Вы имеете в виду комплекцию? Внешний вид? – спросил Малахов. – Вы были худым?
– Да, я был худым. Как Виталий.
Студия снова тяжко охнула, словно все зрители вдруг одновременно просрались. Ну, так, во всяком случае, казалось Жирному.
– А у Александра, – продолжал олигарх, – я вижу только один, но очень существенный недостаток. Его не любят деньги.
– А вас? – не удержался Малахов.
– Меня – любят, – сказал Гавриил Глебович. – Вас, кстати, тоже. А Александра – нет. Деньги его боятся, бегут от него.
– А от Виталия? – спросил Малахов.
– Ни то, ни другое, – сказал Гавриил Глебович. – Деньги от него не бегут, но он их пока и не притягивает. Но в Виталии меня привлекает то, что он очень уважителен к отцу.
– О! – сказала публика.
– Кроме того, у Виталия есть любимое дело, – продолжал олигарх. – Пусть даже неприглядное. Но оно есть. И тем лучше! Значит, Виталий – умеет стоять на своем.
Саня смотрел на Глиста, как тот раздувался от гордости, пидарасина.
Тем это телешоу и закончилось.
Зазвучала громкая, бодрая музыка. Все бросились поздравлять Глиста. А тот был и рад – селфился с телками, позировал рядом с олигархом, с Малаховым. В общем, пребывал в зените славы.
А Жирный позорно пятился. Он был уже никому не интересен. Лишь несчастная беременная матушка смотрела на Саню. Как ему казалось, с ужасом. И с какой-то леденящей жалостью. Так, наверное, смотрят на безногих щенят. И придушить бы надо, да жалко – живое ведь.
На Саню наваливалось понимание ужаса жизни. Вселенная ему ничего не должна. Сане казалось, что он прочно, как репка-мутант угнездился в мироздании. Эта иллюзия основывалась на исключительной доброте его матушки и, до последнего времени, бати. Саня был чужд и отвратителен мирозданию. Даже матушка смотрела на Саню с ужасом и отвращением. Даже батя – неродной, как выяснилось, отец – возненавидел Саню. И новоявленный отец биологический – тоже отшатнулся от сына.
«Всех от меня тошнит», – с леденящим ужасом понял Жирный.
***
Потом было много событий. Дома их ждал бухой батя. Подозрительно тихий. Даже не обзывался уебаном. То ли понимал, что Сане хуево, то ли что-то еще.
Заебали журналисты. Они звонили по телефонам и взяли в осаду дом. Говорить с ними никто не хотел. Все спрашивали одно и то же: «А что вы чувствуете?»
Заебали юристы. Они предлагали подать в суд на Гавриила Глебовича и на Глиста. Они тоже звонили и вкрадчиво объясняли матушке все выгоды иска. Матушка даже загорелась было мыслью отсудить наследство, но юристы хотели денег, а их-то и не было.
Уже на следующее утро после передачи пришел гнуснейший Ромуальд Филиппович. Как ни в чем ни бывало. Поливал червей Саниным поносом из бидона. Глист, как понял Саня, домой так и не вернулся. После того, как он стал миллиардером, дома его не было вообще. Айрон Мэйден был, тем не менее, настроен оптимистично.
– Деньги на исследования у нас будут. Теперь совершенно точно, – говорил он. – Расслабьтесь, Победы у нас впереди.
Санин батя смотрел на него очень кисло.
На третий день умер олигарх. Потом за батей пришла полиция и отвела его в тюрьму. В дом вломились телевизионщики, безжалостно снимали – батю в наручниках, рыдающую матушку, унылого Жирного. Обвиняли отца (или, правильней, отчима), как понял Саня, в непреднамеренном убийстве Гавриила Глебовича. Матушка переволновалась и ей вызвали «скорую». Положили в больницу на сохранение. Чуть не случился выкидыш.
А Саня остался один. Без денег. Хотя жрачка у него была – в трехлитровых баллонах. Смесь из зельца и хлеба. От нее Саня много и жидко срал.
Когда началась жуткая гроза, журналисты разбежались. А Саня понял, что это шанс уйти из дома. Попасть под молнию он решил уже потом, как-то сама собой пришла эта мысль. Бродил Саня долго и бесцельно, пока не оказался в Кожуховской промзоне.
Там он решил обосрать бомжа-онаниста (тем более, что жрачка из банки уже требовала выхода наружу).
А теперь бомж, кажется, за Саней гнался. И не с добрыми намерениями. Обернувшись, Саня увидел, что обосранный бродяга вылез из-под решетки, бросился в погоню. И не факт, что Сане удастся от него уйти.
Продолжение следует...
Наступил момент, когда душа Петрова вырвалась из тоннеля в пространство бескрайнего света. Здесь Петров ощутил очень странную и сильную турбулентность. Трясло, как на ухабистой дороге. Петрова мотало туда-сюда, туда-сюда. С каждым ухабом он словно бы становился меньше. Вот слетела с него шкура взрослого человека. И что это? Петров снова оказался ребенком.
Ребенок Петров был одет в короткие штаны на тряпичных лямках, в сандалии и футболку с «Охотниками на привидений». Он стоял во дворе своего детства. Там, где детский сад граничил с гаражами. Петров ощущал себя лет на пять. Судя по всему, ощущение было правдивым.
А у гаражей толклись большие пацаны. Лет по семь-восемь. Они плевались семечками, а один из них – белесый и наглый – сказал:
– А тебе чо тут надо, мелкий?
– Я с вами хочу! – плаксиво сказал Петров.
– Потом приходи, – сказал пацан.
– Я сейчас хочу!
– Бе-бе-бе! Давай поплачем! Топай отсюда, шалапет!
– Ыыыы! – заревел Петров.
А белесый развернул Петрова и направил прочь поджопником.
– Так его, Петюн! – одобрили другие старшие пацаны.
Весь в слезах, задыхаясь от незаслуженной обиды, шел Петров домой. Он поднимался по лестнице на пятый этаж «хрущевского» дома.
Дверь была открыта. Матушки не было, а батя сидел в сортире. Несло свежим говном и сигаретами «Родопи».
– Это кто пришел? – рявкнул из сортира батя.
– Это я! – возмущенно сказал Петров. В его голосе звенели слезы.
Батя зашуршал газетой, потом бумагой, шумно спустил воду в унитазе. И вышел, застегивая штаны.
– А что за слезы? Почему рыдаем? – спросил он.
– Пацаны с собой не берут! – пылко пожаловался Петров.
– И что говорят? – прищурился батя.
– Что мне рано с ними играть!
– И правильно говорят, – сказал батя.
– Что?! – Петров даже задохнулся от возмущения. – То есть как так «правильно»?
Похоже, родной отец был заодно с его обидчиками. А ведь Петров хотел еще пожаловаться на поджопник. Но от возмущения даже забыл об этом.
– А так, – сказал отец, строго глядя на Петрова. – Зачем с тобой дружить? Ты плохой мальчик.
– Нет, хороший! – заупрямился Петров.
– Плохой, – ответил отец. – И знаешь почему? Ты друга в беде бросил.
– Какого друга? – тонким голосом пролепетал Петров.
– Русика. Ты же его спасти должен. А ты здесь прохлаждаешься. А ну бегом обратно.
– Но я…
Бум! Память обрушилась ему на голову, как содержимое кузова КамАЗа. Русик! Баширов! Он же в беде, его невидимки повязали. А я где? А я в сточной канаве… Ой!
– Вспомнил? – усмехнулся отец.
«А ведь тебя уже шесть лет нет в живых! – вспомнил Петров. – И у меня никогда не было среди знакомых вон тех вот пацанов. Паша какой-то. Может, он из чьего-то другого детства, но не из моего – это точно».
Петров вдруг совершенно точно понял, где находится.
– Здесь всегда детство? – спросил он отца.
– Хуетство, – сказал батя.
Затем развернул Петрова к себе спиной и мощным поджопником отправил в полет.
И вот Петров снова летел сквозь расплескавшуюся ослепительную синеву, влетел в шкуру взрослого человека, потом его понесло обратно по трубе.
***
Пока душа Петрова получала незаслуженные поджопники, из физического его тела жизнь уходила. Жизнь вела себя как приличный жилец, выселяющийся из квартиры. Все чемоданы и коробки – уже у лифта, осталось только обесточить электроприборы, нажав кнопку «выкл», запереть дверь, а ключи бросить в почтовый ящик.
И вот палец уже завис над кнопкой «выкл», как вдруг стало что-то происходить.
Сначала возник водопад. Он лился в трубу из колодца, прикрытого сверху металлической решеткой.
И здесь был воздух.
Телом Петрова управляла уже не душа. Та сейчас подвергалась позорному изгнанию из другого мира. Командование перешло к спинному мозгу – повелителю инстинктов и рефлексов. Спинной мозг направил тело вверх, поднял голову над поверхностью воды, активировал горящие от боли легкие.
– Уагхххх! – совершил бессознательный Петров первый вдох.
И тут-то все к нему и вернулось. И жизнь, и душа, и память, и боль.
Петров жадно дышал, отфыркиваясь от грязной воды.
Сознание отметило, что он находится в колодце. Лестницы, чтобы подняться наверх, к решетке, через которую вниз текла вода, не было. Подняться без лестницы? Нечего и мечтать. А это значит, что придется плыть по трубе еще раз – до следующего колодца, который будет неизвестно когда. Это значит – сколько придется проплыть без воздуха? Минуту? Две? Три? Пять? Эта неопределенность бесила Петрова.
«Я не готов! – думал он. – Я не выдержу такого во второй раз! Как же заебала эта канализация!»
Петров нырнул. Рассудок бунтовал и протестовал. А душа знала, что не утонет Петров, выживет. Дело у него есть – друга спасать. Надо делать, о себе не думать.
Всего Петров преодолел еще пять перегонов от колодца к колодцу. Самым трудным был второй – две минуты сорок две секунды. В спецшколе Петрова учили точно отсчитывать секунды. И сейчас, плывя во тьме под водой, стремясь защитить сознание от паники, Петров включил в голове секундомер. Третий и четвертый перегоны были ни о чем – тридцать восемь секунд и минута семь. А вот пятый длился минуту пятьдесят восемь и сожрал последние силы.
«Хоть режьте меня! – думал Петров. – Больше я не выдержу».
Но выдерживать уже ничего не требовалось. Петров увидел лестницу.
И эта лестница вела наверх.
***
Этот колодец был широким. В нем даже был обустроен бетонный не то карниз, не то козырек, на котором можно было перевести дух.
Петров не хотел отдыхать. Даже садиться на минутку не хотел. Ведь где-то страдал Баширов.
Но сейчас, похоже, управление телом вновь захватил спинной мозг, заставил Петрова сесть, свесить ноги. Затем выключил сознание. Петров рухнул в темный спасительный сон.
Проспал он около сорока пяти минут. В спецшколе его учили определять, сколько ты спишь, и просыпаться точно вовремя без будильника. Совсем не сложная была наука, даже смешная. Занятия проходили в комнате общежития. Наставник командует: «Курсанты! Спать двадцать три минуты!» «Есть спать двадцать три минуты!» И вот проходит ровно столько, сколько сказано, открываешь глаза. И стоит наставник с секундомером. Кому-то говорит, что тот рано проснулся, другой проспал, ну, а ты и ты – молодцы. Четко и вовремя.
Петров был недоволен. На сон он проебал очень много драгоценного времени. Сейчас Петрова мутило, как алкоголика после безумной пьянки. Руки болели. Но что эта боль по сравнению с тем, что чувствовали ноги?! Одна из которых была предположительно сломана, а другая – покусана зомбаком. А поскольку дело происходило в говнище, то ожидался воспалительный процесс.
А еще от голода крутило кишки. Петров надеялся, что это не тот безудержный, неостановимый голод, который приводит в движение зомби. Петров надеялся, что еще не стал дебильным полутрупом. Но выглядел, конечно, как самый настоящий беглец из ада.
«Пора идти!» – подумал Петров.
«И куда же ты пойдешь? – спросил ехидный внутренний голос. – У тебя, наверное, есть план? Ты знаешь, где искать Баширова?»
«Да какой тут на фиг план! – ответил Петров. – Все просто. Поднимаюсь на поверхность, звоню Фантомасу. А дальше он всех по тревоге поднимает, и начинаем искать Баширова. Все просто».
«Ну, да, – согласился внутренний голос. – А где твой телефон?»
Петров бросился ощупывать карманы. Уцелело немногое. Был размокший от говна подлинный паспорт на чужую фамилию. В правом кармане было несколько тысячных купюр – тоже, соответственно, размокших. Была связка отмычек, которая держалась на кольце брелока, надетого на безымянный палец правой руки.
А вот телефон Петров проебал.
«Номер Фантомаса ты помнишь?» – строго спросил внутренний голос.
У Фантомаса был чудовищный номер. Вроде бы обычные цифры, но в каких-то диких сочетаниях, которые запомнить было трудно. Цифры образовывали такую комбинацию, которая тут же улетучивалась из памяти. Фантомас специально выбрал именно такой номер.
«729, – перебирал Петров числа, – 231… Или 719? А в конце 85, вроде? Или 87?»
«Не помню, – признался Петров. – Но я вспомню».
«Эх ты, боец! Дырявая голова!»
«Я вспомню», – пообещал Петров.
Надо было идти, подниматься по лестнице, отодвигать решетку, придумывать, как позвонить. И, конечно, вспомнить номер Фантомаса! Много было дел.
А тело не слушалось. Стальная воля Петрова посылала импульсы: давай, вставай, мол! Но фигушки!
«Ладно! – сдалась воля. – Шестьдесят секунд разрешаю посидеть, собраться с силами. Время пошло».
Пошел отсчет. Петров поднес к глазам набор отмычек. Блондинка на брелоке сияла тревожной и порочной красотой.
Это не афишировалось, и признаваться в этом было, наверное, не стыдно, но Петров был девственником. Как и Баширов. Конечно, все курсанты до начала учебы вроде как имели что-то вроде секса. Но на словах. Это не опровергалось, но в глубине души все догадывались, что будущие суперпрофи с женщинами наивны и неопытны. Спецучилище было, по сути, монашеским орденом.
Петров стал мечтать. А что бы он сделал с этой блондинкой, встреться она ему в жизни? На самом деле, конечно, Петров вежливо бы с ней поговорил. Наверняка их свело бы какое-то дело. Потом Петров бы ей помог. А, может, она Петрову. Вдруг она в архиве работает. Бумажку может выдать. Или нет! Она медсестра! И вот Петров приходит к ней показать раненые ноги. А блондинка говорит: «Ты храбрый боец, я хочу тебя наградить!» Она скидывает халат и принимает кокетливую позу как на этом вот брелоке.
На тридцать седьмой секунде у Петрова встал хуй.
И тут же в голове раздался голос. Совершенно новый. Но знакомый. Просто он в голове у Петрова раньше никогда не звучал. А снаружи его Петров слышал часто.
«Кто здесь? – спрашивал голос. – Где я?»
«Русик?» – вопросом на вопрос отозвался Петров.
«Саня?! – грохнуло в мыслях. – Братан! Ты жив?!»
«Я-то да. Еле-еле. А ты где? И почему я тебя слышу? Может, я сошел с ума?»
«Нет-нет! – отозвался Баширов. – Видимо, мы смогли наладить связь друг с другом. Это – то, чего добивался от нас Фантомас. Нам удалось наладить телепатический канал».
«Но как?» – удивился Петров.
Мелькнула, конечно, предательская мыслишка: «Я ебанулся в этой клоаке. И разговариваю сам с собой». Но эту мыслишку Петров отогнал. Он не ебанулся, и Баширов был настоящим. Его слова несли какой-то отпечаток подлинности, который будто бы заверял: да, это Баширов и никто другой.
«Думаю, это твоя заслуга, – сказал Баширов. – Что ты сделал прямо сейчас?»
«Неужели!» – подумал Петров, с сомнением вглядываясь в блондинку на брелоке.
«Что неужели?» – переспросил Баширов, который все слышал.
«У меня сейчас стоит хуй», – стыдясь, словно пойманный за мастурбацией подросток, признался Петров.
«Бинго! – ответил Баширов. – Мы столько лет дрочили вместе, что между нами открылся канал. Фантомасу будет любопытно это узнать».
«Где ты?» – спросил Петров.
И Баширов стал рассказывать.
Продолжение следует...
Всегда восхищался нашей армией и некоторыми членами этого вооруженного клуба по интересам!
Но это лютый пиздец!!!
Не далеко от моей работы есть карьер, большой много воды, выкапан был с целью противопожарной, в случае что б где было набрать воды пожарным машинам ну или установить помпы для подачи воды. Карьер место популярное у местных жителей, особенн в жару, сам там не раз окунал телеса и прикольно рыбки щипают кожу,однако есть один нюанс. В прошлом году, в июне или июле месяце рвануло канализацию что идет на очистные сооружения, рвануло в плане износа, не залатали так и бежит до сих пор, точнее стоки выходят на поверхность почвы Все насранное добро в военном городке стало вытекать не далеко от моего подразделения по топливообеспечению аэропорта. Вонять начало с июля месяца точно и иногда такая вонь что чувствуется и у меня на начале села. По лету да сейчас в морозы стоит вонючий туман.
Лето у нас на дальнем востоке было дождливое, сырое, переполнились местные канавы и речки, вода пошла в том числе и омывая трубы прогнившей истекающей фекалиямм, канализации. Смывая дерьмо по канавам в этот карьер, причем текло вплоть до сильных морозов. Пополняя запасы дерьма в карьере. Вчера военные на этом карьере въебали крещенскую купель, омывали свои грешные тела все желающие в собственном же "добро" вышедшем из тела человеческого чуть раньше по теплу и большому разливу воды, смытое из текущей канализационной трубы и не прошедшее все степени очистки и отстаивания, так как оно в своей массе не добирается до очистных по указанным выше причинам закончило свое путешествие в карьере, намытом дождевой водичкой. Я честно очень ржал и ведь не смутило их что вонища стоит из канализации на всю округу, купались блять, не знаю точно, освятили ли попа позвав. Но если так, то им не привыкать всякое говно освещать, в том числе и вышедшее из организма человеческого. Вот такой вот сюр и говно в том числе и в головах. А вообще чем большее в армии дубов ну а дальше сами знаете.
Мысли Петрова носились на экстраскорости. Такой темп означал, что Петров вошел в боевой режим. Хотя кто бы сомневался? Плохо в этой ситуации был тот факт, что после того, как БР уйдет, на Петрова навалится дичайший отходняк.
Впрочем, не навалится. Не будет раскалываться голова, не будут отваливаться руки и ноги, не будут квелые мысли проплывать в вязком киселе сознания. Потому что убьют сейчас Петрова. Не те, так эти. Или стелсы. Если сразу инвизиблядям сдаться, то можно и выжить. Для этого надо будет ушатать вот этих вот зомбаков сзади. А потом выйти к стелсам. Сказать: «Сдаюсь, братушки!»
Тьфу, блять! Какие они, нахуй, братушки?! Как Петров их вообще увидит, если на них сливающиеся с местностью костюмы? То есть, вылезти из люка с поднятыми руками. Сдаваться, получается, в пустоту придется, при штатских. Которые будут ржать и фотографировать.
«Страну опозоришь, дятел! – представил Петров разъяренного Фантомаса. – Все будут видеть, как лучший боец сдается не кому-то, а пустоте! Заберите, мол, меня в плен кто-нибудь! Ты ебанулся, боец, о таком даже думать?»
Все. Забыли об этом варианте. Пол-секунды, выходит, думал Петров о хуйне.
Что еще? Пиздиться с гастерами? Нет. Прилипнуть к потолку, как Джеки Чан? Прилипнуть, может, и получится, потому что своды канализационных труб – грязные. Но это ничего не решит и ни от чего не спасет.
Еще полсекунды хуйни. Да что ж такое?!
Ох, как же плохо без Баширова! И не сказать, что Баширов – такой уж светоч разума. Он ровно такой же, как и Петров, за исключением опыта недавних дней, конечно. И мыслит он точно так же. Но когда они начинают думать вместе, между ними проскакивает какая-то искра. И даже из самой немыслимой ситуации найдется остроумный выход.
«Что бы сказал Баширов? – лихорадочно думал Петров – Что, блядь? Что бы он сказал?»
И тут Петров понял.
Блин! Выход-то элементарен! Если это, конечно, выход.
Петров выпучил глаза, чувствуя, что ему без особого труда удалось придать своей физиономии максимальное охуение от ужаса, преследующего по пятам.
– БЕГИТЕ НАХУЙ, МУЖИКИ!!! БЕГИТЕ, БЛЯДЬ!
– Что? – переглянулись гастарбайтеры.
– У-Ё-БЫВАЙТЕ!!! – орал Петров. – Уже началось! Уже пиздец! Всех, нахуй, перешерстят!
Люди в оранжевом снова обменялись взглядами. Один из них – немолодой, с бородкой – видимо, почтенный старик, правда, в молодежной бейсболке поверх седины, быстро кивнул головой.
И в ту же секунду гастарбайтеры побежали. А за ними и Петров. Он думал: «Угадал, блять!» Но никакого счастья эта мысль ему не доставляла.
Просто гастарбайтеры боялись облав. Для них такие мероприятия гарантировали пребывание в обезьяннике, проверку документов, а то и депортацию. Вот и побежали.
Люди в оранжевом явно знали маршрут. Они проворно и согласованно бежали во вполне определенном направлении, куда-то сворачивали. Один раз направо, потом налево. Потом они оказались в большом зале, где сходились несколько труб.
Свернули в узкую трубу располагавшуюся на восемь часов от прежнего курса.
Петров прислушался. Он слышал зомбаков – Евгения Александровича и Диму. Эти чахлые злоебучие твари двигались следом. Они отстали, но они чуяли след. Их заклинило на мысли растерзать Петрова.
Зомбаков, насколько знал Петров, клинило с завидной регулярностью. Если им, в их гнилые головы, втемяшивалась какая-то мысль, они могли преследовать свою жертву очень долго. Годами! Как Голлум из «Властелина колец», который все шепелявил: «Моя прелессссть», а на самом деле был типичным упертым зомби. Чтобы они отвязались, их надо или покромсать бензопилой, или сжечь, или еще как-нибудь разделить на мелкие, безобидные фрагменты. Только так. Потому что зомби, которого заклинило, живуч вдвойне.
Но сейчас Петров на эту тему не особенно и волновался. Расстояние между ним и обиженными им зомбаками увеличивалось. А сейчас гастарбайтеры выведут Петрова в город. И ищи его свищи.
Гнилые долбоебы-преследователи о чем-то там шумели. Доносилось что-то про «февефов», хрипы, рычания. Очень издалека – пять шесть трубных пролетов.
Вдруг гастарбайтеры остановились. И вместо того, чтобы продолжать путь прямо по трубе, вдруг полезли вверх по осклизлой металлической лестнице. Потом перешли по какому-то мостику. Там, куда они шли, нестерпимо, до рези в глазах, воняло говном.
«О нет!» – подумал Петров. Он кое-что знал о канализации, и о том, как она устроена. Дело в том, что есть канализация ливневая, через которую уходят дождевые стоки. И есть фекальная, где говно. Наивно думать, что эти две системы не пересекаются. Они, на самом деле, не то, что пересекаются, а представляют собой сообщающиеся сосуды. Когда идет сильный ливень, ливневые стоки часто оказываются перегруженными. И поэтому на некоторых участках ливневые и фекальные трубы не имеют верхней части и представляют собой не трубы, которые можно символически изобразить буквой О. Это, скорее, буква U. И вот две такие U сходятся под землей и прижимаются вертикалями одна к другой. А во время потопа, когда ливневка оказывается переполнена, часть воды через открытые участки перетекает в фекальные стоки, и все несется в реку.
И сейчас, как понял Петров, они перешли из трубы ливневой в трубу с говном. Дерьма было много. Очевидно, что бизнес-центр на Кожуховской гадил много и разнообразно.
Гастрабайтеры входили в говняный поток спокойно. Но они и были в сапогах. А Петров был в кроссовках. Теперь придется с ними распрощаться. С джинсами тоже.
Глубина потока оказалась больше, чем по щиколотку, но все-таки не до колена. Идти было можно. И гастарбайтеры, с примкнувшим к ним Петровым, пошли.
Они преодолели один поворот, потом другой. А потом остановились, согнувшись в зловонной трубе.
Прошло с десяток секунд, целая вечность, прежде, чем Петров понял, что путь окончен.
– Мужики, а мы дальше не пойдем? – рискнул спросить он.
– Нэт, – ответил чей-то голос. Немолодой, авторитетный. – Здэс перестоим. Сюда никто не пойдет.
– А вдруг облава?
– Не бывает здесь облава, – отрезал голос. – Убежище. Нет дальше дороги.
– Как нет? – опешил Петров.
– Там решетк. Ключа нет.
«Здрасьте, приехали», – подумал Петров.
Ситуация вдруг совсем перестала ему нравиться.
***
В канализации было тихо, как в лесу в разгар барсучьей бессонницы. Стояла давящая тишина. Но она нарушалась. То тихо плюх-плюхал кусок говна в потоке, то разрезал тишину звук случайной струи. Шепелявое улюлюканье зомбирующих долбоебов тоже было слышно. Эти отвратительные звуки заставляли Петрова нервничать.
Но еще больше тревожил его звук, который донесся сверху, видимо, с поверхности. Громкий звук, грохот железяки о железяку! Если бы бизнес-центр оставался как раньше – заводом, можно было бы сказать, что на пол цеха пизданулся вместе с краном многотонный пресс, разъебавши половину станков. Вот как это звучало.
И в этом звуке Петров расслышал смертный приговор.
– Слышьте, мужики! – сказал он гастарбайтерам. – Гроза началась. Ливень! Сейчас тут все затопит.
Снаружи ебануло еще раз. Чуть послабее, но все равно громко.
– Уходить надо, – продолжал Петров.
– Мы нэ знай, как отсюда уходить, – раздраженно сказал дед. Говорил он, как мясо тесаком шинковал.
– Сейчас все нахуй затопит! – зашептал Петров. – Мы утонем в этом говне. Ливень!
Старик раздраженно поднял ладонь. Но его братва поняла, в чем дело, зашепталась на своем языке. Кто-то кого-то пихнул в плечо. Тот, кого пихнули – кучерявый, в бейсболке, экспрессивно замахал руками. Но на него страшным шепотом орали уже трое молодых. Паренек в бейсболке был близок к тому, чтобы сорвать свой головной убор и потоптать его ногами, но помешало, видимо говно – чей уровень пока был даже не до колен. Но скоро ситуация изменится. Петрова прошиб холодный пот.
Неожиданно он понял, в чем суть дела. Кучерявый паренек, видимо, имел способности ко взлому. У него с сбой были какие-то ключи или отмычки. А взломщик отнекивался. По какой-то причине не хотел использовать свои способности на благо социума.
Старик зло прошипел что-то кучерявому. Тот с досадой махнул рукой и направился вглубь тоннеля.
«Уйдем! – обрадовался Петров. – Сейчас этот криминальный гений откроет решетку, и у нас будет шанс свалить до потопа».
А потоп уже начинался. Незаметно, но очень быстро уровень говна поднялся уже выше колен. Снаружи, словно в подтверждение серьезности намерений, ебануло снова.
А гастарбайтеры перешептывались, уже глядя на Петрова. Это ничего хорошего не предвещало.
И не предвестило. Потому что люди в жилетах шагнули к Петрову, один из них как-то умудрился протиснуться по трубе и перекрыть выход. Под ребро уперлась острая и холодная стамеска.
– Цццц, – сказал гастарбайтер с мятым лицом и золотым зубом во рту. – Стой тихо нахуй.
А Петров и стоял тихо. Согнувшись. Сам себя нанизывал на стамеску.
Уже близко орали дурниной зомбаки. И небо старательно грохотала, повышая уровень говна в убежище.
– Ты кто такой? – спросил у Петрова старик.
– Меня Саня зовут, – ответил Петров и сам тут же осознал глупость своего ответа.
– Мне похуй, как тебя зовут! – с яростью сказал старик. Акцента в его речи стало меньше. – Саня, ебёнамат! Ты в розыске?
– Нет, – быстро ответил Петров. – Бизнесмен я. Наехали на меня.
– При чем тут мы? – спросил старик.
– Слушайте! – ответил Петров в сильном волнении. Он понимал, что любая ложь смертельно опасно. Поэтому лучше было говорить правду, но недоговаривать. – Мы с партнером моим по бизнесу пришли в офис. А там на нас напали. Шкафы! А у нас косяков, долгов – нет! Не за что нас прессовать. Ну, мы с корешем шкафов раскидали. А на лестнице на нас невидимки напали.
– А вампиры на тебя не напали, ебёнамат?
– Слушайте! Я не знаю, что им надо. Но они привязались ко мне, кореша моего повязали. А перед ментами мы чисты, это не они.
Гастарбайтеры загалдели. Тут все было понятно и без перевода. «Какого хуя мы вообще съебывались и прятались в говенную трубу?» – говорили гастарбайтеры.
– Это не только мне угрожает, поймите! – говорил Петров, понимая, что звучит вовсе не убедительно.
Эх, Баширова бы сюда!
А уровень говна стал уже по пояс. И старик пришел в бешенство.
– Ты белый горячк, долбоеб!
– Я не пью, – сказал Петров, чувствуя, что языком копает себе могилу.
Надо было придерживаться самой простой версии – что он тоже гастер-молдаванин, например. Что попал под облаву. Дернул же черт говорить правду! Но с другой стороны Петров чувствовал, что этому старику врать нельзя. И выбрал, что выбрал. Поздняк метации – точка бифуркации.
– Ты наркоман! – гаркнул старик. – А вот там – твои друзья, которых ты кинул с дозой-шмозой, пакетом-шмакетом, закладкой-прокладкой. При чем тут мы? Сам со своими кентами разбирайся.
Гастарбайтер со стамеской что-то стал говорить деловым тоном. Эти слова Петров тоже понимал. Гастер говорил деду: «Давай завалим этого дятла, а с нас взятки гладки?»
Но старику, по счастью, эта мысль не понравилась. Он замахал руками на Петрова, брезгливо сказал:
– Пошел!
И Петров пошел. Перекрывший дорогу гастарбайтер пропустил его. Петров тяжело шел, говно было уже до пояса. Где-то, уже совсем рядом, горланили зомбаки.
Отойдя, хотя можно сказать, что и отплыв, от гастарбайтеров метров на пятнадцать Петров увидел зомбаков. Те весело, как маленькие дети в надувном бассейне, плескались в говнище. И тут их зомбачьи органы чувств показали им Петрова.
Оба зомби тупо и зловеще принялись давит Петрова взглядами.
– Фофавфя, – сказал Евгений Александрович. Скальп болтался у него над лицом и явно мешал говорить. – Оф ваф фуй уввёф!
«Попался, – перевел Петров. – От нас хуй уйдешь!»
– Хи-хи-хи! – визгливо захихикал Дима.
– Здравствуйте, бляди, – сказал Петров.
И на долю мгновения зомби попятились. А потом поплюхали в атаку.
Продолжение следует...
Привет, Пикабу! Продолжаем тусоваться в темных закутках Петербурга, как герои романов Федора Михайловича Достоевского. В предыдущих постах уже было про беспробудное пьянство, бедность, смерть, сумасшествие, равнодушие, бюрократию, ссоры, унижения и нищенские интерьеры когда-то роскошной квартиры.
Эта история будет проходить в этом же антураже, но достоевщины в истории не будет, в этой истории будут спорные инженерные решения. Поехали!
Многие думают, что девочка очень отважная укротительница соседей или мазохистка, живущая в аду. Но все намного банальней- девочка не жила в этой квартире дольше двух-трех месяцев подряд. В основном комната сдавалась в аренду.
Поэтому девочка упустила появление нового соседа. Познакомились в сентябре, когда девочка выносила мусор из комнаты Галины (читайте об этом во второй части), а сосед уже закончил у себя ремонт и установил мощную дверь в свою комнату.
Напомню тем котяткам, что читали первые истории, а тем, кто не читал просто расскажу кое-что о самой квартире. В квартире семь комнат, длинный коридор, потолки под 4 метра. Шесть комнат из семи имеют площадь от 12 до 20 метров, а вот седьмая комната 48 метров!!! Как две студии, Карл! И вот в этой огромной комнате и завелся новый сосед. К слову, это самая дальняя от сан.узла и кухни комната.
Так вот новый сосед Павлик, осмотрев весь коммунальный треш, решил от него сепарироваться. И это прекрасное ршение, Павлик!!!
А ещё Павлик решил, что он сантехник и сам себе инженер. Павлик сам провел все трубы к себе в комнату. И вот это уже было ни хрена не прекрасное решение, Павлик, потому что ты, Павлик, рукожоп! Трубы проходят под потолком нашей квартиры. И с сентября по октябрь трубу с говном трижды прорвало, но кто считает... Аварийная служба говорила Павлику, что сделал он хуйню, но Павлик и слушать не стал..
Павлика не парит такая ерунда, он считает, что соседи по квартире хуже скота и жить в дерьме им норм. Собственно соседи согласились, что им все ок-норм и Павлик с говнопроводом их не парит, залил и залил.
Расстроилась почему-то только девочка.
А ещё оказалось, что слив говна Павлик подключил к сливу раковины. В общем раковины у нас больше нет, Павлик туда срет..
Девочка пошла к Павлику поговорить и узнать, можно ли как-то поправить инженерные косяки. Павлик предложил девочке больше путешествовать. Ну да-да, иди нахуй он предложил. Вот так вот сразу. "Заибись, поговорили", сказала Павлику девочка и попросила показать разрешение на переустройство общей территории и проведения инженерных сетей. Павлик пообещал девочке оторвать ноги. Девочка пожелала Павлику всего хорошего и написала заявление об угрозах. А заодно вызвала представителей управляющей компании, жилищную инспекцию и администрацию района.
Сразу как-то неожиданно выяснилось, что лепить говнопровод на потолок нельзя, унитаз в комнате ставить нельзя и считать себя самым важным в коммуналке нельзя.
Павлику погрозили пальцем, попросили все поправить и ушли. Это всё случилось ещё в октябре, но Павлик до сих пор гадит у себя в комнате, а говно носится под потолком и сливается в раковину.
А ещё Павлик установил скрытую камеру в коридоре. Привет, Конструкция и права человека! Наша участковая не в курсе конституции РФ и прочих законов защищающих частную жизнь.
Кстати, Пикабу, никто не видел трансляции из коммуналки? Там такой длинный коридор показывают с коммунальными фриками, среди которых есть такая мелкая брюнетка, которая всегда на камеру средний палец показывает. Если видели, кидайте ссылку в комментариях.
Юрист говорит надо подавать иск на Павлика, иначе он так и будет заливать многострадальную квартиру дерьмом и снимать старушек для непонятных целей. Девочка понимает, что похоже придется, но прокрастинирует и пилит посты для Пикабу, вместо иска Павлику.
Всем хороших соседей и надёжных инженерных систем ;)
З.Ы. девочка не откажется от советов юристов, что делать в такой ситуации.
З.Ы.Ы. квартира находится на втором этаже, снизу нежилые помещения, в принципе, сделать "мокрую зону" в комнате можно, собрав пакет документов. Но никаких документов Павлик не собирал. Павлик быкует как дебил из 90х