Эй, толстый! Пятый сезон. 12 серия
Что же привело Саню в Кожуховскую промзону? Да еще и под бешеным ливнем, когда казалось, что в мироздании примерно этажом выше прорвало сантехнику, и нас затапливает, но кому предъявлять за ущерб? Ведь с соседями сверху мы незнакомы.
Конечно, Жирный бродил здесь не случайно. Насколько мы его знаем, он и в хорошую погоду-то не ахти, какой гуляка был, а уж в разверзшиеся хляби нашего толстяка должны были вытолкнуть обстоятельства непреодолимой силы.
Собственно, так оно и было. В промзону Саня пошел не от радости жизни и не от упоения ее чудесами. В Санином внутреннем мире не светило солнце. Конечно, нет. В разуме Жирного бушевала примерно такая же буря, как и снаружи. Сверкали убийственные молнии зловещих озарений, проносились черные тучи страдания. Внутренний мир Сани Жирного стремился аннигилировать сам себя, ревел и грохотал от ненависти к себе.
Сегодня Саня понял, что нет у него страшнее врага, чем он сам. Еще Саня понял, что он – настолько гнусен и антиприроден, что даже терпеливое мироздание не хочет больше иметь с ним никаких дел, отторгает его от себя, убивает стрелами молний и не успокоится, пока не пригвоздит раскаленным потоком небесного электричества. А Саня от молний не прятался, потому что мечтал о том, чтобы по нему пиздануло разрядом белого огня. Это была бы шикарная смерть. Варианты стандартного суицида – повеситься, утопиться, вскрыть в ванной вены, броситься с балкона – Сане не нравились. Он прекрасно знал, что ему будет больно, а боли он очень боится. А еще он знал, что ему никогда не хватит духу, и черту он не переступит.
Но сейчас представился прекрасный шанс попасть под молнию. Жирный надеялся, что титановые трусы, будучи сделаны из металла, притягивают к себе небесное электричество, как штырь громоотвода.
Так что цель прогулки под ливнем была неоднозначна. Саня ловил трусами молнии.
Улова пока не было. Электрические стрелы словно избегали Жирного, рушились на землю где-то там, далеко. А Жирный мечтал немедленно сгореть в небесном огне. Это была бы красивая смерть, которая оправдала бы всю его предыдущую омерзительную жизнь.
Вся предыдущая жизнь Сани проходила, как он видел, в тумане самодовольства. Жирный ведь мало, чем отличался от животного. Все его интересы были заключены в равнобедренном треугольнике «жрать-срать-дрочить». Сане казалось, что вся Вселенная ему должна. И вдруг открылась страшная истина – должны не ему. Должен он сам. Мирозданию. За то, что терпит на себе такое уебище.
Которое даже не знает, проводит ли ток титановый сплав трусов? Если не проводит, то нечего и мечтать сгореть в небесном огне. Но немножко надежды оставалось.
***
А пелена жира с мутных Саниных глаз сошла три дня назад. В телецентре Останкино. После долгой предфинальной рекламной паузы, когда вся студия оттиралась от говнища, Малахов спросил олигарха – выбрал ли тот себе наследника?
– Да, – ответил Гавриил Глебович. – После моей смерти бизнес-империю я оставлю…
Олигарх замолчал. И в студии повисла страшная пауза. Складки на теле Жирного превратились в реки пота. В брюхе забулькало так громко, что Жирный стал опасаться, что не расслышит имени. Своего имени. Ведь Саня был старше. Он первым пришел. Глист тут вообще с боку припека. Он в Останкино по ошибке оказался, потому что не может их родство быть правдой.
– Мне кажется, что все фондовые биржи мира застыли в этот момент, – нагнетал Малахов. – Решается судьба состояний и миллиардных контрактов. Итак! Кого же вы выбрали?
– Его, – сказал олигарх.
Огромный пухлый палец Гавриила Глебовича показывал куда-то. «На меня?» – предположил Жирный. Но это было бы натяжкой, как в игре «Что? Где? Когда?», когда карточки с вопросами уже разыграны, и ближайшая лежит примерно в 90 градусах от стрелки. Примерно так же указывал и Гавриил Глебович. На 90 градусов от Жирного.
А там сидел Глист!
Но нет! Нет! Этого не могло быть! Ведь Саня Жирный – вот законный наследник. Ему, именно ему нужен другой отец! Срочно, срочно нужен.
Все происходящее казалось полоумным сном. Ведь олигарх должен показывать сюда! Только сюда! На Жирного! Они ведь похожи. Ведь Саня – вылитый олигарх. Ведь это голос крови! Как его можно не слушаться?
И как можно указывать пальцем на этого тощего самозванца? Его вообще здесь не стояло!
В брюхе Жирного бурлило новое говно, а в душе кипела ярость. Как тогда, на митинге, когда Саня люто отхуярил Глиста. Или как позже, перед подъездом, с Зоей Смирновой, после чего Саня попал в тюрягу. Глист всегда был падлой. Он только прикидывался. А Саня верил. И другом считал. А он оказался падлой.
В студии разносился удивленный гул. Студия тоже была удивлена таким выбором.
– То есть, вы, Гавриил Глебович, выбираете своим наследником Виталия? – Малахов и сам подохуел от удивления.
– Да, – сказал Гавриил Глебович. – Я выбираю Виталия.
Саня не хотел смотреть на Глиста, но и не делать этого не мог. Глист и его батя вели себя так, будто выиграли в шоу «Голос». Глист прижал ко рту свои гадостные ладошки, а сам рот раскрыл буквой «О». А на батю его – Айрон Мэйдена – вообще было жутко смотреть. Он поднял руки вверх, тряс ими, словно камлающий шаман, подвывал и приухивал от радости, как филин. А матушки Глиста не было. Наверное, от стыда за такого позорного сына сбежала.
– Но почему? – спросил Малахов у олигарха. – Мне кажется, ваш выбор не очевиден.
– Это мой выбор, – сказал Гавриил Глебович. – Ведь речь идет о судьбе моих денег. Я все взвесил и обдумал. Но я могу и пояснить. Возьмем первого моего сына – Александра…
На Жирного нацелилось не меньше десяти телекамер. Даже на каком-то кране, из-под потолка на Саню смотрел безжалостный объектив.
– Александр очень похож на меня, – продолжал олигарх. – Но в его годы я таким не был.
– Вы имеете в виду комплекцию? Внешний вид? – спросил Малахов. – Вы были худым?
– Да, я был худым. Как Виталий.
Студия снова тяжко охнула, словно все зрители вдруг одновременно просрались. Ну, так, во всяком случае, казалось Жирному.
– А у Александра, – продолжал олигарх, – я вижу только один, но очень существенный недостаток. Его не любят деньги.
– А вас? – не удержался Малахов.
– Меня – любят, – сказал Гавриил Глебович. – Вас, кстати, тоже. А Александра – нет. Деньги его боятся, бегут от него.
– А от Виталия? – спросил Малахов.
– Ни то, ни другое, – сказал Гавриил Глебович. – Деньги от него не бегут, но он их пока и не притягивает. Но в Виталии меня привлекает то, что он очень уважителен к отцу.
– О! – сказала публика.
– Кроме того, у Виталия есть любимое дело, – продолжал олигарх. – Пусть даже неприглядное. Но оно есть. И тем лучше! Значит, Виталий – умеет стоять на своем.
Саня смотрел на Глиста, как тот раздувался от гордости, пидарасина.
Тем это телешоу и закончилось.
Зазвучала громкая, бодрая музыка. Все бросились поздравлять Глиста. А тот был и рад – селфился с телками, позировал рядом с олигархом, с Малаховым. В общем, пребывал в зените славы.
А Жирный позорно пятился. Он был уже никому не интересен. Лишь несчастная беременная матушка смотрела на Саню. Как ему казалось, с ужасом. И с какой-то леденящей жалостью. Так, наверное, смотрят на безногих щенят. И придушить бы надо, да жалко – живое ведь.
На Саню наваливалось понимание ужаса жизни. Вселенная ему ничего не должна. Сане казалось, что он прочно, как репка-мутант угнездился в мироздании. Эта иллюзия основывалась на исключительной доброте его матушки и, до последнего времени, бати. Саня был чужд и отвратителен мирозданию. Даже матушка смотрела на Саню с ужасом и отвращением. Даже батя – неродной, как выяснилось, отец – возненавидел Саню. И новоявленный отец биологический – тоже отшатнулся от сына.
«Всех от меня тошнит», – с леденящим ужасом понял Жирный.
***
Потом было много событий. Дома их ждал бухой батя. Подозрительно тихий. Даже не обзывался уебаном. То ли понимал, что Сане хуево, то ли что-то еще.
Заебали журналисты. Они звонили по телефонам и взяли в осаду дом. Говорить с ними никто не хотел. Все спрашивали одно и то же: «А что вы чувствуете?»
Заебали юристы. Они предлагали подать в суд на Гавриила Глебовича и на Глиста. Они тоже звонили и вкрадчиво объясняли матушке все выгоды иска. Матушка даже загорелась было мыслью отсудить наследство, но юристы хотели денег, а их-то и не было.
Уже на следующее утро после передачи пришел гнуснейший Ромуальд Филиппович. Как ни в чем ни бывало. Поливал червей Саниным поносом из бидона. Глист, как понял Саня, домой так и не вернулся. После того, как он стал миллиардером, дома его не было вообще. Айрон Мэйден был, тем не менее, настроен оптимистично.
– Деньги на исследования у нас будут. Теперь совершенно точно, – говорил он. – Расслабьтесь, Победы у нас впереди.
Санин батя смотрел на него очень кисло.
На третий день умер олигарх. Потом за батей пришла полиция и отвела его в тюрьму. В дом вломились телевизионщики, безжалостно снимали – батю в наручниках, рыдающую матушку, унылого Жирного. Обвиняли отца (или, правильней, отчима), как понял Саня, в непреднамеренном убийстве Гавриила Глебовича. Матушка переволновалась и ей вызвали «скорую». Положили в больницу на сохранение. Чуть не случился выкидыш.
А Саня остался один. Без денег. Хотя жрачка у него была – в трехлитровых баллонах. Смесь из зельца и хлеба. От нее Саня много и жидко срал.
Когда началась жуткая гроза, журналисты разбежались. А Саня понял, что это шанс уйти из дома. Попасть под молнию он решил уже потом, как-то сама собой пришла эта мысль. Бродил Саня долго и бесцельно, пока не оказался в Кожуховской промзоне.
Там он решил обосрать бомжа-онаниста (тем более, что жрачка из банки уже требовала выхода наружу).
А теперь бомж, кажется, за Саней гнался. И не с добрыми намерениями. Обернувшись, Саня увидел, что обосранный бродяга вылез из-под решетки, бросился в погоню. И не факт, что Сане удастся от него уйти.
Продолжение следует...