Три колеи
«Перед войной родители ездили в Ижевск: за покупками, в больницу. Иногда брали и меня. Поезд трогался, вскоре проезжали входной семафор, за ним ручей "Сундук", куда ходили полоскать бельё, и на этом кончался свой, привычный мир. Хотелось скорее в город. Но вот ещё станция Люкшудья, посёлок побольше нашего. Потом промелькнёт Воложка, а за ней сквозь лес виден пруд, сначала неширокий, и вот уже водная гладь, что кажется бесконечной, густой сосновый бор на том берегу, потом какие-то загадочные белые сооружения. (Мне объясняли, что это Парк культуры и отдыха, постройки из побелённых досок, и там нет ничего интересного кроме парашютной вышки, а мне всё же так хотелось туда.) Пруд был уже как море, весь берег уставлен домами, кое-где каменными. А за прудом - множество чадящих труб. Поезд входил в незнакомый мир людей, машин, звуков, запахов.
Но по городу разгуливать времени не было: всегда спешили сделать дела и поспеть к обратному поезду. Автобусов в городе тогда ещё не было, а от центра до Увинского вокзала более 3 км. И вот, торопимся на вокзал, а на улице Советской, там, где сейчас Национальная библиотека стоит передвижной зверинец. Отец приподнял меня над толпой, и я узнал вблизи животных, виденных мной лишь на картинках. Но меня поразило то, что медведю давали на палочке кружочки колбасы. (Колбаса в то время считалась у нас дорогим, "городским" лакомством.) В другой раз идём с матерью по улице Советской; жара, пить хочется. Эта улица тогда уже была покрыта асфальтом, вижу, её поливают из шланга, а сбоку хлещет струйка воды, на радость мне. Есть хочется, а до дому доберёмся лишь часа через 3. А тут с лотка продают какие-то белые комочки, горожане их едят облизываясь. Я стал канючить. А мать сказала: "Это называют сырочки. Их делают из молока и квасят, пока не заведутся червяки. В котомке есть сухарик, на-ко поешь." От центра дорога на вокзал спускалась к пруду по крутой извилистой деревянной лестнице и выходила на плотину. На мосту через водоспуск по обе стороны стоят часовые с ружьями. Тут останавливаться нельзя: будут стрелять! Далее слева завод: всё стучит и грохочет, валит пар и дым. Справа, за высоченным забором- пруд, но его не видно. А так хотелось посмотреть на пруд вблизи! Далее - поворачиваем на Пятую улицу, тут земля содрогается от стрельбы авиапушек в подземном тире, снуют большие и маленькие паровозики, тащат лес на Завод и на ТЭЦ, вывозят в залив, на болото раскалённый шлак из мартеновских печей. И густой, стойкий, тошнотворный запах гари от газостанции, где из дров гонят горючий газ для плавильных печей и кузниц. На подходах к Увинскому вокзалу хитросплетение железнодорожных путей, мастерские и вагонные депо для составов трёх "калибров": 750 мм-. это узкоколейная железная дорога (УЖД), по ней из Мужвая доставляли лес, дорога с колеёй 1000 мм. осталась на Заводе с "доисторических" времён для внутризаводских перевозок, и 1520 мм. — нормальная рельсовая колея. И у каждого пути были свои паровозы и вагоны, разъезды, стрелочные переводы и прочее хозяйство. Далее начиналась заречная часть города. Вот перед четырнадцатой улицей последний поворот налево, ещё немного и мы на вокзале. Осталось купить билеты, но есть ли билеты в кассе?»
фрагмент из «Двадцатый век в биографии инженера», автор — А.В. Коробейников