Купи подруге котелок,
пускай оно уже не модно
и англофобам не угодно,
давай купи, не будь как лох
Он всем идёт - и молодым,
и посерьёзней, и курносым,
идёт к очкам и даже к косам
и даже вовсе безволосым
Купи подруге котелок! :)
пускай оно уже не модно
и англофобам не угодно,
давай купи, не будь как лох
Он всем идёт - и молодым,
и посерьёзней, и курносым,
идёт к очкам и даже к косам
и даже вовсе безволосым
Купи подруге котелок! :)
Николай Гоголь – пожалуй, самый загадочный русский писатель-классик. Многие его произведения так или иначе связаны со смертью и загробными ужасами. Но, похоже, сам писатель после своей кончины также стал героем жутковатой истории. Речь идет о том, что его череп был якобы похищен из могилы.
История с перезахоронением
В 1931 году в Свято-Даниловом монастыре, близ которого был захоронен прах Гоголя, решили устроить колонию для малолетних преступников. Останки же писателя постановили перенести на Новодевичье кладбище. На церемонию перезахоронения собрались многие видные советские литераторы.
Когда вскрыли гроб, оказалось, что голова покойного лежит отдельно от скелета. В расчлененном виде было принято хоронить покойников у некоторых языческих племен. В ХIХ же столетии данный ритуал могли совершить те, кто опасался мести колдуна: считалось, что душа не сможет вернуться в безголовое тело. По некоторым данным, Гоголь при жизни не только писал мистические повести, но и занимался магией и колдовством.
По другой версии головы в гробу вообще не было. В 1988 году в газете «Советская Россия» были опубликованы отрывки из дневника бывшего члена Военно-революционного комитета в Москве, дипломата и писателя А.Я. Аросева, в которых говорилось: «На днях был у Вс. Иванова, Павленко, Н. Тихонова. Рассказывали, что отрыли прах Гоголя, Хомякова и Языкова. У Гоголя головы не нашли». Профессор Литературного института, писатель В.Г. Лидин, участвовавший во вскрытии могилы, также писал в своих воспоминаниях: «Черепа в гробу не оказалось, и останки Гоголя начинались с шейных позвонков…» В то же время другие очевидцы рассказывали, что голова была повернута набок.
Никакая официальная информация по поводу «аномалий» с гоголевскими останками не публиковалась. Утверждалось, что сведения засекретили по приказу Сталина.
Череп в Театральном музее?
По словам В. Лидина, допрошенные монахи Свято-Данилова монастыря поведали, что череп якобы забрал московский коллекционер Алексей Бахрушин, основатель Театрального музея, участвовавший в реставрации могилы писателя накануне столетия со дня его рождения, в 1909 году.
Как гласит предание, Бахрушин страстно захотел заполучить бесценный раритет для своего собрания театральных экспонатов. Он заплатил кому-то из могильщиков круглую сумму, и тот похитил для него голову Гоголя. По слухам, череп даже видели в Бахрушинском музее, где он лежал не то в кожаном медицинском саквояже для анатомических инструментов, не то увенчанный серебряным венком, в палисандровом ларце со стеклянным оконцем. Эту гипотезу подтверждал и Лидин, который в своих воспоминаниях сообщал, что в Музее Бахрушина хранятся три черепа - актера Михаила Щепкина, Николая Гоголя и неизвестного.
Поговаривали, что череп Гоголя навлек на Бахрушина неприятности (как раз в это время у него начались проблемы с музеем). Тогда, мол, коллекционер избавился от «экспоната», отдав его внучатому племяннику Гоголя - Яновскому, после чего дела его наладились. Так или иначе, Бахрушин скончался еще в 1929 году, и ответить на вопросы было уже некому.
И все-таки миф?
Мог ли Бахрушин действительно украсть череп великого писателя? Все представители рода Бахрушиных были глубоко интеллигентными людьми, и Алексей Бахрушин не являлся исключением. Вряд ли он был способен тайком присвоить часть праха усопшего литератора, а потом еще и выставить напоказ в своем музее!
Если голова Гоголя все же была похищена, то, скорее всего, это сделал кто-нибудь другой. Известно, что при перезахоронении Всеволод Иванов взял в качестве «сувенира» ребро Гоголя, директор кладбища Аракчеев не постеснялся снять с Гоголя сапоги, а тот же Лидин оторвал лоскут от его жилета. Уж не мог ли кто-нибудь из них заодно прихватить и череп, а потом свалить все на уже покойного Бахрушина? Или все же череп остался на месте? Пока это остается исторической тайной…
Ирина Шлионская
Баянометр ругался на картинку.
"Я реаниматолог. А если быть более точным, то peaниматолог-анестезиолог. Вы спросите, что предпочтительней? Я вам отвечу: хрен редьки не слаще. Одно дежурство ты реаниматолог, другое анестезиолог, но суть одна борьба со смертью. Её, проклятую, мы научились чувствовать всем своим нутром. А если говорить научным языком, то биополем. Не верьте, что она седая и с косой в руках. Она бывает молодая и красивая, хитрая, льстивая и подлая. Расслабит, обнадёжит и обманет. Я два десятка лет отдал реанимации, и я устал...
Я устал от постоянного напряжения, от этого пограничного состояния между жизнью и смертью, от стонов больных и плача их родственников. Я устал, в конце концов, от самого себя. От собственной совести, которая отравляет моё существование и не даёт спокойно жить после каждого летального исхода. Каждая смерть чеканит в мозгу вопрос: а всё ли ты сделал? Ты был в этот момент, когда душа металась между небом и землёй, и ты её не задержал среди живых. Ты ошибся, врач.
Я ненавижу тебя, проклятый внутренний голос. Это ты не даёшь расслабиться ни днём, ни ночью. Это ты держишь меня в постоянном напряжении и мучаешь постоянными сомнениями. Это ты заставляешь меня после суточного дежурства выгребать дома на пол все медицинские учебники и искать, искать, искать... ту спасительную ниточку, за которую ухватится слабая надежда. Нашёл, можно попробовать вот эту методику. Звоню в отделение, как там больной?
Каким оптимистом надо быть, чтобы не сойти с ума от всего этого. Оптимизм в реанимации вам это нравится? Два абсолютно несовместимых понятия. От стрессов спасается кто как может, у каждого свой «сдвиг». Принимается любой вариант: бежать в тайгу в одиночестве, чеканить по металлу, рисовать картины маслом, горнолыжный спорт, рыбалка, охота, туризм... Мы спасаем людей, а увлечения спасают нас.
Спасать... Мы затёрли это слово почти до пустого звука. А ведь каждый раз за ним стоит чья-то трагедия, чья-то судьба. Спросите любого реаниматолога , сколько человек он спас? Ни за что не ответит. Невозможно сосчитать всех, кому ты помог в критический момент. Наркоз дал и человек тебе обязан жизнью.
Почему то больные анестезиолога врачом вообще не считают. Обидно, ей богу. Звонят и спрашивают: а кто оперировал? И никогда не спросят, кто давал наркоз, кто отвечал за жизнь больного во время операции? Мы посчитали: пять тысяч наркозов в год даёт анестезиолог. Пять тысяч стрессов только от наркозов! Ведь каждый раз ты берёшь на себя ответственность за чужую жизнь: ты, анестезиолог, отключаешь у больного сознание, и тем самым лишаешь его возможности самому дышать, а значит, жить.
Больше всего мы боимся осложнений. У нас говорят так: не бывает маленьких наркозов, бывают большие осложнения после них. Иногда риск анестезии превышает риск самой операции. Может быть всё, что угодно : рвота, аллергический шок, остановка дыхания. Сколько было случаев, когда пациенты умирали под наркозом прямо на операционном столе. Перед каждой операцией идёшь и молишь Бога, чтоб не было сюрпризов.
Сюрпризов мы особенно боимся. Суеверные все стали... насчёт больных. Идёшь и причитаешь: только не медработник, не рыжий, не блатной, не родственник и не работник НПО ПМ. От этих почему то всегда неприятности. Чуть какие подозрения на «сюрприз» возникают, трижды сплевываем и стучим по дереву.
Нас в отделении 11 врачей, и у всех одни и те же болячки: ишемическая болезнь сердца, нарушение сердечного ритма и... радикулит. Да, да, профессиональная болезнь радикулит. Тысяча тяжелобольных проходит через наше отделение за год, и каждого надо поднять, переложить, перевезти... Сердце барахлит у каждого второго из нас как только эмоциональное напряжение, так чувствуешь, как оно в груди переворачивается.
Говорят, американцы подсчитали, что средняя продолжительность жизни реаниматолога 46 лет. И в той же Америке этой специальности врачи посвящают не более 10 лет, считая её самым вредным производством. Слишком много стрессфакторов. Из нашего отделения мы потеряли уже двоих. Им было 46 и 48. Здоровые мужики, про таких говорят «обухом не перешибёшь», а сердце не выдержало...
Где тут выдержишь, когда на твоих глазах смерть уносит чью-то жизнь. Полгода стоял перед глазами истекающий кровью молодой парень, раненый шашлычной шампурой в подключичную артерию. Всё повторял: «спасите меня, спасите меня». Он был в сознании и «ушёл» прямо у нас на глазах.
Никогда не забуду другой случай. Мужчина-инфарктник пошёл на поправку, уже готовили к переводу в профильное отделение. Лежит, разговаривает со мной, и вдруг зрачки затуманились, судороги и мгновенная смерть. Прямо на глазах. Меня поймёт тот, кто такое испытал хоть раз. Это чувство трудно передать: жалость, отчаяние, обида и злость. Обида на него, что подвёл врача, обманул его надежды. Так и хочется закричать: неблагодарный! И злость на самого себя. На своё бессилие перед смертью, за то, что ей удалось тебя провести. Тогда я, помню, плакал. Пытался весь вечер дома заглушить водкой этот невыносимый душевный стон. Не помогло. Я понимаю, мы не Боги, мы просто врачи.
Сколько нам, реаниматологам, приходилось наблюдать клиническую смерть и возвращать людей к жизни? Уже с того света. Вы думаете, мы верим в параллельные миры и потусторонний мир? Ничего подобного. Мы практики, и нам преподавали атеизм. Для нас не существует ни ада, ни рая. Мы расспрашиваем об ощущениях у всех, кто пережил клиническую смерть: никто ТАМ не видел ничего. В глазах, говорят, потемнело, в ушах зазвенело, а дальше не помню.
Зато мы верим в судьбу. Иначе как объяснить, что выживает тот, кто по всем канонам не должен был выкарабкаться, и умирает другой, кому медицина пророчила жизнь? Голову, одному парню из Додоново, топором перерубили, чуть пониже глаз зашили и ничего. Женщину доставили с автодорожной травмой перевернулся автобус, переломано у неё всё, что только можно, тяжелейшая черепномозговая травма, было ощущение, что у неё одна половина лица отделилась от другой. Все были уверены, что она не выживет. А она взяла и обманула смерть. Встречаю её в городе, узнаю: тональным кремом заретуширован шрам на лице, еле заметен красивая, здоровая женщина. Был случай, ребёнка лошадь ударила копытом пробила череп насквозь. По всем раскладам не должен был жить. Выжил. Одного молодого человека трижды (!) привозили с ранением в сердце, и трижды он выкарабкивался. Вот и не верьте в судьбу. Другой выдавил прыщ на лице (было и такое!) сепсис и летальный исход. Подобная нелепая смерть женщина поранила ногу, дело было в огороде, не то просто натерла, не то поцарапала заражение крови, и не спасли.
Хотя, где то в глубине души, мы в Бога верим. И если всё таки существуют ад и рай, мы честно признаёмся: мы будем гореть. За наши ошибки и за людские смерти. Есть такая черная шутка у медиков: чем опытнее врач, тем больше за его спиной кладбище. Но за одну смерть, которую не удалось предотвратить, мы реабилитируемся перед собственной совестью и перед Богом десятками спасённых жизней. За каждого боремся до последнего. Никогда не забуду, как спасали от смерти молодую женщину с кровотечением после кесарева. Ей перелили 25 литров крови и три ведра плазмы!
Мы перестали бояться смерти, слишком часто стоим с ней рядом - в реанимации умирает каждый десятый. Страшит только длительная, мучительная болезнь. Не дай Бог, быть кому-то в тягость. Таких больных мы видели сотни. Я знаю, что такое сломать позвоночник, когда работает только мозг, а всё остальное недвижимо. Такие больные живут от силы месяц-два. Был парень, который неудачно нырнул в бассейн, другой прыгнул в реку, третий выпил в бане и решил охладиться... Падают с кедров и ломают шеи. Переломанный позвоночник вообще сезонная трагедия - лето и осень самая пора.
Я видел, как умирали два работяги хлебнули уксус (опохмелились не из той бутылки) и я врагу не пожелаю такой мучительной смерти.
С отравлениями в год к нам в отделение поступает человек 50, из них 8-10 не выживают. Не то в этом, не то в прошлом году был 24летний парень, с целью суицида выпил серную кислоту. Привезли он был в сознании. Как он жалел, что сделал это! Через 10 часов его не стало. А 47летняя женщина, что решила свести счёты с жизнью и выпила хлорофос. Запах стоял в отделении недели две! Для меня теперь он всегда ассоциируется со смертью. '
Кто то правильно определил реаниматологию, как самую агрессивную специальность - манипуляции такие. Но плохо их сделать нельзя. Идёт борьба за жизнь: от непрямого массажа сердца ломаются рёбра, введение катетера в магистральный сосуд чревато повреждением лёгкого или трахеи, осложнённая интубация во время наркоза и можно лишиться нескольких зубов. Мы боимся допустить малейшую неточность в действиях, боимся всего...
Боимся, когда привозят детей. Ожоги, травмы, отравления... Два года ребенку было. Бутылёк бабушкиного «клофелина» и не спасли. Другой ребёнок глотнул уксус. Мать в истерике сама, говорит, бутылку еле могла открыть, а четырёхлетний малыш умудрился её распечатать... Самое страшное глухой материнский вой у постели больного ребёнка. И полные надежды и отчаяния глаза: помогите! За каждую такую сцену мы получаем ещё по одному рубцу на сердце.
Мы, реаниматологи, относимся к группе повышенного риска для здоровья. Вы спросите, чего мы не боимся? Мы уже не боимся сифилиса нас пролечили от него по несколько раз. Никогда не забуду, как привезли окровавленную молодую женщину после автомобильной аварии. Вокруг неё хлопотало человек 15 все были в крови с головы до пят. Кто надел перчатки, кто не надел, у кого то порвались, кто то поранился, о мерах предосторожности не думал никто какой там, на карту поставлена человеческая жизнь. Результаты анализов на следующий день показали четыре креста на сифилис. Пролечили весь персонал.
Уже не боимся туберкулёза, чесотки, вшей, гепатита. Как то привезли из Балчуга пожилого мужичка с алкогольной интоксикацией и в бессознательном состоянии. Вызвали лор-врача и тот на наших глазах вытащил из уха больного с десяток опарышей. Чтобы в ушах жили черви такого я ещё не видел!
В последние годы всё чаще больные поступают с психозами. От жизни, что ли, такой. Элементарная пневмония протекает с тяжелейшими психическими отклонениями. Пациенты соскакивают, систему, катетеры вытаскивают, из окна пытаются выброситься… Один такой пьяный, пнул в живот беременную медсестру скажите, что наша работа не связана с риском для жизни.
Про нас говорят терапия на бегу. Мы всё время спешим на помощь тем, кому она крайне необходима. Нас трудно представить спокойно сидящими. Народ не даёт нам расслабиться вообще. Молодёжь падает с высоты веселятся на балконе, открывают окно в подъезде и садятся на подоконник шутя толкаются... За последние три месяца у нас в отделении таких побывало несколько человек. Семнадцатилетняя девочка упала с восьмого этажа, хорошо на подъездный козырёк. Осталась жива.
Сколько мы изымаем инородных тел можно из них открывать музей. Что только не глотают: была женщина, проглотила вместе с куском торта пластмассовый подсвечник от маленькой праздничной свечки. Он острый, как иголка пробурил желудок. Столько было осложнений! Очень долго боролись за её жизнь и спасли. Из дыхательных путей достаём кости, орехи, кедровые, в том числе. Както привезли женщину прямо из столовой застрял в горле кусок непрожёванного мяса. Уже к тому времени наступила клиническая смерть, остановка дыхания. Сердце запустили, перевели на аппарат искусственного дыхания, но... спасти не смогли слишком много времени прошло. И такие больные один за другим. Покой наступает только после дежурства, и то для тела, а не для головы. Иду домой и у каждого встречного вглядываюсь в шею. И ловлю себя на мысли, что прикидываю: легко пойдёт интубация или с осложнениями? Приходишь домой, садишься в любимое кресло и тупо смотришь в телевизор. В тисках хронического напряжения ни расслабиться, ни заснуть. В ушах стоит гул от аппаратов искусственного дыхания, сейчас работают все пять когда такое было? Приходишь на работу, как в цех, поговорить не с кем: целый день только механические вздохи-выдохи.
Даже после смены в голове беспрерывно прокручиваются события минувших суток - а всё ли я сделал правильно? Нет, без бутылки не уснёшь. А денег не хватает катастрофически. Иной раз получишь эти «слезы» (2700 на две то ставки) и думаешь: на кой мне это всё надо? Жил бы спокойно. В какой-то Чехословакии реаниматолог получает до 45 тысяч долларов в год. У нас в стране всё через... катетер. Врачи, как, впрочем и вся интеллигенция, в загоне. Одно утешает , что ты кому то нужен. Ты спас от смерти человека и возродился вместе."
Автор: с.Владимир Лаишевцев , анестезиолог-реаниматолог. 2000г.
Статья. Инна Акимова.
взято тут
Показательная история о том, как за секунду собственноручно перечеркнуть все хорошее, чего сам же и добивался годами.
Как многие знают, Новая Третьяковка на Крымском валу проводит сейчас выставку Верещагина.
Не то, чтобы этот художник — герой моего романа. Но биография увлекательная, стиль интересный. Решил сходить, посмотреть, написать о нем постик в социальных сетях.
И чтобы скучно не было, взял с собой ровно трех знакомых.
От изобразительного искусства они в принципе далеки. Не то, чтобы я считал себя сильно близким, но на выставке в Русском музее был, Новую третьяковку вообще люблю, поэтому решил, что как-то попытаться заинтересовать друзей смогу, а дальше уже пусть сами.
И так мы ходили по залам, мило беседуя, где я шепотом что-то стыдливо в уголке рассказывал своим трем друзьям о художнике, его брате, отношениях с войной.
Помешать это могло примерно никому.
Но зато помешать смогли нам. В одном из залов смотрительница сделала замечание, буквально гаркнув мне в спину с другой стороны зала: «Несогласованные экскурсии запрещены!».
Я даже пререкаться не стал. Такие смотрительницы — атавизм. Спорить с ними — себе дороже. Нужно просто дождаться, когда закончатся. Просто неприятно удивился, и пошли мы себе в следующий зал, где разумеется общаться продолжили. Ну не молча же нам ходить!
И вот, когда мы уже напрочь забыли эту смотрительницу, в одном из залов уже не выставки, а постоянной экспозиции Третьяковки, где я как раз заканчивал рассказывать друзьям до чего крутая проходила здесь выставка Дейнеки несколько лет назад и чем она мне спустя столько лет запомнилась, и начинал рассказывать какая крутая выставка Кандинского проходила в той же Третьяковке 2 года назад....
... ко мне подошел сотрудник службы безопасности галереи и даже не попросил, а именно решительно потребовал, чтобы я предъявил бэйдж гостевого гида.
Я, признаюсь, просто обалдел от такой бесцеремонности. И начал уже вполне громко и резко огрызаться, что когда стану гидом — тогда и поговорим, а пока я тут как гость, у меня оплачен билет, и не мог бы сотрудник службы безопасности оставить нас в покое и пойти заниматься, например, своей прямой обязанностью — а именно обеспечивать мою безопасность в том числе.
Разумеется, недолго думая, меня попросили покинуть галерею.
Ребята, я даже не протестовал.
Понятно, что можно было закатить сцену с видеосъемкой, полицией и всем весельем. Но я сам уже очень хотел оттуда поскорее уйти. Потому что это — адовый трэш.
Дело в том, что Новая Третьяковка, где собраны произведения советского искусства 20-го века — не самый популярный музей Москвы, мягко говоря.
Музей огромный, многие залы заполнены соцреализмом, от которого многих тошнит. Посетителей мало. Даже заполонившие Москву иностранцы на портреты Ленина и Сталина смотреть не спешат.
И Третьяковка много лет подряд планомерно и старательно поддерживала и подогревала интерес своих гостей к этому зданию на Крымском валу. Третьяковка в принципе много шагов делала верных. Фотографировать разрешила. Даже успела стать почти не последним музеем в мире, где это наконец разрешили. Магазин сувенирный модный открыла. Смотрителей учила дружелюбности, как могла.
Смотри, обсуждай, фотографируй и фотографируйся, да хоть видеоблог снимай — делай, что пожелаешь. Главное приходи и формулируй сам свое отношение к искусству. На одной из выставок на том же Крымском валу я как-то прочитал в официальном путеводителе, что наследие соц реализма вообще недоосмысленно до сих пор. И поэтому Галерея считает полезным, чтобы гости что-то формулировали сами, делились впечатлениями с галереей. Я тогда очень впечатлился этой задумке.
И вот такая история в результате.
Честно, я даже подумал, что возможно просто это я — такой слишком заметный. Ну или сотрудник службы безопасности за проигравшую в этот день команду какую болел. И начал гуглить.
Так вот, оказывается, мой случай далеко не единственный. Люди парами приходили, и их выгоняли за то, что они обсуждали друг с другом увиденное.
Это фиаско, ребята.
Просто дно.
Это настолько позорная история, что даже неудобно про нее говорить.
Разумеется, я начал разбираться и нашел целый свод правил экскурсионного обслуживания на 4 страницы, которым мне козырял сотрудник службы безопасности.
Почитать это положение можно тут:
https://www.tretyakovgallery.ru/upload/medialibrary/f55/f55d2bb8221f0c02bd1228c9683d8a85.PDF
Сам этот документ — адский позор и символ времени.
Почитайте, например, раздел "Обязанности Галереи". Это ж просто умереть со смеху!
— Своевременно и должным образом принимать заявки.
— Обеспечить допуск.
— Публиковать информацию об услугах. 🙂
— Информировать об изменении условий допуска.
И да, там черным по белому написано следующее:
«Лица, нарушившие условия, установленные настоящими Правилами, могут быть удалены сотрудниками Отдельного батальона по охране объектов Галереи, или сотрудниками службы безопасности Галереи, а при наличии к тому оснований – задержаны и доставлены в органы внутренних дел».
А знаете что там НЕ написано?
Самая банальная юридическая толстость, а именно — что понимается под словом «ЭКСКУРСИЯ».
Эта безграмотность — вообще символ времени. Закон об «оскорблении чувств верующих», где развернуто не указано ни что понимается под "чувствами", ни что под "верующими". Закон о запрете «гей-пропаганды», где нет какого-то вменяемого определения что понимается под словом "пропаганда". И теперь в этом ряду красуются и Правила Третьяковки.
Все очень закономерно!
Зато в правилах указан допустимый размер экскурсионной группы.
Знаете какой он?
Дословно — «от 01 до 20 человек».
Как вам группа численностью в одного человека?
Так что если у вас вдруг нет друзей, и вы придете на выставку один, далеко не факт, что вас такой экскурсионной группой из 1-го человека не признают.
Здесь должен был быть пост о том, как интересно сходить на выставку Верещагина, которая через пару недель заканчивается.
Но его, к большому сожалению, не будет.
А то еще признают какой-нибудь медиа-экскрусией численностью из 0 человек.
В общем, товарищи кураторы, музейщики, галеристы, пожалуйста, не будьте, как Третьяковка.
Быть, как Третьяковка — очень-очень-очень плохо.
И Третьяковка... Столько лет любви... Вроде как взаимной... И тут такое... Не будь такой, пожалуйста...
Больно и стыдно!
автор - Tnargime Rǝnni
Среди безлюдных просторов, морозом окованных, засыпанных мёртвым снегом-песком, белым да холодным, по хуторам и сёлам светились приветливые небудничные огни.
Год от года, долгие столетия, среди самой глухой ночи-зимы, когда, кажется, и смех, и песню, и все радости людские закуёт, замурует в ледяную сталь, погасит в человеческих гнёздах последние огни и окутает их пожизненной темнотой, - по всем необозримым пространствам степей меж сонными борами, по всем уголкам, где только притаились людские жилища, все вместе, словно по запрятанным проводам, светились они, радостные, живые.
Боязливо замигали огоньки где-то и на дне глубокой степной балки, одинокой в далёкой степи.
Десяток убогих хаток выглядывали из замётов, будто норы степных зверей, а между ними звучал весёлый шум: весёлым, ясным духом вертится по хутору разноцветная звезда, трещат бодрые песенки о райских садах, о золотой роскоши.
Сдаётся, повеяло на замерший хутор из вековечной древности сказочным сном, волшебным и тёплым.
А вокруг балки в грозное войско вырядились тени всяких кошмаров и призраков с ведьмами и мертвецами, со всеми исчадиями тёмной ночи; зашевелились, обеспокоенные светом и радостью, вооружили свои силы супротив радостного праздника[1].
И зашумел люто ветер со степи, загудел, — со свистом, с диким криком метнулась на хутор вместе с ним тёмная сила, подула холодом, обвеяла снегом, набросила тёмное покрывало. Стало пусто и грустно.
Только сила вражья мечется, лютует во тьме.
А радость уже усмехается то с одного, то с другого оконца тёплым красным огоньком.
Позже всех замигал огонёк в крайней от оврагов хате, неясен — бледен и зол.
И повалили к ней все страшилища, накрыли старый покосившийся дом, осели на воротах, на старых заделанных окнах.
Повеяло от хаты на хутор грустью да страхом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Бледно горит на карнизе прикрученная керосинка. Окно от дороги закрыто; в напольном, от степи — кружальцами оттаивали замурованные стёкла. И казалось, что это неуклюжие косматые чудовища с чёрными лицами и ватными бородами и волосами лезут снаружи в окно. Из миски одиноко выглядывает худой праздничный поросёнок с острыми ушами, выглядывает в убогом мирке, словно старинный деревянный идол.
Печь пощерблена, пол немазан, грубо, кое-как побелены голые стены. Грустно и бедно, неряшливо.
Нет, нету радости в этом доме...
Печален-невесел ходит по хате хозяин этого жилья, Иван Крупка.
Сам подбрит, плохонькая свитка новым поясом подтянута, сапоги выблёскивают дёгтем — молодец хоть куда, а грустен.
— И отчего так, Катря; только у людей начнётся праздник — у нас поднимается склока? — проговаривает будто бы сам к себе.
В тёмном углу блеснуло что-то хищными горячими очами.
— Кому-то праздник, а мне - только сердцу чахотка! — отвечало плаксивым голосом.
Наклонившись на угол стола, сидела, всхлипывая, в новом наряде молодая женщина.
Неуклюже во все стороны торчал и надувался на ней нескладно одетый красочный убор. Дикарским кокетством отдавало от тёмно-розового чепца с какими-то странными рожками на голове. Чёрная коса, словно буйная грива, не помещалась под чепцом, и казалось, что это неумелая рука ребёнка, шутя, напялила грубые украшения на какого-то молодого горячего зверя.
Глянула на пол — и вздрогнула от отвращения и ненависти:
— Видеть их не могу!.. Дух мне от них противен, отвратен... Наплодить наплодила, дохлячка, да и сама сгинула, а мне теперь возиться с ними, с вонючими?.. На что? За что? Или я — служанка ей?.. У меня свои пойдут вскорости.
— Ох, да какая же ты недобрая, Катря, — виновато моргая, говорил Иван, — ну куда же их девать - не душить же, как щенков.
— Где хочешь, там и девай, коли хочешь других плодить. А коли нет — так согнивай со своими злыднями, с теми бесятами! Пойду к отцу...
Подскочила на лавке и отвернулась к окну.
Повернула голову, глянула хмурым оком.
— Что я тебе говорила? Забыл? — тихо, понуро бросила.
— Что? — хрипло промолвил Иван, прокашлялся и добавил: — Этого ты не говори мне, Катря... Под боком люди.
— Что люди? — злобно повернулась к нему. — На недобрый час нам люди!.. Что они — детей твоих будут кормить?.. Какое их собачье дело до нас?
Иван подошёл и осторожно сел на лавку рядом.
— Подожди немного, Катря, потерпи, — ласково начал он уговаривать, — они хиленькие: даст Бог, сами помрут.
— Помрут... дожидайся... Пока помрут, уж и голову отгрызут...
Всхлипнула.
— Да прочь, не обнимай! — гневно заверещала, отпихивая Ивана. — Такие бедствия — а туда же мостится. Прочь, не сиди рядом со мной, потому что от тебя той мерзостью вонючей, тою чахоткой несёт!
Плюнула.
Иван отодвинулся, насупившись, гася в очах пьяную страсть.
Обвела упёртыми, тоскливыми очами хату и заскулила:
— Ой скучно мне, тоскно... Жизни моей нет здесь, замучают меня, со свету сживут враги мои ненавистные...
— Какие враги? — участливо спросил Иван.
— Вон, вон мои враги! — тыкая перстом на пол, с дикою ненавистью приговаривала Катря.
На полу, просвечивая сквозь драную дерюгу голыми задками, вповалку лежали съёжившиеся от холода дети — одно старшенькое, двое младших.
Иван тяжело вздохнул.
Приумолкли.
«Гу-у...» — диким зверем выло во дворе, гудело в дымоходе, сыпало песком в окно.
«Замету, засыплю, следа не оставлю!» — похвалялось кому-то.
Катря бросилась, словно только что услышала, раскрыла широко глаза.
— Слышишь, какая метёт? — тихо, таинственно проговорила она, пододвигаясь к мужу.
— Ну? — заморгал обеспокоенно Иван.
— Слушай сюда... — лицо стало доверчивым, ласковым.
Начала тихонько шептать ему что-то на ухо, и отсвечивали её глаза странным, зеленоватым блеском.
Покраснело лицо у Ивана, очи опьянели.
Разве веяло когда-нибудь на него от всегда хилой первой жены такими горячими чарами, такими могучими молодыми прелестями?.. Пара очей, словно неведомые, дорогие камни, со странно унылым волшебным блеском, сновали перед ним и закрывали всё вокруг. А лицо? Где же та злоба на нём?... На него смотрело лицо по-детски ласковое и приветливое. Никому лиха оно не желает, только себе хочет счастья - дикого, жгучего. Себе да ему, Ивану.
Жалость тронула Ивана, в груди вспыхнуло.
И дико ухватил он жену в объятия, к груди прижал, будто своё счастье.
А оно — живое, словно огонь, горячее Иваново счастье — льнуло, угрём вилось, прижималось губами, дух забивало.
Схватился бодрый, энергичный, — в очах, которые затмил туман, отсвечивали новые грёзы. Схватил шапку:
— Пока я запрягу — найди плащ да рукавицы, — тихо, быстро промолвил и выбежал из хаты.
Жена резво бросилась к одежде.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Тпру! — санки глубоко вгрузли в снег, встали.
Ох и шумела буря в тёмном и печальном бору! Будто неисчислимые орды дикарей-великанов, немых и лютых, пытаясь одним страшным рёвом отогнать врага, шумели сосны.
Гудом гудит наверху, ревёт, веет, крушит ветки и швыряет сухим ломом.
А внизу уютно под густым намётом; только, словно грозные призраки, толпятся отовсюду тесным войском стволы.
Глянул Иван вокруг — и начал разворачивать кожухи[2], в которых, как в гнезде, тихо резвясь, копошились в одних рубашоночках дети.
Вынял одно, быстро поцеловал, выбросил из саней — как было, в рубашке. Тоненько, резко закричало в снегу одно, за ним — второе.
Старшенькая ухватилась за отцову руку да в голос:
— Тятенька, не бросайте нас!
Плакала, родненьким, голубчиком нежно называла, руки целовала, милости умоляла.
— Не плачьте, дети: придёт скоро мама, заберёт вас к себе, — уговаривал Иван.
— Мы будем послушны, мы будем мачехе угождать, детей тебе глядеть, — вычитывала, будто старуха, приговаривала, — мы вырастем — пойдём служить.
— Не будешь ты, моё дитя, служить, в служках сидеть. Пойдешь ты к Боженьке, а у Боженьки — хорошо тебе будет. Прости, доченька моя, грех мой да скажи Милосердному, пусть и Он прощает.
Нагнулся поцеловать.
— Тятя!
Обхватила ручонками, пришлась, прижалась губоньками...
Оторвал, лёгонькую и цепкую, словно репей, да и бросил из саней далеко в снег.
Дёрнул вожжами.
Будто лёгонькая пташка белопёрая, всколыхнула крылышками, снялась и уж билась, уцепившись за санки.
Ухватил её за плечи, пихнул сильной рукою.
И упало дитя лицом вверх на снег.
Хлестнул батогом лошадь, помчался, озирается.
Путаясь в рубашке, плывёт вслед, спотыкается на снегу белая пташка; что-то стонет тоненько, снежную пыль разносит.
— Н-но! — хлопнул батог раз, второй, и ещё, и ещё...
— Ввв... — исходятся немые великаны наверху, и уже только в ушах слышится, как среди шума-бора стонут где-то голые птенчики, которых бурей выбросило из гнезда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В хате у Максима Чичуйко — словно в венке.
Стены белы, пол жёлт, от рушников[3] исходит розовая тьма. Тихо в хате.
В сухих цветах ритмично мигает перед иконами лампадка, будто бы играет какую-то весёлую мелодию без звука.
По запечкам, по лавкам,за рушниками, даже на новом ковре, которым застелено стол, — везде немые танцоры-тени.
Треснет лампадка, заволнуется во все стороны пламя — и пошли вприсядку, с подскоком, изгибаются, руками вымахивают — все вместе, как одно.
На покутье — горшки с кутьёй[4] да узваром[5] в сено глубоко зарылись, в миске — святая вода с кропилом.
Стоит густой дух от сена да сухих васильков. Тепло. А на столе на праздничном ковре — горою пироги, колбасы, рыба, паляницы[6]... Сверху бросает мечтательный свет на них лампадка.
Спит на полу мать с детьми, дремлет на печи Максим. Гудит метель во дворе, трубит в каглу[7]. Что-то Максима беспокоит: раз за разом сквозь сон хлопотно содрогается у него в груди. Ох и буря!..
Хочет что-то вспомнить — сон будто волною куда-то сносит.
Вздохнул на полную грудь, легонько что-то там содрогнулось — и уже из груди выпустил дух ровно, спокойно. Дважды дохнул Максим носом, в третий раз прервался.
Открыл глаза, поднял с постели голову, прислушивается.
— Устя, Устя! — тихо позвал он. — Устя, спишь ли?
— А... что? — хрипло со сна обозвалась жена.
— Устя, ты ничего не слышала?
— Нет... — откашлялась. — Нет, а что? — повторила громче, с тревогою.
— Что-то мне померещилось чудное — Бог знает, к чему. Послышалось, будто бы где-то мои крестники кричат: «Тятя, укройте нас!»
— Вот, храни Господь, царица небесная! — Устя поднялась с постели. — Смотри, чтобы не надумала та ведьма причинить им что-нибудь. Потому что там хуторские люди прямо криком кричат, что она их сведёт. Чадом не удалось передушить, так, может, снова что удумала?
Максим поднялся и стал искать на дымоходе трубку.
— Видел сегодня у церкви кума — подстригся, подбрился: будто в люди вырядился. Завидел меня — да сразу спрятался меж людей, а глазами сверкнул на меня, как тот вор. Что-то тогда меня тронуло — дай, думаю, зайду сегодня проведать крестников, да, как на беду, забыл. А возвращаясь из церкви, догнал Павла Ярового. «Как там сироты?» — спрашиваю. Махнул только рукою. «Лучше бы, — говорит, — уж Бог принял их.». А дальше и рассказывает. «Вот, — говорит, — вчера — мороз, аж дух забивает, а оно, сердечное, через весь хутор босое, в одном полукафтане за решетом скачет. Спотыкается, за слезами дороги не видит».
— Увы... — качает головою Устя, — знала бы та несчастная мать, — быть может, сама задушила бы их: меньше горя в мире знали бы. Ну, а уж ему каково смотреть на них!
— А ему-то что?.. Он рад, что жену взял молодую да здоровую.
— Отец!.. — вздохнула Устя. — Ой!.. Перестрелять бы таких отцов!.. Видишь ли, нашёл сиротам мать! Там, поговаривают, и родители у неё какие-то не такие. Ни люди к ним, ни они к людям. В церкви никогда не увидишь — волками какими-то живут. Страшно ехать, говорят, ночью мимо того ведьмовского кодла, а его, видишь, нелёгкая занесла в ту семью, так, будто не было для него других людей на свете...
Пожаловались, поговорили; Максим докурил трубку, выбил пепел и стал ложиться на сон. Морок развеялся, словно и не было. Зевнул, потянулся:
— Ф-р-р...
Заснул.
— А гу, гу-у!.. — страшным голосом перекрикивалось что-то в степи. Казалось, какие-то преступники возились у тёмного дела, подавая один другому голос издали.
А возле окон что-то жалобно выло, просило, тужило.
На напольном окне оторвало край занавеси и трясло нею, будто что-то живое рукою.
— О-ох, о-ох... ох, ох... — дрожало что-то во дворе голое, подскакивало, словно из-за дрожи и слова не скажет.
— Авва-вва-ва, — скрючилось от холода и пошло качаться по снегу.
Максим во сне перепуганно захрипел и вскочил:
— Это какое-то наваждение мне!
— А что?.. Может, опять? — сразу отозвалась с пола жена.
— Да прямо же словно тут под окном все в один голос: «Тятя, укройте нас! Тятя, укройте нас!» — аж задыхаются да плачут.
— Знаешь же что, муженёк, — сейчас же запрягай лошадь да поезжай: душа моя чует, что там деется что-то лихое. Уж сама хотела будить тебя. Не поленись да сразу же наведайся, — ещё не поздно. А то когда бы, Бог храни, они чего не учинили с детьми — и тебе будет грех за сирот.
— Хм... — Максим сдвинулся с печи, заковылял быстро по хате, зашелестел нетерпеливо в запечке.
Сверкнул огонь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Катря сидела с ногами на полу, грызла орехи и вела по пустой хате большими глазами. Сидела, словно ребёнок, занятый своими игрушками да причудливыми мечтами. Постучали в окно. Катря сразу к окну, отодвинула занавеску:
— Кто здесь?
Отскочила от окна, будто от огня. Детскости в очах — как не бывало: из глаз выглянул зверь — хитрый, напуганный.
Двери — на защёлку, погасила огонь, стала у стены.
Во дворе ветер затихал, светало — слышно было, как что-то добивалось под окном.
— Кто там? Что нужно? — крикнула сердито на всю пустую хату. — Завтра приходите, сейчас дома никого нет.
Застучали сильнее в окно.
— Открой, молодуха, потому что не поможет! Созову людей, будем двери ломать!
Катря засуетилась во тьме, словно зверь в клетке. Зажгла огонь, открыла двери, стала возле печи, дожидается.
Вошёл Максим, поздоровался, стал стряхивать с плаща снег. Катря держалась за край печи рукою и смотрела на Максима как на гору, что должна была обрушиться на неё. Максим спокойно разгладил примёрзшие усы, оглядел любопытными очами хату и остановил их на Катре. Сразу взгляд изменился, стал уверен, твёрд как сталь:
— А признавайся, молодица, где дети?
Катря, не соревнуясь, дико заголосила.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всё замерло в бору, будто после лютого побоища, когда всё живое истреблено на голову. Только мёртвые призраки и тени, извечные, бессмертные, вынырнули на руинах, задумчивые, грустные. Наверху то светает, то темнеет. Где-то там, за облаками, какой-то ювелир блеснул серебряными листами — под стволом вынырнула белая группа боровых русалок: двое маленьких плотно головками прижались к груди старшей, а та, разорвавши спереди сорочку сверху донизу, словно крылышками объяла их. Сидят, греются при лунном свете.
От сосновых веток упали разветвлённые тени на головки, на мраморные лица — и будто усмехнулись снежные дети холодному лучу. Сдаётся, тишина навеки сковала бор, и уж печальные тени, словно со скуки, затеяли свою вечную немую игру...
Тихо засвистело, затрещало по снежным замётам: будто по белым волнам, разбрасывая брызги, быстро плыли меж деревьями две лодки из зеленоватого снежного гребня. Словно из морской волны, вынырнули две остроухие головы. За ними в челнах — две фигуры.
Кажется, — древние великаны снова выплыли на белый свет со своих нор. Встали.
Сидит один на лодке — притаился; второй быстро крадётся к снежным детям. Взял одного на руки, прислушался, словно подул на него; второго, третьего — и тихо застонали, словно со сна, мёртвые снегурочки — ожили.
Отбросил капюшон с головы и впервые поднял глаза на второго.
— Ну, благодарите Бога, куманёк: живы! — и перекрестился.
И в мёртвом царстве что-то охнуло, разрывая ледяные оковы вечного сна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Месяц-божечко,
Выгляни вот настолечко, —
пели девчата, возвращаясь с колядок.
И месяц, ясен божок с золотыми рожками, выплыл в небе в хороводе девочек-звёзд, осветил в поле свежие снега.
Черёдкою переходили девушки узенький пруд, что соединял два хутора.
На горе, словно то войско, что прогнало недавнюю бурю, выплыли в лучах, хрустя снегом, силуэты.
— Смотрите — это наши возвращаются с хуторов! — зазвенел любопытный девичий голос.
— Хлопцы!.. Что мы видели-видели! — таинственно отзвучивает другой, нетерпеливый.
— А что же вы там видели?
Ватага ребят обрушилась с горы. Смешались. Гомон.
— Заходим мы в балку, — рассказывают девчата, перебивая друг друга. — Видим — светится в крайней хате. Давай, говорим, заколядуем. Заходим. Двери раскрыты, одежда в хате разбросана, сундук раскрыт и лампада горит, а в хате — ни души. Так мы бегом из хаты.
Идут гурьбою, шумят.
— А вот нам в Беликах была загвоздка, — хвалится хлопец, — свищет, метёт!.. А оно возле вербы само вытанцовывает по снегу. Верба скрипит, а оно выкрикивает: «Ой играй, когда играешь...»
— И что же оно такое?
— Так будто бы панок, такой весь из себя...
— Стойте! — остановил вдруг один ватагу. — Смотрите-смотрите — вон-вон-вон пошла...
Все, как один, замолчали, смотрят вдаль: под лозами плыла тень, было слышно, как скрипел под сапогами снег. На белом снегу чётко вырисовывалась фигура согнутой женщины с большим горбом на плечах.
— Ребята — айда: поймаем!
— На что вам задевать её? — останавливают боязливые девчата. — Пусть себе идёт на камыши да на болота.
— А-га-га! А тю! А держи! — засвистели, затюкали хлопцы.
Тень свернула в сторону и быстро скрылась в лозах.
— Это, стало быть, горянская... там, поговаривают, целых три их живёт.
Сбились теснее в компанию. Месяц кланялся рожками издали звёздам, сам тихо отступал, спускаясь за бор. Колядовальщики входили в свой хутор тесным кружком. Вполголоса вёлся интересный разговор. Забегали один перед другим наперёд, толпились возле того, кто рассказывал, и в любопытных блестящих очах ещё отсвечивали у всех тайны рождественской ночи.
С. Васильченко[8]
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1]Имеется в виду Рождество.
[2]Верхние одежды из овечьей кожи
[3]У восточных славян и, в особенности, у украинцев - полотенца из домотканого холста, разукрашенные узорами и вышивкой, которым придавалось особое значение.
[4]В старину в Украине - традиционное рождественское блюдо.
[5]Праздничный напиток - компот из сухофруктов, родиной которого считается Украина.
[6]Украинские хлеба из пшеничной муки.
[7]Часть дымохода.
[8]Украинский писатель и педагог(1878-1932), в своих произведениях описывавший жизнь простого народа и особое внимание уделявший детям.
Сумрачное утро медленно, но верно наступало на лес. Тьма уходила неохотно, цепляясь за кусты и прячась за деревьями. Стояла напряженная, словно звенящая, тишина.
Пожилая женщина в длинном платье, подвязанная темным платком, остановилась, опираясь на суковатую палку.
– Дождь, видать, будет. Ну, дай Бог, успеем добраться.
– Бога нет, – сообщил ее спутник, мальчик лет десяти, затем спросил: – Баба Катя, а мы куда идем-то?
Женщина вздохнула, подняла было руку перекреститься, да под взглядом пытливых синих глаз внука, вернее, внучатого племянника, передумала.
– К сродственнице моей, Евдокии. Погостишь у нее с недельку-другую на заимке.
– Это к той, что ты Дунька-ведьма зовешь?
Тронувшаяся с места баба Катя встала как вкопанная.
– Никак подслушивал?
– Я случайно! Честное пионерское.
– Ленька, ты ж обещал, что не будешь поминать ни пионеров, ни деда с отцом!
– Баба Катя, лес вокруг. Савка-полицай в деревне остался. А чего на недельку-другую? Наши немцев побьют, дед за мной приедет, а я в гостях. И так к школе опоздали.
– Некогда языком молоть, путь не ближний! – Баба Катя довольно шустро двинулась дальше, забыв про палку. Мальчик широко зашагал рядом, размахивая узелком с нехитрым имуществом.
Надолго женщины не хватило. Вскоре она замедлила ход, а на краю полянки и вовсе остановилась отдышаться.
Ленька пробежался вокруг и вернулся.
– Баба Катя, там дерево поваленное, пойдем, сядешь отдохнешь.
– Не хотелось бы, место тут уж больно нехорошее. Да, видать, придется, – бормотала женщина, плетясь к найденному Ленькой дереву.
Потихоньку бормотала, но мальчик услышал. После того как баба Катя, кряхтя и охая, уселась, спросил:
– А почему нехорошее?
Вместо ответа женщина показала рукой на противоположную сторону полянки.
– Холмики какие-то… это что? – спросил Ленька.
– Пристанище душ неприкаянных, – вздохнула баба Катя.
– Непонятно ты объясняешь, – Ленька, собравшийся сбегать к холмикам, обернулся.
– Самоубийц здесь хоронили со всей округи. На общем-то кладбище – грех, вот и нашли местечко. А душеньки неотпетые, неуспокоенные маются. Привидениями по лесу летают. Правда, врать не буду, вреда никому не творят, а пугать пугают. Ты лучше туда близко не подходи.
– Баба Катя, не бойся. Это суеверия. Бабкины сказки. Смотри, вон даже табличка на палке сохранилась.
– Сказано, не ходи! Могилки старые, провалишься в яму. Ладно, посидели, дальше пошли. Мне до комендантского часа обернуться надо.
Дальше двинулись уже не так торопко. Леньки ненадолго хватило так плестись. Он стал забегать вперед и сходить с тропки. Наткнулся на обложенный камнями родник и позвал спутницу. Та послушно свернула с тропы, обрадовавшись возможности отдохнуть. Не рассчитала свои силы, путь трудным оказался. Мелькнула мысль, а не Дунька-ведьма ли порчу наслала, что ноги не идут. Баба Катя потихоньку перекрестилась: «Упаси Господь от ведьминских проклятий».
– Это Змеиный родник, – пояснила Леньке. И, предваряя расспросы, добавила: – В жару на этих камнях змеи любят греться.
Мальчик, усевшийся на один из камней, соскочил, отошел на несколько шагов и сказал:
– Баба Катя, ты не подумай, я змей не боюсь, просто не люблю. Скользкие, мерзкие.
– А сейчас ты их и не увидишь. Они, как осень начинается, в норы свои уползают.
Отдохнув у родника, путники двинулись дальше. Лес поменялся. Чаще встречались ели. Некоторые были изогнутой причудливой формы. Попался участок, где ели стояли черные, обугленные. На земле даже мох и трава не росли.
– Пожар, наверное, сильный был? – предположил Ленька.
Баба Катя ответила:
– Может, и был, да вот только никто ни огня не видел, ни дыма. Говорят, черти для ада здесь дрова заготавливают. Так и зовут эту часть леса: Чертова просека. Ну, считай, половину прошли. Осталось болото обогнуть.
Остаток пути двигались молча. Ленька тоже устал. Однако, когда они вышли к бревенчатому домику на невысоких сваях, воскликнул:
– Ух ты! Избушка Бабы-яги.
– И кто из нас в сказки верит? – ехидно спросила баба Катя. – На сваях дом потому, что по весне заливает. Тут река неподалеку.
Она поднялась по деревянным ступенькам и вошла в открытую дверь, Ленька зашел следом и завертел головой, осматривая просторное светлое жилище, не похожее на пристанище ведьмы. Хозяйка домика стояла у стола спиной к вошедшим. Высокая, худая, в длинном черном платье и в черном же платке, из-под которого по спине до пояса струилась змеей коса.
– Что, Катерина, и Дунька-ведьма понадобилась? – спросила она, не оборачиваясь.
– Здравствуй, Дуня, – залебезила баба Катя.
Хозяйка издала короткий смешок и обернулась. Гости попятились под пронзительным взглядом карих глаз. Всмотревшись в Леньку, Евдокия сказала задумчиво, скорее утверждая:
– Захара внук.
– Его-его, брата моего родного внучок, Ленькой звать, – закивала баба Катя. И неожиданно бухнулась на колени: – Выручай, Евдокия! Не к кому мне больше податься.
– Поднимись, – коротко приказала Евдокия. – Вон на лавку сядь. А ты, дедов внук, – обратилась к Леньке, – иди во дворе погуляй. Нам наедине поговорить нужно.
Ленька хотел возразить, но побоялся сердитой хозяйки. Как только мальчик вышел, баба Катя всхлипнула пару раз, видимо пытаясь разжалобить собеседницу. Не получилось.
– Сопли не распускай. По делу сказывай, – хозяйка насмешливо уставилась на гостью. Баба Катя тяжко вздохнула:
– В деревне нашей часть немецкую расселять будут. До того комендант лишь был да трое полицаев. Один местный, Савка, двое пришлых. А отец Ленькин – красный командир. Да и Захар в большие начальники выбился, сама знаешь. В прошлом году мы всей семьей у него в столицах гостили, я сдуру и предложила: привози, мол, Леньку к нам на лето. Теперь все через то сгинем. – Женщина заплакала уже непритворно, но быстро взяла себя в руки и продолжила: – Вот ты быстро узнала, что Ленька Захаров, так похожи. Вдруг кто из соседей донесет? Да и мальчишка своим отцом хвастает, что скоро он всех врагов победит. Галстук красный еле уговорила в саду зарыть, спрятать. На днях Савке к двери плакат прикрепили «Смерть предателям». Тот пообещал, если найдет, кто это сделал, шкуру живьем спустит. А ведь это Ленька постарался. Я накануне видела, как он на большом листе что-то рисует, да внимания не обратила. Дуня, приюти мальчишку. За него ведь нас всех перевешают.
Евдокия подумала и сказала:
– Оставляй. – Глаза ее при этом нехорошо сверкнули, но баба Катя сделала вид, что не заметила, хоть и помнила, как подло поступил с Евдокией когда-то давно ее брат.
Но страх за свою жизнь, за жизнь собственных детей и внуков перевесил опасение за Леньку. «Не убьет же Дунька-ведьма мальчишку, а надежнее, чем у нее, нигде его не спрячешь», – успокоила женщина свою совесть.
– Зови мальца, обедать будем, – распорядилась хозяйка.
– Да я пойду, Дуня, до темна вернуться надо, – отказалась баба Катя.
– Неволить не буду. Иди.
Женщина быстро, видимо опасаясь, как бы Евдокия не передумала, выскочила наружу. Попрощалась с Ленькой, игравшим во дворе со щенками. Напоследок сказала:
– Тебя обедать зовут, – и пошла прочь.
Мальчик сполоснул руки под висевшим на улице рукомойником и легко взбежал по ступенькам.
– Садись, – кивком указала за стол хозяйка, сама же ловко вытащила из печи небольшим ухватом котелок с варевом, расставила алюминиевые миски.
– Вам помочь, бабушка Дуня? – спросил Ленька.
– Сама управлюсь. И чтоб никаких бабушек. Я тебе – Евдокия Ниловна. Запомнил?
Мальчик молчал до конца обеда. Затем поблагодарил и сказал:
– Давайте я посуду помою. Только скажите где.
Евдокия усмехнулась:
– Вежливый. Ну мой, коль охота есть. За сараюшкой бочка с водой и таз. Да заодно собакам еды вынеси. – Хозяйка протянула старую кастрюльку.
– А как у щенков клички?
– Никак. Как захочешь, так и зови.
Когда Ленька, забрав посуду и корм собакам, вышел, Евдокия открыла сундук, покопалась в вещах и достала деревянную шкатулку. Открыла, слегка помедлила и извлекла оттуда венок от фаты. Тканевые цветы, когда-то белые, пожелтели от времени.
– Ну что, Захар, – обратилась Евдокия к бросившему ее много лет назад накануне венчания жениху, – ты надо мной посмеялся, теперь мой черед. Весь в тебя внук и с лица, и нравом. Знаю, нет для тебя никого дороже – кровь от крови твоей, плоть от плоти твоей. Сердце небось заходится от неизвестности. Придет время, от радости вздрогнет: выжил малец в лихолетье. Да только недолгой радость та будет. Ох, недолгой.
Женщина зловеще засмеялась. Спрятала венок, подошла к двери. Ленька сворачивал за сарайчик, щенки дружно семенили за ним.
Евдокия вгляделась в даль, во что-то только ей видимое, и сказала уже себе:
– Тьма, тьма сгущается вокруг. Зло торжествует. Мое время. Ведьминское. Что же так нерадостно? Видать, и для ведьмы «сторонка родная» не звук пустой.
Она присела на ступеньки, сама не заметила, как по щекам потекли слезы. Зато это заметил Ленька, возвращающийся с чистой посудой.
– Евдокия Ниловна, – присел он рядом на ступеньку, – не плачьте. У всех сейчас горе. Война. Плакать не надо. Мстить надо. Врагов бить надо.
– Мстить, говоришь? – Евдокия с интересом глянула на мальчишку, слезы высохли. – Пойдем-ка, мститель, сарай дровяной в порядок приведем.
Остаток дня занимались хозяйством. А в ночь хозяйка кинула для гостя на лавку волчью шкуру, подушку и лоскутное одеяло. Ленька затих сразу, да и Евдокия, что было для нее нехарактерно, быстро уснула.
Утром встала рано. Растопила печь, поставила воду в котелке, принялась ловко чистить картошку, поглядывая на безмятежно спящего Леньку. Решила было подумать, как его извести, чтоб по Захару больней ударить, да отложила. Не к спеху. Неожиданно сердце пропустило удар и забилось, мысли заметались. Евдокия знала эти ощущения – так всегда бывало перед видениями. Приготовилась и почувствовала. Идут. Трое. За мальчишкой идут. А потом увидела. Всех троих до каждой мысли их потаенной, до каждой черточки высмотрела. Гнев заставил ноздри затрепетать, а губы сжаться. Никто не посмеет отнять у нее мальчишку. Слишком долго ждала она возможности отомстить. Никто!
Евдокия соскочила, расплела косу, скинула платье, оставшись в длинной белой рубашке.
– Ну, Катерина! Не смогла умолчать, сразу сдала Леньку. Чтоб у тебя за это язык отсох. Тьфу, напасть, чтоб тебе пропасть!
Ведьма плюнула на пол и растерла босой ногой плевок. Открыла дверь. Подхватила тряпицей котелок и принялась плескать на ступени кипяток, приговаривая:
– По земле стелись, ветром несись, пути разведи, глаза отведи. Туман, туман, навей дурман, нагони страх, оставь впотьмах.
От ступенек поднялось легкое белое облако и понеслось в сторону леса, медленно увеличиваясь в размерах, клубясь подобно дыму и приобретая зловещий кроваво-красный оттенок.
Евдокия метнулась к столу, схватила нож, отрезала прядь волос, свила в змейку, швырнула в топку печки. Туда же последовали скрученная из веревки петля и кусочек угля. Затем ведьма резанула себя по запястью и протянула руку над огнем, кровь струйкой потекла в пламя, шипя и спекаясь с брошенными раньше предметами в один красный шар.
– Прах к праху, тлен к тлену, земля к земле, из змеиных нор, из-за дальних гор, из адова пекла приди, врагов изведи, не спасет и крест, когда страх душу ест.
Шар запульсировал и лопнул тысячей брызг, поднявшихся вместе с дымом в трубу.
Ведьма затерла рану на запястье золой, кровотечение прекратилось.
Сполоснула нож, надела платье. Заплетать косу не стала, накрыла волосы платком. Прошептав: «Нет надежней колдовства, чем заряженная берданка», – достала из-под лавки холст, развернула, проверила ружье, вновь завернула, сунула обратно. Затем сама повалилась на эту же лавку без сил. Ее потряхивало – знобило. Погружаясь в короткий восстанавливающий сон, успела почувствовать, как кто-то накрывает ее одеялом. Не кто-то – мальчишка, жертвенный агнец, которого она… которому она… потом придумает что сделать. С этими мыслями ведьма и уснула…
Демьян Кривой на все лады мысленно костерил Савелия, черти понесли в лес в такую рань, все выслуживается перед комендантом и им с Остапом никакого покоя не дает. Еще туман этот. В двух шагах ничего не видать. Полицай поежился. Пахнуло в лицо сыростью, запахом только что вскопанной земли. Детство вспомнилось. Забрел как-то в тумане на кладбище. Долго плутал между могилами. Перепугался до того, что лицо перекосило. Да так и осталось. Неожиданно Демьян понял: он отстал от остальных. Позвал громко:
– Савелий! Остап!
Никто не отозвался. Стояла особенная звенящая тишина. Туман клубился как дым, словно щупальцами тянулся, постоянно меняя форму. Демьян сделал несколько неуверенных шагов. Впереди показался смутный силуэт человека в плаще с капюшоном.
– Савелий, Остап, – на этот раз Демьян позвал тихо и внезапно вспомнил: никто из дружков не носит такой плащ.
Он достал пистолет и стал осторожно приближаться к чужаку. Человек не двигался, стоял лицом к полицаю, опустив голову. Что-то странное было во всей его фигуре. Демьян сделал еще пару шагов и замер. На лбу и спине выступил ледяной пот. Человек не стоял. Он висел в петле, привязанной к толстой ветке. Откуда-то подул холодный ветер, раскачивая тело висельника. А потом повешенный начал медленно поднимать голову.
Демьян вскрикнул, развернулся и кинулся бежать, забыв про оружие. Он бежал, пока не споткнулся и не упал на землю. Рука с пистолетом угодила в невысокий холмик. Земля стала осыпаться. Демьян уперся уже обеими руками, но продолжал вперед головой съезжать в какую-то яму. Он пытался пятиться назад, но не остановился, пока не уткнулся во что-то деревянное. Туман отступил, открыв старую могилу и угол гроба. Полицай сначала оцепенел от ужаса, затем по-бабьи взвизгнул, извернулся, окончательно свалился в яму и попытался оттолкнуться от гроба уже и руками, и ногами. Ему удалось выпрямиться и ухватиться за край могилы. От этого рывка крышка гроба сдвинулась, и ноги полицая провалились внутрь. Раздался хруст костей обитателя домовины. Отчаянный страх словно подкинул вверх. Демьян выскочил из могилы и пополз на четвереньках, старательно огибая встречающиеся холмики могил. «Без крестов. Почему без крестов?» – заметалась мысль. Он остановился, тяжело дыша. Туман вновь слегка отступил. На земле лежала деревянная табличка. Можно было разобрать буквы. Демьян прочел надпись. Волосы на голове зашевелились. Его собственные имя и фамилия, дата рождения и еще одна дата – сегодняшний день. «Вот тебе и крест. Крест… крест…» – полицай лихорадочно рванул ворот рубахи и достал крестик на суровой нитке. Слова молитвы никак не вспоминались, он зашептал: «Господи, спаси, Господи, спаси», – поднялся на коленях, сложил руку в щепоть, хотел перекреститься и уперся взглядом в уже знакомый плащ.
Повешенный стоял напротив, лицо скрывал капюшон, обрывок веревки свисал на грудь. Демьян вскочил на ноги. Повешенный сделал шаг к нему. Полицай попятился. Еще шаг – Демьян снова попятился и, споткнувшись, кубарем полетел в свежевырытую могилу. Он не ударился (гроба на дне ямы не было), но остался лежать в странном оцепенении. Сверху на него упал какой-то предмет. «Мой пистолет», – сообразил полицай и взял оружие, машинально взведя курок. Стены могилы зашевелились, и из земли высунулись полуразложившиеся руки. Они не потянулись к Демьяну, а принялись соскребать и скидывать на него землю. «Живьем закопают», – пронеслось в голове полицая. Существовал лишь один способ избежать мук удушья. Демьян засунул пистолет в рот и нажал на спусковой крючок.
…Остап, самый молодой из троих, туману обрадовался. Он намеренно приотстал от дружков, достал из кармана плоскую флягу и приложился к горлышку. Сделав глоток, удовлетворенно крякнул – крепок спирт. Зря комендант ругался, не разрешал из цистерны спирт брать, врал, что яд. Все послушались, поверили, дурни, а он, Остап, исхитрился фляжечку набрать. По животу, а затем и всему телу разлилось приятное тепло. «Эх, хорошо! Еще б водицы испить», – парень с хрустом потянулся. Он прислушался, откуда-то справа донеслось журчание воды. Остап пошел на звук. Туман слегка развеялся, и среди деревьев показался обложенный гладкими камнями родник. Остап прилег на камни и долго с наслаждением пил чистую ледяную воду. А когда поднялся, увидел плавающую в прозрачной воде прядь длинных черных волос. Парень не отличался брезгливостью, но тут его передернуло от отвращения – волосы напоминали змей, а их Остап боялся, сколько себя помнил. Он, городской житель, никогда не сталкивался с ними близко, видимо, отложились в памяти побасенки приезжавшей погостить бабки. «Не спи с открытым ртом, змея заползет и нутро выест». «Волосы» зашевелились. «Змеи, водяные змеи», – пригляделся получше парень. Мелькнула совершенно безумная мысль: а вдруг он проглотил одну, когда пил воду. Словно в ответ на эту мысль, внутри что-то заворочалось, обжигая, паля нестерпимой болью. Остап согнулся, прижав руки к животу. Краем глаза он увидел подползавшую черную большую змею. Змея приподняла голову и зашипела, высовывая раздвоенный язык. Остап кинулся бежать. Придерживая живот, в котором что-то продолжало ворочаться и жечь, он плутал между деревьями в густом тумане. Неожиданно деревья кончились, и туман опал. Остап увидел, что стоит на маленьком островке суши, а кругом болото. Покрытые зеленью кочки с красневшими кое-где ягодами клюквы зашевелились. И из каждой начали выползать на поверхность змеи – тысячи, миллионы змей. В глазах потемнело. Остап попытался бежать и по пояс провалился в трясину. Он стал выбираться, но чем больше барахтался, тем глубже и вернее засасывало болото. И до самого конца Остап слышал ужасающее змеиное шипение.
…Савелий не сразу заметил отсутствие остальных. Он зло скрипнул зубами, подумав: «Вернусь – сочтемся». Один справится. Уж с бабой и пацаном справится. Жаль, нельзя сразу щенка прихлопнуть. Дед – крупный военспец, папаша – комбриг, за такую «птичку» знатно наградят. В другое время не сунулся бы в лес в такой туман. Но сейчас край как были нужны деньги, да и расположение новых властей не помешает. Савелий присмотрелся, увидев впереди обгорелые стволы елей. Все правильно – вот Чертова просека. Половина пути пройдена. Откуда-то издалека повеяло запахом гари. Как-то разом припомнились связанные с этим местом байки. Раздался звук топора: на Чертовой просеке рубили деревья. Савелий перекрестился, сплюнул и двинулся дальше.
Из тумана навстречу словно выплыла высокая красивая женщина в черном. В руках она держала древко косы. Лезвие только угадывалось, скрытое туманом.
– Здравствуй, Савка. А я уж заждалась.
– Ты… ты… кто? – попятился от неожиданности Савелий.
– Не узнаешь? – Женщина хрипло засмеялась. От смеха лицо ее затряслось и принялось сползать вниз, обнажая кости.
Савелий выхватил револьвер, выстрелил, не целясь, и закричал:
– Сгинь, нечистый дух.
Только сморгнул, а впереди никого нет. Подумал: «Не буду больше у Степанихи самогон брать, видать, не врут, что она туда мухоморы добавляет. Вон что привиделось».
Савелий решительно двинулся вперед. Шел долго. Звуки топора стихли. Проклятый туман сгустился – руку вытянешь, и не видать ее. По всем прикидкам Савелий уже должен был дойти до болота, но, когда туман рассеялся, он по-прежнему находился на Чертовой просеке. В самом ее центре. На небольшом пятачке голой земли, окруженном черными от копоти елями. Внезапно подул ветер. Словно принесенные им, из-за деревьев появлялись люди и становились плечом к плечу. Савелий знал всех. Ведь он их и убил. Партизанку Полину, раненого красноармейца, бабку, его спрятавшую, школьного комсорга, еврейского мальчишку и еще многих других. Они стояли, измученные, истерзанные, поддерживая друг друга, и молчали. Но это молчание говорило красноречивее слов. Воздух пропитался болью, отчаянием, злостью, ненавистью. А еще стойкостью и невероятным мужеством. Казалось, сама Смерть растрогалась и отпустила жертвы расправиться с палачом. Савелий понял – пришел его последний час. Полицай трясся от страха, но не собирался сдаваться. Он достал револьвер, а второй рукой взялся за висящий на шее крестик. Но люди не двигались. Они ждали. Земля под Савелием затряслась и разверзлась, открыв бездну с бушующим на дне пламенем. Палач падал в огонь, испытывая все муки, какие причинил другим. Все до одной…
Евдокия проснулась после короткого сна полной сил. Она чувствовала – врагов больше нет. На столе стоял котелок со сваренной картошкой, лежали хлеб и миски с ложками. «Мальчишка постарался», – подумала Евдокия и невольно улыбнулась. Со двора зашел Ленька, сказал хозяйке:
– Доброе утро!
Они позавтракали, и мальчик с серьезным видом произнес:
– Евдокия Ниловна!
– Зови уж бабушкой Дуней, – махнула рукой женщина.
– Бабушка Дуня, я тут подумал. С тобой поживу. У бабы Кати помощников много, а ты одна в лесу, без защитника. И мужские руки в доме нужны.
– Живи, – разрешила растерявшаяся Евдокия.
Ленька заметно обрадовался и сообщил:
– Ну я пойду, воды из реки в бочку натаскаю, а то на дне осталось.
Он подхватил пустое ведро и весело запрыгал по ступенькам. Со двора донесся его голос: «Джульбарс, Верный, за мной» и щенячий лай.
Евдокия подошла к окну. Она посмотрела вслед убегающей компании и подумала вслух:
– Как бы его извести, чтоб боли не почувствовал? Ладно, потом решу, время еще есть.
– Да ничего ты, Дуняша, Леньке не сделаешь, потому как душой к мальчишке прикипела, – раздалось за спиной.
Только один человек называл ее Дуняшей. Евдокия резко обернулась и воскликнула:
– Захар!
Он сидел на лавке. Красивый, молодой. С ясным взглядом синих, как у Леньки, глаз. Такой, как тогда, в пору их с Евдокией юности. Женщина похолодела: ведь если Захар здесь в таком виде, то…
– Да, я умер, – просто ответил Захар на незаданный вопрос.
Дикая ярость затопила ведьму, она схватила нож, по рукоять воткнула в столешницу и закричала:
– Как ты посмел умереть, пока я тебе не отомстила!!! Как ты посмел!
– Не бушуй, Дуняша. Времени у меня мало. Знаешь ведь, надолго нас не отпускают, – Захар печально улыбнулся. – Тут вот какое дело… Ленька один у нас остался. Вся семья погибла. А доверить его могу лишь тебе. Так получилось. Катерина без выгоды шагу не ступит. Одно дело – внука брата-начальника привечать, другое – сироту воспитывать. Дуняша, ты дар речи-то ей верни. Какая-никакая, сестра она мне.
– Заклятие, в сердцах сказанное, долго не держится. А Катерине пару неделек помолчать не повредит, – отмахнулась Евдокия, и тут до нее дошло. – Как это: Леньку мне? Ты это что удумал, Захар? Я же ведьма! Ведьма! Эй, ты где? Захар, вернись! Немедленно вернись!
На лавке, да и в доме никого не было. Лишь со двора доносился голос вернувшегося Леньки и звонкий лай щенков.
Многие из вас уже знают (потому что дружат с родителями), что в воскресенье в Москве погибла 6-летняя девочка. Молниеносная форма менингококцемии — сгорела за несколько часов.
Другие знают про 2-летнего мальчика, впавшего в вегетативное состояние на Азорах (сейчас он уже в Москве). Точно не знаю, но с большой вероятностью это был эпиглоттит (см. UPD). У меня была аналогичная история с 13-летним парнем, который потерял кору головного мозга, пока его везли к нам в реанимацию (я ещё в больнице работал). Был здоровый ребёнок — стал овощ*.
Это ужасно грустные истории. Я страшно сочувствую родителям. Даже представить больно, каково это.
В таких историях всегда хочется найти виноватых. И они, на мой взгляд, есть. Это врачи и организаторы здравоохранения, которые преступно не информируют родителей об опасностях контролируемых инфекций и о том, что от них есть защита.
И от менингококка, и от гемофильной палочки, вызывающей эпиглоттит, есть эффективные прививки. Но они не входят в календарь (гемофильную палочку в последнее время стали делать шире, но всё равно поликлиники жмутся делать комбинированные вакцины, типа Пентаксима или Инфанрикс Гекса, которые содержат компонент от гемофильной палочки). Врачи не только не сообщают пациентам, что есть опасные инфекции, от которых можно защититься, пусть за деньги, но и приносят ложное успокоение, утверждая, что ребёнок, привитый по госкалендарю, это полностью защищённый ребёнок.
Насколько я знаю, и девочка, и мальчик были "привиты по возрасту". Ненавижу эту фразу, потому что в нашей стране она не значит ничего.
Я отлично понимаю, что я, Бутрий, Сонькина-Дорман и другие — это капля в море, мы легко можем не попасть в информационный пузырь вполне разумных и добросовестных родителей, и они так и останутся уверены, что их ребёнок защищён по максимуму. Заниматься просвещением надо на государственном уровне.
Как вы помните, в январе была большая волна менингококкофобии в фейсбуке — после гибели 5-летней девочки от менингококкцемии. Мама этой девочки звонила мне потом. На высоте своего горя она хотела принести пользу и рассказать побольше, сделать передачу о менингококке. Я редко соглашаюсь участвовать, но ей не смог отказать. Однако не срослось. Вероятно, одна фаза горя сменилась другой, и сил вдруг не стало. Бывает. Но волна погуляла, и, как любая другая инфоволна в соцсетях, утихла. А дети продолжают погибать.
К сожалению, в нашей стране, чтобы быть осознанным родителем, недостаточно слушать врачей из поликлиник. Это прискорбно, но в такой сложной области, как медицина, надо образовываться всем. Никто не пустит вас ездить на квадроцикле, или прыгать с парашютом, или ходить под парусом, не проинструктировав вначале по технике безопасности. Техника безопасности родительства — это ликбез по вакцинации, обучение оказанию первой помощи, ну и хотя бы пара книг по современной детской психологии, чтобы не травмировать психику ребёнка. Это обязательный минимум. Но, к сожалению, инструктажа по безопасному родительству в нашей стране нет. Всё приходится самим.
Ничего необычного, к сожалению, не произошло. Нет никакого подъёма менингококка, он убивает всё это время, пока вы занимаетесь своими делами. Нечасто, но равномерно. Летальность от менингококкового менингита около 10—15%, от менингококкового сепсиса (менингококцемии) не меньше 40%, причём в последнем случае смерть настигает в интервале от нескольких часов до пары дней, и в худших случаях едва ли можно что-то эффективное предпринять.
Я лично сталкивался с менингококком два или три раза, в одном случае ребёнок погиб.
Чтобы менингококк не убивал, мы прививаем своих пациентов. Примерно 98% моих пациентов получают Менактру – вакцину, которая хорошо защищает примерно от половины менингококков и умеренно защищает от другой половины. Некоторые из них, кто ездит в Европу, по моей рекомендации делают там Bexsero – вакцину, которая уверенно защищает от второй половины (и ещё немного – от гонореи). Эти вакцины не входят и не войдут в наш грешный календарь, делать их надо за свой счёт, но уж простите. Бесплатная медицина – это вообще вредный миф.
Девочка, которая погибла, не была привита от менингококка.
Менактра делается с 9 месяцев, дважды с разницей в 3—6 мес. Если начали после 2 лет – однократно. В любом возрасте (я привился в 30+). Bexsero делается c 2 месяцев, дважды с разницей в месяц.
Простите за мой тон, я и правда расстроен.
_______________________
* Овощ — хотя и медицинский жаргонизм, но лишённый обидных коннотаций. Это прямая калька вегетативного состояния — когда кора головного мозга умерла или не функционирует, а за жизнедеятельность отвечает вегетативная нервная система, неспособная производить сознание. Вегетативный имеет тот же корень, что vegetable (овощ) или вегетарианец, и происходит от лат. vegetare — расти (отсюда: растение).
_______________________
UPD: Чуть более информированные о ситуации врачи ставят диагноз эпиглоттит у мальчика с Азоров под сомнение, хотя это была рабочая версия московских врачей. Ясности там нет, но сути это не меняет. При эпиглоттите происходит примерно то же самое (гипоксия и смерть мозга) и нередко с такой же скоростью. В моей же истории с подростком эпиглоттит сомнений не вызывал.
UPD2: Когда пишешь посты под зорким приглядом врача-эрудита Дмитрий Трощанский, бывает не избежать уточнений. Так вот, летальность 10—15% относится ко всем генерализованным формам менингококковой инфекции (чистый менингит + смешанная форма + менингококцемия). Поскольку при всех генерализованных формах есть поражение менингеальной оболочки (то есть менингит в той или иной степени можно обнаружить), то в иностранных источниках пишут, что такова летальность от менингита. Но если говорить о чистом менингите, то смертность от него в эру антибиотиков крайне низка, в основном умирают от смешанной формы и чаще всего — от менингококцемии.
Источник - Фёдор Катасонов
В 1992 году на территории бывшего СССР, в Абхазии произошло, в принципе, уникальное событие – сразились три практически одинаковых вертолёта – вертолёт Ми-24ВП российского миротворческого контингента атаковал пару грузинских Ми-24В и сбил один из них ракетой 9М220О. Победа российскому вертолёту досталось благодаря новейшей ракете “воздух-воздух”, интегрированной в комплекс “Атака”. Грузинская сторона сразу же заявила, что Россия произвела прямое вмешательства в конфликт на стороне Абхазии, заявив, правда, что их машина была сбита российским Ми-28(на самом деле, Ми-28 применялся один раз только в Афганистане, в порядке “боевого тестирования”, грузинского лётчика, пилотировавшего уцелевший вертолёт ввели в заблуждение ЭВУ вертолёта и 8ми позиционные АПУ от Ми-28, а российский вертолёт произвёл пуск с дистанции около 8ми км, естественно, на таком расстоянии распознать тип вертолёта было трудно). Это дало повод России заявить, что воздушного боя не было, а грузинский вертолёт был сбит абхазскими повстанцами ПЗРК. Только в 1997 году ВВС РФ признало факт воздушного боя, по предоставленным грузинской стороной данным, и то, после того, как Грузия признала, что обстрел российского гражданского судна типа “Комета” с беженцами на борту, был произведён грузинским вертолетом.
В 1999 году югославский Ми-24В сбил “Штурмом” 9М114М2 боевой АН-64D “Апач” и транспортный “Блек хоук” ВВС США, выполняющих операцию по спасению сбитого сербским МиГ-21 пилота F-16.
Нужно сказать, что вертолёт Ми-35 (экспортное обозначение Ми-24В) был построен в 1986году и имел весьма несовершенное оборудование для ночного боя, которым оснащались все Ми-24П(начала выпуска серии в 1986 году) и Ми-24В, строившиеся с 1986 по 1989год. Собственно говоря, всё оборудование для ведения боевых действий в тёмное время суток состояло из ОНВ пилота с дальностью обнаружения не более 3км и инфраподсветкой индикации ИЛС и приборов в кабине, а так же – съёмной насадкой ночного видения на окулярах целеуказания системы “Радуга” с дальностью прицеливания ПТУР при увеличении в 16х 8км и дальностью в поисковом режиме с увеличением 8х 6км. Днём прибор ночного видения оператора заменялся на менее контрастный инфравизор для работы с низким уровнем освещённости, а так же, для обнаружения тепловых следов бронетехники и авиации противника. При этом отмечалось, что в тёмное время суток, сканирование местности оператором на дальности в 6км даёт вероятность обнаружения цели не более 22%, и, к тому же, сильно перегружает оператора.
Его оппонент намного превосходил сербский вертолёт - АН-64D “Апач Лонбоу” принадлежал к серии, запущенной в 1993ем году, обладал всем необходимым БРЭО для боя в тёмное время суток. Система переднего обзора ночного видения имела эффективную дальность в 6км, а её “картинка” передавалась на шлем пилота. Оборудование для наведения ПТУР у оператора, так же было намного совершеннее, но, главное, американский вертолёт нёс радар кругового обзора в радиусе 9,3км, позволявший автономно от оператора наводить ракеты “Хеллфайр” с ПРГСН на дальность 8км. Единственное качественное превосходство Ми-35К имел в управляемом ракетном вооружении – ПТУР 9М117М2 – последняя модификация “Штурма” била на 7км, превосходя по максимальной скорости “Хеллфайр” на 120м/с, а по средней скорости на 100. Помимо точного командного наведения, на конечном этапе подлёта к цели происходил захват ИКГСН “Штурма”, причём ГСН была адаптирована для низких температур – созданная для поражения танков со слабой инфрасигнатурой выхлопа и “не обращала внимание” на высокотемпературные помехи – по той же причине – когда вокруг горят танки и рвутся снаряды, необходимо найти истинную, активную цель. В сочетании с командной коррекцией вероятность поражения “Штурмом” вертолёта была близка к 95%, что показали и бои с “Кобрами”, а вот радарный “Хеллфайр” имел вероятность поражения вертолёта порядка 80%, а при использовании уголковых отражателей – ещё на 30% меньше. То, что сербский Ми-35К имел более совершенные РВВ – 2 Р-60М против одной AIM-9М и двух “Стингеров” “Апача” не играло никакой роли – оба вертолёта имели ЭВУ и могли произвести обмен пусками Р-60М и AIM-9М с дистанции не более 4км.
В данном случае “злую шутку” с “Апачем” сыграл его же радар – СПО-17 сербской машины запеленговало направление облучения с точностью до 10° с 12км, вне радиуса действия американского радара, после чего Ми-35, прячась в складках местности, шёл по пассивному пеленгу, а оператор, по направлению пеленга искал цель в малом секторе, что позволило ему использовать режим на 8км с 16х увеличением. Когда вертолёты сблизились до 6700м, Ми-35 поднялся, сразу же “появившись” на МФД “Апача” и произвёл пуск, американский вертолёт был уже обречён… После чего сербская машина догнала и расстреляла “Блек Хоук” – все десантники погибли.
Ещё одна – последняя победа Ми-24 над “Апачем” произошла совсем недавно 22 июля 2002года. В данном случае ситуация была прямо противоположной. Над ДМЗ между Северной и Южной Кореями произошло боестолкновение южнокорейского “Апача” АН-64А и северокорейского Ми-35ВПМ или Ми-35ПВ( собственно говоря, Ми-35ВПМ и Ми-35ПВ – экспортные обозначения Ми-24ВПМ и Ми-24ПВ, отличающиеся только артиллерийским вооружением – Ми-24ВПМ несёт 23мм высокоподвижную скорострельную пушку ГШ-23Л, а Ми-24ПВ несёт курсовую скорострельную артсистему ГШ-30К, однако, в Китае (куда поставлялись вышеуказанные машины – в Северную Корею они попали в порядке “братской помощи” Китая, скорее всего, и пилотировали их китайские военспецы) Ми-35ПВ дорабатывался установкой столь же, как и ГШ-23 высокоподвижной 23мм пушкой, скопированной со старой советской НР-23М, имеющей вчетверо меньшую скорострельность, но эквивалентную начальную скорость снаряда, предназначенную, в основном, для воздушного боя и борьбы с пехотой и лёгкой бронетехникой. В остальном же – это были практически одинаковые вертолёты, с интегрированным бронированием, не уступающим Ми-28, комплексом “Атака”, включающим помимо ПТУР на 6 и 8км противобункерные ракеты, а так же – противовертолётные ракеты с дальностью 7 и 10км. Вертолёты этой серии несли на внутренних пилонах блоки С-8, на внешних пилонах по четырёхпозиционной АПУ “Атака”, на законцовках по двухпозиционной АПУ “Атака” и одной, закреплённой снизу ракете ближнего воздушного боя “Игла-В”. Сбоку законцовок, перпендикулярно размешены АПУ для двух (по одной на каждой законцовке) корректируемых высокоточных противоистребительных ракет Р-62М, с дальностью до 15км.(на российских вертолётах используются более совершенные ракеты той же схемы Р-64В на 17км, однако армейское обозначение усовершенствованного и экспортного варианта идентично – Р-60КМ). Кроме того, абсолютно новым являлось прицельное оборудование, оно было представлено закреплённой на крыле круглосуточной числовой ЭОС, с дальностью обнаружения в 15 км и автоматическим захватом объектов. Малая зона сканирования в пределах +-17° компенсировалась приёмом “рыскания”, совершенным числовым ЭОС и высокой автоматизацией. Эти модернизированные вертолёты строились на основе и так высокоэффективного Ми-24ВП серии1889-1992года, доведение Ми-24ВП до стандарта ВПМ сводилось к дополнительной радиолинии для автоматического наведения Р-60КМ пилотом, наиболее “молодые” Ми-24П доводились до стандарта ПВ установкой ЭОС, бронезащиты Ми-24ВП и той же дополнительной командной линии с 1997года. Так что, можно смело сказать, что северокорейский вертолёт был намного совершеннее даже АН-64D “Апач Лонбоу”, а бой произошёл с первым вариантом “Апача” АН-64А серии 1983года, который вовсе не нёс РВВ, а его “главным калибром” были устаревшие лазерные “Хеллфайры” первой модификации с дальностью в 6км… Это была игра в одни ворота. Странно, но этот воздушный бой породил южнокорейско-американский скандал, не смотря на информацию Северной Кореи о “перехвате вертолёта, вторгшегося в небо КНДР” (СМИ Ким-Чен-Ира давно привыкли не верить),южнокорейские ВВС утверждали, что “Апач” погиб из-за отказа системы следования рельефу и требовало от США бесплатного техосмотра и ремонта всех 67 “Апачей” ВВС Южной Кореи, что грозило кампании “Макдоннел-Дуглас” почти миллиардом убытков и подрывом престижа, а, стало быть, расторжения контрактов, что привело к редкому прецеденту – американские эксперты доказывали, что их вертолёт был сбит в воздушном бою, правда, добавляя, что южнокорейским лётчикам неплохо было бы научиться летать. Точку поставило детальное изучения обломков – в различных агрегатах вертолёта были найдены вольфрамовые стержни определённой длины, использующиеся во всех модификациях ракет семейства Р-60, а так же в БЧ “противовертолётных” ракет комплекса “Атака”. И пилоты тут были не при чём – у них попросту не было никаких шансов.
Таким образом, вертолётами Ми-24 разных модификаций были сбиты 17 боевых вертолётов противника: модификации вертолётов “Кобра”АН-1J, AH-1S, AH-1W, “Апач” АН-64D, АН-64А, Ми-24В; при этом было потеряно только 8 Ми-24Д и В.( Однако, сбитую грузинскую 24ку можно зачислить как на счёт побед, так и на счёт поражений). В итоге соотношение потерь в вертолётных боях с участием Ми-24 (если грузинский Ми-24В исключить) составляет 8-16, то есть, на каждую сбитую советскую боевую машину приходится по два уничтоженных боевых вертолётов производства, в основном, США. Отметим, что два прецедента боёв между Ми-24 и разрекламированным “Апачем”, окончились гибелью американских вертолётов и блестящей победой Ми-24.
Однако, помимо чисто боевых вертолётов, как писалось выше, в случае с АВ-214, Ми-24 сбивали вооружённые многоцелевые вертолёты, и если считать такими машины имеющие ракетное вооружение и стрелковое вооружение калибра не менее 12,7мм; то таких многоцелевых вооружённых вертолётов было сбито ещё 57, причём без потерь! В их число входили вертолёты АВ-214 и 412(последние несли 20мм турели и 2 РВВ “Стингер”), Хьюз 320 и 500(Дефендер) с (20)30мм, соответственно, турелью и ракетами TOW, АВ-206 “Джет рейнджер” с 12,7мм пулемётом и 4мя TOW, другие модификации АВ-212 с НАР и пулемётом, Ми-2 с ракетами “Стрела” и “Штурм” и Ми-8 с ракетами “Штурм”(последние два типа сбивались в Югославии сербскими вертолётчиками, причём, против Ми-8 хорватских сепаратистов сербские вертолётчики успешно применяли НАР С-8), а так же вертолёты “Газель” французского производства с 4мя ПТУР. Самым грозным, из многоцелевых вертолётов, противником Ми-24, бесспорно были вертолёты “Пума”, точнее её боевой вариант: ХТР-1, производившихся в ЮАР по лицензии. Они были вооружены подвижной 20мм пушкой, такой же, как и на “Руиволке”, несли 8 сверхзвуковых ПТУР “Свифт” на 4км, два блока по 16 68мм НАР на пилонах короткого крыла и даже ракеты “Дартер” (“Сайдундер”-класса) на его концевых частях. В небе над Анголой в вертолётном бою 13 марта 1985года Ми-35(Ми-24В) сошёлся с тремя “Пумами”. Надо отметить, что ЭВУ на Ми-24 спасли его от ракет “Дартер”, которыми его атаковали два вертолёта ЮАР, ракеты ушли по ложному пеленгу импульсной ИК-системы и целого “фейрверка” ловушек. А вот сами “Пумы ХТР-1” ЭВУ не несли, поэтому, когда кубинский пилот произвёл пуск Р-60М по двум юаровским вертолётам (АПУ-60-11 на левом внешнем пилоне было асимметрично подвешено с пушечным контейнером УПК-23 на правом), одна “Пума” была сбита, вторая, эффективно используя термоловушки, уклонилась от ракеты, запустив в ответ два “Свифта”, но от судьбы не ушла – она взорвалась в воздухе от попадания ПТУР “Штурм” с того же Ми-24. Меньшая, чем у “Штурма” дальность ПТУР “Свифт” (4км), лазерная система наведения и значительное превосходство Ми-24 над “Пумой” в скорости и маневренности, дали возможность кубинскому лётчику уклониться от ракет противника, пущенных с предельной дистанции, а большая скорость “Штурма”, к тому же, привела к гибели вертолёта-носителя “Свифтов” – и, как следствие, прекращению наведения. Третья развернулась и на форсаже отошла в сторону позиций ПВО “буров”, кубинский вертолётчик прекратил преследование, когда СПО проинформировала его об облучении машины радаром ЗРК “Кактус”. Всего в Анголе Ми-24 сбили 4 ХТР-1 с мощным противотанковым и противоавиационным, а так же – подвижным пушечным вооружением, - две победы принадлежат кубинскому экипажу, одна – восточногерманскому; советский вертолётчик в одном бою сбил “Пуму ХТР-1” и ещё две многоцелевых “Пумы”, - жертвами 24ок были ещё как минимум 9 вертолётов “Пума”, пусть не несущих РВВ и ПТУР, но достаточно хорошо вооружённых – 2 тридцатизарядных блока 68мм НАР, две курсовые 30мм пушки “Дефа” и 2 12,7мм пулемёта, в дверях кабины. Одна такая “Пума” очередью двух 30мм пушек, буквально в клочья разнесла левый борт, двигатель и бак Ми-24, но и это не спасло юаровский вертолёт от “перепилившей” его очереди четырёхствольного 12,7мм пулемёта повреждённой “двадцатьчетвёрки”, которая, в свою очередь дотянула до базы и была отправлена на ремонт морем.
В отличие от фильмов, где американские “Ирокезы” с парой блоков НАР высаживают в южноамериканской сельве бравых “командос” для борьбы с “кокаиновыми королями”, а затем, спокойно подбирают победителей, на самом деле, немало “Ирокезов” и “Дефендеров” с американским спецназом, летевшим без согласия местного правительства, уничтожать наркофабрики латиноамериканских стран, были сбиты правительственными 24ками, притом, что правительство Перу, Колумбии и некоторых других стран Латинской Америки сами использовали Ми-24 для борьбы с наркокартелями.
Помимо этого, Ми-24 сбили два тяжёлых транспортных вертолёта СН-47 “Чинук” и S-65 “Супер стеллион” взлётной массой до 40 тонн.
Но, особой страницей боевого применения Ми-24, несомненно, стали его победы над сверхзвуковыми реактивными истребителями.
Первая такая победа произошла 8 июня 1982года в долине Бекаа над Ливаном. Сирийский полковник-ас, пилотировавший новейший Ми-24В, с ракетами Р-60МК атаковал колонну израильской бронетехники и лично уничтожил ПТУР и НАР 5 танков, бронетранспортёр и мобильный ЗРК. Израильтяне вызвали на помощь пару истребителей, и один из них, “Фантом”, (хотя свидетели - советские военспецы, осматривавшие обломки, пришли к выводу, что это один из трёх сбитых американских F-14 "Томкет" со "свеженарисованными звёздами Давида") заходя на скорости М1,4 в атаку на Ми-24В, выдал себя излучением радиолокатора. Вертолёт развернулся по пеленгу и произвёл пуск 2х Р-60МК с расстояния более 8ми км в переднюю полусферу, первая же из которых нанесла истребителю фатальные повреждения, а вторая превратила израильский истребитель с ракетами средней дальности “Спэрроу” (или "Феникс") в облако пылающих обломков.
Вторая победа была одержана во время Ирано-иракского конфликта, 27 октября 1984 года севернее посёлка Эйн-Хош. Так же, как и в случае с сирийским вертолётом, вертолёт ВВС Ирака был атакован сверхзвуковым истребителем третьего поколения “Фантом”. Однако, израильский самолёт нёс вооружение перехватчика, а всё вооружение “воздух-воздух” иранского “Фантома” состояло только из четырёх “Спэрроу” - иранский самолёт нёс ракеты “Шрайк” для поражения радаров ПВО и контейнеры с разведывательной аппаратурой, для определения параметров иракских радаров. Заметив иракский Ми-24Д, пилот истребителя решил сбить вертолёт, но последний шёл на малой высоте и “Спэрроу” потеряла цель. Но азартный иранский лётчик решил воспользоваться пушкой “Вулкан” и направил свою машину навстречу иракскому вертолёту. Иракский пилот не растерялся и выпустил с дистанции в 3,5км 32 НАР С-5 – по восемь из четырёх блоков. Навстречу "Фантому" неслись 32 ракеты “пятном” диаметром в 150 метров на скорости М2. Иранский истребитель попытался отвернуть, и в этот момент реактивный снаряд попал ему в заднюю часть фюзеляжа. Мгновенно детонировало топливо и “Фантом” превратился в бесформенный огненный шар. Победа над пакистанским F-16 остаётся непрояснённым фактом в славной биографии вертолёта-легенды.
Собственно говоря, данные факты говорят о малоуязвимости вертолётов при маловысотном полёте для РВВ противника, особенно, с РГСН; и наоборот, о широких возможностях вертолётов с ИК РВВ для использования против многоцелевых истребителей. Правда, в практике применения Ми-24 был ещё один случай победы никарагуанского Ми-24Д над реактивным истребителем, хотя, это можно скорее назвать уничтожением антиквариата – ПТУРом 9М17 был сбит F-86 “Сейбр” – самолёт, применявшийся ещё в 1953году в Корейском конфликте. Однако, “Сейбр” нёс 2 “Сайдуиндера”, но, вероятно, модификации В или Р, и истребитель не смог применить ракеты против вертолёта, обстреляв его шестью 12,7мм пулемётами под малым углом встречи, посему пули причинили винтокрылой машине мало вреда. “Сейбр”, отстрелявшись, обогнал 24ку и был сбит ею при попытке разворота ракетой “Фаланга”.
Не менее интересны победы 24ок над штурмовиками. В небе над Никарагуа 12,7мм пулемётом был сбит лёгкий штурмовик производства США А-37 “Дрэгонфлай”. Собственно говоря, вся броня этого штурмовика состояла из 4мм стальных плит, прикрывающий двигатель и кабину. Такая броня могла защитить только от огня пулемётов калибра 7,62. Пилотов защищало ещё и нейлоновая многослойная броня. Да и стрелковое вооружение штурмовика было слабым – 6ти ствольный 7,62мм пулемёт “Миниган”. Естественно, когда в октябре 1984 года сошлись в артиллерийском бою Ми-24Д и А-37, 12,7мм пули ЯкБ прошили как бумагу двигатели штурмовика ВВС Гондураса. Правда, был зафиксирован и факт обратного содержания – А-37 сбил 24ку залпом 70мм НАР из блоков на законцовках крыла.
Во время проведения миротворческой операции в Абхазии осенью 1992года, российский Ми-24ВП сбил ракетой “Штурм” модификации 9М114М2 грузинский штурмовик Су-25. Не смотря на легендарную живучесть советской машины, 20мм титановая броня не спасла штурмовик, – кумулятивная струя ПТУР вызвала детонацию 500кг фугаски…
Говоря о штурмовиках, снова приходится возвращаться в Ирак. Как известно, после “Бури в пустыне” на севере Ирака была установлена запретная для полётов иракской авиации зона, дабы помешать Багдаду бороться с курдами. Однако, весной 1993 года иракские танки пошли в наступление на позиции сепаратистов. Чувствуя свою полную безнаказанность, американские военные отправили два штурмовика А-10 “Тандерболт”, целью которых были иракские танки. Уничтожив две единицы иракской бронетехники “Тандерболты” пошли на сближение, дабы атаковать танки скорострельными пушками, но из складки местности появился Ми-24, сопровождающий колонну. По размытой двухконтурными двигателями струе горячих газов, 24ка произвела захват и пуск Р-60МК с дистанции 4км в переднюю полусферу. Ракета с необыкновенной точностью разорвалась внутри левого двигателя, буквально разрезав и правый кольцом ПЭ стержневой БЧ. Штурмовик буквально рухнул на землю, но не взорвался. Пилот погиб. Пилот второго А-10 произвёл неудачный пуск двух AIM-9L, которые ушли на сигнал ИК-джаммера Ми-24В, в свою очередь, вторая Р-60 ушла на термоловушку “Тандерболта”, но, последний предпочёл покинуть поле боя.
На счету Ми-24 есть и сбитый средний транспортный самолёт Ан-12. Ещё до начала первой Чеченской летом 1994 года, Ми-24В так называемого “Временного совета” Чечни – антидудаевской оппозиции (собственно говоря, это был один из четырёх вертолётов “миротворческих сил” Р. Хасбулатова, пилотируемый российским лётчиком) сбил на догонном курсе(не смотря на то, что транспортник шёл на скорости около 800км/ч на высоте 3км и был вооружён задней оборонительной 23мм пушкой) ракетой Р-63, которая попала в один из четырех ТВД “Куба” и разрушила крыло. Как оказалось, 60-ти тонный Ан-12 перевозил из Азербайджана оружие (в т. ч. 12 ПТУР и 8 ПЗРК) для дудаевцев, а так же солидную партию долларов для “независимой Чечни” (Сколько там было долларов – никто не знает – у Автурханова и Хасбулатова служили те же чеченцы, они и "растаскали баксы по карманам из обломков").
На счету 24ок есть и множество менее значительных воздушных побед – над невооружёнными “Ирокезами”, “Кукурузниками” Ан-2, а так же, после скандальной посадки “Цессны” Руста на Красной площади, для острастки других немцев и шведов, желающих “прогуляться” в воздушном пространстве СССР, Ми-24ВП показательно сбили 23мм пушками 6 поршневых самолётов Цессна.
В Белоруссии 15 сентября 1995 года Ми-24 сбил американский разведывательный пилотируемый аэростат. Погибли два американца. США до сих пор утверждают, что аэростат был спортивным.
В этих боях, приведённых выше, был использован весь спектр штатного артиллерийского, управляемого и неуправляемого вооружения 24ок – пулемёт ЯкБ 12,7мм, 30мм неподвижная и подвижная ГШ-23 калибра 23мм, а так же УПК на пилонах внешней подвески с пушкой ГШ-23; НАР С-5 и С-8; ПТУР 9М17 “Фаланга”, 9М114 “Штурм” разных модификаций, 9М120 и 220 “Атака”; РВВ Р-60М и Р-60МК.
Так же было использовано нестандартное для Ми-24 вооружение, как то РВВ AIM-9L Сайдуиндер и ПТУР “Хот”. Также использовались кустарные неподвижные и подвижные артустановки калибра 20 и 23мм, производства СССР и Франции. В некоторых боях оружие было использовано весьма экзотически – это и пуск ракеты ПЗРК “Стрела” из десантной кабины, поразивший “Кобру” и применение 12,7 пулемётов в дверях десантной кабины против лёгких американских “Ирокезов” в Колумбии.
Но, так или иначе, Ми-24 имеет беспрецедентное количество воздушных побед над боевыми и многоцелевыми вооружёнными вертолётами противника – соотношение потерь составляет примерно 1 к 6; так же - Ми-24 – единственный в мире вертолёт, сбивавший тяжёлобронированные штурмовики и, даже, сверхзвуковые истребители противника, не смотря на то, что полноценными РВВ AIM-9L вооружались и американские вертолёты AH-1W “Суперкобра” не говоря о вооружении других вертолётов модифицированными ПЗРК. На долю Ми-24 приходится так же 32% всех уничтоженных в разных конфликтов вертолётами танков, но это уже другая история.