Казалось бы, дореволюционная русская орфография перестала существовать больше ста лет назад. Между тем наши современники продолжают по разным причинам ее использовать — кто-то в силу симпатий к дореволюционной России и ее культуре, кто-то из эстетических соображений. Энтузиасты ведут блоги, переиздают и пишут книги в старой орфографии. О том, какие мотивы стоят за этим выбором, Грамоте рассказал филолог Алексей Любжин.

Замысел: «Орфография и стилистика растут из одного корня»

Я никогда не учился старой орфографии специально. Это, как и общая моя грамотность — результат чтения. Накапливается некий качественный уровень, воспоминания о том, как должен выглядеть текст, а уже потом можно этот уровень реализовать.

Мой блог был начат в нулевых. В социальных сетях я существую практически только в «Живом журнале», пробовал вести телеграм-канал — там были не единичные читатели. В «Живом журнале» было несколько сообществ, которые были посвящены именно старой орфографии, но ни одно из них я сейчас не читаю.

Есть люди, пишущие в старой орфографии, их блоги я читаю. Это талантливый лингвист «Уксус», у него есть прекрасная статья по поводу орфографической реформы в ее лингвистическом аспекте, «Платоник» и Алексей Кокотов, талантливый поэт и переводчик. Что же касается сообщества, то в каком-либо более или менее формализованном виде его, я думаю, нет.

Из текстов, которые я публиковал в «Живом журнале», самыми популярными были послания в александрийских стихах некоторым блогерам. Они писались в основном в 2011–2012 годах. Несмотря на то что их прочли и заметили, а некоторой публике они даже понравились, их замысел не реализовался.

Алексей Игоревич Любжин — доктор филологических наук, филолог-классик, переводчик. Специалист по истории образования в России, автор книг «Сумерки всеобуча: школа для всех и ни для кого», «История русской школы императорской эпохи» (в трех томах) и перевода «Илиады». Эксперт лаборатории междисциплинарного анализа социума, культуры и истории Физтех-школы прикладной математики и информатики Московского физико-технического института. Пишет художественные тексты и издает переводы в дореволюционной орфографии. Ведет блог philtrius в «Живом журнале» и телеграм-канал «Кофе съ кисой» (@Potio_arabica).

Замысел заключался в том, чтобы стилистически и лексически задрать планку обсуждаемых политических идей, сдвинуть ее хоть чуть-чуть вверх. И чтобы доля мата была несколько поменьше. Но этого не удалось, героическое усилие было совершено абсолютно напрасно. А матом нельзя обсуждать политику, для нормального обсуждения нужен нормальный стилистический регистр языка. Его снижение убивает любые перспективы коллективного интеллектуального процесса.

Я человек не слишком много матерящийся, точнее никогда. Хотя и в старой орфографии иногда позволяю себе сленговые выражения. Правда, обычно сопровождаю их извинениями. Орфография не является причиной стилистики, они вместе растут из одного и того же корня. Я предпочитаю старую орфографию и у меня стиль такой, какой есть, в силу моего отношения к языку.

Выбор: «Самовыражение важнее, чем читательская реакция»

На мой взгляд, ориентироваться стоит на дореволюционную орфографию в ее сравнительно позднем изводе. Русская культура в ее идеале — это культура открытая. И русский человек открытый. Московский период закрытый и довольно неестественный для русской души, а имперский — открытый, поэтому я ориентируюсь на него. Ограничений, которые налагала Москва на своих подданных (иностранных языков не знай, ничем, кроме священных предметов, не интересуйся), я для себя не признаю.

Я совершенно сознательно лепил себя культурно как человека имперского периода. Это не только старая орфография, это и преимущественное внимание к французскому, свойственное нашей аристократии. Из всех европейских языков французский я знаю лучше всего, но хотел бы знать его еще лучше, пытаюсь совершенствоваться. Если кто хочет слепить из себя в культурном отношении нормального русского дворянина, то он, разумеется, должен изучать французский.

Дореволюционная орфография никогда не была в такой степени кодифицирована, как советское правописание. Есть несколько орфографических школ. Я использую более архаический вариант.

Например, гротовская орфография требует окончание -аго в безударной позиции, а в ударной допускает -ого, а я не допускаю нигде. В первой половине XIX века -аго доминирует полностью, окончания -ого нет. И мне не нравится, скажем, в стихах, когда рифмуют и пишут слова — живого, я в таком случае пишу живова, чтобы подчеркнуть фонетику. У Катенина [Павел Александрович Катенин — русский поэт, драматург и переводчик XIX века] есть рифма благо — инаго, трудно сказать, как он произносил, но вряд ли [инова]. Помня об этой катенинской рифме и о возможности такого произношения, я в некоторых случаях подчеркиваю, что произношу не так, как написано, и приходится прибегать к фрагментарному использованию фонетического письма.

Что касается фиты, то Петр I писал Ѳранция без всяких на то оснований. Фита употребляется несколько реже, чем могла бы, как и ижица, которую мы могли бы писать везде, где в греческом ипсилон. Например, в слове «физика» и до революции ижицу не писали. Тут возможен самый широкий произвол — от полного изъятия ижицы до ее употребления везде, где это обусловлено греческим истоком слова.

Я иногда на этом играю. У меня есть две дразнилки для любителей новой орфографии: «Ты лев, но ты не лев» («Ты лѣвъ, но ты не левъ»; лѣвъ — это  «левый», а левъ — царь зверей) и «Иди с миром» (съ миромъ — «иди спокойно», съ міромъ — «иди вместе со всеми», съ мѵромъ — «бери миро и иди»). Так что выражение может означать три совершенно разные вещи, а современным сознанием это не считывается.

Еще можно вспомнить «миром Господу помолимся». В оригинале там по-гречески ἐν εἰρήνῃ — «в душевном мире» (умиротворенно, спокойно). Русский человек на слух воспринимает это абсолютно иначе: «все вместе». А этого совсем не имелось в виду. Теперь про ъ. Если мы отказываемся от него, это единственное новшество, которое становится видным сразу. Я не люблю этой манеры убирать твердый знак, с эстетической точки зрения это меня коробит.

Мы все знаем стихотворение Прощай, свободная стихія! / Въ послѣдній разъ передо мной / Ты катишь волны голубыя / И блещешь гордою красой (А. С. Пушкин «К морю»). На мой взгляд, орфография стихия — голубые — это то, что подготовило Евтушенко. Тот же Пушкин, только поплоше и понеряшливей. Разница примерно такая же, как между николаевским и сталинским ампиром. У Пушкина я не представляю рифму Россія — (мундиры) голубые: он счел бы ее слишком слабой, на мой взгляд, хотя, честно говоря, не проверял.

Новая орфография для меня чисто функциональна. Она может использоваться там, где она удобнее. Если бы я мог писать свои научные статьи в старой орфографии, я бы это делал. Публицистику я пишу в новой, просто чтобы ее прочли.

Есть много записей, которые я делаю от руки (например, мой дневник), они в старой орфографии. А, скажем, словарные тетрадочки, когда я учусь голландскому языку, я веду в новой. Но вот стихи никогда бы не стал публиковать в новой, здесь мне самовыражение важнее, чем читательская реакция. Обе мои стихотворные книги вышли в старой орфографии. Есть люди, которые хотят, чтобы я переписывался с ними в старой орфографии, но тут есть ограничения, связанные с телефоном: если я прочту в электричке их письмо, то не смогу моментально на него ответить.

Ценности: «Одна и та же улица не может быть Рождественской и Советской»

Про орфографическую реформу 1917 года довольно часто говорят, что большевики ни при чем, это лучшие лингвисты пришли к выводам о ее необходимости. Но это решение — политическое. Даже если мы имеем дело с выдающимися специалистами, у которых чисто научные мотивы, все равно решение об орфографии политическое, и мы должны учитывать все аспекты реформы, не только научные.

Когда в Турции меняли прежнюю их графику на латиницу, люди прекрасно понимали, что это радикальный разрыв с культурной традицией. Человек, выучивший турецкий язык на латинице, старый турецкий текст не прочтет. Значит, этого сознательно хотели, и культурный разрыв входил в план реформы.

В России такого культурного разрыва нет. И старая, и новая орфографии до определенной степени прозрачны, но препятствия все равно есть, как мы видим. Оказывается, для многих людей неудобство, доставляемое другим орфографическим режимом, является достаточным основанием, чтобы не заглядывать в книги, которые напечатаны в старой орфографии. Хотя есть орфографии намного более трудные: у нас у всех перед глазами пример английской и французской, которые не в пример труднее. А если вспомнить новогреческую с ее тремя буквами (η, ι, υ) и тремя диграфами (ει, οι, υι) для звука и, двумя буквами (ο, ω) для звука о, буквой и диграфом (ε, αι) для звука э, то сложности с буквой «ять» на этом фоне — вещь, о которой просто стыдно говорить.

У меня отсутствует интерес к советскому периоду в какой бы то ни было форме. На феврале 1917 года мой культурный интерес резко обрывается, и что происходило дальше, я не наблюдал.

Я воспринимаю себя как продолжателя традиции Российской империи, а уж как эта традиция существовала в Советском Союзе, я просто не знаю. Если человек убежден, что Российская империя и вообще вся Россия до семнадцатого года — это проклятое прошлое, которое заслуживает только вычеркивания из культурной памяти, то мне его убеждать не в чем. У нас не может быть общего дела, общей цели и вообще ничего общего быть не может. Если человек убежден, что русская дореволюционная культура и советская культура — это одно и то же, одна цивилизация — он ошибается. Одна и та же цивилизация или нет — это вопрос территории или вопрос ценностей? Если вопрос ценностей, то не одна и та же, а если важно только то, что мы живем там же, но неважно, какие мы люди, во что верим и что исповедуем — тогда я ничего не могу ему объяснить. При этом я могу представить себе человека дореволюционной культуры, который не является монархистом. Например, есть замечательный эссеист Георгий Федотов, по-моему, весьма глубокий.

То послание, которое я мог бы сформулировать, адресовано людям, которые понимают, что имперская и советская культуры противоположны. В каждом случае нужно делать выбор. Одна и та же улица не может быть и Рождественской, и Советской. Точно так же приходится выбирать и орфографию. Но в этом случае выбор не настолько жесткий. Многие люди с имперской ориентацией пишут в новой орфографии: им так проще и удобнее.

Если представить себе, что возможна реконструкция имперской культуры, то для нее понадобился бы длительный переходный период, чтобы те, кто хочет продолжать использовать новую орфографию, имели такую возможность пожизненно. А в школе бы уже учили старой.

Новая орфография самим своим существованием наложит на нас определенные обязательства, потому что есть авторы типа Маяковского, которые ее выбирали сознательно. Если бы его стали переиздавать, при том что человек изъявил желание писать в новой, то его до скончания века и нужно издавать в новой. Но я против, например, издания Цветаевой в новой орфографии, потому что она сознательно выбирала старую. Это грубое нарушение ее авторской воли. То же касается Ильина. Но банальная справедливость требует и сторонникам новой предоставить те же права, проявить то же уважение к их воле.

Андрей Горшков, редактор Грамоты

Что такое паронимы

Так называют слова, похожие на слух, но различающиеся по написанию и значению (от греч. para — ‘возле’, onyma — ‘имя’). А дальше в понимании этого термина начинаются разночтения.

Паронимы в узком смысле — это однокоренные слова, которые принадлежат одной части речи, но отличаются (более или менее существенно) по значению: дипломатичный — дипломатический, представить — предоставить, овчарка — овчарня. При самом строгом подходе у паронимов должно совпадать место ударения.

При расширенном толковании к паронимам предъявляется только одно требование: сходство звукового облика. Корни слов при этом могут быть разными (ветеран — ветеринар, дебри — дерби, дрель — трель, фарс — фарш, эскалатор — экскаватор).

Два слова, которые являются паронимами друг для друга, образуют паронимическую пару. Если же таких слов больше двух, они составляют целый паронимический ряд (экономный — экономичный — экономический). Большинство паронимов — существительные и прилагательные, глаголов среди них меньше, наречий совсем немного.

Какие бывают паронимы

Появление паронимов в узком смысле связано с процессом словообразования. Если два слова отличаются одной морфемой, они обычно имеют разный смысл. В зависимости от того, «каким местом» отличаются слова, специалисты выделяют суффиксальные, префиксальные и корневые паронимы.

• Суффиксальные, как можно понять из названия, образованы с помощью разных суффиксов (зрительный и зрительский, цветастый и цветистый); обычно это прилагательные.

• Префиксальные отличаются приставками (опечатать и отпечатать, поглотить и проглотить); чаще всего это глаголы.

• Корневые паронимы имеют разные корни и не связаны по смыслу; их сходство основано на случайном созвучии (экскаватор — эскалатор, компания — кампания, полис — полюс); это паронимы в расширительном понимании термина.

Ольга Вишнякова предлагает выделять три разновидности паронимов: полные, неполные и частичные паронимы1.

• Полные паронимы имеют один и тот же корень, ударение на одном и том же слоге и относятся к одной части речи, одному роду, виду и т. д. (земляной — земной, врыть — взрыть).

• Неполные паронимы отличаются от полных тем, что в них сохраняется сходство значений, семантическое размежевание завершено не полностью  (иронический — ироничный, фантастический — фантастичный).

• Частичные паронимы, в свою очередь, отличаются от полных тем, что у них не совпадает место ударения (гро́зный — грозово́й, дождли́вый — дождево́й).

Выделяют также этимологические паронимы — такие, которые имеют сходство в происхождении, но пошли разными путями (аспирант — аспират, одинарный — ординарный, пас — пасс). Например, слово одинарный появилось в русском языке под влиянием слова ординарный, которое, в свою очередь, заимствовано из французского (ordinaire — ‘обычный, обыденный’). Другой пример — пас (‘передача мяча в футболе’) и пасс (‘движение руками при гипнозе или пантомиме’, обычно во множественном числе), которые происходят от разных значений французского глагола passer.

Почему полезно знать и различать паронимы

Правильное употребление слов — признак грамотной речи. Курьезы с паронимами время от времени проскакивают у дикторов, радио- и телеведущих. Но если раньше журналисты, которых ежедневно слушали миллионы людей, должны были безупречно владеть языком, сегодня все изменилось. Чтобы стать блогером и вещать на огромную аудиторию, диплом не требуется. Ошибки тиражируются, проникают в книги, печатные СМИ, на телеэкран, в деловую коммуникацию, делопроизводство.

Самое очевидное следствие — люди перестают понимать друг друга, не могут правильно донести мысль. В текстах или электронных письмах двусмысленность может легко возникнуть, когда у адресата (не адресанта!) письма не хватает контекста или визуальных подсказок.

К словам, которые часто путают, относятся статут и статус, полис и полюс, апробировать (дать официальное одобрение на основании испытания, проверки) и опробовать (подвергнуть испытанию до применения). Иногда, если речь идет об омофонах (словах, которые произносятся одинаково, а пишутся по-разному), эти ошибки заметны только на письме: разрядить и разредить, освящать и освещать.

Стоит заметить, что сервисы автоматической проверки орфографии не могут исправить ошибки в употреблении паронимов, если слово написано верно, но не к месту. Особенно опасны ошибки в шаблонных фразах, которые повторяются часто, так что при чтении мы перестаем обращать на них внимание: Приносим извинения за предоставленные неудобства (вместо доставленные).

И, конечно, чтобы получить высокие баллы за ЕГЭ по русскому языку, необходимо хорошо разбираться в паронимии (как и в других тонкостях языка). Например, определить ошибку в употреблении слов в предложении (отличие или различие книги от романа, исполнительная или исполнительская власть, преступить или приступить к выполнению задания).

Как использование паронимов может обогатить речь

Паронимы — не только источник ошибок, но и лексическое богатство любого языка, средство, позволяющее передавать оттенки смысла или сближать разные понятия в художественных целях или ради языковой игры. Явление паронимии давно используют в своих сочинениях писатели и поэты, журналисты и ораторы.

Например, Пушкин вводил паронимы в речь царя в драме «Борис Годунов»:

— Я думал свой народ в довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать;
— Я злато рассыпал им, я им сыскал работы,
Они ж меня, беснуясь, проклинали.

Употребление паронимов может быть средством уточнения мысли: Все те же ль вы, другие ль девы, Сменив, не заменили Вас? («Евгений Онегин») Иногда автору достаточно обратить внимание на различную лексическую сочетаемость паронимов, чтобы уточнить их значение: Знающий язык своего народа писатель не спутает пустошь и пустырь: пустошь распахивают, а пустыри застраивают2.

Есть даже особый художественный прием — паронома́зия. Это фигура речи, образное сближение схожих по звучанию слов, у которых совпадают некоторые части. Парономазию используют в речи, чтобы создать каламбур (двора — дрова, глуп — глух). Парономазии, например, часто встречаются в заголовках (Удар ниже полюса, Кровь износа, России грозит холодный Буш) и текстах публицистических статей, текстах рэп-исполнителей и других авторов, которым важны ритм и рифмы текста.

Вот несколько примеров использования созвучий в рэпе:

• Инакость не выкосить, накося выкуси

• Позор, позёр!

• Лучше не волю собери в кулак, а горе собери в кулёк

• Вдох всегда один, сдох — прям лёгкими работа

• Диктант — это на русском, диктат указания

• Зачинатель — хороший, зачинщик — плохой

• Зрительный контакт, зал зрительский, стой

Как научиться правильно употреблять паронимы

Некоторые методы могут помочь свести к минимуму путаницу из-за паронимов.

1. Обращайте внимание на то, что означают разные морфемы в однокоренных словах.

Например, слово логичный говорит о том, что качества, связанные с логикой изложения (связность, последовательность, обоснованность), присущи какому-то рассуждению или тексту; слово логический означает ‘отвечающий конкретным законам логики’ (логическая ошибка, логическое противоречие). Похожим образом работает и пара дипломатичный — дипломатический.

Другой пример — суффиксы -н- и -ск-, которые образуют паронимические пары. Первый обозначает ‘связанный с’ (конный спорт — спорт с участием коней, конный отряд — отряд людей на конях), а второй — ‘принадлежащий, относящийся к’ (конский хвост — хвост, принадлежащий коню, конский топот — топот, производимый конями). Дальше слово конский (но не конный) стало частью устойчивых словосочетаний, обозначающих растения (конский щавель, конский каштан), а в сниженной разговорной речи приобрело значение ‘неадекватно большой’ (конские цены, конский ценник).

2. Выделяйте паронимы в текстах, которые вы читаете, уточняйте их значение, подыскивайте к ним паронимическую пару и сравнивайте смысл этих слов.

3. Пользуйтесь словарями паронимов. Назовем некоторые из них.

• Бельчиков Ю. В., Панюшева М. С. Трудные случаи употребления однокоренных слов русского языка. Словарь-справочник. М. : Советская энциклопедия, 1968.

• Снетова Г. П., Власова О. Б. Словарь паронимов русского языка (около 500 паронимических рядов). М. : Мир и образование, 2023.

• Список паронимов из словарика ФИПИ для ЕГЭ 2024 года.

Антон Солдатов, редактор Грамоты

Короче, я говорю – согласен. Интересно было, в чем развод. Дальше была какая-то муть, которую я точно не помню, но в конце они говорят, что мне нужно зайти на Яндекс Деньги (тогда Юмани так назывались). И кидают ссылку, типа чтобы мне не искать.

И вот мы дошли до самого главного.

Я открываю ссылку. Сайт сказочно похож на Яндекс Деньги, за одним исключением.

На нем есть орфографические ошибки.

Скорее всего, они даже не поняли, на чем прокололись. Если не знаешь русский язык, то и не поймешь.

Так что вот вам, уважаемые читатели, прямой ответ на вопрос, в чем же польза знания русского языка. Точнее, даже не польза, а выгода. Это нужно, чтобы более эффективно противостоять мошенникам. Которые даже и не догадываются, на чем их можно легко уличить.

Красиво?

Все мы при решении рабочих вопросов, чтении новостей и в частной жизни регулярно сталкиваемся с ситуациями, когда письменный текст кажется нам непонятным, корявым, слишком длинным и неструктурированным, неоднозначным или просто написанным «для своих». И дело не в том, что мы не обладаем достаточной функциональной грамотностью. Даже люди с высшим филологическим образованием часто встают в тупик перед инструкцией к кофеварке или формулировками трудового договора. Почему так происходит?

Кручу, верчу, запутать хочу

Самое простое объяснение состоит в том, что многие люди не умеют ясно и последовательно излагать свои мысли. В школе учат писать тексты только для очень ограниченного набора учебных жанров, и то не всегда успешно, поэтому не все взрослые способны написать внятное и грамотное деловое предложение, жалобу, инструкцию. Даже сообщения в домовых чатах часто ставят в тупик не только своей слишком эмоциональной формой, но и непонятным содержанием. Носители языка в разной мере одарены языковыми способностями, но, как правило, умение письменно излагать свои мысли не возникает само собой, оно требует обучения и постоянной тренировки.

Распространено также заблуждение, в соответствии с которым любой сколько-нибудь серьезный и важный текст должен быть написан бюрократическим языком и содержать как можно больше канцеляризмов.

Так возникают пустые, но очень многословные тексты, пестрящие пассивными конструкциями (нами было получено) и мусорными словами (данный, в рамках, является, в настоящее время).

Есть и  более интересные случаи. Например, сложные синтаксические конструкции и избыточное употребление терминологии, упоминание без пояснений узкоспециальных фактов как общеизвестных может быть способом показать свое профессиональное превосходство над неспециалистами, «набить себе цену», продемонстрировать принадлежность к узкому кругу посвященных. Такие тексты обычно воспринимаются как недружественные к читателю и вызывают закономерное раздражение, если они используются не в кругу коллег.

Еще один хорошо знакомый каждому жанр непонятных текстов — это юридические документы. Их составители стремятся учесть и воспроизвести все предыдущие формулировки, оговорить все особые случаи, предусмотреть все исключения, причем часто делают это в одном предложении, которое в результате занимает целый длинный абзац. Гипертрофированное желание юридической точности вообще не оставляет места адресату сообщения, поэтому шансов на то, что юридический текст в деталях поймут те, кому он предназначен, обычно немного. В результате граждане обращаются за юридическими консультациями, а компании полагаются на свои юридические службы, чтобы соблюсти букву закона (точнее, очень много букв).

Впрочем, иногда возникает впечатление, что запутанные формулировки, бюрократический язык и непонятные слова — это результат сознательного усложнения текста, чтобы он допускал возможность разных трактовок. Такое подозрение вызывают не только тексты, возникшие в среде государственных чиновников, но и документация частных компаний, регулирующая трудовые отношения или отношения с клиентами. В этом случае проблема заключается не во владении языком, а в установках, которые приняты (обычно негласно) в организации.

Печальные последствия

К каким последствиям для экономики приводят плохо написанные, непонятные тексты? Это прямой ущерб для рабочей продуктивности сотрудников, снижение доверия к государству, публичным фигурам и компаниям, невозможность выносить квалифицированные суждения и участвовать в решении значимых общественных проблем.

Влияние качества языка на экономику наиболее подробно изучено на англоязычном материале. Так, исследование, опубликованное в American Journal of Industrial and Business Management, показало, что привычка формулировать рабочие задачи на заумном профессиональном языке снижает производительность организации.

Расплывчатые и наполненные штампами формулировки запутывают людей. Когда сотрудникам трудно разобраться в том, чего от них хотят, у них копится раздражение и отчуждение.

А ученые из Университета штата Огайо обнаружили, что чтение текстов, наполненных сложными словами и терминами (даже если в скобках или в сноске даны расшифровки), не просто раздражает, но и влияет на отношение к их тематике: в группе, читавшей версию текста в простом изложении, интерес был выше. Этот эффект зависел не от самой темы (будь то наука, экономика или политика), а от стиля изложения.

Использование бюрократического языка в речи политиков и публичных фигур может снизить доверие общества к институтам. Когда люди не могут понять смысл сообщений, обращенных к ним, это вызывает у них чувство беспомощности, пассивность и отчуждение, что может плохо сказаться на экономике.

Собственно экономические вопросы кажутся многим слишком сложными тоже во многом из-за особенностей языка, на котором говорят экономисты и финансисты. 19% участников опроса, проведенного Обществом посткризисной экономики Манчестерского университета и социологическим центром YouGov, признались в том, что не обсуждают финансовую политику из-за непонимания терминологии. Еще 17% ответили «да» на утверждение «экономика мне не по плечу, поэтому обсуждать ее нет смысла».

Опрос согласуется с другими исследованиями британских газет и политических партий: жаргон, обычно используемый в экономическом дискурсе, а значит, и в СМИ, понимает меньшинство избирателей.

Непонимание избирателями экономического языка означает, что «дебаты ведутся между небольшими элитными группами по поводу небольших разногласий за спинами разочарованной общественности», отметил Зак Уорд-Перкинс, сооснователь Общества посткризисной экономики, в интервью The Guardian.

Чем понятнее, тем лучше

Использование понятного языка (в том числе в юридической сфере, в бизнес-среде, в государственных коммуникациях и даже личных блогах) дает несколько преимуществ.

1. Меньше ошибок, которые дорого обходятся. Когда все термины понятны, это снижает число ошибок и риск путаницы. Особенно это заметно в таких областях, как здравоохранение, где ошибки могут дорого обойтись. Например, если инструкции к лекарствам или процедурам написаны ясно, люди с большей вероятностью будут им следовать, что помогает снизить расходы на медицину.  А хорошо написанные инструкции для кол-центров уменьшают количество повторных телефонных звонков и позволяют существенно снизить затраты компаний.

2. Больше довольных клиентов и сотрудников. Когда компании общаются на понятном языке, они показывают, что заботятся о своих клиентах и хотят быть прозрачными. Это повышает удовлетворенность и лояльность клиентов, потому что люди чувствуют, что их ценят и уважают. Такие клиенты с большей вероятностью останутся с компанией, порекомендуют ее другим и оставят положительные отзывы. Это особенно важно в таких отраслях, как финансы, страхование и юриспруденция, где сложные термины и профессиональный жаргон — норма. Использование ясного и точного языка помогает компаниям более эффективно общаться со своими клиентами и сотрудниками, положительно влияет на продажи, производительность труда и прибыль. По некоторым данным, использование простого языка также коррелирует с инновационностью компаний.

3. Информация доступна для всех. Простой язык делает информацию доступной для более широкой аудитории, включая людей с ограниченными навыками чтения, людей с когнитивными проблемами и тех, кто плохо знает местный язык. Устраняя барьеры в виде сложных слов и тяжелых конструкций, компании могут привлечь больше клиентов и выйти на новые рынки. Это приводит к расширению клиентской базы и потенциальному росту.

4. Легче соблюдать законы. Использование простого языка в нормативных актах помогает компаниям и людям соблюдать законы и избегать штрафов. Регуляторные органы часто говорят о важности четкой коммуникации для защиты прав потребителей.

Используя простой язык, компании снижают свои юридические риски и могут направить на развитие бизнеса те ресурсы, которые иначе были бы потрачены на судебные споры или штрафы.

Например, налоговое управление штата Вашингтон переписало одно из своих писем на упрощенном английском языке. Его целью было собрать 1,2 млн долларов от предприятий, которые обычно не платили налог с продаж. В результате объем собранных по этой статье средств вырос на 200%, что принесло дополнительно 2 млн долларов. Этот и множество других примеров приводит в своих книгах американский юрист и специалист по юридическому языку Джозеф Кимбл, многие годы отстаивающий идею использования простого языка не только в юриспруденции, но и в бизнесе, и в общении государства с гражданами.

В России эта проблема тоже существует и требует решения. В одной из социальных сетей пользователь опубликовал скриншот письма, которое ему прислали из ГИБДД: Направляем постановление об отмене постановления об обращении взыскания на денежные средства, вынесенное в рамках исполнительного производства № ХХХХХХ от 25.10.2021. Причина: неоплаченный штраф ГИБДД в соответствии с постановлением по делу об административном нарушении № ХХХХХХ от 22.10.2021. Сумма взыскания: 0 руб. При несвоевременной оплате может быть начислен исполнительский сбор от 1000 руб. Как отмечается в исследовании «Доступность государственных цифровых сервисов», «извлечь из этого текста информацию о том, что штраф просто отменен, человеку, не обладающему навыком чтения и понимания подобных текстов, очень сложно».

5. Проще развивать личный бренд специалиста. Привычка говорить на «птичьем языке», принятом в определенной профессиональной среде, вырабатывается сама собой. Она может быть полезной — как знак принадлежности к общему кругу людей, обладающих специальными знаниями или работающих в одной сфере. Но при этом не надо недооценивать умение выражать свои мысли ясно и доступно для большинства: оно тоже может быть полезно, в том числе для карьеры. Самый простой пример — личные блоги, которые сегодня есть у многих специалистов. Блог позволяет наращивать базу клиентов, зарабатывать авторитет и известность. Но только в том случае, если тому, кто зашел в такой блог, там понравится. Случайный посетитель может остаться и подписаться — а может уйти к тому, кто пишет живее, понятнее, интереснее. Если, скажем, юрист привык говорить на профессиональном жаргоне постоянно (вместо дом — объект жилой недвижимости, вместо деньги — денежные средства), коллеги его поймут, а вот неспециалисту такой язык может помешать.

Хорошо говорить и писать — целое искусство. Специалисту комфортно в своем мире, среди ставших уже привычными понятий. Но в нем некомфортно другим. Редактор, создатель сервиса проверки текстов «Главред» Максим Ильяхов в книге «Ясно, понятно» советует мыслить в мире читателя (клиента, слушателя). Другими словами, отталкиваться от его потребностей и интересов, от тех ситуаций, в которых он оказывается, и говорить с ним на том языке, который будет ему понятен. В этой точке интересы пишущего и читающего совпадают: чтобы первый смог решить с помощью текста свои задачи, второй должен хотя бы понимать написанное.

Антон Солдатов, редактор Грамоты

Иногда создается впечатление, что корректоры больше никому не нужны. С одной стороны, есть спелл-чекеры, которые неплохо справляются с основными проблемами. С другой, привычка читать мессенджеры и соцсети размывает уважение к правилам: побеждает подход «понятно, и ладно», указывать на чужие ошибки неприлично…  Но представить себе качественный текст без корректуры по-прежнему невозможно. О незаметной работе, в которой есть свои вызовы и удовольствия, рассказывает корректор Грамоты Марк Кантуров.

1. Образование и опыт работы

Я окончил Новосибирский государственный педагогический университет по специальности «Издательское дело и редактирование».  В НГПУ очень сильное филологическое направление, и я получил хорошую базу, на которую опираюсь до сих пор. Все, что связано с работой с текстами, нам преподавали глубоко и вдумчиво.

После университета я защитил кандидатскую на тему речевых жанров. Но наукой заниматься в итоге не стал — в основном по причинам экономическим. Подрабатывать корректором я начал, еще учась в университете. Изначально я корректор широкого профиля, у меня есть опыт работы с самыми разными текстами, включая упаковки зубной пасты и статьи про стройку и ремонт. Отдал дань научным и учебным текстам. Сотрудничал с «ЛитРес», с «2ГИС», с Центром подготовки руководителей и команд цифровой трансформации ВШГУ РАНХиГС. Сейчас я много работаю с медиа — бумажными и электронными.

В разных изданиях приходится решать разные задачи. Когда вычитываю статьи для «Русского охотничьего журнала», думаю о том, по какому справочнику проверить корректность названия газели Соммеринга или обозначения калибров патронов.

При работе с текстами для брендингового агентства нужно учитывать маркетинговую специфику, в том числе рекламный синтаксис.

Когда корректирую статьи для Грамоты — возвращаюсь к более строгому подходу, который в публицистике и тем более в рекламе часто считается излишним.

Но больше всего я люблю работать с книгами. Я изначально по профессии специалист книжного дела, и книги — это моя страсть. Я сотрудничал с «Эксмо», с «Детской и юношеской книгой», с «Самокатом», с разными локальными издательствами и авторами. Очень долго я проработал с издательством «Манн, Иванов и Фербер». Мне посчастливилось быть причастным к изданию многих прекрасных книг, как художественных, так и научно-популярных. Могу назвать, например, мемуары Урсулы Ле Гуин «Время, занятое жизнью». Или «Сверхдержавы искусственного интеллекта» Кай-Фу Ли. Долгое сотрудничество связывает меня и с отдельными авторами.

В общем, я человек, который выбрал себе профессию в юности и остается ей верен. И сейчас мой корректорский стаж составляет уже, страшно подумать, больше 17 лет.

2. Профессиональные стандарты

В каждом из моих мест работы была своя редакционная политика, и главное — их не перепутать. Начинал я еще по правилам «старой школы» — с обязательной вычиткой на бумаге, с использованием корректорских знаков, со множеством тонкостей вроде отбивки знака процента от цифры на полукегельную, о чем сейчас почти никто не помнит. А после этого были рекламные медиа и публикации в соцсетях, где не видят разницы между кавычками и знаками секунды, зато «Торговый дом» обязательно должно писаться с прописной, и не важно, что там говорят правила.

В каком-то смысле я чувствую себя на границе двух миров: для «старой школы» я недостаточно дотошен, а для современного быстрого подхода бываю чересчур зануден.

Впрочем, занудство — это необходимая профессиональная компетенция корректора. В итоге я выработал гибкий подход: в каждой организации стараюсь проявлять ту степень придирчивости, которая здесь уместна. У меня есть стандарты, которыми я не готов поступаться ни при каких обстоятельствах. Например, я не готов мириться с использованием дефиса вместо тире или с неправильной формой кавычек. Но во многом я смотрю на сложившуюся в организации практику и на ее потребности.

Так, в одном из журналов до сих пор принято использовать знак минуса (так называемое короткое тире) вместо тире — и я это принимаю. Где-то тексты должны писаться с ё — тогда я прогоняю их через программу-ёфикатор; где-то — без ё, и тогда я убираю ее автозаменой. К вопросам свободного выбора относится и вопрос, стоит ли брать в кавычки названия, написанные латиницей. Для меня важна редполитика, и если я прихожу в организацию, где ее нет, я стараюсь способствовать ее появлению (и зачастую даже пишу ее сам).

Наиболее болезненный вопрос — это правила набора и верстки, то есть вторая корректура. Именно здесь много профессиональных тонкостей, которые зачастую просто неизвестны людям без профильного образования и не кажутся им важными. Что же до орфографии и пунктуации, то заказчики обычно доверяют корректорам, а корректоры — учебникам и справочникам. Хотя и тут достаточно спорных мест.

Поскольку я работаю в основном с электронными текстами, справочниками мне тоже удобнее пользоваться электронными. Один из самых активно используемых — это, конечно, Грамота, я захожу на нее каждый день и не по одному разу. Мои любимые разделы — проверка написания слова и «Справочник по пунктуации». Очень часто я заглядываю в ответы справочной службы. Если словари и справочники меня не спасают, что бывает с новыми словами, зачастую жаргонными, приходится идти в поисковик и смотреть там на речевую практику.

В том, что касается правил набора и верстки, библия корректора — это, конечно, справочник Мильчина. Он есть у меня в бумажном виде.

Также я часто пользуюсь бумажным словарем «Прописная или строчная». Из электронных справочников в ходу еще словарь сокращений, «Переносы для гурманов» (необходим, когда проверяешь верстку бумажных книг), а также в некоторых случаях словарь синонимов — когда нужно предложить редактору замену повторяющегося слова, а мозг подводит. Ну и, конечно, я читаю множество телеграм-каналов о русском языке — но это уже для поддержания общего тонуса.

3. Правила общения с авторами

Мой опыт общения с заказчиками был очень разным и в целом зависел от сферы, в которой я работал. В целом корректура редко вызывает вопросы: для всякого исправления есть правило, на которое можно сослаться. И мои редакторы обычно доверяют моей компетентности. Изредка мне задают вопрос, почему так, а не эдак, я пишу длинное подробное объяснение со ссылками на Грамоту, Розенталя и Мильчина (ну или объясняю ход своих мыслей, если нет готового правила, — впрочем, в такой ситуации мы обычно с редактором принимаем решение вместе), и этого достаточно.

С авторами книг, над которыми я работал, у меня никогда не бывало проблем. Корректор не покушается на стиль и слог, его задача — сделать текст грамотным.

Где возникали сложности, так это в рекламной сфере. Зачастую рекламу заказывают люди, хорошо разбирающиеся в бизнесе и плохо — в языке: «Я считаю, что должно быть так, и неважно, что там написано в вашем Розентале». У меня были случаи, когда заказчик отказывался платить деньги, если его запятую не вернут в союз «для того чтобы» в начале предложения. К счастью, сейчас я почти не работаю с рекламными текстами и такое в моей практике бывает редко.

4. Полезный профессиональный совет или урок

Из всего, что нам преподавали в университете, правило, что текст должен быть оформлен единообразно, отпечаталось в моем сердце сильнее всего. Так что моя священная корова — единообразие. Это — показатель качества, вдумчивой работы над текстом. Даже если это единообразие ошибки или спорного случая, если оно последовательно повторяется в тексте, это может означать, что такова осознанная политика издательства (как, например, с пресловутым «коротким тире»), что в это вкладывается дополнительный смысл и таков авторский замысел… в худшем случае — что у корректора в этом конкретном месте пробел в знаниях. Но отсутствие единообразия говорит о том, что выпускающей организации на качество текста просто наплевать.

Поэтому я всегда обращаю внимание на то, нет ли в тексте разных кавычек, разных тире, одинаково ли оформлены единицы измерения, есть ли последовательная система оформления численных значений (буквами, цифрами, частично буквами и частично цифрами — и от чего это зависит). И иногда привести текст в порядок в этом отношении бывает нелегко. Например, когда речь идет о большой переводной книге и разные ее части переводили разные переводчики. Бывают даже расхождения в транскрипции имен или названий — и за этим тоже надо следить.

5. Самое сложное и самое интересное

В корректорской работе, как и в любой другой, есть внутренние и внешние сложности. Внутренние можно назвать скорее особенностями, это просто специфика работы. Одну из них прекрасно, на мой взгляд, сформулировала моя коллега Юлия Исакова: в нашей профессии есть единственный способ расти над собой — узнавая, что все время до этого ты лажал. Когда ты узнаёшь особенно заковыристое правило, ты одновременно понимаешь, что кучу книг до того выпустил с ошибками. Не самое приятное понимание. А еще наша работа невидима. Читатель не узнает, сколько опечаток ты выловил в тексте — он увидит только ту единственную, которую ты пропустил, и с возмущением скажет: «Куда смотрел корректор?»

Для меня самыми сложными являются внешние обстоятельства: работа с неадекватными заказчиками и фактор денег.

В начале карьеры мне приходилось работать в местах, где корректору, чтобы заработать достаточно, нужно было вычитывать по десять — двенадцать авторских листов в день. Конечно, о качестве этой корректуры говорить не приходилось. Да и престиж профессии невысок — многие вообще не понимают, зачем нужен корректор и почему бы его функции не выполнять редактору.

Неожиданно некоторые сложности доставляет и лингвистическое образование. Самая ценная мысль, которую я извлек из лингвистики применительно к редакторско-корректорской деятельности, заключается в том, что правила, во-первых, меняются, а во-вторых, в принципе не бесспорны. Помимо простых и однозначных правил вроде «жи-ши» и «-тся/-ться» в языке — особенно в пунктуации — существует много темных мест, по поводу которых в научных школах согласья нет. Я помню это ощущение: нельзя просто так взять и ответить на вопрос «Как правильно?». Потому что ответ может быть «Смотря к какой научной школе вы принадлежите».

И вот это чувство неопределенности, вариативности, гибкости языка — в том числе и в области «нормативного регулирования», то есть правил — это неизбежная составляющая мировосприятия лингвиста, но очень неудобная штука для корректора. И, с одной стороны, благодаря этому знанию я могу отследить в тексте довольно тонкие вещи, вроде авторского использования пунктуации, и обосновать то или иное свое решение в правке. А с другой, это же знание дает ощущение чрезмерной гибкости и недостаточной настойчивости: может быть, думаю я, мне нужно с автором быть пожестче и подходить к вопросу строже?

Кому-то, наверное, эта работа покажется скучной. Но мне нравится работать с языком. В корректуре есть свои невидимые радости, когда вылавливаешь коварную опечатку, которую не заметил бы спелл-чекер. Свои детективные расследования, когда бегаешь по словарям, пытаясь выяснить, как правильно оформить особенно темное место. Удовольствие от наблюдения за тем, как устроен текст, вплоть до мельчайших деталей, — как работает каждая запятая и почему здесь автор вместо запятой выбрал тире. Большое удовольствие есть и в том, чтобы сделать текст чистым и ясным, помочь автору выразить мысль или спасти его от досадного ляпа.

А особенно я люблю эту работу за то, что благодаря ей я прочитал множество прекрасных книг, узнал много нового о вещах, которыми, может быть, вовсе не стал бы интересоваться, и даже получил какое-то количество новых навыков.

6. Случаи

У каждого корректора, конечно, есть свой список забавных опечаток вроде социальное и семенное положение, калан сети центров обслуживания или платил заплату. Но больше меня интересуют не смешные опечатки, а задачки, которые ставит передо мной текст.

Вот, скажем, предложение Очень часто профессиональные охотники на словно имели штуцеры под этот патрон. На первый взгляд кажется, что в предложении остался «артефакт» от предыдущих формулировок. Уберем это «на словно» — и все будет в порядке. Но нет, автор не «артефакты» не убрал, а перепутал порядок букв в слове: Профессиональные охотники на слонов имели штуцеры под этот патрон.

А вот пример неверного употребления слова в переводной книге о менеджменте: Наверное, вы не просто так сообщаете неприятную новость о своем уходе команде? Наверняка устраиваете отходную... Переводчик перевёл, редактор пропустил — а корректор заметил и пишет примечание: «Может, всё-таки имелась в виду „отвальная“ — прощальный банкет? А то „отходная“ — это поминальная молитва».

Для тех, кому хочется веселых историй про язык, у меня обычно заготовлена подборка шокирующих фактов из словаря: рукола пишется с одной к, кол-центр — с одной л, а плей-лист — через дефис. Даже людей с высоким уровнем грамотности это неизменно удивляет — а профессиональный корректор как раз такие вещи знает. Хотя, возможно, и имеет по этому поводу собственное мнение — скажем, плей-лист лично я писал бы слитно. Но в данном случае мнение словаря важнее.

Марк Кантуров, корректор и литературный редактор Грамоты