Акт 5. Сцена 1
Я захлопнул книгу и замер, держа её в руках. На задней обложке была фотография автора. Человек на фотографии чем-то напоминал меня.
Точнее — лучшую версию меня.
Не того зашуганного, грязного, с набором психических расстройств мужчины, а того, кто был гораздо лучше. С ухоженными волосами, лучезарной улыбкой, искрящимися от счастья глазами, в белой рубашке и красном галстуке я прошлый смотрел на себя настоящего с обложки своей же собственной книги.
Я оглядел зал, поняв, что я привлёк лишнее внимание.
— Вам чем-нибудь помочь? — спросила девушка-консультант в зелёной футболке магазина.
— Я… — я потряс книгой в руках, не зная, куда себя деть, — …ищу девушку. Соню. Она должна работать у вас.
После встречи с тем воображаемым бомжом, который травил байки про умершего писателя, я наконец вспомнил, где можно найти Соню.
— У неё сегодня выходной, — мило улыбнулась девушка.
— А не могли бы вы дать мне её адрес? — как можно более вежливо спросил я после короткой паузы, дрожа от страха и волнения.
— Извините, но мы не вправе…
— Девушка! — крикнул я, посмотрев на неё взглядом человека, которому уже нечего терять. — Мне нужен её адрес. Пожалуйста!
Несколько секунд консультант стояла передо мной с выпученными глазами, не зная, вызвать ей охрану или дать адрес.
— Одну минуту, — сказала она.
Через минуту она вернулась и протянула мне желтый стикер с адресом.
— Спасибо, — ответил я, взяв листочек и направившись к выходу.
— Молодой человек! — крикнули мне вслед. — А книгу?!
Я бросил взгляд на книгу, где моя улучшенная версия смотрела на меня и словно говорила, что я всё делаю правильно. Возможно, только в этой книге были ответы на мои вопросы. Не оглянувшись, я резко побежал к выходу.
Громкий писк металлических рамок ещё несколько долгих секунд словно сдавливал мне череп, оживляя в памяти то, что было спрятано очень глубоко.
Антиутопия. Господи. Когда-то я действительно написал антиутопию про мир, который в одно мгновенье лишился магии. Тим, Ная, Клэр — персонажи, созданные в моей голове.
Точно также, по кусочкам, я сейчас создавал себя самого.
На лицевой стороне книги была выполнена обложка в серых, мрачных тонах. Силуэты людей – кудрявый парень и девушка с длинными дредами – сидели на лавочке, смотря на догорающий город. Я вглядывался в заднюю обложку, вчитываясь в аннотацию и осознавая, что когда-то у меня были времена и получше.
— Ну что, доволен? — услышал я собственный голос.
Вокруг была лишь пустынная улица, на который немногочисленные прохожие не спеша шли по своим делам. Тротуары и витрины магазинов плескались в лучах солнца. В какой-то момент я понял, что со мной заговорила книга.
— Доволен, я спрашиваю?
Я, с самодовольной улыбкой на обложке, обращался к тому психу, что сейчас держит в руках собственное творение.
— Что? — глупо разговаривать с отражением, но за последний час пережив кошмары, нападение бомжа и болезненные воспоминания об отце, я уже ничему не удивлюсь.
— Когда-то ты был популярен, — человек на фотографии ожил и, стиснутый границами рамок, достал откуда-то сигарету и закурил, — а теперь что? — он выпустил дым, и я смог уловить запах табака.
Я молча озирался по сторонам, боясь, что кто-нибудь увидит, как я разговариваю с собственной книгой, украденной пять минут назад.
Разговариваю с собственным прошлым.
— Хватит тебе так пялиться, — сказала фотография, — пошли лучше выпьем.
Оглянувшись, я увидел бар, в котором частенько зависал вечерами. Бар, в котором отрывался по ночам, в котором ставил музыку, запивал горе, бар, из которого Соня однажды выволокла меня без сознания.
— Я не пью, — ответил я.
— Давно ли? — ухмыльнулся мой портрет.
— Давно.
— Да брось ты, — самодовольная ухмылка не сходила с его лица. Неужели я когда-то был таким? — Пошли пропустим по стаканчику, как в старые добрые.
— То были совсем недобрые времена, — ответил я, не отрывая взгляда от вывески любимого бара.
— Да, видать подкосило тебя, мужик. А ведь если бы не алкоголь, ты бы может и не написал никогда то, что сейчас продаётся тысячными тиражами. То, что ты сейчас держишь в руках.
Всё это слишком сильно давило мне на мозг. Хотел бы я сейчас оказаться в собственной антиутопии, где, в отличие от моих персонажей, мне бы хватило смелости взять винтовку и расправиться с главным антагонистом этой истории — с собой.
— Счастливые люди не пишут, — улыбнулся я и сел на бордюр напротив бара.
— Ага, — посмеялось отражение, — чтобы что-то из себя выдавить тебе пришлось пережить две смерти и алкоголизм.
— Что?! — закричал я, крепче сжав книгу в руках. — Какие две смерти? Отца и…
— И Сони, — человек с фотографии поднял на меня взгляд и выпустил дым.
— Соня жива, ублюдок! — крикнул я, несколько раз хлопнув книгой.
— Уверен? — улыбнулся этот придурок. — И не тряси так книгу. Меня шатает.
Я уже ни в чем не был уверен. Даже в том, что это — моя настоящая жизнь.
Мимо прошёл человек, бросив на меня презрительный взгляд.
Да, чувак. Я сижу тут и разговариваю с собственными демонами. Такое бывает.
— Был бы я твоим демоном, — сказала мне фотография, приподняв бровь, — я бы давно заставил тебя спиться. Снова.
— А кто ты тогда? — спросил я.
— Привет из прошлого. Частица той мозаики, которую ты так усердно пытаешься собрать.
— Что ты несёшь?!
— Забей, — мой портрет выдохнул сигаретный дым и махнул рукой, расхаживая из стороны в сторону, — когда-нибудь ты всё поймешь.
Я лишь тяжело вздохнул. Глупо требовать что-то от самого себя, загнанного в размер 3х4. Хотя, если подумать, даже сейчас я был заперт в рамках. В рамках бездействия, страха, неведения и паранойи.
Я, как тот писатель из городской легенды, который скоро повесится.
— Ты предпочитал саморазрушение вместо того, чтобы пойти и решить свои проблемы, — продолжила фотография. — После смерти отца ты спился, после расставания с Соней ты ушёл в себя, после написания этой чертовой антиутопии ты решил завязать с писательством. И что из этого вышло? — отражение схватилось за границы рамки и трясло их, словно хотело вылезти наружу. — Ты нашёл себя без сознания, оказался в дерьме, воруешь собственные книги и разговариваешь с «демонами». Прикольное будущее?
— Пошёл ты! — я бросил книгу на бордюр рядом с собой и схватился руками за голову.
В ладони у меня всё ещё был зажат жёлтый стикер с адресом человека, который, я уверен, единственный будет рад тому, что я жив. Соня единственный человек, который меня любит, которому я обязан по гроб жизни. И я не сдамся только из-за того, что так сказали мои демоны из прошлого.
— Пить точно не пойдешь? — ухмыльнулся мой портрет с обложки книги, валяющейся на бордюре.
Я взял собственный роман и выбросил его в ближайшую мусорку.
Выбросил вместе со всем своим прошлым.
Вместе со всеми своими мнимыми успехами.
Вместе с соблазнами снова уйти в саморазрушение.
Вместе с тем, что тяготило меня раньше.
Сейчас меня ждало настоящее, в котором я ещё должен разобраться.
Акт 6. Сцена 1
Если так подумать, то и Гагарин, и любой человек, побывавший в космосе, прав в том, что когда ты летишь в ракете с огромной скоростью и видишь планету, как маленький шар, все земные проблемы мигом перестают иметь значение.
Ни одного из нас, людей, не видно из иллюминатора. Тем не менее мы каждый день озабочены какими-то проблемами, которые возводим в рамки вселенского масштаба. Все мы по большому счёту лишь маленькие точки, которые живут на раскалённом шаре, движущимся со скоростью тридцать километров в секунду.
Об этом я задумался, идя по городу, держа желтый листочек с адресом в руке. До дома Сони оставались считанные метры, и я готов был думать о чём угодно, только не о предстоящей встрече.
Что я ей скажу?
«Привет, я только пару часов назад вспомнил, кто я такой, с трудом вспомнил тебя и пришёл, чтобы ты мне помогла во всём разобраться»?
«Но давай не будем выяснять отношения и вдаваться в подробности прошлой жизни, потому что какое значение вообще могут иметь такие мелочи в масштабе вселенной?».
«Все мы рано или поздно умрём, превратившись в удобрение. Так давай просто будем счастливыми хотя бы до конца этой жизни?»
Боже, какой бред. Я зажмурился и помотал головой, словно стряхивая с неё эти идиотские мысли. Если уж мне выпала такая честь, как жизнь на этой планете, то и проблемы нужно решать те, которые волнуют меня.
Меня не волнуют природные катаклизмы в Китае, не волнует курс доллара на сегодняшний день, не волнует предвыборная гонка или загрязнение воздуха. Даже если бы сейчас по радио сообщили, что с землёй вот-вот столкнётся метеорит, я бы и пальцем не повёл. Единственная моя цель — адрес, выведенный аккуратным почерком на листочке. И девушка, которая там проживает.
Она же озабочена чем-нибудь ещё — вскипевшим чайником или неубранной постелью, дедлайнами по работе или мыслями о предстоящей встрече с подругами. А те, в свою очередь, думают о чём-нибудь своём. Ведь, если быть до конца честным с собой и окружающими, то всех волнуют только свои микро-проблемы. Все мы в той или иной степени эгоисты, которые редко что-то делают от души, а не ради личной выгоды.
К осознанию того, что мир не вертится вокруг тебя, я пришёл ещё в детстве. Не помню, что именно служило рычагом для перехода в это состояние — не купленное мне мороженое или какой-нибудь акт несправедливости в школьных разборках, но факт остаётся фактом — это случилось. И я смирился с тем, что каждый из нас — эгоист.
Я сидел у подъезда Сони и смотрел на многоэтажный дом перед собой. В голову снова засыпали кусочки воспоминаний. Как я провожал её до дома, первый робкий поцелуй, букет цветов, подаренный однажды, надписи разноцветными мелками на этом самом асфальте. Воспоминания уже не бегали в хаотичном порядке, а выстраивались друг за другом, словно подтверждая мои опасения в том, что я как никогда близок к разгадке.
Я тяжело вздохнул, засунул смятый листочек в карман брюк и, дождавшись, пока кто-нибудь откроет дверь, рванул в подъезд.
Стоя перед её дверью, я чувствовал себя полным ничтожеством. Мне хотелось или разрыдаться, или начать колошматить эту дверь кулаками, изнывая от прошлого, расползающегося по всему телу.
Что я ей скажу?
Узнает ли она меня?
Сколько гребаных часов/дней/недель я провалялся на той траве без сознания?
Надо было все-таки захватить свою книгу. Показал бы ей на того самодовольного выродка с нахальной ухмылкой на обложке, тыкнул бы в него пальцем и сказал:
«Смотри, помнишь меня? Это я. Честно. Правда, немного помятый»
Дрожащим пальцем я нажал на звонок.
Черные точки. Раскаленный шар. Вращающийся вокруг тебя мир.
За дверью послышались торопливые шаги. После них последовало несколько секунд напряженного молчания, показавшегося мне вечностью. Скорее всего, по ту сторону двери Соня сейчас разглядывала меня в звонок, не веря собственным глазам. Звук открывающегося замка заставил меня вздрогнуть, покраснеть и потерять дар речи.
Наконец, дверь открылась. Со светлыми растрепанными волосами, в голубом халате, завязанном наспех, с таким взглядом, словно она ребёнок, к которому наконец пришёл Санта-Клаус под Новый Год, она смотрела на меня в изумлении, приоткрыв рот.
Земля медленно начинала уходить у меня из-под ног. Плитка под моими кроссовками начинала двигаться, Соня расплываться перед глазами, мне срочно нужно было за что-то схватиться, чтобы не упасть.
В конце концов, сколько можно ещё раз вырубиться перед ней?
— Привет, — сказал я.
Я был не уверен, что слова в самом деле вышли из меня. Возможно, они прозвучали лишь у меня в голове.
На лице Сони появилась лёгкая улыбка. Она и боялась и радовалась одновременно. Так мог улыбнуться человек, к которому пришёл друг, которого он давно считал мёртвым.
— Привет, — ответила Соня.
У меня было к ней миллион вопросов. Я хотел кинуться ей в объятия, зайти в квартиру, выпить с ней чай и обсудить насущные вопросы. Хотел запустить руку в копну её волос, хотел просто дотронуться до неё, вспомнить — каково это, чувствовать тепло близкого человека.
Но все мои надежды рухнули в одно мгновенье, когда сзади Сони появился парень, одетый лишь в нижнее бельё. Кубики пресса, гора мышц, прилизанные тёмные волосы.
— Это кто? — спросил он, обняв Соню за талию и кивнув на меня головой.
Ощущение, что планета завертелась с ещё большей скоростью. Но ей до меня не было никакого дела. До меня никому не было никакого дела.
Даже Соня, лучший человек в моей жизни, нашла мне замену.
Незаменимых людей не бывает.
Последнее, что я запомнил, прежде, чем провалиться в забвенье, два удивлённых лица, не перестающих смотреть на меня, как на попрошайку, пришедшего просить милостыню.