Есть еда, а есть — сюжет.
И шаурма с чебуреком — как раз из второго.

Вот идёшь по Арбату, ветер в лицо, ноги гудят, настроение подвисло — и тут, как спасательный круг: стойка с шаурмой. Не смотришь на вывеску. Не читаешь состав. Просто подходишь и говоришь: «Острую, с мясом». И всё — мир уже не такой грубый.

А теперь переместимся в Крым. День раскалён, песок скрипит в ушах, солнце жарит плечи. Ты — в шлёпках и после моря. И вдруг воздух срывает знакомый аромат: раскалённое масло, лук, мясо — вот он, крымский чебурек. Он не просит. Он требует.

Оба блюда — как мантры улицы. У шаурмы — ритм, у чебурека — размах.
Так кто же лучше? Где вкуснее — на московской набережной или у крымского ларька на обочине?

Откуда появились чебуреки и шаурма?

Чебурек — как закалённый кочевник. Возник там, где всё должно быть просто и сытно: степь, ветер, огонь. Всё началось с крымско-татарской кухни. Лепёшка на скорую руку, с мясом — но чтобы хватило до ночи.

А шаурма — наоборот. Космополит. Восточная эмигрантка, осевшая в мегаполисах. У неё паспорта нет — в одном городе она шаурма, в другом донер, в третьем гирос. Но в России она получила прописку у метро и стала своей.

Интересно, что оба этих блюда родились буквально «на ходу». Один — в седле. Другой — между встречами. Но оба — из мира, где еда должна быть быстрой, горячей и по делу.

Почему шаурма и чебурек стали культурным символом?

Чебурек — это не просто тесто с мясом. Это Крым. Базар. Шлёпанцы. Пыльная сумка и стакан с чаем. Его едят в тени под навесом, шумно, с маслом на пальцах и брызгами на салфетке.

А шаурма — это уличная еда в Москве. Она не подаётся — она вручается. Её берут, как микрофон в караоке: быстро, решительно, не всегда осознанно. Её едят стоя, на бегу, в машине, на перроне. Она — часть города.

Один — про отдых.
Второй — про выживание.

Но главное: и чебурек, и шаурма давно стали больше, чем едой. Это — гастрономические жесты. Ты не просто ешь, ты включаешься в ритуал. Вкус становится культурным кодом.

Что вкуснее: мой опыт и вкусы других

В Феодосии, у старого рынка, я наткнулась на чебуречную без вывески. Просто женщина, жарящая на открытом масле. Когда я откусила — чуть не обожглась, сок полился на руку. Это было… как хруст солнца. И даже если бы он стоил 500 рублей — я бы не пожалела.

В Москве есть точка у «Менделеевской», где шаурму собирают, как диджей миксует треки: чётко, с драйвом. Там парень в фартуке со смайликом кладёт курицу, капусту, соус — и всё это под трек, от которого даже очередь качает головой. «Остренькую?» — «Да чтоб слёзы, но не жаль».

Подруга Оля, кстати, ест шаурму вилкой. В кафе. На тарелке. Её вариант — с тофу и без чеснока. «Похоже на салат в лаваше», — говорю я. «Вот именно», — отвечает она и кивает, как профессор. У всех свои вкусы.

Какие бывают шаурмы и чебуреки сегодня?

Сегодня чебурек — это уже не просто про мясо. В Ялте я пробовала с тыквой и сыром. В Севастополе — с сёмгой. А в Симферополе — сладкий, с вишней. Люди удивляются, но пробуют. И чаще всего — довольны.

А с шаурмой началась гастрономическая гонка. Веганская, с фалафелем. Безглютеновая. На чёрной пите с авокадо. Даже шаурма на завтрак — с яйцом и шпинатом. Вопрос «шаверма или шаурма» уже не столько лингвистический, сколько философский.

И всё-таки, чаще всего вкуснее именно в ларьке у перехода. С жиром, с соусом, с лавашом, который разворачиваешь двумя руками, как подарок. Не потому что дешёвая. А потому что настоящая.

Кто победит в этой битве вкусов?

Я пыталась сравнивать: калории, тесто, цену, ощущение после.
И всё равно проиграла — потому что тут не победа, а влюблённость.
В моменты. В запахи. В то, как капает на колени. В то, как сначала думаешь «ещё чуть-чуть», а потом облизываешь пальцы, как в детстве.

Однажды я стояла в Симферополе с шаурмой и чебуреком в руках. И не знала, с чего начать. Это был момент честности. Я откусила по очереди. Поняла одно:

Выбирает не язык. Выбирает сердце.

Еда — это тоже путешествие. И если оно ведёт тебя в шаурму у метро или в чебурек на ялтинском вокзале — значит, ты идёшь правильно.

А вы кто — за шаурму или за чебурек? Или за то, чтобы не выбирать, а просто есть, пока горячее?

Расскажите в комментариях, где вы ели свою лучшую уличную еду — и что бы вы повторили снова?

UPD:

Источник: Туда-сюда с билетом

Линейный корабль «Двенадцать апостолов» - один из самых значимых парусных кораблей Российского императорского флота, воплотивший передовые технологии середины XIX века. Построенный в Николаеве, в 1841 году, он стал символом морской мощи Черноморского флота и образцом инженерного искусства своего времени.

Предыстория

Предыстория корабля неразрывно связана с решимостью императора Николая I укрепить мощь Черноморского флота после долгих лет относительного затишья. В 1835 году он утвердил масштабную программу строительства, включавшую три линейных корабля первого ранга. Головным судном этой серии стал будущий флагман - «Двенадцать апостолов». Два других были названы «Париж» и «Великий князь Константин». Его закладка состоялась в Николаеве в октябре 1838 года под общим руководством выдающегося флотоводца адмирала Михаила Петровича Лазарева. Проект корабля разработал талантливый корабельный инженер Иван Дмитриевич Воробьев, а непосредственное строительство возглавил Степан Иванович Чернявский, выпускник престижной британской судостроительной школы в Портсмуте. Чернявский применил передовые английские технологии: для защиты древесины от губительного гниения использовалась пропитка креозотом и каменноугольным дегтем, а киль собирался из двух рядов дубовых брусьев, скрепленных коксами, которые предварительно пропитывались конопляным маслом. Строительство этого гиганта потребовало колоссальных ресурсов: 353 кубометра отборного дуба, 5300 медных листов для обшивки подводной части и 14 000 пудов железа. Наконец, 27 июня 1841 года корабль торжественно спустили на воду. Уже при «рождении» он поражал современников не только размерами, но и красотой: его корма украшалась затейливой резьбой с позолоченными орлами, эллиптические балконы придавали изящество, а внутреннее убранство кают командиров и офицеров, отделанных красным деревом и даже включавших мраморные камины, сравнивали с роскошью императорских яхт.

Характеристики корабля

«Двенадцать апостолов» по праву считался вершиной парусной инженерии не только русского, но и мирового кораблестроения середины XIX века. Его корпус достигал впечатляющей длины в 64,7 метра и ширины в 18,1 метра, при полном водоизмещении около 4790 тонн. Корабль стал первым в русском флоте, где применили инновационную систему английского инженера Уильяма Саймондса: традиционные деревянные раскосины заменили железными диагональными связями. Это значительно повысило продольную прочность корпуса при одновременном снижении его общего веса. Подводная часть была защищена медной обшивкой толщиной 1,6 мм, предотвращавшей обрастание и разрушение древесины морскими червями, а эллиптическая форма кормы улучшала гидродинамические характеристики. Несмотря на свои огромные размеры, корабль обладал отличными ходовыми качествами под парусами. Площадь парусности, включая лиселя, составляла около 4000 квадратных метров, что на попутном ветру позволяло развивать скорость до 12 узлов (приблизительно 23 км/ч). Управление таким трехмачтовым кораблем с его сложнейшей системой реев, вант и фалов требовало слаженной работы огромного экипажа, насчитывавшего до 1000 человек. Вооружение коралябыло грозным и передовым. Хотя он классифицировался как 120-пушечный, фактически он нес 130 орудий. Наиболее мощные пушки располагались на гон-деке (нижней батарейной палубе). Там стояли 28 революционных для своего времени 68-фунтовых бомбических пушек. Эти орудия стреляли не обычными ядрами, а разрывными бомбами, способными наносить катастрофические повреждения деревянным бортам вражеских кораблей всего за два залпа в минуту. На верхних палубах размещались более легкие, но не менее эффективные 36-фунтовые пушки и 24-фунтовые карронады для ближнего боя.

Флагман российского флота

Вступив в строй Черноморского флота, «Двенадцать апостолов» немедленно был назначен флагманом. Его первым командиром стал капитан 1-го ранга Владимир Алексеевич Корнилов, будущий герой Севастопольской обороны, который, осмотрев корабль, воскликнул: «Так хорош, что трудно лучше!». Первые годы службы прошли в учениях, смотрах и показах мощи флота. Ярким событием стал морской парад 1849 года в Севастополе, когда «Двенадцать апостолов» во главе эскадры принимал императора Николая I. Этот впечатляющий смотр был запечатлен на знаменитой картине Ивана Айвазовского «Смотр Черноморского флота».

Трагичная судьба

Однако боевая карьера великолепного парусника оказалась недолгой и трагически нереализованной. С началом Крымской войны в 1853 году корабль был задействован для стратегических перебросок войск. Во время одного из таких рейсов на Кавказ он принял на борт около 1500 солдат. Эта значительная перегрузка, вероятно, вызвала деформацию корпуса и течь. В результате, когда эскадра вице-адмирала Павла Степановича Нахимова вышла на поиск турецкого флота, «Двенадцать апостолов» остался в Севастополе на ремонте. Так он пропустил грандиозное Синопское сражение 18 ноября 1853 года - последнюю триумфальную битву парусных флотов, в которой отличились его «братья» - линейные корабли «Париж» и «Великий князь Константин». К началу активной фазы обороны Севастополя в 1854 году военно-морская ситуация изменилась кардинально. Появление у противника паровых броненосцев, не зависящих от ветра, мгновенно сделало даже самые совершенные парусные линкоры уязвимыми и тактически устаревшими в открытом море. Его огромная огневая мощь была нужна на берегу. Поэтому пушки с корабля сняли и установили на усиление севастопольских батарей. Сама же судьба корабля была предрешена. В феврале 1855 года, по приказу адмирала Нахимова, «Двенадцать апостолов», как и ряд других устаревших или поврежденных парусных кораблей, был затоплен у входа в Севастопольскую бухту. Эта жертва была принесена для того, чтобы заблокировать вход вражескому флоту и не допустить бомбардировки города с моря.

Наследие и память

Попытки поднять затопленный корабль после окончания войны, в 1857 году, не увенчались успехом - корпус глубоко ушел в илистое дно бухты. В 1861 году останки величественного линкора были взорваны водолазами для расчистки фарватера. Однако память о линкоре пережила его физическое существование. Он стал легендой русского флота. Художник Иван Айвазовский, вдохновленный его красотой и трагической судьбой, посвятил ему несколько картин, наиболее известная из которых «Корабль "Двенадцать апостолов"» (1897). В судостроении он остался эталоном парусного линкора. Его конструктивные решения - диагональный железный набор, применение бомбических пушек, совершенство обводов корпуса - оказали заметное влияние на развитие военных флотов. И наконец, подвиг кораблей, затопленных в Севастопольской бухте, в числе которых был и «Двенадцать апостолов», увековечен памятником, установленным на Приморском бульваре Севастополя в 1905 году.

Этот величественный парусник стал символом целой эпохи - эпохи расцвета и заката деревянных линейных кораблей, воплотив в себе триумф русской кораблестроительной мысли и одновременно трагическую обреченность парусных гигантов перед стремительным натиском паровых кораблей.

P.S Подписывайтесь, чтобы всегда быть в курсе интересных обзоров и событий. Ваша поддержка очень важна!