Вы удивитесь, узнав, откуда у африканского ребенка такой цвет глаз!
*Синдром Ваарденбурга является врожденным генетическим расстройством. Диапазон и тяжесть симптомов, могут существенно отличаться от случая к случаю. Тем не менее, основные проявления этого синдрома включают в себя отличительные аномалии лица, необычную пигментацию волос, кожи и / или радужной оболочки обоих глаз и врожденную глухоту. Более конкретно, некоторые лица могут иметь необычайно широкий носовой мост, пигментные аномалии (прядь белых волос, которая растет чуть выше лба, преждевременное поседение или обесвечивание волос), различия в окраске двух радужных оболочек, очаговые депигментированные области кожи (лейкодерма). Некоторые лица также могут иметь нарушения слуха из-за нарушений в внутреннем ухе (сенсоневральная глухота).
Путешествие в Африку, Часть 2
1993-94 гг.
Так вышло, что все лето между третьим и четвертым классом я провел в Конакри. Мои друзья и приятели уезжали в отпуска, возвращаясь с новыми неведомыми доселе игрушками (да, в то время в России выбор уже был больше, чем в Гвинее) и аудио- и видеокассетами. А я как-то особо не помню, чем точно был занят, но в конце августа или начале сентября я заболел. Что подводит нас к теме...
Болезни
Где-то в начале августа из Simbaya уехал врач. И так уж вышло, что, то ли новый еще не приехал, то ли он еще не до конца включился в процесс, но в тот момент я впервые посетил Медикаль.
Как-то утром я почувствовал жар. Померили температура - 38,5. Никаких обычных симптомов вроде кашля, горла и т.д. не было. Просто температура и оттого головная боль. Температура не прошла ни на второй, ни на третий день, хотя таблетки её и сбивали - она возвращалась. Был как раз понедельник, и на семейном совете было решено везти меня в больницу - делать анализ на малярию.
Уж не помню почему, но добрались мы до Медикаля уже затемно (хотя и темнеет в Конакри в 18:30-19:30, в зависимости от времени года). Помню кабинет с тусклой лампой. У меня взяли кровь из пальца, похвалив, что я не испугался укола (они же не знали, что почему-то я их и раньше не боялся), сразу капнули на стекло и установили его в микроскоп. Нет, никаких плазмодий не было. Немного успокоившись, что это не малярия, мы отправились домой.
Еще несколько дней температура держалась, а потом так же внезапна прошла, как и появилась. Что это было - мне не ведомо.
А вот в ноябре было немного веселее!
После первого посещения океана в очередном сезоне, я проснулся утром и заметил в левом глазу красную жилку.
- Сосудик лопнул от напряжения, - сделала вывод мама.
Ну что, бывает. Однако на следующий день левый глаз был красный на одну треть, а в правом так же появилась жилка. Тревогу пока никто не бил.
Забили её, когда левый глаз был красный полностью, а правый наполовину. Благо жена нового врача так же была врачом, да еще и окулистом, и она поставила диагноз - "не знаю"! Глаза не гноились и не слезились, они просто были красными и начинали болеть где-то после 16 часов в течении 1,5-2 часов. В это время я лежал с повязкой на глазах и не мог ни на что смотреть. Мне купили какие-то французские капли "от всего", не знаю, лечили ли они меня, но боль они не снимали. Так же было странным время начало болей. В то время в Simbaya для экономии солярки останавливали дизель с 13 часов до 18. То есть в это время я никак не мог напрягать глаза игрой в приставку или просмотром видеомагнитофона.
Где-то через три дня на левом глазу появилось белое пятно, и где-то через неделю я наконец-то перестал быть похожим на вампира и вернулся в школу. Однако не надолго - ибо на декабрь 93-го были назначены президентские выборы.
Выборы
В Гвинее живут три основных народа: сусу, меланьке и фула. Wikipedia со мной не согласна, но от местных у меня именно такая информация.
В то время президентом был Лансана Конте, и он сусу. Кто был его основным противником на выборах в декабре 93 года я уже не помню, но был он из другой народности.
Начиналось все достаточно мирно: на столбах освещения на главных дорогах были развешаны плакаты с кандидатами, причем от одного перекрестка до другого на каждом столбе висел плакат только одного из них; было несколько больших рекламных баннеров (по крайней мере по дороге в школу); и... вроде бы все. Возможно по телевизору и шли какие-нибудь дебаты или агитация, но мы (дети) её не смотрели.
А вот ближе к выборам дело начало приобретать интересный поворот: начались столкновения сторонников за разных кандидатов. В самом Simbaya их не было, а вот на Матото, что расположено прямо под, были регулярно. Разгоняли их обычно военные, которые стреляли в воздух. Уж не знаю почему, но даже днем они любили использовать для этого трассирующие пули (сначала мы думали, что других у них попросту нет, но 96-ой год докажет нам обратное), ну а ночью - это было не забывающее зрелище: лежишь себе в кровати, смотришь в окно, а ночное небо разрезают красные пунктирные линии.
Для детей из Simbaya в выборах был дополнительный бонус - нас не возили в школу (посольские же дети все равно учились). Уж не помню, сколько продлились эти вынужденные каникулы, но к автоматным очередям за это время я привык и уже не воспринимал их, как что-то из ряда вон выходящее. Взрослых же все равно возили на работу в город, но водитель (гвинеец) при виде очередной толпы вешал на лобовое символ того же кандидата, и их не трогали. В принципе, к гражданам СНГ в Гвинее всегда хорошо относились и никогда не трогали.
Но выборы прошли, вновь победил Лансана Конте, и мы снова вернулись в школу. Но так же нам вновь стали доступны поездки на...
Океан
Зимой 94-го года мы впервые поехали на океан с ночевкой. Из Simbaya до этого так никто не делал, да наверное и из всех экспатов из СНГ тоже. Правила, установленные при СССР, уже начали ослабевать, а вот руководство было еще прежним. Так что получить разрешение, нам, можно сказать повезло: жили мы тогда в двухэтажке и на нашем парапете из четырех квартир, помимо обычных работников предприятия, так же жили доктор и переводчик, а значит, выехав всем парапетом, - мы были прикрыты со всех сторон. Немного поупрямившись, но не найдя поводов для запрета, нам дали добро. Потом такие поездки будут рутинными, но тогда для нас это было нечто.
Поехали мы на остров Касса. Так как пляж на нем обращен в сторону острова Тамара и закрыт от Конакри самим островом, никакой засветки неба там нет. Столько звезд до этого я не видел.
Вторым ярким впечатлением было купание ночью. И не столько из-за того, что вода была теплее окружающего воздуха, а из-за люминесценции планктона (фото из интернета, и цвет зеленый, а не голубой, но дух передает верно):
Свечение было не только на берегу, но и на глубине. Вызывало его движение: плывешь, а вокруг тебя все вспыхивает зеленоватым свечением. Опять же потом это стало обыденностью, но зрелище все равно великолепное.
Вот в принципе и все, что я помню за тот год. Первое мое посещение Матото не было каким-то сверх неординарным (еще бы, после Мадино да порта), да и каких-то других изменений в жизни Simbaya тоже не случилось.
В школе все было по-старому, за исключением того, что с апреля к нам в класс приехал новый парень, с которым мы как-то сразу нашлиобщий язык. Назовем его Андреем. Однако сдружимся мы немного позже.
Ведь в мае 94-го года мы вернулись в Москву.
Улетая, мы думали, что эти два года, проведенные в Гвинее, будут единственными, но судьба распорядилась иначе...
P.S. Баянометр снова чудил.
Журналист, выживший после заболевания Эболой в Африке, рассказывает о том, каково это быть в шаге от смерти
Кажется, я единственный американский репортер, подхвативший Эболу. В моем резюме определенно есть пункты получше.
Я не знаю как это случилось. Может быть, я влез в грязь или столкнулся с зараженным человеком. Но были журналисты, которые совершали гораздо более рискованные поступки — некоторые посещали госпитали, другие очень близко подходили к больным — так что, заразившись, я очень удивился.
Впервые заподозрив что-то, я сразу засунул в рот градусник, который вскоре показал 38,5. Я особенно не тешил себя надеждами — вероятность того, что это какая-нибудь простуда, была крайне мала. Первым делом я поместил себя в карантин. Дома я вытер все дверные ручки. Я не хотел заразить своего соседа по квартире. Изолировавшись, я взялся за телефон. Мой отец работает врачом, так что сначала я позвонил ему. Он, в свою очередь, связался с волонтерами Всемирной организации здравоохранения в Либерии. Они позвонили мне, и мы начали разрабатывать план игры: завтра мне надо было идти к «Врачам без границ» и пройти тест.
На следующий день меня тошнило, притом что за ночь до этого у меня был только жар. Затем появились другие симптомы. Я не мог есть. Начала болеть голова. Все тело будто бы постоянно растягивали. Я чувствовал себя страшно усталым. Тошнота усиливалась. Пора было ехать в госпиталь.
Когда я записывался, врач спросил меня: «Какие у вас симптомы?» Я начал их перечислять: боль в суставах, усталость, нежелание есть. Выражение на его лице говорило само за себя.
Я чувствовал себя очень странно: раньше между мной и больными Эболой существовал своего рода барьер, который вдруг рухнул, и я теперь был вместе с ними. Тогда я думал примерно так: «Сначала надо подтвердить диагноз, а там будет видно».
Прошло несколько часов, и я увидел, как ко мне идут два врача в костюмах полной защиты. Подойдя, они замерли. И сказали: «Пришли результаты ваших анализов. У вас вирус Эбола».
Я это, конечно, предчувствовал, но когда мои ожидания подтвердились, все равно было тяжело — я чувствовал себя одиноким, маленьким и напуганным.
Надо было делать разные угнетающие вещи. Мне в голову пришла мысль о том, что пора готовиться к смерти. Я могу этого не пережить. Я позвонил своей девушке и начал рассказывать ей о том, к чему надо готовиться. Затем я осознал, что большая часть её денег лежат на моем банковском счете. Надо ли мне звонить в банк? Добавить её в список бенефициаров моего счета? (Бенефициар, в данном случае, это тот, кто получает средства с банковского счета после смерти его владельца — прим. переводчик)
Три ночи и четыре дня я болел в Либерии, после чего вмешался Государственный департамент США. Им удалось зафрахтовать один из этих специальных самолетов, на которых граждан США доставляют домой для надлежащего лечения. Это стоило 150 000$. Сразу мне никто об этом не сказал. А я по своей глупости не проверил, покрывает ли моя медицинская страховка заражение Эболой. Оказалось, что нет.
Чтобы попасть на борт самолета, мне надо было надеть специальный костюм. На тот момент меня уже очень сильно тошнило. Я был очень слаб. У меня постоянно раскалывалась голова, а ходил я с большим трудом. Мне надо было встать, вылезти из кровати и нацепить на себя полное одеяние зараженного Эболой — перчатки, ботинки, маску, очки — после чего они загрузили меня в скорую помощь. Через сорок минут я смотрел на гигантский серый самолет, стоящий на взлетно-посадочной полосе. Это был мой билет домой. В нем имелся кондиционер и вполне комфортабельная кровать. Не Ритц-Карлтон, конечно. Но по сравнению со спортивным залом, где я спал после того, как пришел к «Врачам без границ», это было совершенно другое дело.
До Небраски мы летели где-то 18 часов, и большую часть этого времени я спал с температурой 40 градусов. Когда мы приземлились в США, у меня ухудшились симптомы. Меня начало рвать. Появилась диарея, классический симптом, сопряженный с Эболой. Мышцы болели. Голова плыла. Я с трудом дышал, было тяжело говорить. Мне было неизвестно, буду я жить или скоро умру. В ответ на мой вопрос врач просто сказал: «Я не знаю».
За мной следило 40 медсестер. В моей комнате всегда кто-то был. Каждый день доктор проводил полное обследование моего тела, чтобы подтвердить наличие симптомов. Однажды у меня пошла носом кровь — отчасти из-за смены климата. Но я боялся, что это начались те страшные геморрагические симптомы. К счастью, я ошибался. Три дня я не ел. Меня кормили через трубочку, подсоединенную к шее.
Не знаю что помогло мне пройти через это. От Кент Брэнтли, американской женщины-врача, пережившей Эболу в 2014 году, мне перелили плазму крови. Настали самые тяжелые дни. Казалось, что переливание крови только все ухудшило. Мне было холодно. На следующий день стало гораздо лучше.
Когда ты встаешь лицом к лицу с фактом собственной смертности, начинаешь понимать что действительно важно для тебя, борющегося за жизнь, самую простую вещь на свете. Это было страшно, но по-своему полезно: я понял, что мне на самом деле небезразлично, что я боюсь потерять больше всего на свете. Все пережитое сильно повлияло на мою жизнь. У меня появилась возможность переоценить то, чего я достиг и то, как я использую своё время, которое может быть столь эфемерным.
Восстановление прошло легче, чем я ожидал. Я боялся, что у меня уйдут годы на возвращение своих сил и здоровья. Кое-что осталось: у меня болят суставы, иногда приходят боли в мышцах, которые я очень легко растягиваю, а если посижу в неправильной позе, то все тело начнет болеть. Я все еще легко утомляюсь. Раньше я без проблем пробегал четыре мили (примерно 6,4 километра — прим. переводчик). Сейчас с трудом пробегаю одну.
Компания NBC согласилась помочь мне с выплатой долга и позаботиться обо мне как о человеке, работавшем на неё. Невероятное везение, ведь этот долг мог висеть на мне всю оставшуюся жизнь.
Люди говорят, что я выздоровел быстрее, чем другие выжившие. С моей памятью все в порядке. Все могло бы быть гораздо хуже.
оригинал- http://www.vox.com/a/living-through-ebola/ashoka-mukpo
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037