Дикий и притягательный образ безголовых людей оказывал на средневековых художников магическое воздействие. Они смаковали сюжеты с декапитацией святых и изображали Господа только до шеи, чтобы скрыть Его непознаваемую сущность. Женщины-усекновительницы стали предвестницами феминизма, а народное сознание придумывало в честь святых религиозные праздники вроде Головосека. Историк Сергей Зотов, автор книг «История алхимии» и «Иконографический беспредел», прослеживает эволюцию безголовых образов, популярных в Средневековье, — от язычников до святых, от царей до Самого Бога.
Человеческая голова испокон веков считалась самой главной частью тела, о чём свидетельствует, среди прочего, этимологическое родство этих слов, восходящих к общему праславянскому корню *golva. Она всегда завораживала людей, и это проявлялось в особом к ней отношении: ее венчали короной и лавром, украшали косметикой, прихорашивали в парикмахерской, а в искусстве — отмечали нимбом или сиянием, рисовали крупнее, чем туловище, чтобы выделить индивидуальные черты лица. Если нужно было изобразить только часть человека, выбирали, конечно же, голову. Например, в таком виде на средневековых миниатюрах рисовали Бога, являющегося людям. Голова была метонимией человеческого существа, атрибутировала личность в культуре.
Неудивительно, что увлекала людей, чье сознание привыкло «экспериментировать» с попадающими туда образами («А что будет, если?..»), и идея декапитации.
Концепт безголовости, зияющей пустоты вместо самой главной части тела, которая будто бы сама по себе и есть человек, проявлялся по-разному. Героями легенд становились всадники и целые народы с такой «особенностью», а в реальности практиковались жестокие пытки, оканчивавшиеся отсечением головы.
Именно о декапитации и пойдет речь в нашей статье — о том, как художники Средневековья осмысляли, переосмысляли и изображали этот феномен и какие иконографические модели, не связанные с отсечением головы напрямую, но инспирированные им, появились в мистике и эмблематике той эпохи.
1. Ветхозаветный слэшер и средневековый women’s empowerment: отрубленная голова врага
Одним из самых распространенных ветхозаветных сюжетов, связанных с декапитацией, был поединок Давида с Голиафом. Щуплый юноша, будущий правитель Иудеи, отец Соломона и предок Христа, победил в неравной схватке гиганта с помощью пращи. Но не все знают, что после этого он отрубил великану голову, дабы показать ее в Иерусалиме первому израильскому царю, Саулу: «…я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам [труп твой и] трупы войска Филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле» (1Цар. 17:47).
Художники чаще всего использовали прием контраста, визуально противопоставляя молодого, изящного Давида громадному воину Голиафу. Хотя в большинстве произведений искусства юношу изображали верхом на побежденном сопернике или несущим его голову, на некоторых можно рассмотреть обезглавленный труп гиганта. На французском средневековом витраже маленький и тщедушный Давид держит меч в два собственных роста: это заставляет предположить, что он мог победить великана лишь при помощи заступничества свыше. Но на более позднем рельефе перед нами предстает молодой воин, который прекрасно умеет обращаться с оружием, на что недвусмысленно намекает срез шеи Голиафа с аккуратно перерубленным позвоночником.
С отсечением головы связано немало библейских эпизодов, но художникам особенно полюбились те из них, где такую процедуру проводила или инициировала женщина. По мнению многих современных исследователей, это может свидетельствовать о том, что уже в древности существовала потребность в феминизме.
Примеры смелых и даже отчаянных поступков таких сильных героинь, как Юдифь и Саломея, Далила и Томирис, Иаиль и Боудикка, показывали, что давать отпор и убивать могут представители обоих полов.
Проявление агрессии и храбрости поднимало женщину в патриархальном обществе на одну ступень с мужчиной.
Одним из излюбленных сюжетов такого рода в искусстве стала ветхозаветная история Юдифи и Олоферна. Полководец ассирийского царя Навуходоносора, приблизившись к Иудее, осадил горную крепость Ветилую и ждал, пока ее защитники погибнут, а те уповали на помощь Бога. Она никак не приходила, и тогда отважная вдова по имени Юдифь решила взять инициативу в свои руки. Девушка отправилась в стан неприятельской армии и рассказала, что готова предать Ветилую в руки Олоферна. Завоевав его доверие, она три дня жила в лагере, а в последнюю ночь, дождавшись, когда полководец уснет, отрубила ему голову и отдала своей служанке, которая тайно пронесла ее в иудейский город в мешке. Вывесив «трофей» на стене, воодушевленные евреи смогли поразить войско устрашенных ассирийцев.
Юдифь на средневековых миниатюрах изображали как почтенную даму, бесстрашно отрезающую мечом голову спящему Олоферну. Многие иллюстраторы не стеснялись физиологической точности, и тогда кровь вождя расплескивалась по одеялам и подушкам. Порой же на месте сочленения головы правителя с некогда могучим телом художник выводил «говорящей» кроваво-алой краской его имя.
В библейской мистерии, своего рода спектакле, поставленном в 1539 году в городе Турне, актер, игравший Юдифь, на самом деле обезглавил своего коллегу по сцене (Олоферна), которым был приговоренный к смерти преступник.
Удивительно, но в роли положительной библейской героини также выступал отлученный от церкви нарушитель закона, получивший прощение за то, что исполнил функцию палача. Этот инцидент показывает, что в Средневековье такие сюжеты были в первую очередь зрелищем и уже во вторую — дидактическим пособием с глубоким назидательным смыслом.
По похожему сценарию развивались события и в истории о массагетской царевне Томирис и персидском владыке Кире Великом. В Средневековье этот сюжет был известен по античным источникам. Захватив в плен сына Томирис, Кир решил вступить в бой с ее войском, однако царица предупредила противника, что напоит его кровью. Как оказалось, обещание она собиралась выполнить буквально: после разгрома армии персов Томирис отрубает голову погибшего врага и сует ее в винный мех, полный человеческой крови, произнося пафосную речь о мести.
В одном из самых популярных в позднем Средневековье сочинений «Зерцало человеческого спасения» проводились сложнейшие типологические параллели между событиями Ветхого и Нового Завета или даже эпизодами языческой поры. Удивительным образом история Томирис попала в этот труд и стала «референсом» для изображения Богоматери, побивающей дьявола при помощи креста и других arma Christi — орудий Страстей Господних (инструментов, которыми мучили и умертвили Ее Сына). Томирис, а иногда и Юдифь изображались на той же странице, что и Дева Мария, выступая своего рода прообразами Богоматери — сильной женщины, готовой постоять за Своего Сына и народ. В некоторых случаях на развороте с Ней были представлены сразу три средневековые «феминистки» — Юдифь, Томирис и Иаиль.
2. Головосек, лошадиная морда на блюде и нимб-тарелка: декапитированные святые
Так мы переходим от историй мифических героев — пусть иногда и ветхозаветных — к религиозным сюжетам. Самой главной женщиной-декапитатором считалась не благородная Юдифь и не храбрая Иаиль, а коварная Саломея. Царь Ирод посадил святого Иоанна Предтечу (Крестителя) в темницу: тот публично порицал его жену Иродиаду за любовную связь с деверем. На большом празднике, который проходил при дворе владыки, соблазнительная дочь Иродиады Саломея в качестве награды за экзотический танец попросила у царя исполнить любое ее желание. После, подговоренная обиженной матерью, она потребовала, чтобы ей принесли голову Иоанна на блюде.
Этот евангельский сюжет породил множество художественных толкований. В Европе голову Иоанна Крестителя часто изображали как деревянную скульптуру в масштабе 1:1 и клали на деревянное же блюдо. Так возникал эффект присутствия зрителя в момент получения Саломеей роковой «награды»: рот жертвы застывал в безмолвном крике, а дерево скульптуры могли раскрашивать яркими цветами, особенно тщательно прорисовывая красным неровно разрубленные позвонки, сосуды и плоть Иоанна. Блюдо, неизменно изображаемое под головой святого, становилось и своего рода нимбом — подобно тому как на некоторых католических алтарях ту же функцию выполняли подушки, элементы интерьера или даже шляпы.
Иногда сцену декапитации святого живописали максимально брутально — как на этом резном деревянном алтаре из Германии.
Довольная Саломея тянется за долгожданным блюдом к палачу, а из шеи Иоанна тремя фонтанами хлещет кровь. Она образует лужицу, к которой моментально подскакивает собака и начинает лизать «лакомство».
В более поздние эпохи западные художники и коллекционеры нередко путали Саломею и Юдифь, подписывая свои картины неправильно. А переосмысливший в XIX веке библейский сюжет ирландский писатель Оскар Уайльд обвинил дочь Иродиады в необъяснимой тяге к целованию мертвых губ — фетишу сродни некрофилии. Сегодня эту легенду активно используют создатели компьютерных игр — истории о декапитации до сих пор будоражат умы человечества.
В русской православной иконографии описанный сюжет воплощался по-разному. В народной религии Иоанн Предтеча пользовался особым уважением и слыл защитником от множества болезней. Считалось, что икона с его отрубленной головой помогает при мигренях. В созданном народным воображением мифе все «лихорадки», то есть болезни, некогда были дочерьми царя Ирода, но за насмехательство над Иоанном Крестителем Господь наказал их и превратил в заставляющую дрожать Ледею, вызывающую желтуху Желтею и т. д. Считалось, что лихорадки возникают у человека, который не молится Богу и ведет невоздержанный образ жизни. Чтобы избавиться от влияния бесовских сестриц, нужно было назвать их по имени или прочесть особый заговор-молитву (его иногда помещали прямо на икону).
Один из самых главных крестьянских праздников, Иван Купала, тоже был связан со святым Иоанном, который, согласно Библии, крестил, то есть «искупал» Иисуса Христа в водах реки Иордан. В этот день народ отмечал рождество небесного заступника. А праздник, посвященный трагическим обстоятельствам гибели Предтечи, называли по-простому — Головосек. В разных регионах Руси существовало множество обычаев, приуроченных к этому дню, лейтмотивом которых было табу на отрезание чего-либо. К примеру, запрещалось шинковать овощи и есть что-либо круглое, то есть совершать действия, так или иначе отсылающие к декапитации Иоанна. Не ставили на стол блюда и тарелки, памятуя о том, на чём принесли Саломее голову святого. Пекли пироги отличной от традиционной, круглой, формы, не употребляли в пищу шарообразные овощи или фрукты. Запрещалось плясать, потому что Иоанн был казнен из-за танца Саломеи. Не рекомендовалось даже просто брать в руки нож, серп или любой острый предмет.
Детей пугали тем, что, если они захотят срезать в огороде овощи, из сада выйдет Иван Постный и отрубит им голову.
Где-то в этот день даже изготавливали глиняную куклу в полный рост, но без головы, оплакивали ее, как покойника, и бросали в воду, имитируя похороны Иоанна Крестителя. Сербы не расчесывали волос, чтобы они «не посеклись», а некоторые южные славяне считали, что полученная на Ивана Постного рана не заживет.
Конечно же, на Руси почитание «честной главы» Иоанна Предтечи было связано не только с народными, но и с церковными легендами. Считалось, что реликвия позднее несколько раз обреталась христианами. После казни благочестивая служанка по имени Иоанна вынесла голову святого из дома Ирода в глиняном кувшине и похоронила ее на Елеонской горе — там, где проповедовал Иисус.
Первое обретение состоялось спустя несколько лет, когда знатный горожанин строил на том месте церковь и нашел в земле сосуд с реликвией. Голова совершала чудеса, а потому была признана истинной частью тела Иоанна Предтечи, но через какое-то время обнаруживший ее человек решил спрятать мощи от людских глаз, чтобы их не украли.
Во время правления императора-христианина Константина Великого голову снова случайно нашли. На сей раз такой чести удостоился паломник, которому во сне явился Иоанн и рассказал, где искать. По цепочке она переходила от одних греховных людей к другим и в конечном итоге в 425 году оказалась в Константинополе. Когда ее пытались спрятать во время различных волнений и уличного разбоя, реликвия снова пропала.
В 842 году ее в третий раз обрел патриарх Константинополя Игнатий, когда во время молитвы получил знак о местонахождении святыни. Все три эпизода стали церковными праздниками, а сцены этих чудесных событий находят место на православных иконах.
Изображения Иоанна Крестителя иногда обрастали политическими коннотациями. В период исламских завоеваний его палача нередко «облачали» в восточные одежды.
А на одной старообрядческой иконе XVIII века в этой роли предстает сам царь Петр I, притеснявший староверов.
Хотя его наряд не похож на одежды правителя, характерные черты лица и нарисованные в несколько пародийной манере черные усы выдают в нем императора. Так русский государь попал в компанию царей — врагов христианства, изображаемых на иконах: Ирода, Диоклетиана и Юлиана Отступника.
Из-за характерной для православной живописи симультанности, то есть изображения в одном пространстве разновременных событий, иконы с Иоанном Крестителем могут выглядеть весьма необычно. К примеру, на некоторых из них святой нарисован с головой, но другая, такая же, лежит рядом с ним на блюде. В этой сцене иконописец показывал последовательность действий и, конечно, не имел в виду, что у персонажа была «запаска».
Иногда Иоанн предстает в образе «ангела пустыни» — с крыльями, обозначающими его безгрешную праведную жизнь, и с двумя головами, одной на шее, а второй — на блюде, которое он держит в руках. Святой показан в небесном облике, а стало быть, все телесные недостатки и травмы, полученные при жизни, не важны. Однако вторая голова, лежащая на блюде в крови, намекает на земные мучения Крестителя и одновременно атрибутирует его, позволяя зрителю мгновенно отличить Иоанна от сотен других персонажей.
Похожим образом впоследствии рисовали и других праведников, к примеру первого святого Сербии Йована Владимира. На иконах он не только держал свою вторую голову, восседая на троне или находясь на поле битвы, но и представал обезглавленным или двуглавым прямо верхом на коне.