Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 5⁠⁠

Автор: Олег Дмитриев.

В предыдущих сериях:

Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 1

Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 2

Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 3

Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 4

Разбор полётов

Паскевич на протяжении всей второй декады августа получал самые противоречивые донесения о делах в тылу, поэтому отмахивался от них — не до того, мол, когда у нас тут готовится победоносный марш на столицу врага. Когда стало ясно, что Аббас-Мирза действительно вторгся в Эриванское ханство, то и тут Паскевич, скажем прямо, забил, полагая, что во-первых, Аббас-Мирза не мог успеть собрать значительные силы, во-вторых, у Красовского достаточно людей (про болезни и жару, которая и у него самого косила бойцов сотнями, Иван Фёдорович как-то забыл), в-третьих, генерал Красовский не маленький мальчик — разберётся, в конце концов, на то он и поставлен начальником. И только когда пришли известия о том, что персы осадили Эчмиадзин, а от Красовского всё никак не поступало донесений об успехах, Паскевич забеспокоился. Когда выяснилось истинное положение вещей — что Аббас-Мирза пожаловал со всей армией, а у Красовского под ружьём меньше половины людей — то Иван Фёдорович начал негодовать. Лавры победителя ускользали у него из-под носа, и Паскевич совершенно не желал с этим мириться, продолжая упираться и отстаивать необходимость продолжения наступления и похода на Тавриз, мотивируя это тем, что взятие вражеской столицы сразу положит конец войне. Но по причине климатических условий выступить можно было не раньше сентября. Тавриз был неплохо укреплён и защищён артиллерией, а продовольствия у отряда Паскевича было всего на 20 дней — и это всё не говоря о том, что действовать, имея в тылу крупные силы противника, было бы смерти подобно. Кроме того, к 1827 году отношения России с Турцией складывались так, что опасность войны нарастала с каждым днём, а, следовательно, крепости Аббас-Абад и Эривань приобретали первостепенное значение как опорные базы для всех операций в Закавказье на два фронта. Наконец, пока шли все эти препирательства, прибыло донесение от Красовского об Аштаракском сражении, которое разом выбило последние доводы из рук главнокомандующего. Стала очевидна необходимость поворачивать обратно и идти к Эривани. 29 августа отряд выступил из своего горного лагеря. Аббас-Мирза не стал препятствовать движению русских войск, уклонившись от столкновения, и 5 сентября Паскевич уже был в Эчмиадзине.

Сказать, что Иван Фёдорович был в ярости — ничего не сказать. Отношения между ним и Красовским, которые и до этого были натянутыми, теперь накалились до предела. Но под раздачу попали вообще все, даже возглавлявший Эчмиадзинский монастырь архиепископ Нерсес. Генерал, вызванный для объяснений, так описывал встречу с главнокомандующим:

«От меня никаких объяснений не принято, хотя я как единственной милости просил его о подчиненных, поистине заслуживавших примерного вознаграждения, и обращал его внимание на достойного сотрудника моего, архиепископа Нерсеса. На это было мне сказано: «Я отделаю господина архиепископа добрым порядком, чтобы он не смел вводить в ошибки там, где нет моего присутствия». Но этим не ограничился гнев, на меня обращенный. В Эчмиадзине не был пропущен ни один чиновник моего отряда, являвшийся к корпусному командиру, которому не было бы сказано с упреком: «Что вы мне наделали с вашим отрядным начальником!» Полковника Гилленшмита даже спросил иронично: «Почему Красовский не употребил против Аббаса-Мирзы осадной артиллерии?» Но и этого казалось ему недовольно, и расспросы продолжались несколько дней даже у солдат, бывших вмоем отряде, о разных обстоятельствах сражения.Таковые поступки могли уничтожить меня в глазах моих подчиненйых, но я с душевным удовольствием видел, чтоему не удалось поколебать со стороны их ни привязанности,ни доверия ко мне. Архиепископ Нерсес, при всей его скромности, не мог скрыть от меня, сколько он был огорчен самой обидной с ним встречей...»

Сам Паскевич в донесениях также отзывался о Красовском уничижительно. В своём рапорте государю он писал: «Генерал Красовский…с какой-то неизвинительной торопливостью пошёл не более как с 4 батальонами к Эчмиадзинскому монастырю…вдался в тесные и гористые места… Неприятель воспользовался сим недостатком соображений».

«На мой вопрос,— писал Паскевич об этом свидании,— о несчастном случае, который дал кампании столь невыгодный оборот, Красовский ответил мне, что он боялся, чтобы неприятель не разбил стен и не взял монастыря. Я посмотрел на стены и нашел, что сие опасение было напрасно, и что лучше позволить взять Эчмиадзин,чем рисковать судьбой войны для его спасения. Я предпочел бы потерять сей пункт, чем сделать то, что сделал Красовский»

Тем не менее, Красовскому нельзя было отказать в храбрости — он от начала до конца был вместе со своими солдатами и сам получил в ходе боя серьёзное ранение. В рапорте императору Иван Фёдорович упомянул этот факт, написав, что «хотя он не доказал в себе способности к дельному командованию, но подвиг храбрости и неустрашимости как Красовского, так и отряда его, заслуживают монаршего внимания». Но и тут добавил:

«С тем же мужеством, но если бы оно направлено было к лучшей цели, он бы мог, не оставляя в лагере 3500 человек, одним батальоном прикрыв осадные орудия и обозы, атаковать Аббас-Мирзу с отрядом. который бы тогда усилился до 6000 человек; неприятель не выдержал бы столь стремительного нападения, подобно как до сих пор он ещё нигде его не выдерживал… <…> Пренебрежение к неприятелю главная причина сего несчастного случая»

Стоит отметить, что, хотя он и получил весьма жаркий разнос, долгосрочные последствия всей этой истории для самого А.И. Красовского не были негативными. На высочайшем уровне его действия были восприняты положительно (даже несмотря на то, в каком свете они были преподнесены). Николай I, по достоинству оценив храбрость генерала, подписал указ о присвоении ему ордена Св. Владимира 2-й степени с такой формулировкой:

«За отличную твёрдость и мужество, оказанные 17 августа 1827 г. в сражении против Персиян при реке Абарони, где с 3-тысячным отрядом преодолев все предстоящие затруднения, успел отразить действия 30-тысячного неприятельского корпуса под предводительством Аббаса-Мирзы и освободил обложенный неприятельскими силами монастырь Эчмеадзинский, при чём ободряя войска личным примером был ранен <….>»

От командования войсками Красовского не отстранили — он воевал до конца в русско-персидской и в последовавшей русско-турецкой войне 1828-29 гг., затем участвовал в подавлении польского восстания 1830-31 гг. Во всех упомянутых войнах проявил себя хорошо, получал чины и награды, так что можно с уверенностью сказать, что никаких препятствий карьере Красовского Паскевич создать так и не смог.

Впрочем, справедливости ради, надо отметить, что он не особенно пытался. Иван Фёдорович и впрямь обладал несносным характером, в котором сочетались болезненная подозрительность, упрямство, высокое самомнение и вспыльчивость. Д.В. Давыдов на страницах своих мемуаров якобы со слов Грибоедова окрестил Паскевича «несносным дураком, одарённым лишь хитростью, свойственной хохлам».

«Обладавший огромной властью и практически неограниченным доверием Николая I, властный, резкий, вспыльчивый, но одновременно отходчивый«отец-командир» далеко не всегда считал нужным сдерживаться в присутствии подчиненных. <…> Однажды в ходе совместной поездки с фельдмаршалом Меньков неосторожно позволил себе улыбнуться в ответ на очередной хвастливый рассказ о гениальных военных соображениях Паскевича в Персидском походе. «Варшавский Архистратиг» рассвирепел и высадил его из экипажа прямо на дорогу. <…> Раздражительность и несдержанность также сказывались на репутации полководца. Князь С.С. Урусов в 1854 г. в ходе Дунайской кампании поведал однополчанам историю, произошедшую где-то в середине 1840-х годов. Урусов приехал в Варшаву из Петербурга со срочным пакетом от императора. Когда Урусов рискнул зайти без доклада в кабинет к спавшему на софе наместнику, Светлейший запустил в него сапогом и обложил градом отборных ругательств»

Но при всём этом И.Ф. Паскевич был на редкость отходчивым человеком и обычно не держал обид, что отмечалось как его друзьями, так и недоброжелателями. Одним из немногих людей, которых он искренне ненавидел всю жизнь, был А.П. Ермолов (и это было взаимно).

«Во время Венгерского похода 1849 г. генерал-квартирмейстера Действующей армии Р.К. Фрейтага, в прошлом блестящего кавказского генерала и героя Даргинской экспедиции 1845 г., Паскевич обозвал дураком. Однако затем настоял на награждении его орденом Св. Георгия 3-й степени, хотя по признанию самого Фрейтага он не совершал в Венгрии ничего такого, за что мог бы получить столь высокую награду. Паскевич объяснил, что Фрейтаг получил её «за бывшие подвиги на Кавказе, достойные сего ордена, к коему граф Воронцов должен был его тогда же представить, но не представил». А когда Фрейтаг вскоре неожиданно заболел и умер, Паскевич, по свидетельству П.К. Менькова, тяжело и искренне горевал»

Взятие Эривани

Между тем расположившийся в Эриванском ханстве отряд Паскевича оказался неприятном положении — запасы продовольствия, заготовленные в Эчмиадзинском монастыре, естественно, не были рассчитаны на такую массу людей и лошадей, поэтому их хватало ровно на 3 дня. Ситуацию несколько спасал собственный обоз отряда, который отстал по пути и теперь со дня на день должен был появиться, но даже с учётом этого провианта было не более, чем на пару недель. В Тифлисе был хлеб, но из-за падежа скота не хватало тягловых животных, и арбы стояли в горах по 18 дней и больше. Словом, назрела острая необходимость как можно скорее взять крепости Сардарь-Абад и Эривань для того, чтобы во-первых воспользоваться их запасами, во-вторых переоборудовать их в опорные пункты и склады для русской армии. Персы тоже прекрасно это понимали, однако ожидали, что главнокомандующий сразу двинется на Эривань, и потому принялись лихорадочно готовить крепость к обороне. Тем неожиданнее для них оказался удар по Сардарь-Абаду. Иван Фёдорович предполагал, что в этой крепости можно разжиться съестными припасами, которых хватит для питания войск на время дальнейшей кампании. Движение русского отряда происходило с соблюдением величайшей предосторожности, так что многочисленные лазутчики персов его попросту прозевали. 12 сентября 1827 года отряд главнокомандующего нагрянул под стены крепости как снег на голову.

Теперь у Паскевича был в наличии крайне убедительный аргумент — тяжёлая осадная артиллерия, ядрами которой он собирался попотчевать персов досыта. «Доставая сардарь-абадский хлеб не приходится жертвовать людьми, будем бить артиллериею», — заявил главнокомандующий. Но даже от лучшей артиллерии мало толку, если не расположить её на выгодных позициях. Эту задачу вызвался выполнить генерал Красовский, который, хоть ещё не оправился от ран, но уже рвался в бой (наверняка и недавно полученный нагоняй придавал ему сил). 13 сентября он лично отправился проводить рекогносцировку, сопровождаемый только своим адьютантом и парой казаков. Под прикрытием густого сада Красовский подъехал почти вплотную к стенам, внимательно изучил их слабые места, мысленно наметил предполагаемые места батарей. Уже вечером следующего дня, в сгущавшихся сумерках, две роты сапёров под прикрытием пехоты и казаков двинулись к крепости — однако персидский гарнизон, понимая, что дело пахнет жареным, предпринял отчаянную вылазку в надежде помешать осадным работам. Красовский и в этот раз оставался вместе со своими людьми под огнём до того момента, как врага удалось загнать обратно за стены, после чего всю ночь продолжал руководить работами — и к утру первая батарея была готова. С 15 числа началась бомбардировка крепости. В последующие ночи было организовано ещё две батареи, так что 18 сентября Сардарь-Абад попал под настоящий ливень из ядер:

«Персияне услыхали впервые залпы этих громадных чудовищ, от рева которых тряслась земля, сыпались верхушки башен в глубокий ров, и крепость представлялась окутанной дымом. Непрочные азиатские строения с шумом и рокотом рушились, хороня под развалинами своими несчастных жителей, искавших в них убежища. Особенное впечатление производила бомбардировка ночью, когда на темном небе зловещими огненными точками вспыхивали гранаты и бомбы, вносившие смерть и опустошение в самые дома обывателей»

Из крепости пытались отвечать, но артиллерийская дуэль была недолгой и закончилась не в пользу осаждённых: очень скоро все персидские орудия замолчали, похороненные под грудами обломков. После 500 выстрелов обрушилась южная башня, на следующий день уже все южные укрепления лежали в руинах. Начальник штаба, граф Сухтелен, стал просить Паскевича отправить войска на штурм, но главнокомандующий отклонил его предложения: «Зачем жертвовать людьми, к чему! И без того крепость наша». Действительно, около 6 часов вечера прибыл парламентёр с предложением о двухдневном перемирии. Паскевич, естественно, предложение отклонил, сказав, что в следующий раз он готов принять только гонца с сообщением о безоговорочной капитуляции.

Гарнизон крепости, конечно, уже и не думал о продолжении обороны, а только о том, как бы половчее сделать ноги из этого грохочущего ада. В этом им помог случай:

«Дело в том, что палительная трубка осадного единорога, необычайно далеко отброшенная при одном выстреле, упала в пороховой погребок, помещавшийся в самой траншее, и произвела страшный взрыв. Погребок взлетел на воздух, похоронив под развалинами своими трех офицеров и двух рядовых. Густой столб черного дыма закутал траншеи; поднялась суматоха…»

Воспользовавшись временным замешательством, персы выскользнули из северных ворот и бросились наутёк. Возможно, им так и удалось бы сбежать, но им здорово подгадил какой-то армянин из города: вскочив на полуразрушенную крепостную стену, он, рискуя жизнью, привлёк внимание русских криками «Сардарь сбежал! Русский, иди!». Вся русская кавалерия, бывшая при отряде, бросилась в погоню, беспощадно рубя разбегавшихся сарбазов. Охота продолжалась всю ночь. На рассвете всадники вернулись с 250 захваченными пленниками, ещё 500 изрубленных персов навсегда осталось лежать где-то в степи. 20 сентября Паскевич торжественно вступил в покорённый Сардарь-Абад. Его расчёт полностью оправдался — крепость служила пунктом снабжения, а потому в ней оказались очень большие запасы продовольствия и фуража, которые персы не додумались уничтожить, так что теперь они достались русским.

Но это было, по сути, репетицией перед основным мероприятием. Эривань всё ещё оставалась непокорённой, но к тому моменту уже все (даже сами персы) прекрасно осознавали, что это ненадолго.

«Взятие Эривани было, впрочем, в тот момент предприятием, уже далеко не представлявшим первоначальных трудностей. Еще недавно лучший оплот персидского государства, крепость эта уже не обладала той нравственной силой, без которой бесполезны всякие укрепления. Попрежнему стояла она на крутом утесистом берегу быстрой Занги, по-прежнему ее высокие, гордые твердыни, ее бастионы и башни грозно смотрели из-за глубоких, наполненных водой рвов, недоступных для эскалады; но за крепкими стенами уже давно исчез воинственный дух, и мирные жители, населявшие город, с их вечной заботой о насущном хлебе, представляли собой плохое ручательство за упорное сопротивление. Паскевич знал о нравственной слабости Эривани, и еще из-под Сардарь-Абада писал государю: «Конечно, Эривань не продержится более нескольких суток»

Боевой дух гарнизона ещё больше подорвала новость о том, что Аббас-Мирза не идёт к ним на помощь, а отступает, так и не дав русским решительного сражения. Эриванский сардарь Гуссейн-Кули-хан, узнав об этом, не стал дожидаться развязки событий и спешно покинул свои владения. Командование принял Гассан-хан, который был комендантом крепости в 1808 году, когда войска генерала Гудовича потерпели неудачу при штурме Эривани. Он и сейчас пытался напомнить подчинённым о той победе, но это уже не оказывало должного эффекта. Ещё хуже было то, что Гуссейн-Кули-хан, опасаясь, что подвластное ему население будет активно сотрудничать с русскими, согнал за стены более 18 тысяч мирных жителей с женщинами и детьми — теперь всем им предстояло оказаться запертыми в ловушке под артиллерийским обстрелом.

23 сентября русские войска уже были под Эриванью и обложили крепость. Медлить было нельзя: жара ещё недостаточно спала и болезни по-прежнему ослабляли силы. После рекогносцировки было принято решение атаковать укрепления с юго-востока. Ещё до начала осадных работ была устроена небольшая мортирная батарея, которая тут же начала передавать приветы осаждённым. Вечером из крепости начали убегать первые жители:

«Изъ крепости стали выбегать жители; 26-го утром в лагерь Паскевича их прибыло около 40 человекъ. По ихъ показаниямъ, бомбардировка произвела всеобщее смятение. Все жители юго-восточной части скучились къ ханскому дворцу, расположенному за северными верками Эриванской крепости. «Гассанъ-ханъ», говорили они, «старается успокоить народъ, но ему не верятъ, масса женщинъ хочетъ проникнуть въ погреба «ханскаго дворца, куда ихъ не пускаютъ»

В ночь на 26 сентября была заложена первая батарея, которая с утра начала канонаду. Над башнями Эривани тут же появились клубы порохового дыма — из крепости начали отвечать, но отчаянная пальба с укреплений имела мало результатов. Один из первых снарядов, выпущенных русской батареей, повредил купол главной мечети, другой пробил стену дворца и угодил в портрет шаха, что произвело на суеверных персов неизгладимое впечатление. С наступлением темноты осадные орудия замолкли, только бомбы, выпущенные с мортирной батареи, прочерчивали огненные полосы в небе.

В ночь на 27 сентября генерал-инженером Трузсоном была запланирована закладка второй батареи. Для того, чтобы отвлечь персов, которые наверняка были полны решимости сорвать работы, Паскевич послал пару пехотных рот и казачьих полков отвлекать неприятеля передвижениями со стороны реки Занги. Поначалу персы купились на обман, начав палить в ту сторону, но к полуночи взошла полная луна, осветившая округу и демаскировавшая траншейные работы на южном гласисе. Осаждённые тут же открыли бешеный огонь, однако гвардейский батальон, прикрывавший работы, не сделал ни одного выстрела в ответ, чтобы персы не могли корректировать огонь по вспышкам в темноте.

Утром Эривань обстреливали уже две батареи в общей сложности на 18 осадных орудий. Дела у осаждённых стали совсем плохи:

«А крепость испытывала между тем все ужасы бомбардирования. Весь день и всю ночь рев русской артиллерии потрясал эриванские стены, то и дело затмевавшиеся густыми облаками собственной пыли; с треском и гулом, большими каменными глыбами валились обломки на дно крепостного рва, засыпая его; амбразуры были разрушены, орудия подбиты. Огонь с крепости слабел час от часу. Восемнадцать тысяч жителей, из которых большинство было армян, согнанных насильно в крепость, просили Гассана о сдаче. Просьбы их были напрасны; угрюмый хан угрозами сдерживал их ропот»

Паскевич, памятуя о случившемся в Сардарь-Абаде, поспешил расположить войска вокруг крепости, чтобы не дать ускользнуть гарнизону. Кроме того, он отдал приказ прикомандировать всех офицеров, сосланных на Кавказ, а также всех рядовых, разжалованных из офицеров, к траншеям, чтобы при штурме они имели возможность отличиться. В том, что штурм скоро последует, сомнений не было: 29 числа рухнула восточная угловая башня. Оставалось только короновать гласис (захватить контрэскарп), и русские войска могли бы войти в крепость как по проспекту.

Да кто такой этот ваш гласис и контрэскарп?

Пытаясь избежать бессмысленных жертв, 30 сентября Паскевич отправил Гассан-хану предложение сдаться. Тот, всё ещё надеясь на помощь, попросил разрешения отправить нарочного к Аббасу-Мирзе, якобы чтобы узнать его волю; Иван Фёдорович, само собой, отправлять какие-либо послания не разрешил. Вечером того же дня Гассан-хан с охраной сделал попытку прорваться из крепости, но наткнулся на егерей и казаков, которые водворили его на место.

1 октября местные жители, совершенно отчаявшись, стали самостоятельно покидать крепость. Махая белыми платками, они показались на разрушенных укреплениях, некоторые тут же спускались в ров и под огнём пытались перебраться на другую сторону. В этот момент полковники Гурко и Шипов с 6 гвардейскими ротами ринулись на штурм. Несколько сотен сарбазов попытались оказать им сопротивление, но после короткой схватки были отброшены. В это же время генерал Красовский с частью сил прибыл к северным воротам, чтобы не дать никому сбежать. Дальнейшее сопротивление было уже бессмысленно и персы, сложив оружие, добровольно открыли ворота. Гассан-хан был найден в главной мечети, где он заперся с остатками сарбазов. После недолгих переговоров он сдался в плен.

Сдача Эриванской крепости

Так пала крепость, считавшаяся неприступной, и позор 1808 года был наконец смыт кровью. За взятие этой твердыни И.Ф. Паскевич был возведён императором в графский титул с приставкой «Эриванский». Но последствия для самой Эривани были ужасающие:

«Доехав до юго-восточного угла крепости,— говорит один очевидец,— я удивился разрушению стен и башен. Мне кажется, что всемогущее время в четыре века не могло бы сделать того, что в четыре дня сделала осадная артиллерия»

По этой же причине 2 октября, когда войска прошли парадом и были собраны для торжественного молебна, произошёл несчастный случай:

«Во время молебствия, когда запели: «Тебе, Бога, хвалим», и вся осадная и полевая артиллерия, вытянутая в одну линию по берегу Занги, грянула залп,— часть эриванской стены, ветхой и поврежденной уже бомбардировкой, рухнула в ров от сотрясения воздуха, увлекая за собой многих зрителей, спокойно рассевшихся было между ее старинными зубцами и башнями. Это обстоятельство, кажется, и дало повод к известной шутке Ермолова, который называл Паскевича, получившего впоследствии титул графа Эриванского, — графом Ерихонским»

С падением Эривани два крупных ханства в Закавказье были окончательно покорены, а победителям доставались огромные запасы продовольствия, фуража и пороха, позволявшие более не ломать голову над проблемой снабжения. Теперь оставалось только нанести последний удар — в самое сердце врага.

Список литературы и источников

Потто В.А. Персидская война (1826-1828). Т. 3. Ставрополь, 1994. 608 с.

Щербатов А.П.. Генерал-фельдмаршал Паскевич. Его жизнь и деятельность. Т.2. 609 с.

Два письма из Эривани

Кривопалов А.А. Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.

Автор: Олег Дмитриев.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_267914

Пост с навигацией по Коту

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.

Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.

При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить! Последняя часть будет завтра около 8 вечера по МСК!

Продолжение: Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 6 (последняя)