"Путь Белой маски". Часть восемнадцатая⁠⁠

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Часть двенадцатая.
Часть тринадцатая.
Часть четырнадцатая.
Часть пятнадцатая.
Часть шестнадцатая.
Часть семнадцатая.
Часть восемнадцатая.

- В тот раз, ну… когда ты сказала то, что сказала, - неуверенно начал Эйден. Рамина понимающе кивнула и повернулась к нему. – Ты правда не контролируешь свои видения?
- Нет, господин. Поэтому меня…
- Я помню, за что тебя изгнали из племени, - перебил он. – Просто ответь на вопросы. Как так получилось, что ты увидела лица тех, кого никогда не видела?
- Шарам показывает то, что хочет, господин. Лишь матери Шарама могут контролировать свои видения. Я не могу, потому что моя душа слаба.
- Чушь, - фыркнул Эйден. – Душу можно закалить, как сталь. На Лабране с этим успешно справляются.
- Вы закаляли душу долго. У меня не было такой возможности… - улыбнулась девушка, присаживаясь на кровать. Эйден тут же почувствовал, что что-то не так. Как во время первого приступа. Рамина побледнела и ухватилась рукой за грязную спинку кровати, сдавив её пальцами. Эйден знал, что последует дальше. Из горла гастанки вырвался сиплый рык, непохожий на её привычный голос, а воздух в комнате загустел, став тяжелым и плотным. – Боль причинившим, болью воздалось! Черные души отправились в пекло и кровь залила шатер. Белое лицо будет вечность в их кошмарах, а черный клинок снова причинит боль. Бронвен! Ты знаешь это имя, Белый. Ты боишься его, ты ненавидишь его… Родная кровь прольется и не принесет покоя. Это пламя нельзя потушить, а угли, питающие его, золой осядут в твоем мертвом сердце.
- Бронвен, - тихо повторил Эйден, когда Рамина замолчала и без сил рухнула на кровать. От этого имени в груди задрожало сердце. Не от страха, а от ненависти, переполнявшей его.
- Я видела её, господин… - дрожа, ответила Рамина. Эйден кивнул и, подойдя к кровати, накинул на девушку одеяло. Затем присел рядом и сплел на груди руки.
- Говори, - приказал он.
- Я видела девушку в дорогом костюме. Видела лавки, которые ломились от золота. Видела её руки, когда она прижала к шее нож…
- Нож? – нахмурившись, переспросил Эйден. – К чьей шее был прижат нож?
- Женщина. Изможденная, красивая женщина. С тонкими чертами лица, острым носом. В её глазах была боль, а потом боль погасла.
- Довольно.
- Стон…
- Хватит, я сказал, - рявкнул он, ударив кулаком по спинке кровати. Дерево сухо треснуло. Рамина испуганно вжалась в стену и закрылась, словно удар пришелся по ней. Эйден поднялся и прошелся по комнате. В груди клокотал гнев и ему стоило немалых трудов себя успокоить. – Мы покинем город этой ночью. 
- Ваши раны еще свежи, господин.
- Плевать.
- Та женщина, которую я видела. Кто она? – осторожно спросила Рамина, боясь снова разгневать своего спутника. Но Эйден уже успокоился. Он хмуро посмотрел на неё и вздохнул, прежде, чем ответить.
- Моя мать.

Очистив костюм от крови циркачей, Эйден снова оделся и, велев Рамине ждать, вышел из комнаты. Затем спустился на первый этаж и направился к столику, за которым сидела хозяйка постоялого двора. Рядом с ней на стуле сидел знакомый Эйдену мальчишка. В руках у него была потрепанная книжка и мальчик сосредоточенно водил пальцем по странице, вдобавок шевеля губами.
- Господарь… - старуха попыталась встать, но Эйден поднял руку и она, благодарно улыбнувшись, уселась обратно.
- Ночью мы покинем город, - ответил он и повернулся к мальчишке. – Подготовь лошадей к полуночи. Мне нужна будет еда на два дня и вода.
- Сделаем, господин, - весело улыбнулся мальчик, когда перед ним на стол легли две медные монеты. – Только это… стража не пускает никого из города ночью. Приказ.
- Срал я на приказы, - грубо ответил Эйден. Мальчишка снова улыбнулся. На этот раз понимающе. – Подготовь лошадей. Остальное – не ваша забота.
Развернувшись, Эйден пошел к выходу. В городе еще остались дела, а время стремительно таяло.

Вернулся он на постоялый двор ночью. Усталый, хмурый и молчаливый, как и всегда. Кивнул внучку старухи, который возился в конюшне, обтирая лошадей влажной тряпкой, после чего вошел в дом. Сама матушка Эрдо тоже была занята делом. Она укладывала нехитрую еду в мешок и бормотала себе под нос, перечисляя, что кладет внутрь. Увидев Эйдена, старуха задрожала и смиренно склонила голову.
- Благодарю за помощь, - буркнул Эйден, протягивая ей серебряную монету. В глазах старухи вспыхнул страх, но она уняла дрожь и резко схватила монету, словно боясь, что человек в белой маске передумает. Эйден чуть подумал и добавил. – Да будет Владыка к тебе милостив.

Рамина уже ждала его и, как только дверь в комнату открылась, поднялась с кровати. В одной руке девушка держала заплечный мешок Эйдена, а в другой узелок с собственными нехитрыми пожитками. В закрытых мутной пленкой глазах гастанки тревога, но губы сурово поджаты.
- Снова думала, что я тебя бросил? – съязвил Эйден, подходя к бадье с чистой водой, чтобы ополоснуть лицо.
- Нет, господин.
- Врешь, - ответил он. – У тебя голос дрожит и твое поведение говорит о том, что ты врешь. Мне нужно было кое-что разузнать перед отъездом. И, нет. Я никого не убил.
- Знаю. От вас пахнет пылью, книгами и улицами, господин. Куда мы отправимся?
- Домой, - коротко ответил Эйден, забирая у девушки свой мешок. – А теперь оставь меня в покое. Нас ждет дорога, если ты будешь доставать меня болтовней, я брошу тебя в ближайшем лесу.
- Я буду молчать, господин.
- Ага, как же... Пошли.

Стража у ворот пропустила их без лишних слов, стоило Эйдену откинуть капюшон и показать лицо. Страх перед Белыми масками был сильнее приказов герцога. В этом Эйден давно уже убедился, поэтому не стеснялся вести себя вызывающе, если требовалось. Пересекая ров по опущенному мосту, он услышал обрывки молитв, которыми пытались себя успокоить стражники, и криво улыбнулся. Молитвы не помогут, если стилет убийцы покинет ножны. Они это знали. Это знал и он.
Выехав из города, Эйден пришпорил коня и пустил его по северной дороге. Лошадь Рамины послушно помчалась следом и девушке оставалось только крепко держаться за рожок на передней луке седла, чтобы не упасть. И пусть на душе было неспокойно, ночной холодный воздух бодрил. На дороге не воняло прокисшей капустой, чужим дерьмом или мочой. Пахло лесом, прелыми листьями и дождем. Скоро дороги укроет снег, и природа уснет до следующей весны.

Первый привал случился утром, после бессонной ночи и утомительной скачки. Эйден свернул в сторону опушки леса и, найдя подходящее место, спрыгнул с лошади. На Рамину он не обратил внимания, рассудив, что если девушка увязалась за ним, то сама должна о себе заботиться.
Своего коня Эйден бережно обтер сухой тряпкой и, покопавшись в кармане, вытащил кусочек сахара, которому умное животное очень обрадовалось. Затем, привязав коня у покосившейся березы, он отправился к Рамине, неловко переминавшейся с ноги на ногу.

Костер удалось развести быстро, несмотря на сырость, и скоро путники уселись возле жаркого огня и молча принялись завтракать тем, что им сложила в мешок матушка Эрдо. Еда была нехитрой, но сытной: вареный картофель, жареный лук, тонкие полоски вяленого мяса с тушеными бобами. Десерт им заменили пожухлые яблоки, еще хранящие тепло и сладость лета. Рамина чувствовала, что Эйден напряжен, и поэтому молчала, а он был ей благодарен за это.
- К закату мы доберемся до поместья моего отца, - нарушил тишину Эйден.
- Мне нужно будет вас где-то ждать, господин? – осторожно спросила Рамина.
- Нет. Прятаться не нужно, - буркнул он и чуть погодя добавил. – Пока не нужно.
Рамина промолчала, почувствовав в голосе угрозу. Но было еще кое-что, очень ей знакомое. Боль. И боль эта жгла душу сильнее огня.

Как Эйден и обещал, до поместья они добрались поздним вечером. Рамина не могла видеть то, что видел её спутник, но могла чувствовать и слышать. И чувства подсказывали ей, что Эйден еле сдерживает ярость.
Перед ними раскинулось безжизненное, рассыпающееся поместье. Эйден придержал коня и, спрыгнув, дальше пошел пешком, ведя скакуна под уздцы. Рамина ехала следом, вжимая голову в плечи от каждого шороха.
- Что вы видите, господин?
- Запустение и тлен, - ответил он и голос его звучал глухо. – Старый сарай, где я любил валяться в сене летом, развалился. Загон для скотины порос рогтерой, а ворота лежат на земле, изъеденные жуками.
- Вы не удивлены, господин, - с горечью сказала Рамина. Ответом ей был тихий, шелестящий смешок.
- Нет. Я знал, что увижу здесь. Поэтому и сказал, что тебе нет нужды прятаться, - ответил Эйден. – Когда-то здесь был мой дом. Теперь это призрак старых воспоминаний. Дряхлый и уродливый…

Эйден осекся, увидев, что одно окно в главном доме светится желтым, и направился в ту сторону. Каждый шаг давался ему с трудом, словно в сапоги свинца налили, но он упрямо шел вперед, наклонив голову. Однако острый глаз убийцы сразу же увидел то, на что простой человек бы не обратил внимания.
Земля рядом с домом была ухоженной. Слева, где раньше находилась баня, был разбит небольшой огород, сейчас убранный и приготовленный к зиме. Там же нашлись два стога сена и криво сколоченный сарай, закрытый на ржавый замок. Повсюду царила тишина, нарушаемая лишь звуком копыт и храпами лошадей. Ни собак, ни домашней птицы, ни людей.
В окне, где горел желтый свет, показался силуэт человека, а через несколько мгновений заскрипела входная дверь. Эйден криво улыбнулся, услышав этот звук. Он остановился недалеко от крыльца и ободряюще похлопал коня по шее, дожидаясь, когда хозяева выйдут во двор.

- Внутри только две старухи и разрушенный дом без былых богатств, - раздался сварливый женский голос. Эйден кивнул и подошел ближе к прищурившейся седой женщине, кутающейся в старый тулуп и держащей в руке старую масляную лампу. Губы тронула грустная усмешка. – Если поживиться надумал, то тебя уже опередили.
- Ты изменилась, Кати, - тихо ответил он, заставив женщину запнуться. – Но голос все тот же, пусть его и тронуло время.
- Нет… Быть не может, - пробормотала женщина, поднимая лампу выше. Эйден откинул капюшон, давая ей рассмотреть свое лицо. – Быть не может… Господин Эйден? Или ты тварь ночная, что меня одурачить хочет? Лас меня огради от выедков Тоса!
Эйден промолчал, дав ей самой сделать выбор. Женщина переборола страх и спустилась с крыльца. Настороженно посмотрела на Рамину, сидящую в седле, затем снова перевела взгляд на Эйдена. Кати побледнела, а затем бросилась к нему и схватила его за руку.
- Господин… но как?! Все думали, что вы мертвы.
- Предчувствие тебя не обмануло, Кати. Я действительно мертв, - тихо ответил Эйден, прикоснувшись к белой маске.

Внутри Эйдена ждало печальное зрелище. Некогда богатый дом, где он жил, превратился в разрушенный и продуваемый всеми ветрами склеп. Со стен исчезли дорогие ковры, не было картин из Лараха и Кагры, пахло пылью и старостью. Эйден шел за Кати, а следом за ним, держась рукой за стену, следовала Рамина. Ноздри девушки широко раздувались, словно она пыталась понять, где находится. Кати, идя впереди, негромко говорила. Эйден молчал, слушая её.

- Давно уже, господин Эйден… Кого Лас прибрал, кого Тос, - она покосилась на белую маску и, осенив себя защитным знаком, вздохнула. – Когда вы пропали, все, как с ума посходили. Отец ваш, Доввен, сам не свой был. В комнатке вашей-то погром…
Эйден молча кивнул, догадываясь о последующих словах Кати.
- А госпожа Элама… Госпожу хворь одолела. Не ела, не пила, все вещи ваши в комнатке перебирала. Ставт тогда у сарая старого кровь нашел и следы. Да и госпожа Бронна, - Эйден напрягся и сжал кулаки, но женщина этого не заметила, - говорила, что ночью слышала, как собаки у сарая брехали. Мы ж думали, что украли вас, господин. Господин Доввен всех поднял, из Лараха сама десятка императора приехала, да так ничего и не нашла. Сказали только, что не крал никто никого. Мол, вы, господин, сами сбежали, потому как в город с отцом переезжать отказались…
- Моя мать, Кати, - перебил её Эйден. Женщина, почувствовав лед в голосе, поежилась.
- Тут она, господин Эйден. Только мы с ней и остались…

Эйден отодвинул Кати в сторону и вошел в комнатку, которую освещала еще одна масляная лампа. Внутри было прохладно, в углу стояла знакомая кровать, аккуратно застеленная. Рядом с кроватью на резном, пусть и подпорченном временем и сыростью тяжелом стуле сидела маленькая, сморщенная старушка. Она не пошевелилась, когда Эйден вошел в комнатку. Не пошевелилась, когда он подошел вплотную и опустился перед ней на одно колено. Не пошевелилась, когда он прикоснулся пальцами к её иссохшей руке – маленькой и хрупкой. Но Эйден все равно увидел боль во взгляде. Страшную боль, сбежавшую в виде двух маленьких слезинок по морщинистой щеке старушки.
- Она давно не двигается, господин, - виновато протянула Кати. Но Эйден и так это понял. Он увидел то, что не видели другие. Его мать, Элама, была полностью парализована. Он осторожно прикоснулся к болевой точке на руке и легонько надавил на неё указательным пальцем. Зрачки матери на миг расширились, заставив его грустно улыбнуться. – Ничего не…
- Она все чувствует, - снова перебил он Кати. – Чувствует холод, голод, вонь и боль. Чувствует… Расскажи мне, Кати. Расскажи мне всё. И постарайся ничего не упустить.

Кати говорила долго. Иногда прерывалась, чтобы поплакать, но Эйден не торопил её. Понимал, что она давно уже не веселая, вечно смеющаяся девушка, а уставшая и изможденная женщина, чьи лучшие годы остались позади и вместо них одна лишь боль и одиночество. Рамина тоже не вмешивалась. Она сидела возле окна, задумчиво покусывая губы и теребя бусины своего браслета на левой руке. Иногда вздрагивала, услышав сухой и скупой вопрос Эйдена, и вздыхала, когда Кати начинала говорить.

- Проклятье пало на этот дом, господин Эйден. Когда вы пропали, все к Тосу в задницу покатилось, - всхлипнула она и, поняв, что сказала, хлопнула себя по губам.
- Тебе нет нужды меня бояться, Кати, - мягко ответил Эйден, взяв её за руку. – Я знаю, кто я. Ты знаешь, кто я. Говори. Я хочу знать все, иначе я отправлюсь добывать ответы так, как умею.
- Да, господин. Так… Это. Господин Доввен первым к Ласу отправился. Все с госпожой Бронной ругался, порой кидать тарелки начинал, а однажды за сердце схватился, упал и так и не поднялся. Проводили его, как полагается. Костер возвели, вещи положили… Госпожа Элама и так сама не своя была, а тут и вовсе ей худо стало.
- И тогда дело отца в свои руки взяла Бронвен, - закончил за Кати Эйден.
- Да. С размахом взялась она за дело-то, господин. Не успел костер господина Доввена остыть, а она уже в Ларах уехала. Когда вернулась, то все отсюда забрала. Лютовала шибко, господин Эйден. Ставта, конюха нашего, до смерти исхлестала, когда он слово поперек сказал. Илана вступилась было за старика-то, да госпожа Бронна её милости лишила, платье порвала и своим слугам отдала. Утром Илану на воротах нашли, господин Эйден. Не выдержала позора… Зиму госпожа Бронна в поместье провела. Да, как сказать, провела… Все из дома убирала, скотину продала, а деньги все в Ларах отправила. В ночь перед отъездом, она с госпожой Эламой говорила. О чем не знаю, да только утром госпоже совсем худо стало. Мы с Ани в её комнату зашли, а она, бедная, на полу лежит. Бледная и не шевелится. Ани сказала, что прокляли её, как и все поместье.
- Проще поверить в проклятье, чем увидеть правду, - буркнул Эйден, сидя в ногах матери. Он поднялся и, склонившись, внимательно изучил лицо Эламы. В её глазах все еще была боль, но Эйден видел и мольбу. Обойдя её, он так же внимательно изучил и шею. – Вот оно что…
- Что? – испуганно спросила Кати, сжимая руки. Рамина обеспокоенно вертела головой, не понимая, что происходит. Но девушка понимала, что сейчас не лучшее время, чтобы задавать вопросы.
- «Житие великого Парра», - горько усмехнулся Эйден. – Любимая книга Бронвен. Страница тридцать шесть. Великий Парра владел особым умением и особым инструментом. Длинной и острой спицей, тонкой, как волос, и твердой, как закаленная сталь. Ей он пробивал кожу и доставал до нерва. На Лабране мы зовем это место узлом вечной неподвижности. Поврежденный нерв превращает жертву в овощ. Жертва все видит, все слышит, все чувствует, но не может ничего сделать. Ни прознести слово, ни шевельнуть пальцем, ни моргнуть.
- Я увлажняю ей глаза, господин Эйден. Так часто, как могу, - словно извиняясь воскликнула Кати. Эйден поднял руку, и она замолчала.
- Бронвен тоже знала об этом узле. Прочла в любимой книге. Раздобыла спицу… и оставила еле заметный шрам на шее. Точку. Между вторым и третьим позвонком. Если правильно задеть нерв, жертва со временем вернет подвижность. В ином случае изменения необратимы. Но здесь все изначально сделали неправильно, - продолжил он. Его пальцы коснулись пальцев матери и задержались на простеньком колечке. – Не то кольцо, Кати. Отец дарил ей другое кольцо.
- Золотое. С изумрудом, - робко улыбнулась женщина. – Я помню тот день, когда он посватался к госпоже. Помню, как играл на солнце камень. Госпожа Бронна забрала это кольцо и многое, что было в доме.
- Где она сейчас? – коротко спросил Эйден.
- В Ларахе, господин. Где ж еще? Дом её там, дело. Только мы вот с госпожой тут остались, - всхлипнула Кати. В её глазах блеснули слезы, когда она посмотрела на Эламу. – Вижу, что недолго ей осталось. Да и как бросить госпожу-то?
- Я благодарен тебе, Кати, - тихо ответил Эйден. Голос его звучал глухо и отстраненно. Он тоже посмотрел на мать и поджал губы. – Утром ты уедешь.
- Нет, господин, - улыбнулась Кати. – Вы знаете. Мое место рядом с ней. В жизни. И в смерти тоже.
- Это твой выбор, - кивнул он, когда Кати гордо задрала голову и с вызовом посмотрела на него. – Пусть мне и горько, я не осуждаю его.
- Благодарю, господин Эйден, - с достоинством ответила Кати. – У меня будет только одна просьба.
- Говори…

Когда Кати замолчала, он задумчиво потер рукой подбородок и, поднявшись с пола, вытащил из ножен стилет. Лабранская сталь привычно обожгла руку холодком, но не сильным и еле заметным. Рамина, почувствовав его боль, поднялась со стула, но Эйден рявкнул, велев ей сесть.
- Так нельзя, господин, - сделала еще одну попытку гастанка.
- Ты не видишь её боль. Но чувствуешь, - ответил ей Эйден. Вот только смотрел он не на Рамину, а на мать.
- Да, господин, - согласилась Рамина.
- Значит, заткнись и не мешай. Моя мать всегда была гордой женщиной. Истинной дочерью Кагры, откуда её увез отец. И она не хотела бы такого бесславного и беспомощного конца, - жестко произнес он, смотря в почти угасшие глаза матери. И в них Эйден увидел не просьбу, а приказ, отдать который могла только мать, и противиться которому не мог даже он.

Вздохнув, Эйден успокоил стучащее сердце и резко вонзил клинок в грудь матери. Лезвие прошило сморщенную кожу и увядшие мышцы легко и без сопротивления. Удар милосердия был исполнен безупречно, как и всегда. В глазах старушки снова блеснули слезы и… счастье. Она обмякла и Эйден бережно придержал её, после чего осторожно опустил на пол. Дождавшись, когда блеск в глазах матери погаснет, он подошел к Кати, которая тихонько плакала, и без лишних предупреждений нанес еще один удар милосердия. Верная служанка скривила бледные губы и с лаской посмотрела на ту, которой служила всю свою жизнь. Затем сделала несколько неловких шагов и опустилась на колени рядом с телом Эламы. Эйден слышал, как затихает её сердце, и, когда оно остановилось окончательно, убрал стилет в ножны.
- Слева от тебя кровать, - глухо произнес он, обращаясь к Рамине. – Спи. А мне нужно проводить их.
- Да, господин, - тихо ответила девушка. Она чувствовала его боль, слышала, как неровно бьется его сердце, но молчала, понимая, что слова сейчас не нужны.

Когда в небо взвились языки пламени от погребального костра, Эйден поднялся с колен и, развернувшись, отправился обратно в дом. Он молча вошел внутрь, стянул сапоги и снял костюм. Затем лег в холодную кровать, где раньше спала его мать, и задумчиво посмотрел на спящую Рамину. Он знал, что она притворяется, но не стал кричать и ругаться. Вместо этого он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сон пришел почти сразу же. Навалился большой и плотной черной массой, в которой не было места сновидениям. Только глубокая бездна, такая же мертвая, как его сердце.

Утром он разбудил Рамину и отправился готовить лошадей. Эйден не притронулся к еде и меланхолично смотрел за тем, как ест Рамина. Как только она поела, он отвел её к лошадям и помог усесться в седло. Девушка молчала и за это он был ей благодарен. Но прежде, чем покинуть обветшалое поместье, Эйден отвел своего коня и лошадь Рамины в сторону, затем вытащил из мешка бутылочку с голубой жидкостью и, размахнувшись, швырнул её в дом. Рамина вжала голову в плечи, услышав, как разбилось стекло, а потом вздрогнула, почувствовав запах гари, удушающий и вонючий.
Огонь быстро уничтожил и дом, и маленький огородик рядом с ним. Жадно пожрал покосившиеся курятники и остатки от конюшни. А потом утих и от него остались только рдеющие угли, медленно тлеющие в черных глазах Белой маски. Эйден вздохнул, ловко вскочил в седло и вывел коня на дорогу. Кобыла Рамины послушно затрусила следом и только тогда гастанка решилась нарушить тишину.
- Мы едем в Ларах, господин? – спросила она и покраснела, поняв, насколько глупым был вопрос. Эйден не ответил. Он обернулся назад, посмотрел на сгоревшее поместье и пришпорил своего скакуна.

В этот раз в столицу империи Эйден въехал открыто, не пряча лицо под капюшоном. Ему было плевать на удивленные возгласы и косые взгляды, которыми его награждали прохожие. Рамина чувствовала напряжение, но молчала и лишь крепче стискивала поводья своей лошади. Ларах встретил их, как и всегда. Шумом, тысячами различных ароматов и яркими красками. Но улыбка так и не коснулась плотно сжатых губ, как и ни одно слово не сорвалось с них.
Миновав восточные ворота, Эйден направил коня в сторону Солнечной улицы, именуемую простым людом Ублюдочной. Он медленно ехал по неровной и грязной брусчатке, задумчиво наблюдая, как бросаются в сторону уличные девки, карманники и попрошайки, только увидев его лицо. Но на них ему было плевать. Он искал особый знак. И нашел его в самом конце Ублюдочной улицы. Над старым, ветхим домом была приколочена грубая облупившаяся вывеска с размашистой надписью «Бордель». В углу вывески виднелся таинственный символ, нарисованный серебристой краской. Простой человек увидел бы красивый узор, но не Белая маска.

- «Безопасно. Знающий», - прочитал Эйден и, хмыкнув, спрыгнул с коня. К нему тут же бросилась грязная девица с оголенной грудью, отвисшей и потерявшей былую свежесть.
- Своих полно, - громко рявкнула она, указав пальцем в сторону Рамины. – Вали в другой борд…
- Пшла вон, сука, - перебил её грузный мужчина с выпирающим животом. Подойдя ближе, он отпихнул её в сторону и, виновато пожав плечами, посмотрел на Эйдена. – Прости, друг. Новенькая. Не знает порядков.
- Мне нужна комната, - ответил Эйден, впервые нарушив молчание, как покинул родное поместье. Осмотрев девицу, которая злобно на него пялилась, он добавил. – Чистая и тихая.
- Для вашего брата всегда одну комнату держим, - кивнул мужчина и протянул руку. Эйден равнодушно посмотрел на протянутую ладонь. – Меня зовут Ардо де Арн. «Танцующая лошадка» - это мой бордель.
- Знаю, - буркнул Эйден и, вытащив одну золотую монетку, вложил ее в руку хозяина. Глаза мужчины голодно блеснули и тут же погасли. Только самоубийца рискнул бы попытаться ограбить Белую маску. Ардо же безумцем никогда не был и очень этим гордился. – Принеси чистой воды и еды. Еще мне нужен знающий…
- Есть такой на примете, - почесал прыщавый нос Ардо. Он повернулся к уличной девке и зло улыбнулся. – Найди Гвоздя. Быстро!
- Хорошо, хозяин, - послушно кивнула девица и, смерив Рамину презрительным взглядом, исчезла в шумящей толпе.
- За лошадей ваших не беспокойтесь. Все в лучшем виде сделаем.

Рамина не успела доесть принесенный Ардо обед, как в дверь постучали. Эйден отошел от окна, у которого все это время стоял молча, и впустил в комнату хозяина борделя и согнутого невзрачного человечка, чья кожа отдавала неприятной желтизной.
- Это Гвоздь. Он знает всё и обо всех в Ларахе, - представил человечка Ардо. Эйден кивнул и указал рукой на стул. Гвоздь, действительно похожий на тонкий, ржавый гвоздь, вырванный и погнутый, послушно плюхнулся на стул и жеманно улыбнулся Рамине. Однако улыбка исчезла, когда человечек понял, что девушка слепа. Тогда он переключил все свое внимание на Эйдена, молча наблюдавшего за ним. Ардо виновато кашлянул и закрыл дверь, предоставив Гвоздю самостоятельно разбираться с Белой маской.
- Что потребно? – спросил Гвоздь. Голос у него был под стать внешности. Влажный и неприятный. К тому же он нервничал и постоянно косился на окно, словно гадая, успеет ли выпрыгнуть, если потребуется. Эйден это понял и ответил грубо, но честно.
- Ты умрешь мгновенно, не успев оторвать жопу от стула, - буркнул он, заставив Гвоздя побледнеть. – Но твоя смерть мне не нужна. Нужны профессиональные услуги.
- Что надо узнать? – вздохнул Гвоздь.
- Её зовут Бронвен, - тихо ответил Эйден, и человечек поежился, услышав в его голосе яд. – Бронвен Мордред. Высокая, черные волосы, эренка.
- Известно, чем занимается? – спросил Гвоздь, деловито выуживая из кармана грязный лист бумаги и самописное перо, заботливо уложенное в костяной футляр.
- Торговлей. Должна состоять в купеческой гильдии Лараха.
- Понял, господин. Что потребно узнать?
- Все, - жестко ответил Эйден. – Где живет, что ест, с кем спит, чего боится. Информация нужна к утру.
- Сложно, - поморщился человечек и вздрогнул, когда Эйден швырнул на стол золотую монету, припечатав её ладонью.
- К утру, - повторил он, убирая руку. Гвоздь нервно хихикнул, облизнул сухие, обветренные губы и схватил монету.
- Будет сделано, Тос мне свидетель.
- Ступай, - велел Эйден, отходя в сторону. Гвоздь убрал писчие принадлежности в карман, дерганно поклонился и выкатился из комнаты, оставив после себя мокрый стул и вонь немытого тела.

Вернулся он с первыми лучами солнца. Взмокший, но довольный. Эйден впустил его в комнату и привычно указал рукой на стул. Гвоздь снова жадно посмотрел на спящую Рамину, но, услышав гневное сопение Эйдена, побледнел и выдавил из себя улыбку.
- Красивая у вас рабыня, - подобострастно прошептал он. – Может…
- Она не рабыня. Говори, что узнал, - перебил его Эйден. Он подошел к окну и скрестил на груди руки.
- Я нашел её, - вздохнул Гвоздь, поняв, что мечты о красивой гастанке останутся одними мечтами. – Нашел эту вашу Бронвен. В Ларахе и других городах она известна под другим именем. Брона де Лаллен. У нее с десяток лавок в Ларахе и еще столько же в каждом крупном городе. Ювелирные изделия, пряности, ткани. Поставщик императорского двора и особа, приближенная к Его милости, да совьют мухи гнезда в черепе старого ублюдка.
- Не отвлекайся.
- Простите, господин. Но это и так всем известно. Я раскопал кое-что повеселее. Эта ваша Брона оказывается та еще дрянь.
- Поясни, - хмыкнул Эйден, повернувшись к Гвоздю.
- Калмас Ютони, что владеет «Рябой курицей» на въезде в Ублюдочную улицу, сбрехнул, что поставлял одному барону рабов для утех. Наверняка вы знаете его. Сдох недавно, вся империя на ушах стояла.
- Барон Одит, - кивнул Эйден. Краем глаза он заметил, как Рамина, лежащая в кровати, дернулась.
- Посредником выступала Брона, господин. И частенько сама отдыхала у барона, - довольно ответил Гвоздь, обнажая в улыбке коричневые зубы. – Калмас к её служанке в кроватку вхож, вот та и растрепала о своей госпоже все, что знала.
- Дальше, - приказал Эйден, беря со стола стакан с водой.
- Мужа у Броны де Лаллен нет, господин. Но есть фаворит. Говорят, к ней сам герцог Немур сватался, да она ему отказала. Только одного в свою кровать впустила. Он ей и двух детишек заделал. Да только не простой это человек, господин.
- Что о нем известно?
- Он из дома Адерним, - снова улыбнулся Гвоздь, увидев, что сказанное удивило Эйдена.
- Претендент на трон?
- Его брат, - поправил человечек. – Неудивительно, что дела госпожи де Лаллен идут в гору, да? Так, ладно. Что еще… А! Дом их в императорских садах находится. Охрана серьезная. Черные десятки на входе. Слуга, которого я упоил в сопли, сказал, что покои госпожи охраняет эмпейский евнух, которого она выкупила из гастанских ям Боли и он теперь предан ей, как верный пес. Еду госпоже готовит один повар и всегда наготове едок, чтобы проверить, нет ли яда. Так что охраняют Брону де Лаллен хорошо.

Моя страница на ЛитРес.