"Путь Белой маски". Часть двенадцатая
А меж тем цветок принялся оживать. Сухие лепестки распрямились и белый цвет медленно начал наливаться багрянцем. Цветок быстро впитывал кровь и через мгновение на столе лежала живая багровая роза, источая еле уловимый сладкий запах.
©Гектор Шульц
Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Часть двенадцатая.
- Закончили, - раздался властный голос Жакена Торбула, и наставник вышел из темноты на свет. Мальчишки, тяжело дыша, повиновались и выстроились в привычный порядок, плечом к плечу со своим соседом по спальне. Мессир прошелся из стороны в сторону, брезгливо поддел носком начавший коченеть труп одного из обезумевших и, вздохнув, посмотрел поверх голов. – Далтэ Фран.
- Да, мессир, - откликнулся тот.
- Отработай блоки. Тебя дважды достали слева. Далтэ Кадир.
- Да, мессир, - ответил гастанец.
- Голова в схватке должна быть холодной. Пока ты шесть раз пронзил сердце врага, второй был готов вышибить тебе мозги.
- Мне помог Эйден, мессир, - улыбнулся Кадир, но Жакен Торбул его веселье не разделил.
- Да, тебе помог далтэ Эйден. А что если бы ты сражался один? Ты подался чувствам. Подался ярости и горячке боя. И проиграл.
- Но я жив, мессир, - возмутился Кадир.
- То, что тебя спасли, не делает тебя живым, далтэ. Контролируй свои чувства. Далте Эйден.
- Да, мессир, - вздохнул мальчик, понимая, что сейчас его тоже будут критиковать. И не ошибся.
- Хороший удар милосердия. Ты не сбился с ритма. Впечатляет. И два замечания. Первое. Руку при блоке надо держать выше. Второе. Что за кувырок?
- Я не думал, мессир, - покраснел Эйден, вспомнив, как сбил кувырком с ног напавшего на Кадира.
- Не думал, - проворчал Жакен Торбул. – После кувырка ты потерял концентрацию. Что на твоем левом плече?
- Порез, мессир.
- Представь, что он был бы на три пальца выше, - Эйден вздрогнул. Удар пришелся бы по сонной артерии.
- Смерть, мессир.
- Верно. Извлеки урок из этого боя и не совершай больше таких примитивных ошибок. Далтэ Костис…
Когда мальчишки вернулись в спальню, Кадир впервые не стал ужинать и сразу лег на кровать. Эйден заставил себя проглотить половину тарелки горячей похлебки и, слабо улыбнувшись, поставил остатки перед ворчащим котом, рядом с которым привычно лежала задушенная крыса. Кот съел угощение и, утащив крысу под кровать, принялся раздирать мясо острыми зубами.
- Сегодня я убил пятерых, Эйд, - глухо сказал Кадир, отвернувшийся к стене. Он вздохнул, перевернулся на спину и задумчиво посмотрел на потолок спальни.
- Я убил шестерых, - тихо ответил Эйден. – Одного на занятиях по анатомии. Двух у байнэ Эйка и трех у мессира Торбула.
- Я убил пятерых только у мессира, Эйд, - криво улыбнулся Кадир. Он поиграл желваками и облизнул пересохшие губы. – Это были рыбаки.
- Что?
- Рыбаки. Алийцы. Мужчины, женщины. Я узнал их клеймо. Они привозили рыбу из северного моря в Гастан. Это не воины, Эйд. Это простые рыбаки.
- Что ты хочешь сказать? – спросил Эйден. Кадир повернулся к нему и задумчиво посмотрел на друга.
- Я ничего не чувствую, Эйд, - честно ответил он. – Ни гнева на наставников. Ни жалости. Ничего.
- Словно твоё сердце и правда умерло, - чуть подумав, ответил Эйден. Кадир кивнул и снова тяжело вздохнул.
- Во время первой охоты с отцом я убил зайца. И прорыдал над ним два дня, пока никто не видит. Сегодня я впервые убил людей. Невинных людей, Эйд. И мне почему-то плевать на них.
- «Сегодня часть вашей души умерла во славу Владыки. Завтра умрет другая часть», - всплыли в голове слова Жакена Торбула. Но Эйден промолчал. Он не хотел говорить Кадиру, но ему тоже было плевать на тех, кого он сегодня убил. Словно и правда часть его души умерла.
Теперь почти на каждом занятии мальчишек ждали практические занятия. Они изучали, как действуют те или иные яды на организм человека. Учились убивать голыми руками, стилетами, алийскими жаллами, эренскими полуторниками, луками и арбалетами.
Ясан Меледи устраивал для них охоту, когда в лес или горы выпускались пленники и мальчишкам нужно было отыскать их, убить и принести доказательства того, что задание наставника выполнено. Иногда мальчишки проводили в лесу или в горах весь день, расставляя ловушки, а утром шли собирать «урожай». Стало меньше праздных разговоров и даже Клеч, веселивший всех, чаще всего молчал, предпочитая слушать.
Со временем у наставников стали появляться любимчики. Тараму и Микелу лучше всего давалась акробатика, гимнастика и бой без оружия. Кадир показывал успехи в зельях и ядах. Костис и, ко всеобщему удивлению, Фран были лучшими среди мальчишек в изучении истории и лингвистики. Только Эйден уделял время всем занятиям и старался на них не выделяться. Он давно понял, что если ты выделяешься, то и требования к тебе будут выше, чем к другим. Лишь одно его увлекало сильнее прочих. Когда Эоген Лурье начинал рассказывать о Белых масках и тайнах с ними связанных.
- У каждой Белой маски есть свой отличительный знак, - негромко произнес Эоген Лурье во время очередного занятия, стоя у окна. – Никто не знает, с кого началась эта традиция, но в дневниках Секера Форманье, датируемых первой эпохой, упоминается некий символ, который он оставлял на теле того, кому выпала метка Владыки. Это была бронзовая эмпейская монетка, лежащая на переносице убитого.
- Скажите, байнэ, а зачем нужно оставлять знак? – спросил Костис, на миг оторвавшись от свитка, куда записывал слова наставника. – Я думал, что скрытность важнее всего. А по знаку легко отличить, кто именно выполнил контракт.
- Как я и говорил, сейчас это традиция, - повторил наставник, заставив Костиса покраснеть и вновь уткнуться в свиток. – Но раньше таким образом приходилось подтверждать, что контракт выполнен. Гораздо позднее Белые маски обязались лишать убитых мужественности и женственности, но отличительные знаки остались, как дань славному прошлому и ушедшим братьям. Естественно вас никто не принуждает использовать их. Вы свободны в этом выборе.
- Знак может быть любым, байнэ? – спросил Эйден. Эоген Лурье кивнул.
- Любым. Секер Форманье использовал монетку, потому что был сыном эмпейского купца. Его отец был довольно жадным человеком, как говорится в дневнике, и Секер таким образом показывал, что деньги для него ничего не значат.
- А какой знак был у вас, байнэ? – настал черед Кадира задать вопрос. Наставник улыбнулся и с ловкостью фокусника извлек из нагрудного кармана серое перо с крыла чайки.
- Я всегда любил птиц и до Лабрана увлекался орнитологией. А чайки… чайки находчивы, любознательны и умны.
- Как вы, байнэ, - улыбнулся Фран и покраснел, когда наставник и остальные мальчишки рассмеялись.
- Лесть не является достоинством Белой маски, далтэ, - тонко улыбнулся Эоген. Его глаза хитро блеснули. – Но ты подал мне идею. Неважно, будет у вас отличительный знак или нет, вы должны себе его придумать, а потом показать мне. Через три занятия представите результат. Отметьте дату в календарях.
Самописные перья послушно заскрипели по пергаменту.
К назначенному времени каждый из мальчишек обзавелся своим знаком, но не рисковал пока показывать остальным, боясь быть осмеянным. Кадир раз за разом принимался хлопать себя по карману, Клеч, отвернувшись от остальных, рассматривал что-то, лежащее на его ладони. Лишь Эйден задумчиво ждал начала занятий.
- Итак. Все выполнили задание? – спросил Эоген Лурье, оторвавшись от свитка, который читал, пока мальчишки рассаживались по местам. Увидев синхронный кивок восьми голов, он улыбнулся и, подавшись вперед, вгляделся в лица. – Далтэ Клеч.
- Да, байнэ. Своим отличительным знаком я решил выбрать это, - мальчишка помялся, после чего вытянул вперед руку. На ней лежал черный камень. Идеально гладкий, с еле заметными бледно-желтыми прожилками.
- Серафинит, - кивнул наставник. – Довольно распространенный камень в империи, который порой валяется под ногами. Почему он?
- До Лабрана я работал на копях, пока не сбежал. Добывал драгоценные камни. Среди них попадались и полудрагоценные, которые необходимо было отсеивать. Чаще всего встречался серафинит. Этот камень напоминает мне о прошлом, поэтому оставляя его рядом с телом, я буду оставлять частицу прошлого, пока не забуду совсем.
- Интересные мысли. Хорошо, - хмыкнул Эоген. – Садись. Далтэ Кадир. Я смотрю тебе не терпится рассказать о своем знаке?
- Простите, байнэ, - вздохнул гастанец, заставив Эйдена улыбнуться. Кадир поднялся со своего места и вытащил из кармана маленькую фигурку лошади, вырезанную из дерева, размером чуть меньше мизинца.
- Фрис Шарама. Верный скакун бога войны, - задумчиво протянул Эоген Лурье. – Почему этот знак, далтэ?
- Я люблю резать по дереву, байнэ, - покраснев, ответил Кадир. – В моем племени существовала традиция, когда ушедшему к Шараму клали на грудь фигурку фриса…
- Считалось, что таким образом скакун донесет душу до чертогов Шарама, - закончил за Кадира наставник. – Хорошо. Садись. Далтэ Эйден.
Эйден поднялся со своего места и с превеликой осторожностью достал из кармана засушенный цветок белого цвета.
- Лабранская роза, - со знанием дела ответил Эоген Лурье. – Ты знаешь, что она растет только на Лабране?
- Да, байнэ. Но мне нужен не живой цветок, а засушенный, - кивнул Эйден. – А засушенной эту розу можно найти у травников по всей империи. К тому же я могу взять про запас, когда буду покидать Лабран.
- Почему именно лабранская роза, далтэ? – прищурившись, спросил наставник. Вместо ответа Эйден уколол самописным пером палец и выдавил на стол несколько капель крови. В получившуюся лужицу он положил сухой цветок. Остальные мальчишки, затаив дыхание, наблюдали за тем, что он делает. А меж тем цветок принялся оживать. Сухие лепестки распрямились и белый цвет медленно начал наливаться багрянцем. Цветок быстро впитывал кровь и через мгновение на столе лежала живая багровая роза, источая еле уловимый сладкий запах.
- Мы похожи, байнэ, - тихо пояснил Эйден, смотря на Эогена Лурье. – Я и этот цветок.
- Вижу, - улыбнулся тот и кивнул. – Хорошо. Садись. Далтэ Микел…
К исходу года, когда на острове выпал первый робкий снежок, Эйдена и остальных мальчишек стали привлекать к различной работе. Так появились дежурства на кухне, где им нужно было помогать поварам чистить овощи и готовить еду. Дежурства у подъемного моста на входе в обитель. Часто мальчишки разгружали корабли, встававшие на якорь у пристани. У каждого капитана обычно на поясе висела медная табличка с надписью на лабратэнга, разрешающая причаливать к острову без последствий для корабля и для команды. Те, кто волей судьбы оказывался в лабранских водах без разрешения, пополняли темницы обители и становились наглядным пособием для далтэ, учащихся убивать.
Остальные мальчишки ворчали и не любили дежурства. Но Эйден радовался, если ему вдруг выпадало дежурство на стене или нужно было пойти в лес, чтобы пополнить запасы Ясана Меледи. Свежий воздух действовал на него умиротворяюще и изгонял дурные мысли, к тому же одиночество нравилось ему. Исключение он делал только для Кадира и кота, которому так и не дал имени. Но скальный кот с началом зимы перебрался в горы, а когда Эйден рассказал об этом Ясану Меледи, наставник рассмеялся и пояснил, увидев, что мальчик удивился его реакции.
- Зов природы, далтэ, - улыбнулся он. – В этом возрасте скальные коты начинают искать пару, дерутся с другими самцами и подбирают себе пещеру. Однажды он уйдет навсегда, а пока… пока он будет возвращаться.
И кот иногда возвращался. Чаще всего ночами, когда Эйден стоял на стене или нес дежурство на границе с дикой частью острова. Мальчик понимал, что никто в здравом уме не рискнет напасть на обитель Белых масок, но дежурство давно уже стало обыденностью, менять которую никто не собирался. Эти дежурства нравились ему больше других. Ночь, тишина, прохладный морской воздух, изредка добиравшийся до равнины, и приглушенные крики зверей, вышедших на охоту. И так день за днем, ночь за ночью…
*****
- Сколько мы уже на острове? – спросил Кадир, закончив полировать стилет мягкой тряпочкой. Как только выдавалась свободная минутка, гастанец доставал тряпочку и принимался за привычный ритуал, к которому все уже давно привыкли. Он так же ревностно следил и за остротой клинка, но в этом не было нужды. Лабранская сталь никогда не тупилась. Об этом знали все, и Кадир тоже, что не мешало гастанцу придирчиво пробовать остроту ногтем.
- Кадир… - протянул Эйден, отрываясь от свитка. – Мне нужно завтра приготовить байнэ Келла пять зелий, а ты отвлекаешь. У тебя свой календарь есть.
- Есть, но я занят, - улыбнулся тот, снова начиная полировать стилет тряпочкой. Эйден вздохнул, почесал шершавый подбородок и снял с полки деревянную дощечку, в которой отмечал дни и месяцы.
- Почти восемь лет, - ответил он. – М-да…
- Быстро пролетели, - буркнул Кадир, вставая с кровати и подходя к окну.
Гастанец окреп, обзавелся могучими мышцами и давно входил в список лучших на занятиях у Келеба Мортура. Стоило Кадиру выйти к пристани, как все женщины прибрежных деревушек начинали прихорашиваться и призывно посматривали на гастанца, несмотря на уродливый шрам, обезобразивший щеку. Однако и они, и Кадир прекрасно знали, что обоюдной близости никогда не случится. Их тела, как и души, принадлежали только темному Владыке.
Эйден в отличие от него такой популярностью у женщин Лабрана не пользовался. Он был выше Кадира на две головы, сухой и жилистый, как ствол лабранской палусанты – неказистого, но очень твердого деревца, растущего в горах. Глаза у Кадира пронзительно синие, как закатное небо. Глаза Эйдена – два черных колодца. Колючие и холодные. Кадиру улыбались, на Эйдена же смотрели, как на висельника, пряча взгляд и бубня под нос охранные молитвы. Однако это не мешало дружбе крепнуть с каждым днем.
- Теряешь счет дням, когда занят одним и тем же, - согласился Эйден, возвращаясь к чтению свитка. Он выучил рецепт для создания «Черных глаз Тоса», но все равно заново вчитывался в знакомые формулы и список ингредиентов.
- Ты-то да, - хмыкнул Кадир и рассмеялся. Затем улегся на кровать и внимательно посмотрел на Эйдена. – Слушай, Эйд. Может двинем после обучения вдвоем по тракту?
- Наставники говорят…
- Знаю я, что они говорят. Белые маски работают поодиночке, - перебил Эйдена гастанец. – Не будь таким занудой, Шарам тебя подери.
- Удивительно, - ехидно улыбнулся Эйден. – Ты служишь Владыке, но постоянно поминаешь своего Шарама. Не мешает?
- Нет, не мешает, - отмахнулся Кадир. – И все-таки, Эйд. Сам посуди. Вдвоем и легче, и веселее. Там глядишь и на стену в святилище попадем. Два друга, перед которыми трепетала империя.
- Тебе бы книги писать. Слишком складно звучит.
- А ты слишком часто нудишь, - парировал гастанец и с хрустом потянулся на кровати. – Наши вон давно уже мысли обсасывают, кто и куда двинет, когда получат белые маски.
- Ага, слышал. Тарам в Эмпею собрался, а Клеч хочет алийских девушек трахать, пока яйца не усохнут, - съязвил Эйден, заставив Кадира рассмеяться. Вот только ему было не до смеха. – Ты разве не заметил, как мрачны наставники в последнее время?
- Заметил. «Черная чайка» последний раз только четверых дохляков привезла. И то, когда это было? Три года назад?
- Четыре, - поправил его Эйден, взглянув в календарь. – Как раз старшие далтэ покинули обитель.
- Теперь мы старшие, Эйд. Скоро и мы покинем Лабран, а им придется тут остаться, - хохотнул Кадир. – Ладно, я на кухню. Взять тебе чего-нибудь?
- Яблоко и воды, - ответил Эйден, не отрываясь от свитка. Гастанец проворчал что-то ругательное себе под нос, покачал головой и вышел из спальни. Он, как и остальные далтэ, любил вино и эль. Однако Эйден предпочитал обычную воду, а на все расспросы отвечал, что не любит, когда мысли и глаза закрыты хмельным туманом.
Но в одном Кадир оказался прав. Время действительно пролетело быстро. Казалось, еще вчера он прибыл на Лабран напуганным мальчишкой, сжимавшим в потной ладони рукоять стилета и не знавшим, что будет завтра.
Восемь лет. Восемь лет, наполненных бесконечными тренировками, болезненными травмами и убийствами. Эйден не помнил лиц тех, кого он убивал на разминках или проверяя действие очередного яда. Не знал их имен и откуда они родом. Для него они давно стали безликими куклами, на которых так удобно проверять остроту стилета. Он, не колеблясь убивал тех, на кого указывал палец наставника, вытирал лезвие об штанину и ждал следующего приказа. Лишь долгими ночами, стоя в дежурстве на стене, он задумчиво смотрел вдаль. Там плескалось море, за которым находился другой мир, ныне забытый. В этот момент в груди вспыхивало волнение и сердце начинало биться быстрее, но тренированное тело моментально реагировало на это изменение и замедляло пульс. Пусть Кадир не знал, но его слова запали Эйдену в душу. Странствовать вдвоем, выполнять контракты, стать такими Белыми масками, о которых легенды сложат не только на Лабране, но и в империи. Однако все зависело от финального испытания, и никто не знал, когда оно случится, и какие сложности ждут адептов темного бога прежде, чем они получат белую маску.
К исходу последнего месяца лета каждый из восьми далтэ получил именной конверт. Внутри него находилось письмо, скрепленное печатью Жакена Торбула. Само послание было сухим и коротким. Ни у кого не возникло никаких сомнений в том, что письма писал именно мессир Владыки. Но Эйден и Кадир, прочтя эти письма, возликовали.
В них говорилось о том, что в скором времени на Лабран прибудет «Черная чайка», а вместе с ней и долгожданное пополнение. Сейчас в обители было только восемь старших далтэ, все остальные давно получили знак отличия лабранского братства – белую маску, и отбыли в империю. Это значило, что пришла пора Эйдену и остальным пройти испытание и присягнуть на верность Владыке Тосу, надеть на лицо белую маску и отправиться в путь.
- «Каждый далтэ обязан взять с собой на церемонию стилет, очищенный от яда», - прочитал Кадир и хмыкнул. – Ну, со стилетами никто из наших давно уже не расстается.
- Погоди, - перебил его Эйден. – Из вещей разрешено взять только штаны. Даже обувь оставить в спальне.
- Неженка, - фыркнул гастанец. – Давно ты у байнэ Мортура по снегу не бегал?
- Я к тому, что ты непременно забудешь, - съязвил Эйден, потирая по привычке подбородок. – Хм. Смотри, даже шкатулку брать не надо.
- Шарам меня подери. Это хорошие вести, - улыбнулся Кадир. – Значит, обойдемся без зелий и ядов.
- Странно это все, - пожал плечами Эйден, изучая письмо. – Но возможно ты прав, и я лишний раз себя накручиваю.
- Тебе же нужно, чтобы все было идеально, - рассмеялся гастанец и, подойдя ближе, положил другу ладонь на плечо. – Расслабься, Эйд. Пройдем испытание и двинем вдвоем на острова. Накормлю тебя гастанской рисовой кашей, а потом напьемся. Обязательно напьемся, Эйд.
Эйден промолчал. От письма веяло чем-то зловещим, но Кадир этого не замечал. В одном Эйден был уверен. Испытание будет не таким легким, как рассчитывал гастанец.
В назначенный день далтэ собрались в тренирочном зале. Уже не мальчики, напуганные и дрожащие, а мужчины. Молчаливые, собранные, равнодушные ко всему. Они стояли так, как привыкли за эти восемь лет. Плечом к плечу с теми, с кем делили еду, горести и радости. Стояли и смотрели на Жакена Торбула, чьи жесткие глаза внимательно их изучали.
- Приветствую вас, - негромко произнес он. – Час испытания близок. Сегодня последний день, когда вас будут звать далтэ. Ни один далтэ не переступит порог зала Инициации. Этой чести достойны только Белые маски и… майтэ.
- «Допущенный к испытанию», - привычно перевел новое слово на лабратэнга Эйден.
- Сдайте байнэ личное оружие, - приказал Жакен Торбул. После его слов из тьмы выступили наставники, укрытые черными мантиями. Они собрали стилеты и так же беззвучно растворились в темноте подземелий. Как ночные призраки, неслышимые и невидимые. – Предстаньте перед Владыкой, как в день вашего рождения, и умрите, чтобы возродиться в ночи.
Жакен Торбул развернулся и ступил во тьму. Эйден и остальные переглянулись, но все равно последовали за мессиром. Холод усилился и легонько кольнул оголенную кожу морозцем, когда тьма обволокла их. Идти пришлось долго. Никто не знал, где находится зал Инициации, но опыт подсказывал, что он найдется в самом глубоком подземелье обители, куда никогда не проникнет солнечный свет.
В этой части подземелья не было никаких источников света, однако Жакен Торбул безошибочно вел их вперед. Пахло талой водой, порой нос улавливал легкий запах благовоний. Вдалеке послышался методичный гул, словно где-то находилась кузня. Не там ли таинственные лабранские кузнецы создавали стилеты для Белых масок? Пусть Эйдена и распирало любопытство, но он, как и остальные, не рискнул бы сойти с пути.
Постепенно становилось светлее, но Эйден не мог понять, где находится источник света. Порой казалось, что светится пол или стены, но свет, серый и тусклый, был повсюду. Со временем его разбавили привычные масляные лампы и жаровни, расположенные на пути. Однако огонь хоть и горел в них, это был не привычный оранжевый и теплый свет, а синий и холодный. Обдающий морозцем, если пройти слишком близко рядом с ним.
- Музыка! – шепнул Кадир. Но сделал это так, чтобы услышал только Эйден. – Слышишь музыку?
Эйден услышал. Мелодия была легкой, воздушной и еле различимой, но она была. Прекрасная, грустная и холодная песнь. Кадир хотел добавить еще пару слов, но наткнулся на ледяной взгляд обернувшегося Жакена Торбула и замолчал.
Мессир остановился перед аркой, за которой пульсировала тьма, и поджал губы. Внимательно посмотрел на каждого майтэ и удовлетворенно хмыкнул, после чего сплел руки на груди и заговорил.
- Впереди ждет испытание, к которому вас готовили восемь лет, - произнес Жакен Торбул. На миг Эйдену показалось, что во взгляде мессира блеснула давняя боль, но она исчезла, уступив место привычной сосредоточенности. – Все ваши навыки и умения подвергнутся суровой проверке, а ставкой станет ваша жизнь. Вы готовы предстать перед Владыкой, майтэ?
- Да, мессир, - стройно ответили стоящие перед Жакеном Торбулом мужчины. Тот слабо улыбнулся и, развернувшись, первым нырнул в пульсирующую тьму.
Эйдену показалось, что его облили ледяной водой, как только тьма сгустилась вокруг него. Холод этот был таким обжигающим, что ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать. Впереди дрожал Кадир и негромко бормотал что-то Клеч. Однако все сразу же замолчали, когда в тишине святилища раздался мрачный голос. Хриплый и злой. Он заполнял собой всё, заставлял дрожать сердце, и вызывал страх.
- Мальчишки… Напуганные мальчишки в облике взрослых мужей, - ехидно прошептал голос. Вдалеке зажглась большая жаровня, осветив холодным, синим светом подземелье. Эйден удивленно посмотрел по сторонам. Святилище и впрямь было большим. Настолько большим, что он не видел ни начала, ни конца. Только черный мраморный пол и белоснежные колонны, уходящие ввысь, к невидимому потолку. Впереди виднелся массивный резной трон из эренского дуба, на котором сидел человек. Человек или очередной кошмар, вызванный воспаленным от страха мозгом мужчин, снова превратившихся в напуганных мальчишек.
Жакен Торбул преклонил перед сидящим колено и так же поступили остальные. Человек на троне скупо рассмеялся, но Эйден поежился от этого смеха, настолько холодным и злым он был. Ему стоило немалых усилий, чтобы успокоить неровно бьющееся сердце и снова начать контролировать его.
- Майтэ приветствуют тебя, Владыка, - с почтением сказал Жакен Торбул. Эйден побледнел, наконец-то поняв, кто сидит перед ним на троне. Не жрец, не кто-то из Белых масок. Не было никакого Гласа Владыки… Был лишь сам Тос. Темный бог, выползший из глубин пекла, чтобы поприветствовать своих слуг.
- Отрадно, что все восемь дожили до трэаи, - язвительно ответил он. Жакен Торбул сжал зубы и заиграл желваками, но не издал ни звука. – Ты хорошо их учил, мессир?
- Да, Владыка. Они готовы принести клятву, - гордо ответил мужчина, пропустив мимо ушей издевку в голосе темного бога. Эйден, пользуясь моментом, рискнул поднять взгляд.
На троне сидело существо могучей комплекции, с мощными руками и ногами, а его грудь была столь широка, что, когда он дышал, черная мантия угрожающе трещала. Пусть он выглядел, как человек, но человеком не являлся. Лицо Владыки было неулыбчивым и злым, левую половину, как и у всех, закрывала белая матовая маска. Его голос проникал в сердце каждого, кто стоял перед троном. Голос изгонял страх и неуверенность. Он находил то, что стоящие прятали глубоко внутри. Находил и безжалостно вырывал наружу.
- Какой прок в пафосных ритуалах, когда люди клянутся в том, чего никогда не исполнят? - звучно произнес темный бог, обводя взглядом притихших мужчин. Холодные, ярко-синие глаза без зрачков с ленцой изучали их лица и души. – Они клянутся жизнью, но бегут, как трусы, когда приходит пора платить. Они клянутся душой и сердцем, но не отдают их, если нарушают клятву. Зачем давать клятву, если ты полон сомнения, а твое сердце привязано к тому, что может помешать? Вы пришли сюда дать клятву, но вы не сможете её дать, потому что в вас сидит червь сомнения. Он жрет вашу плоть и вашу волю, шепчет на ухо и искушает ваши жалкие души. Вам кажется, что вы сильны и способны победить любого врага, но это не так. Привязанность, старые обиды, давние счеты… Вот, что вам мешает. Лишь тот, чье сердце мертво, истинно свободен. Но ваши сердца не свободны. Они живые, слабые и жалкие, а червь сомнений все пожирает и пожирает их. На колени! НА КОЛЕНИ, ПРЕДО МНОЙ! – рявкнул он, обдав их сердца жалящим морозом. Эйден гневно засопел, но опустился на колени, как и остальные. Жакен Торбул по-прежнему стоял в стороне, равнодушно наблюдая за происходящим. Темный бог паскудно улыбнулся и посмотрел на склоненные головы, после чего продолжил. – Вы встали на колени, потому что боитесь Меня. Боитесь боли, боитесь умереть… Жалкие куски ничтожной плоти. Страх, с которым вы боролись так долго, все еще сидит в вас. Не дает распрямить спину. Не дает вздохнуть. Но Я освобожу вас от него. Каждого из вас. Встаньте и услышьте Мой зов.
Эйден ощутил, как страх исчезает. Однако исчезал не только страх, но и другие чувства. Не было ни гнева, ни ненависти, ни злобы. Только холодное равнодушие. Это равнодушие застыло на лицах других. Даже на лице Кадира, стоявшего рядом с ним.
- Слуги, готовые на многое, - произнес он и подчеркнул более жестко. – На многое, но не на всё.
- Головы налево. Забрать оружие и ко мне, - хрипло скомандовал Жакен Торбул. Эйден послушно повернулся и увидел, что остальные наставники стоят рядом со стойкой, на которой мрачно блестят в холодном свете стилеты. Он сразу узнал свой – потемневшую рукоять, обмотанную черной кожей, и сверкающее лезвие, с начертанными на нем таинственными символами. Жакен Торбул отошел в сторону и сплел руки на груди. Он дождался, когда стилеты вернутся к хозяевам и, повернувшись к трону, сдержанно поклонился.
- У Белой маски нет ничего, кроме стилета и мертвого сердца, - ответил Владыка, чуть склонив голову и разглядывая равнодушные лица. – Вы должны убивать тех, на кого падет Моя метка. Убивать без раздумий... Но я чувствую сомнение. Ваши сердца все еще живы. Лишь мертвое и свободное от сомнений сердце способно служить Мне. На ваших стилетах сегодня нет яда. Только сталь. Только ваши умения. Так принесите же в жертву самое дорогое, что у вас есть, и докажите, что достойны носить белую маску, - Эйден побледнел, когда до него дошел смысл сказанного темным богом. Остальные тоже растеряно замерли на месте, сжимая в потных ладонях рукояти стилетов. Владыка не торопил их и наслаждался произведенным эффектом. Жакен Торбул стоял рядом с троном и равнодушно смотрел на тех, кого учил восемь лет. Он, как и остальные наставники, не собирался вмешиваться. Каждый сам должен сделать выбор, как сделали когда-то и они...
Первым не выдержал Тарам. Он заревел и кинулся на Костиса, своего друга. Тот испуганно попятился, а затем неловко парировал удар стилетом. В его глазах застыл немой вопрос, но бледный Тарам, пригнувшись и выставив вперед стилет, медленно подбирался к тому, кого собрался принести в жертву темному богу. Тарам наступал, наносил удар за ударом, вкладывая в замах всю свою ярость, а Костис парировал и мотал головой, отказываясь сделать выбор. Остальные зачарованно наблюдали за этим танцем смерти, пока стилет Тарама не достал наконец-то грудь Костиса, прочертив кровавую полосу на коже. Тот отскочил в сторону и, прижав ладонь к груди, злобно зашипел, однако в глазах его друга застыла суровая решимость. «Он убьет его», - подумал Эйден. – «Убьет без сомнений». Разозливший Костис подкинул стилет в воздухе, поймал его за острый кончик и метнул в Тарама. Тарам дернулся, всхлипнул и прикоснулся к рукояти стилета, торчащей из груди. Клинок вошел точно в сердце. Слабая улыбка осветила лицо Тарама и он, закатив глаза, рухнул на черные плиты. Дернувшись еще раз, он затих, уставившись стеклянным взглядом в потолок. Бледный Костис подошел к телу друга на негнущихся ногах, вытащил стилет, потом склонился и, взрезав штаны, секанул лезвием по плоти. Сжав зубы, он поднялся и медленно подошел к трону, рядом с которым горела мертвенно-синим огнем большая жаровня. Костис бросил на жаровню жертвенную мужественность и поклонился Владыке. Молча и не произнеся ни звука. Но это все равно послужило для остальных сигналом. Запели стилеты, вспарывая воздух. Зарычал Микел и закричал от боли Фран. Вчерашние друзья сошлись в последнем бою.