А за околицей — тьма. Часть II⁠⁠

Часть I: А за околицей — тьма. Часть I

— Да всё со мной хорошо, егоза, — свирепо повторила Яга в десятый раз.

— Вижу же, что нет, — упрямо ответила Ярина. — Как я пришла, ты сама не своя!

— Ещё раз пристанешь — уведу на Маковое поле!

Сказала — и самой смешно стало, смешно и горько. Куда такую на поле уведёшь? Выросла, выучилась — попробуй сладь.

— Правда, бабушка, — тихонько спросила Ярина. — Что такое?

— Сердце прихватило, глазастая. А ты растравливаешь. Ложись, спи. У меня ещё дел немерено.

Но Ярина никак не могла угомониться. Нашла время! И без того на сердце как маетно… Яга шепнула на ладонь; едва блеснув, вспорхнула с руки бабочка, села ученице на волосы.

— Спи… Да спи сладко.

Долго сидела Яга за столом, глядела на Ярину. Та, когда спала, лицом становилась маленькой, светлой. Волосики разлетаются. И что с такой делать?

Налила чаю; снова из чашки смерть глянула. Надо же было яблочку завязаться в самый последний год…

Съест Яга яблоко — Яринке не жить. Не съест — сама умрёт, пришёл, пришёл срок, на пороге топчется, стучится в окно. А Яринка-то с яблоком станет ещё даровитей, ещё краше. Но как не хочется умирать!.. Вот он, выбор Яги.

Под утро сняла со старого зеркала штору — чёрные мушки, трещины по стеклу. Спящая Ярина отразилась, как мрачная царевна: корона из кос, соболиные брови, и словно не дышит, словно не живая. А сама Яга — иссохшая, чёрная, одной ногой в смерти…

Убить бы её во сне — и легко, и тихо, словно уснула. Да разве заслужила такое Ярина? Мелькнули в памяти перепуганный зайчишка на кладбище, топкие тропы Хтони, где она ни разу не ослушалась, вперёд не убежала; и как ватрушки пекли, и как на закате ягоды собирали на Малахитовом лугу, вспомнилось…

С первыми лучами села Яга рядом с ученицей, провела по тёмной голове, шершавой ладонью цепляясь за волосы. Ярина как от толчка проснулась. Мгновение смотрели глаза в глаза, и десять лет мелькнули в этом мгновении, — а потом вскочила, невидимой силой отбросила Ягу, завернулась в покрывало, отражая её искры. Закричала:

— Нет! Должен быть выход другой!

— Нет выхода, глазастая, — задыхаясь, выкрикнула Яга, посылая в неё огненных шмелей. — Отступись!

Ярина словно и не хотела нападать в полную силу, только защищалась, плакала, умоляла — а Яга выдохлась, локти заломило, в голове гудело, ударяло чугунным молотом. Наконец нащупала брешь, почти достала, стараясь не думать, с кем сражается, против кого выпускает самую страшную силу. Заплясал на ладони огонь.

В тот миг, когда почти накрыло Ярину пурпурной сетью, в избу ворвался Финист, закрыл крылом, белой пеленой затопил горницу. Яга, мотая головой, словно лошадь в зимнем тумане, всё вокруг запалила огнём. Затрещала, завыла изба, зазвенела посуда, вспыхнули сухие травы по стенам. Финист подхватил Ярину, вылетел из избы, помчался к роще. Та, кашляя от дыма, дёрнула его за перо.

— Убедилась? А ведь ещё поддаться, поди, хотела?

— Куда ты летишь?

— К роще! Яблоко стеречь!

— Не к роще надо… Мне её не одолеть, если она позовёт других. Финист, летим к Кощею…

***

— Яринка? — удивился Кощей, вставая из-за стола. — Что стряслось? Яга послала?

Мелькнуло в памяти, как учил её Кощей различать птичьи яйца, как вышивать учил — он делать это умел куда лучше, чем Яга, куда нежней; та всё руны вышивать заставляла, а Кощей показывал, как цветок сделать шёлковый, живой, как каплю росы сотворить иголкой… Ярина закрыла глаза, выставила руку. Пламя собралось в мелкий тугой шар, совсем как моток ниток.

Понимала, что если помедлит, — рука не поднимется на Кощея. Да и вряд ли одолеет его в честном бою. Швырнула огонь, выскочила из горной пещеры прямо в воздух, запечатала за спиной камень и упала на спину подхватившему Финисту.

***

Соловей-разбойник точил кинжалы. Яга рассказывала, что лезвия он смазывает ядом; яд тот в давние времена вывели русалки, и назывался он «Неторопливое прощание». Русалки так незадачливых рыбаков топили, а Соловей кинжалами резал любого недруга, кто случался под рукой.

Всегда она Соловья боялась, пряталась за печку, когда он являлся; вычитала, что от его свиста можно уши залить воском. Но в этот раз некогда было. Упёрлась ногами в землю, соткала из воздуха огненную змею и пустила вперёд. Змея качнулась, выросла, уколола Соловья в темя — тот и понять ничего не успел, только вскрикнул позади Финист.

— Очнётся хоть?

— Может, очнётся. А может, и нет, — глухо молвила Ярина. — На озеро полетели.

***

С Озёрным Царём пришлось помучиться: сильна была Ярина в колдовстве огня, но с водой еле-еле ладила. А на озере столько воды, что, кажется, любое колдовство проглотит. Любое, кроме сплетённого, пурпурно-белого. Пламя обхватило бороду царя, спустилось по плечам, упало в воду. Полыхнуло озеро. Вспомнив старое, Ярина вытряхнула из рукава деревянные взрыв-руны, щедро бросила в глубину.

Улетая, Финист оглянулся: Царь Озёрный догорал посреди почерневших кувшинок, русалочьи тела всплыли, качались на воде белые волосы.

— Зачем ты так?

— Лучше друга убить, чем за спиной врага оставить. Если кто-то из них Яге поможет, мне яблока не видать. А ты сам говорил: яблоко не съем — не жить…

Финист только быстрей полетел, зорко глядя вперёд. А когда остался позади луг, на котором взвился к небу костёр из леших, когда затихла поляна, где дрались прежде молодые птенцы колдовских птиц, когда онемел потемневший Живой лес, Ярина чужим, незнакомым голосом велела:

— Лети к яблоне.

Испуганно забилось под стальными перьями, под крепкими крыльями сердце. Обернулся. И не встретил на милом лице знакомого взгляда. Вместо светлых глаз Ярины глядели на него чёрные глаза будущей Яги.

— К яблоне лети. И помни, что дважды больше повторять не стану.

Хотел возразить — и не осмелился. Полетел, медля, как мог, но Ярина заметила — пришпорила в бок огоньком.

— Не обманывай, Финист. Да не бойся. Пока ты со мной, ничего не страшно.

И страшней стало от этих спокойных холодных слов в сто крат. Полетел, попытался забыться в ветре, в скорости — и со всей силы налетел на невидимую стену, что выстроила Яга над Яблоневой рощей.

— Хитра, — процедила Ярина, поднимаясь. Стряхнула с подола сор, вытащила из волос листья. Выставила вперёд руку, толкнула стену — та поддалась немного, да тут же отшвырнула. Ярина подула на ладонь, ударила в стену кулаком. Та пошла трещинами, зарябила, стала зримой. Тогда Ярина размахнулась и ударила в третий раз. Потемнела лицом, пот побежал по лбу, но стена рухнула, опалив молодые травы.

— Идём, — велела Ярина, щурясь на садящееся солнце. — Вовремя мы. Ночь приходит. Наше время.

Серебрились стебли мать-и-мачехи, горели, как стёкла, лужицы после мелкого дождя, и старая изба, вросшая в землю, темнела на краю рощи.

— Там Яга, — глухо сказал Финист, волоча крыло.

— Знаю, — ответила Ярина. — Сейчас бы всё закончить… Да сил не осталось.

Придётся ждать.

Пришлось — и не час, не день, а долгое красное лето до самого сентября, когда налилось яблоко золотым соком, когда засияло на всю рощу, на весь лес, когда созрело внутри всё его колдовство. Все три месяца стояла Ярина напротив избушки, и Яга не показывалась на пороге, и не пробить было колдовских стен.

— Ничего. Придёт день — выйдет, — только однажды обронила Ярина, и больше ни слова не произнесла.

А Финист смотрел, как темнеют её глаза с каждой ночью, как не смывает лесной ручей с рук кровь, и думал, думал… Вместе с Ягой вырастили они, сами того не желая, ведьму мощную и опасную, ведьму, которая пока, по молодости, не ведает, что творит. А ведь рассказывала ей Яга и про Великий Лес, и про Равновесие, и про то, как легко Чашу покачнуть.

Ярина всегда тянулась к знаниям, к книгам, порой и Яга уставала отвечать на её вопросы. А знания без опыта — тревожное дело. Раньше Яга-наставница не давала на топкую дорожку свернуть, но что будет, когда Ярина одна останется, без совета, без защиты? Не её от мира — мира от неё?..

А у Яги-то ведь и шанса нет победить. Сидит, поди, у себя в избушке, которую издревле Яги построили караулить яблочко, да дрожит, да всё понимает. И не выходит не оттого, что время выжидает, а от того, что бой боится принять. И рада бы, может, уйти, да как? Ярина ведь из рощи живой не выпустит. И сам Финист рад бы помочь — да нечем: крепко связывает данная Ярине клятва не идти против неё, что бы ни случилось…

Обескровленный лес шумел, сохли, облетали листья, шипели, выползая, осенние змеи.

— Может, есть-таки выход другой? — тихо спросил Финист в первый день осени.

Ярина промолчала, как не слышала. А в следующий миг вспыхнуло, качнувшись, яблоко, и полетело вниз.

Одно мгновение длилась тишина во всём лесу, во всём мире. Финист вспорхнул на яблоню, и грянула битва. Как ножом срезало с земли избушку. Плясал лиловый огонь, белые огни обнимали поляну, обрушивались солёные водяные вихри. Не осталось уже ни избы, ни леса, выжгло рощу, и только золотое румяное яблоко лежало на обугленных листьях, и ни копоти на нём не было, ни капли, ни жучка.

Всю ночь бились бывшая Яга и будущая. А когда погасли звёзды, стихла буря, Ярина с руками в крови по локоть шагнула из руин, из вздыбленной земли навстречу. Мрачно блеснули из-под бровей глаза. Алые узоры проступили в ладонях.

Вновь настала оглушительная тишина во всём лесу. Финист нагнулся, поднял яблоко, обжигаясь, проглотил в секунду и упал замертво. Полоснул по лицу первый солнечный луч, но не превратил молодца обратно в птицу.

В полной тишине, в умытом рассветном сумраке шла Ярина домой. Лес замер — не щебетали в траур по Финисту даже птицы.

Зашла в избушку, знакомую, памятную с детства. Здесь пряталась от старых страхов, здесь училась, здесь с Ягой варежки вязала, леденцы грызла. Тишина стояла такая, что давила на уши, на душу. Не скрипит метла, не поёт в чаще Гамаюн, не скребётся домовой, не слышно плеска русалок. В окна гарь глядит, выжженая опушка. А руки — в крови.

Бросилась отмывать, но кровь только въелась глубже — в руки, лицо, шею, — пошла розовыми лепестками по коже.

— Качнула Чашу, — как наяву услышала Ярина голос Яги.

И так и не запели в тот день птицы, не зашло солнце даже в полночь, и поднялась метель — лютая, зимняя, несмотря на сентябрь. Всю ночь Ярина просидела у самовара, и мелькали в памяти пещера Кощеева, покои Озёрного Царя, русалки бездыханные, плававшие под ивой…

Качнула Чашу. И ведь не подумала даже, что творит. И лето мелькнуло одной минутой — страшной, натянутой, как тетива, сжатой, будто узел. О Равновесии ли думаешь, когда умирать страшно?

Бросилась к книге, не зная, как вернуть, что делать. А книга-то и не открывается — запечатала Яга… Обожгло печатью руки. И тотчас всколыхнулось в памяти:

— До Мёртвого колодца не добежать, до Живого тем более!

Нужна настоящая вода — Живая, Мёртвая. Чтобы оживить колдунов. Чтобы вернуть Чаши в равновесие. Такая нужна вода, какую только в Хтони найдёшь.

Ярина подошла к чёрной двери, помедлила минуту. Стоило протянуть руку, как дверь, будто изморозью, покрылась тончайшей сталью с узором из птичьих перьев. Прошелестел издалека Финист:

— Не ходи в Хтонь!

Закрыла глаза, заткнула уши, растопила сталь, толкнула дверь. Скрипнули древние, рассохшиеся плашки, легко на смазанных петлях отошла створка, зацепила косяком занавесь на старом зеркале. Ударило сырым вихрем.

Ярина оглянулась — отразилась в зеркале девушка со свечой. Обернулась — стоит она на крыльце, на пороге заросшей мрачной тропки. Отзываясь на качающийся огонь, вспыхивают в чаще болотные цветы. Стонут над головой сосны.

— Не ходи, Яринка! — крикнула сквозь зеркало смутная фигура из-за спины. — Не ходи туда, глазастая!

Схватила прислонённый к стене железный посох, ступила на тропу. Оглянулась в последний раз на избушку — трещат ходики, шипит самовар, полыхает сквозь слюдяное окно ночное солнце, — захлопнула дверь и побежала вперёд, вжимая голову в плечи, ёжась от ветра.

~

Из этого рассказа, который стал победителем премии "Новая фанстастика", выросла одноимённая повесть. Скоро выйдет в бумаге.