Это моя первая работа и надеюсь что это порождение ада кому то, да понравиться хотя бы чуть чуть
- протокол №095. -
Все начинается в светлой, залитой неоновым светом столовой для персонала. Запах свеже сваренного кофе и сладкой выпечки витает в воздухе. Доктор Арман в белом, слегка помятом халате стоит у высокой стойки, опираясь на нее локтем. Он только что рассказал коллегам какую-то историю, и вокруг раздается смех — сухой, профессиональный, уставший. Рядом с ним, тоже с кружками в руках, стоят девушка-интерн в новом халате и пожилой мужчина, заведующий отделением. Арман допивает последний глоток эспрессо, ставит кружку в раковину с легким звоном и обводит присутствующих теплой, товарищеской улыбкой.
— Ну, ладно, господа, — говорит он, его голос бархатистый и спокойный. — Давайте, я ушел. Дела зовут.
Девушка в халате, все еще улыбаясь, кивает ему:
—Давай, пока, Арман.
Мужчина добавляет, поправляя очки:
—Удачи. И загляни к вечеру в мой кабинет, обсудим отчет.
— Непременно, — кивает Арман и, легко взмахнув рукой на прощание, поворачивается и выходит из буфета.
Дверь закрывается, и сразу же сменяется акустика. Гул голосов и звон посуды мгновенно обрываются, сменяясь гробовой тишиной длинного, полу темного служебного коридора. Свет здесь приглушенный, люминесцентные лампы горят через одну, отбрасывая на линолеумный пол длинные, искаженные тени. Воздух пропитан стерильным холодом и запахом хлора, перебивающим сладковатое воспоминание о буфете. Его шаги теперь гулко отдаются в каменном мешке коридора, эхо сопровождает его, как верный пес.
Он идет, не спеша, и на его губах играет та же, не сходящая улыбка. Но теперь она другая — не для коллег, не для мира. Она для него самого. Она — отражение внутреннего огня, что пылает в его груди.
Меня зовут доктор Арман. Мне тридцать восемь лет. И я нахожусь в поисках бессмертия, — звучит его внутренний монолог, ровный и ясный, как запись в диктофоне. Они там, в буфете, думают о больничных буднях, о зарплатах, о скучных диагнозах. Они копаются в симптомах. Я же ищу причину самой жизни. И ключ.
Он останавливается перед ничем не примечательной металлической дверью, похожей на все остальные в этом крыле. Ни таблички, ни номера. Только маленькая биометрическая панель с мягко светящимся экраном. Он прикладывает палец. Сканер издает короткий звуковой сигнал, и дверь с тихим шипением отъезжает в сторону.
Его личный кабинет-лаборатория. Здесь пахнет по-другому — озоном, остывшим металлом и чем-то еще, едва уловимым, словно запах статического электричества после грозы. Он не включает основной свет. Привыкшим движением он снимает белый халат и вешает его на вешалку, оставаясь в темных брюках и рубашке с закатанными до локтей рукавами. Затем он подходит к простому рабочему столу, на котором царит идеальный порядок. Среди стопок бумаг и современных мониторов лежит один-единственный предмет, анахронизм: толстый кожаный блокнот с потертой обложкой.
Он открывает его. Страницы испещрены плотным, убористым почерком, схемами, химическими формулами. Его внутренний голос цитирует, пока глаза скользят по знакомым строчкам:
"Объект 095. Девушка, обладающая феноменальной, абсолютной регенерацией. Цвет глаз: зрачки алые, кроваво-красные. Вместо белка — черная, непроницаемая субстанция, угольная, бездонная. Аномалия наблюдалась с момента рождения. Не поддается коррекции. Рост: 163 сантиметра. Длинные волосы цвета свежевыпавшего снега, стерильно-белые. Раса: неизвестна, не соотносится ни с одной известной этнической группой. Имя: неизвестно. Объект умалчивает о нем, не проявляя никакой реакции на попытки установления вербального контакта."
Он медленно проводит пальцем по строке «феноменальная регенерация», словно пытаясь ощутить тактильно скрытую в этих словах мощь. Затем он откладывает блокнот, и его лицо становится сосредоточенным, собранным. Он поворачивается к дальней, ничем не обозначенной стене. Еще одна дверь, тяжелая, бронированная, почти невидимая в потёмках. Еще один сканер. Еще одно тихое шипение.
Дверь отъезжает, и оттуда вырывается поток леденящего, почти ледникового воздуха. И тьма. Абсолютная, густая, как черный бархат.
Арман заходит внутрь, и дверь беззвучно закрывается за ним, отсекая последний лучик света из кабинета. Он стоит в полной темноте несколько секунд, давая глазам привыкнуть. Затем он щелкает выключателем.
Вспыхивает одна-единственная лампа. Лампа хирургическая, с холодным металлическим абажуром на длинном гибком штативе. Она пригнута низко, освещая лишь небольшой, строго очерченный овал в центре просторного, пустого помещения. В этом овале света — хирургический стол из матовой нержавеющей стали. И на нем — фигура.
При виде меня она начинает плакать, — продолжает его внутренний монолог, бесстрастный и наблюдательный. И кричать. От чистого, животного страха. Ей, по всем моим наблюдениям, примерно шестнадцать лет. Не меньше и не больше. И она боится. Она знает. Знает, что сейчас я возьму скальпель и начну вскрывать ее. На живую. Без наркоза. Она не умрет — ее тело, ее чудесная плоть не позволит этому случиться. Раны будут затягиваться с той самой скоростью, что я и пытаюсь постичь. Но она будет чувствовать. Всю боль. Каждый разрез. Каждое прикосновение к оголенному нерву. Каждое движение лезвия по кости. Ее регенерация — это дар и проклятие одновременно. Она будет регенерировать, тратя на это свои жизненные силы, свою необъяснимую энергию, испытывая при этом агонию, от которой обычный человек давно бы отключился. А она — нет. Она будет чувствовать всё, до самого конца.
Под светом лампы видны тонкие запястья и лодыжки, зафиксированные в мягких, но прочных ремнях. Длинные белые волосы, похожие на расплавленное серебро, рассыпаются по холодному металлу стола. И два пятна во тьме — ее глаза. Алые зрачки, горящие, как раскаленные угольки, в обрамлении абсолютной чернотки. Сейчас они широко раскрыты, в них — бездонный, немой ужас. По ее бледным, почти прозрачным щекам катятся слезы, но она не издает ни звука. Ее страх слишком глубок для крика. Она просто смотрит на него, и в этом взгляде — вся вселенная муки.
Арман делает шаг вперед, из тьмы в свет. Его тень ложится на нее, накрывая с головой. Он подходит к столику с инструментами. Его рука тянется к скальпелю. Лезвие сверкает под ярким лучом, как холодная звезда.
Рука Армана уже почти коснулась холодной рукоятки скальпеля, когда из кармана его брюк раздался настойчивый, вибрирующий трель. Звук был старомодным, режущим гробовую тишину палаты. Доктор замер на мгновение. На его лице не отразилось ни раздражения, ни удивления. Без малейшей спешки он опустил руку, достал раскладной мобильный телефон и щелкнул его открыть.
«Говорите», — произнес он ровным голосом, глядя на Юки. Он слушал несколько секунд. «Понимаю. Сейчас буду». Он закрыл телефон и, не глядя на девушку, развернулся и вышел. Тяжелая дверь захлопнулась.
Щелчок замка прозвучал для Юки громче любого крика.
Первые несколько минут она просто лежала, не в силах пошевелиться. Дрожь, которую она сдерживала, теперь вырвалась наружу, сотрясая её тело. Сердце колотилось где-то в горле, бешено и неровно.
Ушел. Но он вернется. Он всегда возвращается.
Она попыталась сглотнуть. Воспоминания хлынули на неё. Бесконечная череда этих столов, этой боли. Ощущение, как её плоть рассекают, а потом — тот изматывающий зуд, когда раны затягивались. Это был ужасный, высасывающий все силы процесс.
Она всегда надеялась, что однажды он ошибется. Что наступит конец.
И сейчас эта мысль обрела четкую форму. Её дыхание стало прерывистым. Она сосредоточилась на ощущениях внутри. Её сердце. Оно билось так странно — с пропусками, с болезненными замираниями. Во время последнего «сеанса» Арман уделил ему особое внимание. Она помнила его холодный, изучающий взгляд.
Сердце, — пронеслось в её сознании. Оно не выдерживает. Регенерация отнимает у него слишком много сил. Каждый раз, когда я восстанавливаюсь, оно работает на износ. Оно слабеет.
Она попыталась глубоко вдохнуть, но резкая боль в груди заставила её сжаться. Это было глубже, чем мышечная усталость. Это было ощущение тонкой трещины в самом фундаменте её существа.
Он знает. Он вернется сегодня. И начнет снова. С сердца.
Юки лежала, прикованная, и смотрела в черный потолок. Её красные зрачки горели в полумраке. Теперь в них, помимо страха, читалось леденящее понимание. Понимание того, что её бесконечная история мук, возможно, сегодня подойдет к концу. Не потому, что он остановится. А потому, что её сердце, этот уставший, измученный насос, питающий её проклятое бессмертие, наконец-то, сдастся.
Юки замерла, вслушиваясь в каждый шорох. Ее тело напряглось до предела, каждый мускул свело от ужаса. Холодный пот выступил на лбу и спине, слипся с белыми прядями волос. Она слышала, как за дверью кто-то ходит. Нет, не так – шарится. Неуверенные, немного шаркающие шаги, не похожие на твердую, отмеренную походку Армана. Раздался скреп передвигаемого стула, легкий стук о дерево, тихое ругательство.
Он что-то ищет? – пронеслось в ее голове пульсирующей, болезненной мыслью. Новый эксперимент? Новый инструмент?
Она зажмурилась, готовясь к тому, что дверь откроется и в проеме появится знакомый силуэт в белом халате. Но вместо этого она услышала голос. Чужой. Грубоватый, небрежный, бормочущий сам себе под нос.
«Фуух... кое как оторвался, ебать... Вот это экшн. Вроде просто пришел спиздить документы, а забежал хуй пойми куда, прячась от охраны... Ну похуй.»
Юки не сразу осознала смысл слов. Они были настолько чужды, настолько не вписывались в ее реальность, что мозг отказывался их обрабатывать. Это был не Арман. Это был кто-то другой. Чужой.
Фигура в кабинете продолжала двигаться. Слышалось шуршание бумаг, скрип открываемого ящика стола.
«Так-так-так, дорогой доктор... Где же тут у тебя всякие вкусности...» – бормотал незнакомец.
Юки лежала в своей темноте, не смея дышать. Ее сердце, только что готовое разорваться от страха перед Арманом, теперь замерло в новом, неизвестном ужасе. Кто это? Что ему нужно? Он был грубее, проще. И от этого – еще более непредсказуемым. Ее разум, затуманенный болью и страхом, лихорадочно пытался сообразить, что это значит. Опасность? Или... возможность?
Тишину в кабинете Армана разорвал скрип поворачиваемой ручки. Юки замерла, вжавшись в холодный стол. В щели между косяком и дверью пробился луч света, а затем створка распахнулась, пропуская внутрь незнакомца.
Теперь она видела его целиком, освещенного тусклым светом из кабинета. Мешковатые черные штаны, криво заправленные в рыжие, почти оранжевые, потрепанные туфли. Верх — обтягивающая термокофта, на которую накинута свободная черная худи. И главное — волосы. Толстые, спутанные дреды цвета пепла и пыли падали ему на плечи и спину, издавая тихий шелест при движении.
«А что за этой дверью, интересно?» — пробормотал он себе под нос, уже переступив порог. Его глаза, привыкшие к полумраку, с любопытством скользили по стенам, пока не нашли выключатель.
Щелчок.
Яркий свет хирургической лампы обрушился на комнату, и он застыл, его брутальное, неглупое лицо исказилось шоком и отвращением. Взор упал на Юки — обнаженную, беспомощную, прикованную к столу ремнями, ее алеющие на фоне черной склеры глаза, полные животного ужаса, были широко раскрыты.
Прошла вечность молчания, прежде чем он выдавил из себя, срывающимся на хрип голосом:
«Ебись с конем,нахуй. Я в ахуе...»
Он медленно, будто в замедленной съемке, провел рукой по лицу, смахивая несуществующую грязь, его взгляд метнулся от Юки к дверям и обратно.
«Что за пиздец тут происходит? Это же, сука, больница, ебаный в рот, блять...»
Он не кричал. Его слова были скорее горьким, обреченным шепотом человека, который видел в жизни всякое, но вот это — переходило все границы. Спустя еще мгновение оцепенения он резко рванулся к столу, его пальцы, быстрые и ловкие, устремились к пряжкам на ее запястьях.
«Тихо, тихо, черт... не бойся...» — его голос стал резким, но без злобы, скорее, с оттенком паники и решимости. Пальцы дрожали, скользя по холодным застежкам. «Что за хуйня тут творится? Кто ты? Кто это, блять, с тобой сделал? Говори же, черт возьми!»
Но Юки не могла сказать ни слова. Шок от вторжения, от его внешности, от этой внезапной, грубой, но не жестокой суеты сковал ее горло. Она могла только смотреть на него, на его пепельные дреды, склонившиеся над ее руками, и беззвучно шевелить губами, издавая тихий, прерывивый звук, похожий на писк пойманного зверька. Ее разум, привыкший только к боли и холодной жестокости Армана, отказывался понимать, что происходит. Спасение? Или просто другая, более странная форма кошмара?
— Короче, слушай сюда, — он, не переставая, работал пальцами, развязывая последний ремень на её лодыжке. Его движения были резкими, но точными. — Выбираться будем. Тихо, быстро, и хуй знает как, но будем. Там, на улице, свалим. У меня тачка в километре стоит, так что не пропадём.
Юки лишь кивнула, её разум был пуст. Она не понимала ни его слов, ни его намерений, но инстинкт подсказывал, что этот грубый, странно пахнущий дымом и потом человек — не враг. Последняя пряжка отстегнулась с глухим щелчком. Он тут же сдернул с себя свою свободную черную худи, оставшись в одной обтягивающей термокофте.
— На, одень, — бросил он ей вещь. Ткань была толстой, грубой и до странности тёплой. Она автоматически натянула её на себя. Кофта была на неё велика, свисала почти до колен, но этот простой акт — облачение в чью-то одежду — заставил её почувствовать себя чуть менее уязвимой.
Он схватил её за руку — его ладонь была твёрдой, мозолистой — и рванул к двери. В коридоре была всё та же гробовая тишина, нарушаемая лишь их приглушёнными шагами. Дредный вёл её уверенно, будто знал путь, но она чувствовала — он просто шёл наобум, отворачивая от каждого шороха. «Хуй знает как, но выберемся», — снова пробормотал он, больше для себя.
Их путь внезапно вывел их в знакомое ей по голосам место — в пустой, залитый неоновым светом буфет. Столы, стулья, запах кофе — всё это казалось теперь сном из другой жизни. Дредный метнулся к стене, где висела схема эвакуации.
— Так... — он уставился на разноцветные линии и стрелки с таким умным и сосредоточенным видом, будто читал стратегическую карту перед боем. Прошла секунда, другая. Он повернулся к Юки. — Интересно, что аж нихуя не понятно.
Он оттолкнулся от стены и махнул рукой в сторону дальнего конца зала, где было большое затемнённое окно.
— Короче, здесь пробежим и через окно выйдем. Я первый, а ты за мной прыгнешь. Поняла?
Не дав ей опомниться, он снова схватил её за руку, и они рванули через буфет.
---
В это же время дверь в кабинет Армана с тихим щелчком открылась. Он вошёл внутрь, и его спокойное лицо мгновенно исказилось. Стол был перевёрнут, бумаги разбросаны, ящики выдвинуты. Хаос. Холодная волна гнева и тревоги поднялась в нём. Он резко шагнул к бронированной двери, ведущей в лабораторию. Она была приоткрыта.
Он зашёл внутрь. Его взгляд упал на пустой хирургический стол. Разбросанные ремни. Отсутствие объекта.
Пропажа.
Его мозг, всегда холодный и аналитический, мгновенно начал просчитывать варианты. Побег. Саботаж. Он развернулся и почти побежал к стене, где была расположена аварийная кнопка, чтобы заблокировать всё крыло.
Но его рука замерла в воздухе. Кнопка... была разорвана. Не сломана, а именно разорвана. Пластиковый корпус был исполосован глубокими царапинами, будто её атаковали стальными когтями. Из разодранных проводов сыпались искры.
Арман смотрел на это в полном, леденящем душу недоумении. Это был не просто побег. Кто-то или что-то помогло объекту 095. И этот кто-то действовал с дикой, животной силой...
— Прыгай, жесть, сейчас! — рявкнул он снизу, его голос был хриплым от напряжения. Стекло от окна, которое он выбил, блестело осколками на раме.
Юки замерла на подоконнике, холодный ночной воздух обжёг её кожу. И в этот миск из темноты коридора, будто тень, возник Арман. Его пальцы, холодные и стальные, впились ей в плечо, отбрасывая её назад, в ад, из которого она только что вырвалась. Глаза Юки, полные абсолютного ужаса, встретились с взглядом Дредного.
— Нет! — выдохнула она, но звук застрял в горле.
(Если эта история наберёт 10 лайков то я тут же выложу продолжение. Критика приветствуется.)
