Кот услышал что скоро ждёт кастрации...

— Вы в моём доме! Что вы себе позволяете?..

Ленка плечом отпихнула назойливую владелицу квартиры, устремляясь к стоящему в небольшом холле дивану.

Стоящий около дивана мужчина средних лет настойчиво пытался уложить на него пожилую женщину, приговаривая: "Мама. Тебе надо полежать. Сейчас врач придёт".

Однако женщина ложиться не хотела и всё время порывалась сесть, вяло сопротивляясь просьбам и действиям сына. Из её рта шла розовая пена, а дыхание было настолько шумным, что было слышно даже в коридоре и напоминало закипающий чайник. Ленка тем же плечом отодвинула от женщины средних лет мужчину и рывком придала больной сидячее положение.

— Я за кислородом, — отмахивающийся от предлагаемых бахил фельдшер чуть не бросил на пол ящик и кардиограф и тут же умчался из квартиры, оставив в недоумении её владелицу, протягивающую теперь уже неизвестно кому синий шарик скомканных бахил.

Отёк лёгких нарастал как снежный ком. Одутловатое лицо больной то бледнело, то чуть не синело, то вроде бы принимало свой истинный цвет. Кислород, щедро приправленный спиртом, массивно вливался в забитые пеной лёгкие больной. Две поставленные капельницы щедро дозировали своё содержимое в старческие вены. Но стабилизировать состояние всё никак не удавалось. В полузабытьи больная всё ближе подходила к краю, откуда уже не вытащить ни дефибриллятором, ни капотеном.

Ленка, посмотрев, как фельдшер меняет уже второй баллон кислорода, что-то для себя решила и впервые обратилась к так и стоявшим в коридоре родственникам.

— Больная нестабильная. Шансов пятьдесят на пятьдесят, что довезём до больницы, и совсем без вариантов, если продолжим корячиться тут. Выбирайте.

— Ну… — первым замялся с ответом мужчина — я сестре сейчас позвоню.

Женщина молчала, наблюдая, как её муж тычет пальцами в кнопки телефона.

— Вы кем больной приходитесь? Сноха? Значит так, сноха. Ищите мужиков по этажу. Да… — видя зарождающийся протест, Ленка повысила твёрдость в голосе — … мне плевать, как вы это сделаете. Двоих хватит. Третьим мой фельдшер понесёт, четвёртым ваш муж. А ты пока — она обернулась к напарнику — давай за сидячей (каталкой).

— У мужа спина болит — так и не оправившаяся от недоумения, скорости происходящих событий и наглости пришельцев женщина всё же послушно, как под гипнозом, вышла в коридор.

— Тогда троих ищите!

— Вас… — мужчина передал трубку Ленке.

— Да! Вы ей кем приходитесь? Хорошо, дочь. Вам ситуацию обрисовали? Согласие даёте? Ну, слава богу. Хоть кто-то адекватный…. Ничего не обещаю. Нет, нет. Сопровождающих не возьмём, — Ленка покосилась на стоявшего рядом мужчину, — если что случится, только мешаться будут. Сюда-то зачем? Сразу в больницу поезжайте…

***

Больная умерла, не доехав до стационара метров сто. После получаса бесполезной реанимации у Ленки разболелась голова. Она болела всё время, пока ждали полицию, пока писали карту вызова и оформляли протокол о смерти. Пара таблеток обезболивающего погоды не улучшили. Да и какая таблетка может снять головную боль, когда работаешь подряд вторые сутки?

Потом подъехала дочь. Долго смотрела через окно "газели" на лежащую на носилках бездыханную мать, тихо плача и рассказывая то ли Ленке, то ли самой себе, что у мамы уже дней пять как появились отёки. Что мама так и отказывалась от вызова врача. Что врача из поликлиники ей всё-таки днём вызвали и врач назначил маме мочегонное.

— А скажите, доктор… — Ленкина головная боль на секунду отступила, пропуская в мозг тихо заданный вопрос. — А скажите. Если б днём скорую вызвали, можно было спасти?

— Не знаю. Конечно, шансов побольше было бы, но это чисто теоретически. Не знаю.

Распрощавшись с дочкой, Ленка закурила. Голова уже болела чуть меньше. Фельдшер наводил порядок в салоне, ворча на нерадивых санитаров спецбригады, забиравших из их машины умершую больную и поваливших при этом с полок всё, что только можно было повалить. Ленка курила, а в ушах настойчиво стояли истерические вопли владелицы квартиры: "Бахилы! Немедленно наденьте бахилы! Что вы себе позволяете!"  Автор - Дмитрий Беляков.

Ни одна мать не откажется от своего ребёнка, иначе она и не мать вовсе, даже не женщина. Не у всех это, конечно, вбито в подкорку мозга под правильным углом. Несмотря ни на что, люди предпочитают делать вид, что больше всего на свете любят своих детей и ни за что их не оставят. Они делают вид весьма старательно. Но если окружающих и удастся обмануть, себя не обманешь. Такая ложь копится, и чем дольше, тем громче всплеск от последней капли, даже самой маленькой. Этой каплей может стать очередной каприз ребёнка, ссора с его отцом, задержка зарплаты при затяжном безденежье или увольнение. Последней каплей может стать капля алкоголя.

Однажды моя знакомая, Света Завьялова, призналась, что жалеет о своём сыне, которому на тот момент было два года. Именно так: жалеет о сыне, а не жалеет сына. Она сказала, что лучше бы её Мишке никогда не рождаться. Она сказала, что лучше бы ему умереть.

Света была в разводе. Говорила, что ушла от мужа сама: всем тот был хорош, но измену она простить не смогла. Они поженились, когда Свете было двадцать три года, она только что закончила институт и забеременела. Тогда она жила на стипендию и крохи, которые присылали родители из деревни, а после муж пообещал содержать её и ребёнка. После развода она получала минимальные алименты и всё те же копейки от родителей. Иногда знакомые предлагали Свете должности официантки или кассира, но её хватало максимум на месяц: либо сама не устраивала нанимателей, либо обязанности и оплата не устраивали её. Отношения с новыми ухажёрами тоже надолго не затягивались. Только для её бывшего мужа Мишка был в радость, а остальные мужчины рассматривали чужого мальчика как минус в возможном браке.

Как-то Света сказала:

– Я очень люблю Мишку, но ему постоянно что-то надо, а я не могу ему ничего дать. Алиментов на еду едва хватает, и денег на игрушки, которые хочет Мишка, у меня нет. На вкусняшки, которые ему нравятся, денег нет. Да и вообще ему всё время нужно внимание, всё время он с этим «мааама, мааама». А у меня уже нет сил, нет терпения. Я как будто не свою жизнь проживаю. А он требует-требует-требует, не получает и начинает истерить. Я начала его бить... не то, чтобы прям бить, по попе шлёпнула пару раз… Я обычно просто ору… я постоянно на него ору. Сил моих больше нет.

В таких случаях принято говорить, что-нибудь приободряющее. Всё будет в порядке (кап-кап). Нужно просто потерпеть (кап-кап). Ты справишься (кап-кап). Этого хватало на время.

Осенью две тысячи пятнадцатого года Света позвонила в скорую помощь и сказала, что её сын захлебнулся в ванне. По её словам, она посадила мальчика купаться, а сама прилегла на кровать отдохнуть и незаметно уснула. Света выглядела усталой и потерянной, в точности, как выглядят матери, переживающие потерю ребёнка – с перепадами от горя до чувства вины. В её крови обнаружили следы клоразепама, что отчасти подтверждало первую версию о гибели Миши.

Однако на теле мальчика не было обнаружено синяков, и в то, что он не смог самостоятельно выбраться из ванны, ещё можно было поверить, но то, что он даже не пытался и не ударился хотя бы пару раз, вызывало сомнения. После опроса её ближайших подруг выяснилось, что она пребывала в депрессии. Также стало известно, что она полностью закрыла бывшему мужу доступ к Мише, пока мальчик ещё был жив, а тот намеренно снизил сумму выплат до минимума, надеясь таким образом приструнить Свету.

– Если она не могла обеспечивать ребёнка, – объяснил он, – то должна была его мне отдать.

Когда Свете припомнили её слова о том, что она жалеет о рождении сына, та быстро, как будто только ждала возможность покаяться, сдалась. В действительности она собралась покончить жизнь самоубийством, а судьба Миши должна была разрешиться сама собой. Но в последний момент Света передумала. Она посадила мальчика в ванну, дала напоследок поиграть некоторое время, а потом, ухватив его руками за лоб, приложила ко дну и держала, пока он не перестал сопротивляться. Потом она съела горсть таблеток и легла в кровать, но из-за передозировки скоро проснулась от рвотных позывов. Из её первого рассказа правдой было только одно – когда она пришла в сознание, то слышала, как стекает вода с крана, а ещё ей мерещилось, что Миша зовёт её: «Мама, мама».

На суде Свету спросили, почему она, не справляясь с родительскими обязанностями, не отдала сына под опеку отца.

– Ни одна мать не откажется от своего ребёнка, – ответила Света. – Иначе она и не мать вовсе, даже не женщина.

– Пожалуй, вы правы, – холодно заметил судья. – Не у всех это, конечно, вбито в подкорку мозга под правильным углом.

Отец Миши уже живёт с другой женщиной и новыми детьми, но до сих пор, вспоминая этот случай, говорит в точности тем же тоном, каким говорят пережившие потерю ребёнка отцы – с перепадами от чувства потери к чувству вины. А Света находится под полной опекой государства. Она по-прежнему говорит, что любила своего Мишку больше всего на свете и ни за что бы не оставила его. Говорит, что сын до сих пор с ней. Говорит, что иногда, проснувшись рано утром или засыпая к полуночи, слышит, как мальчик зовёт её:

«Мама». Кап-кап. «Мама». Кап-кап. «Мама».