Аннотация фильма:
Съемочная группа, прибывшая в украинскую глубинку для создания документального фильма о каннибализме, сталкивается с историей Андрея Чикатило, жестокого серийного убийцы, жертвами которого стало более пятидесяти человек. Пытаясь связаться с духом маньяка с помощью спиритической доски, герои вскоре понимают, что это была очень плохая идея...

Просто стружка. Токарный станок ДИП-300 + OLIMPUS SP510UZ.

Близился День святого Валентина. К нему я была равнодушна, но мне нравилась его атмосфера: нарядные девчонки, светящиеся от предвкушения, конфеты в красивых пакетиках, шарики, открытки, многозначительные взгляды… Только один день в году школу отпускала угнетающая атмосфера долга и необходимости, уступая место празднику.

Праздник не ахти какой, но в году явно не лишний. Светлый, радостный – во имя любви и чувств.

В сам день Х весь корпус, даже будучи полупустым, с раннего утра пропитался надеждами и ожиданием.

Одноклассница Света, с которой мы дружили, торжественно вручила мне валентинку. Я отдала ей свою. С собой Света, превозмогая мороз и гололед, принесла ватман, который теперь гордо стоял на столе. Я знала, что это стенгазета ко дню освобождения города от немецко-фашистких захватчиков. Света умела рисовать, о чем проболталась классной, и с тех пор стенгазеты стали ее прямой обязанностью.

Первым уроком стояла биология, профильный предмет, который вели директриса и ее муж. Обоих я любила до беспамятства с первой недели обучения под их твердой верной рукой.

Зашедшая в класс одновременно с директрисой Рита, увидев свернутый ватман, сразу воодушевилась и приготовилась восторженно пищать. Света рисовала очень красиво.

- Это к Валентину, да? – не таясь спросила Рита.

Такого директриса упустить не могла: она сразу потеряла интерес к своим конспектам, вздернула брови и строго попросила в ее присутствии этот ужас не упоминать.

- Вы вообще знаете, что это за праздник? – спросила она.

Я знала, что лучше промолчать, Света замялась. Но Рита, не понимавшая, кому и что не следует говорить, наивно захлопала глазами и промямлила что-то про День Влюбленных.

Суть дальнейшего монолога, занявшего все время до начала урока, сводилась к трем строкам:

- Это же богомерзкий праздник! И к славянам он не имеет никакого отношения, эта грязь пришла с Запада. Вы знаете вообще, кто такой Валентин? Это священник, который благословлял браки геев! Это недопустимо! Тем более праздновать его в такой великий день, как день освобождения вашего родного города!

Все было куда грубее и жестче. Подошедший за материалами учитель, третий биолог, послушал с минуту и сразу охотно продолжил лекцию. Бессмертная классика: о веяниях Гейропы, о пропащей молодежи и воспитании, которое безвозвратно утеряно.

Одноклассники приходили, с ходу вникали в ситуацию и спешили спастись в коридоре. Как истуканы стояли только мы со Светой. Света боялась вставить хоть слово, а я понимала, что станет только хуже. Мама всегда просила с больными людьми не ссориться. А меня с моими либеральными взглядами, зелеными волосами и, о ужас, третьим проколом в ухе и так не любили.

Настроение было… подпорчено.

Когда мы вышли из кабинета, стало лучше. Но после четвертого урока, на большой перемене, всех заставили собраться в актовом зале. Я в открытую выла, представляя, что там будут говорить.

Когда все расселись, директриса обвела зал суровым взглядом, демонстративно подняла валентинку, зажатую в руке, и поведала страшную историю о том, что бесстыжие пятиклассники (уж в их-то возрасте пора понимать!) посмели подарить ей это непотребство.

Она топала ногами, махала руками и кричала, что не потерпит этого в своей школе. Грозила вызовом родителей, если увидит у кого-то в руках открытку. Ученики любовались ими в коридорах, и ее это бесило.

После этого буря стихла, и сценарий продолжился. Вышли на сцену одетые в военную форму дети, заиграла грустная музыка, махнули красным флагом, и танец начался…

Я не вникала в происходящее на сцене. В школе жила идея. В школе могли заставить. В школе учились дети, которых можно заставить. В школе работал хореограф, которому за что-то нужно было платить деньги.

Подскоки, валяния… Форма на детях. Я не была особо взрослой, мне было четырнадцать, но меня коробило. Традиции продолжали жить даже несмотря на то, что их понимание давно потерялось. Действо ради действа.

Я смотрела на поникших пятиклашек; по себе знала, что директриса может орать урок напролет. Я смотрела на учеников, прячущих валентинки, как что-то грязное и неприемлемое. Я смотрела на поникших девушек: в платьях, несмотря на морозный февраль, на каблуках, утомляющих ноги, с завитыми локонами и стрелками – кривыми, но так старательно наведенными. Буквально чувствовала, как праздник умер окончательно.

Я не возлагала надежды на праздник – но он был наш. Никто не имел права отменять его, отбирать и запрещать. Мы имели полное право жевать конфеты и дарить валентинки в свободное от уроков время. С подростками нельзя кнутом – они злятся, обида крепнет. Конфликт не решен. Впоследствии директриса будет не раз рыдать на наших уроках, спрашивая, почему мы не уважаем ее и не любим. И самое страшное в том, что даже скажи мы – она бы не поняла.

Никто не был с ней согласен. Все смотрели с неприкрытой ненавистью, мстя за испорченную атмосферу молчаливым укором.

Почему нельзя было его перенести? На тринадцатое или пятнадцатое? В чем заключалась сложность?

Ученики моего возраста и старше еще помнили, как в пятом классе мы украшали большую коробку из-под обуви бумагой, сердечками и блестками. Как кидали туда валентинки пару дней до – украдкой, тайком. Как потом доставали их все разом и передавали друг другу. Никто не знал, от кого тебе пришла открытка. Интрига и трепет. Мы помнили это и искренне не понимали, почему тогда было можно, а сейчас – нет.

Уходили облитыми помоями.

Последним уроком стояла математика – не самый легкий предмет. Я в ней никогда не блистала, но добросовестно старалась. Иногда даже получалось идти наравне с отличниками.

Мы расселись, грустные, озлобленные и морально уничтоженные. Людмила Владимировна села за стол, одела очки, сложила руки на журнале – верный признак того, что она собиралась говорить – и начала очень тихо:

- Ну что, мои дорогие, сегодня у нас хороший, хоть и не очень теплый, день. Замечательный светлый праздник. Знаете, в жизни каждого человека должно быть что-то такое хорошее и доброе. В жизни будет хватать неприятностей, и я хочу, чтобы в такие дни вы могли расслабиться и отдохнуть. Это же День Влюбленных, а любовь – прекрасное чистое чувство. Я надеюсь, что все вы обязательно его испытаете…

Она легко улыбалась, получала улыбки в ответ. Людмила Владимировна никогда не жалела пяти минут урока, чтобы сказать нам, что все может и будет хорошо.

Ей было все равно, что там скажет директриса. Она не устраивала конфликтов, просто не пересекалась с ней. Ее кабинет математики на втором этаже был нашим собственным Ватиканом.

На улице было минус десять. Весь урок мне казалось, что там весна и светит солнце.

Сестрица моя живёт в Литве. Маленький городок посреди леса.

В этом городке есть местный канал кабельного ТВ. И, в числе прочего, по этому каналу раз в неделю городской муниципалитет отчитывается о сделанном и планируемом.

(Хорошая традиция, кстати.)

Ну и вот, в начале осени ихний пресс-секретарь - или как там его, дьявола, по связям с общественностью - объявляет: у нас тут белочки по улицам бегают, а зимой белочкам голодно, они у граждан хавчик вымогают, а это создаёт опасность бешенства и прочего. Так что мы поставим для белочек вот такие вот кормушки. Также город открывает вакансию для социально-слабозащищённого гражданина, то есть пенсионера или инвалида, который должен будет два раза в день ходить по маршруту и насыпать в эти кормушки специальный сбалансированный белочковый корм.

Гуманно, чо. И белочкам хорошо, и гражданам, и пенсионеру приработок.

Проходит две или три недели, и в очередном отчёте этот дьявол по связям с общественностью продолжает тему с белочками.

Оказывается, бельчачьи кормушки стоят на земле - ну, видимо, чтобы пенсионеру-инвалиду было не тяжело насыпать в них сбалансированный корм.

И, внезапно, кроме положенных белочек, в них повадились харчеваться совершенно посторонние зайцы. Приходят из леса и обжирают белочек, сволочи.

Тут дьявол по связям делает скорбную мордочку, поднимает нравоучительно палец и произносит:

- А это - нельзя. Это - не для зайцев.

Короче, город открывает ещё четыре вакансии для социально-слабозащищённых.

Ходить по маршруту, и при обнаружении преступно жрущего чужой паёк зайца...

... с дистанции около пятидесяти метров стрелять этому зайцу в жопу из специального пневматического ружья специальной мягкой пулей.

Чтобы оного зайца не травмировать, но гуманно создать и закрепить у него условный рефлекс между чужой столовкой и болью в жопе.

https://vk.com/club164186887?z=photo-164186887_457239118%2Fa...