Начало  Смыжи

Продолжение https://pikabu.ru/@p.ingvin

— Я не танцую…

— Вадим Геннадьевич, мне нужно вам кое-что сказать.

— Личное? Приходите, когда буду в лаборатории…

— По работе, — перебила она. — С танцевальной площадки это лучше, потому что заметнее. Вы все поймете.

Повиснув на нем и закружив в танце под знойную кубинскую мелодию, Милица поведала о «свадебных» наблюдениях и спросила мнения.

Максим Максимович назвал его гением. «Если ему попадет в руки достойная идея, он перевернет мир». Милица сама не вытянет свою теорию до этапа реализации, у нее это просто гипотеза — сумасбродная и, возможно, пустая. «Флюиды». Смешно. Но если в этом что-то есть?

Рассказать Максиму Максимовичу она не решилась — не хотелось выглядеть глупо. А вот поделиться дикой версией, застрявшей на уровне интуитивной догадки с молодым гением — то, что надо.

Вадим Геннадьевич слушал с остекленевшими глазами, губы при этом шевелились. Когда Милица закончила, Чайкин встрепенулся, будто проснулся, схватил ее в охапку — не безвольно и вынужденно, как до сих пор в танце, а вполне осознанно — и расцеловал:

— Это как раз то, что нужно! Ты гений! Флюиды, говоришь? Пусть пока будут флюидами.

Следующие два дня после свадьбы он забыл о других делах и не вылезал из дома, проводя все время в потоке и в расчетах. Когда появился на людях, глаза ввалились, лицо осунулось, но выглядело предельно счастливым:

— Я что-то нащупал.

Естественно, всем стало интересно, что же нащупано, и над чем он, вообще, работает. Оказалось — над приданием живым домам большей эмпатии. Чайкин хотел, чтобы дома не просто обслуживали жильцов, а любили их. И у него получилось. Уже через месяц новая функция пошла в массы, и сейчас представить немешарик другим просто не получится. Удивительно, куда фантазия Вадима Геннадьевича завела его, взяв за отправную точку «свадебные флюиды» Милицы.

Милица участвовала во всех экспериментах и числилась соавтором открытия по «обнаружению и применению нового вида синаптической передачи в нейронных сетях». Это грело самолюбие, но сильно било по совести. На самом деле Милица не понимала до конца ни смысла экспериментов, ни большей части выводов из них. Не доросла. Впрочем, не она одна. Научное сообщество превознесло Чайкина и Дрогович за теоретическую часть открытия, но сам Вадим Геннадьевич считал это «побочным эффектом», главным же было его применение в практической бионике с выходом, как сказал Чайкин, «на нужные рубежи». Какие? В ответ он лишь загадочно улыбался.

Вадим Геннадьевич был старше Милицы всего на несколько лет, но казалось, что их разделяют поколения. Погруженный в мысли, он не замечал окружающих и в этом напоминал ученых, родившихся еще в позапрошлом веке — и, кстати, сменил на посту именно такого, стотридцатилетнего Кузьму Артемоновича. Вадим Геннадьевич не интересовался ничем, кроме науки, его целеустремленность поражала, а праздники вроде прошедшей свадьбы он считал потерей драгоценного времени. Идеи Милицы, пришедшие ей именно на свадьбе, открыли ему глаза на мир с другой стороны: люди, как оказалось, вовсе не роботы, и их душевные качества могут влиять на события в материальном мире так же, как физические.

Весь год прошел в работе, немешарики становились все лучше и приобретали новые возможности, птерики повышенной грузоподъемности уже поступили в инкубаторы, а после сдачи Максимом Максимовичем марсианского поселка в эксплуатацию там будет оживлен разобранный на блоки заврюша, и о Центре Перспективных Разработок вновь заговорят во всем мире.

А потом Максим Максимович вернется.

Без него было спокойно и хорошо, ничто не отвлекало, тело знало, что расстояние до другого тела непреодолимо, и не конфликтовало с разумом, играло с ним на одном поле. Если уж все равно ничего сделать нельзя — может, лучше жить на разных планетах, и все пройдет? Над этим стоит подумать.

Сегодняшняя ночь прошла нервно. Милица проснулась в поту задолго до нужного времени и долго лежала с закрытыми глазами. И проснулась ли? Что это было?

Ближе к утру заснуть удалось вновь, но после пробуждения ночное видение не отпускало. С ней никогда такого не бывало, и трудно было представить, что сон настолько может показаться явью, и его фантасмагория перетечет в реальность вопреки логике и рассудку. В явленном сне-яви мир представлял собой зыбь, до которой не было дела, а Милица ощущала себя бурной речкой, стремившейся к океану. Ее напору стоило позавидовать, она не видела преград и неслась, сметая все на своем пути. Потому что впереди был Он — родной любимый океан, которому хотелось подарить себя целиком, до последней капельки, и раствориться без остатка в могучей толще и невероятной глубине.

У нее все получилось. Речку-Милицу внесло в долгожданный океан, она влилась в него каждой струйкой, каждой волной, каждой капелькой… а он даже не заметил. Умиротворяюще спокойный, безмерно любящий, он с невыразимой необъятной нежностью глядел на соседний океан, такой же огромный и неохватно-бездонный. Они обменивались невидимыми снаружи течениями, рожденные ими моря двигали материковые плиты и меняли очертания планеты, над ними бушевали штормы и проносились ураганы — незаметные на фоне их огромности, потому что пока над одной частью океанов сверкало и громыхало, над остальной великой ширью светило солнце. Незаметно для постороннего глаза океаны ласкались, их тянуло друг к другу, они сливались водами и берегами, и ничто не могло поколебать грандиозной величественной любви двух Океанов с большой буквы. Какое им дело до какой-то речки? Речку мгновенно испарило, она превратилась в невесомое облачко, даже не загородившее солнце, и ее развеяло над горами, откуда бежали к морям и океанам другие речки. Одни упорно стремились, как недавно Милица, к чему-то безбрежному и далекому, некоторые сворачивали в низины, где прятались от соседей и превращались в болота, но большинство, радостно бурля, сливались с такими же, как они, и вместе счастливо катили свои воды дальше по камням и по спокойным руслам.

Поразила не притчевая философичность сна, а его непредставимая реальность. Милица действительно была речкой, и два слившихся океана не пустили ее в свою жизнь, испарили и отправили назад, искать новый путь к счастью. А лезший из кожи, чтобы угодить, ластящийся дом будто бы тоже видел ее сон и поэтому сегодня особенно старался помочь и успокоить.

Под впечатлением Милица встала, сделала пробежку на водоступах и затем плавала в гордом одиночестве, пока его не нарушили.

Над речкой на птерике летал незнакомец, полупрозрачный шлем не скрывал черного чуба и узкого лица с прямым взглядом. Милица приветливо помахала рукой. Ну, хоть кто-то появился, а то «странно» стало превращаться в «страшно»: где все? Почему никто не выходит из домов?

Доставать очки и выяснять, кто и зачем прибыл в Центр, не хотелось, таинственный незнакомец вскоре сам представится — если прилетел, значит, по делу, и сегодня пересекутся на работе — коллектив в Зайчатнике небольшой, все на виду.

Чип сработал. «Опасность!» «Красный уровень!» «Немедленная эвакуация!»

До берега далеко. Пока Милица доставала очки, чтобы вызвать птерика или другой транспорт, чужак заложил на своем птерике головокружительный вираж, через миг кожистые крылья ударили по воде, и длинношеее пушистое тело плюхнулось рядом.

Очки, наконец, заняли место на переносице, и перед глазами высветилась информация: «Немедленно покинуть зону живых домов на расстояние пятьдесят километров. В дома не входить».

Незнакомец протянул руку:

— Хватайся.

Он вытянул Милицу из воды и помог разместиться позади себя. Лицо и взгляд незнакомца сообщили о его молодости, скорее всего, парень чуть старше ее. Она обняла его руками и ногами, как требовала техника безопасности — чтобы не сорваться и не попасть под реактивную струю, если с птериком что-то случится. Теперь их с парнем разделяла ткань с жесткими струнами экзоскелета, но ощущения оказались приятными. Случилась беда, но явился принц на белом… гм, серо-коричневом коне… то есть, драконе… и спас красавицу. В голове что-то щелкнуло: может, хватит катить воды в чужие океаны, может, случившееся — не случайно? Ночью был знак, что сегодня произойдет что-то необычное. Говорят, когда закрывается одна дверь, открывается другая. Это особенно верно, когда долго ждал у двери, где тебе не рады. Да и не было там двери, если честно. Нарисованное девичьими фантазиями и реальность — вещи, как правило, малосовместимые.

Очки сообщили о случайном напарнике: «Эндрю Сигал, двадцать два года, биолог, сотрудник Кунгурского биоцентра (филиал Центра Перспективных Разработок под руководством Зайцева М.М.), холост, интересы разнообразные, классификация по двоичной системе — единица».

И у него голубые глаза. Милица отметила, когда выбиралась из воды.

Кстати, статус почему-то отсутствовал. Может быть, Эндрю несчастливо влюблен и не хочет, чтобы об этом догадались по заявленному девизу? Стало стыдно за свой «Через тернии — к звездам». Создает впечатление, что она своенравная и навязчивая.

По мозгам ударило, как дубиной: а если так и есть?

Милица срочно поменяла статус на «Будь проще, и люди к тебе потянутся».

Снова глупость. А ведь Эндрю уже прочел прошлый статус. Что он теперь о ней подумает?

Она вернула «Тернии» и ненадолго утихомирилась.

Под грузом двух тел птерик, можно сказать, взбивал воздух в пену, он очень старался, но полет все равно напоминал езду по колдобинам на колесном транспорте или бешеные скачки на четвероногом. Вместо ровной линии наблюдалась синусоида, ее амплитуда все увеличивалась. При каждом взмахе крыльев тела подбрасывало, затем резко роняло вниз, отчего приходилось крепче сжимать собой спутника.

— Милица, — представилась она, просто чтобы о чем-то заговорить. Молча обниматься стало уже неудобно.

— Андрей, — прилетело спереди.

— В анкете сказано «Эндрю».

— Это старые данные, после переезда родителей мое имя для удобства сменили на местное.

Больше она ничего не узнала, просто не успела — примчавшийся из-за горы дискоид уже выровнял курс, сегменты крыши раскрылись, и грузовой отсек принял «принца на сером коне и красавицу» в себя.

Их встретили люди с оружием. Милицу и Андрея разъединили — на карантин каждого поместили в отдельную цилиндрическую медкапсулу длиной в три и высотой под два метра, затем закрытые капсулы сгрузили в точке с неизвестными координатами — поток выдавал теперь ограниченную информацию. Окна на приказы не реагировали и происходящее снаружи не показывали. На вопросы никто не отвечал.

Изнутри медкапсулу заполняли прозрачный «гроб»-восстановитель, кресло сопровождающего, шкаф-рамка и ряды специальной встроенной техники, откуда к восстановителю тянулись провода, трубки и роботизированные щупальца. В восстановителе у Милицы взяли анализы и после дезинфекции разрешили воспользоваться шкаф-рамкой.

Милица задумалась. Естественно, ее легкомысленный купальник не годился для ожидания, пока возникшую проблему решат. Эвакуация говорила о том, что в поселке или в одном из лабораторных корпусов случилось что-то опасное. Максим Максимович разберется. Наверняка, он уже разбирается. Какое бы ни было на Марсе время суток, Максим Максимович уже в курсе ситуации и делает все для ее разрешения. Иначе быть не может. Скоро он свяжется с Милицей — единственной, кто утром вышел из дома и почему-то попал за это в руки чрезвычайщиков.

Она сосредоточилась на выборе наряда. Что надеть? Хотелось, чтобы Максим Максимович, когда посмотрит на нее, увидел суть.

А какова у нее суть? Что у нее есть, кроме несчастной любви речки к океану, у которого есть другой океан?

Купальник был сине-черным, его гамма состояла из вариаций на темы голубого периода Пикассо. Кстати, это идея. Голубой период у художника сменился розовым, полным надежд и жизнерадостной дерзости. А следующий за розовым период — африканский, с чувственной простотой форм и верой в их сверхъестественные силы. К этому времени Пикассо перестал писать портреты, с помощью грубых линий, цвета и сюжета он стал изображать человека как сущность. Оптимизм, открытость и ожидание следующего этапа — что скажет о Милице больше? Максим Максимович (иногда, втайне, исключительно про себя она называла его просто Максим…) поймет.

Окончательно определившись, чего хочет, Милица прошла через шкаф-рамку. Теперь тело облегал костюм страстной расцветки, оставленные прозрачными пикантные «разрезы» добавляли образу живописности и женственности, а ступни пока остались босыми — в жилых помещениях обувь не носили. Милица села в кресло, положила ногу на ногу и уставилась на возникшую перед глазами го-гру мужчины с гривой темно-серых волос и пышными усами. Личная информация сообщала, что это координатор чрезвычайного блока Кривов Г.И.

— Вы не возражаете против нескольких вопросов?

— А вы затем ответите на мои? — улыбнулась Милица.

Скорее всего, до них не дойдет, Максим… Максимович разберется с этим недоразумением с минуты на минуту, потому что ничего серьезного в Центре под его руководством не может случиться по определению.

— Спасибо за понимание ситуации. — Кривов Г.И. покрутил вверх кончики усов и тоже улыбнулся. — Именно так: сначала информация от вас для меня, затем наоборот. Сколько было времени, когда вы проснулись?

Милица отвечала машинально, не задумываясь, и все ждала, когда же перед глазами возникнет лицо Максима Максимовича, чтобы неразбериха закончилась, и Вселенная вновь вернулась в привычное упорядоченное состояние.

Допрос тек своим ходом. Кого видела последним? Что удивило? Как себя чувствовала? Над чем работала? Не было ли в немешариках скрытых дефектов?..

Ожидаемое никак не происходило. Милица запросила расшифровку инициалов координатора, оказалось, что его зовут Гаврила Иванович. Очень популярное имя в середине прошлого века — вместе с Пафнутием, Фролом, Вирсавием и Таргитаем. Личные данные скрыты (издержки профессии), но имя говорило, что ему лет семьдесят-восемьдесят. Выглядел Гаврила Иванович намного моложе, но в прическе зачем-то оставил проблески седины. Или подкрасил намеренно, чтобы набавить годков для солидности? Кто-то бежит от явной молодости, а у других проблемы противоположные, им в силу ответственной должности нужно выглядеть основательно и мудро, а это дает только возраст.

А вопросы сыпались один за другим:

— Вы не заметили ничего необычного в работе вашего немешарика ночью или утром?

— Ночью я спала, а утром все было нормально.

— Позволяет ли поверхность живого дома противостоять просвечиванию?

— Он создавался для защиты людей от любых опасностей. Если в адаптированный к условиям Марса немешарик вживить двигатели, то получим почти готовый космический корабль, это направление планируется развивать на следующем этапе. Как понимаете, космическому кораблю требуется защита от любых видов воздействия — от радиации и магнитных бурь до столкновения с небесными телами.

— Земные немешарики имеют такую же защиту?

— Изначально их создавали для условий Земли, и в первые образцы ничего подобного не закладывали, но достаточно ввести дополнительную программу на перестройку тканей…

— Кто знал, как это сделать? — перебил Кривов.

— Каждый сотрудник Центра.

Гаврила Иванович покачал головой. Видимо, он надеялся на конкретную фамилию или хотя бы на ограниченный круг таких умельцев.

— А ваш дом? У него нет защиты?

Показалось, что координатору хочется, чтобы ее не было. Милица вздохнула.

— Все знают историю Яны Чайковской. Никто не желает подобного ни себе, ни другим, и при первой возможности каждый обезопасил свое жилище по максимуму.

Гаврила Иванович ненадолго задумался, и прозвучал странный вопрос:

— Немешарики размножаются делением?

Милица усмехнулась:

— Ни за что не поверю, что вы не знаете правды.

— Правда бывает разной, и часто на один вопрос существует несколько ответов.

— Тогда объясню по порядку. Зародышей изготавливают в лаборатории, по старой привычке их называют семенами. Внешне семя похоже на ежа или, скорее, на шипастый мяч размером со среднее яблоко. Такой шарик вынимают из пленки-пеленки и кладут или крепят в нужном месте. Зародыш просыпается и выпускает корни-«снабженцы», как у принтера, только живые. Необходимое они добывают из почвы и грунта, а поверхность растущего немешарика усваивает полезные вещества из воздуха. В трехлетнем возрасте в оболочку-заготовку вживляются принтер и шкаф-рамка, их функции переплетаются и через плоть и нервную систему живого дома замыкаются друг на друга, чтобы работать как единое целое. Где бы вы ни разделись и ни намусорили, вещества одежды и любых отходов впитаются и попадут к месту назначения, где вновь станут расходниками. К моменту, когда немешарик созреет полностью, в него можно вживлять любые дополнения и воплощать с его помощью большинство фантазий. По желанию хозяев взрослый обитаемый дом может вырастить дополнительные комнаты нужного размера. Он может многое, но не то, о чем вы спрашиваете.

— Чем ограничен срок службы живых домов?

— Ничем. По мере необходимости клетки немешариков обновляются.

— В лаборатории семена размножают на принтере?

Милица улыбнулась как при разговоре с ребенком:

— Немешарик — живое существо, его нельзя повторить на принтере, иначе вы получите очередное чудовище Франкенштейна. Запрет на оцифровку и распечатку живых существ многие почему-то относят лишь к людям, а он касается всего, что имеет нервную систему или ее аналоги.

— Повторю насчет деления. При каких условиях это возможно?

Вопрос повторялся, значит, были причины. Милица впервые задумалась о такой возможности.

— Ни о чем подобном я не слышала.

— Насесты — неотъемлемая часть немешариков?

— Как нога или рука для человека. Расскажите, почему возник вопрос, и тогда я, возможно, смогу помочь.

Помещения для птериков раньше звали то гаражами, то конюшнями, то ангарами… В конце концов устоялось не совсем правильное по отношению к летающим динозаврам, но веселое название «насесты», хотя и его в последнее время теснил термин «птичники».

Гаврила Иванович подкрутил усы.

— Немешарики поселка разделились по линии переходов, которые соединяли жилые части с насестами. Насесты домов, где птериков еще не завели, не отделились.

— Наверное, хозяева по какой-то причине решили временно разъединить внешние купола…

— Разделение произошло полное, вместе с корневой системой. Насесты с птериками отныне существуют как отдельные немешарики, они по-прежнему беспрепятственно впускают и выпускают птериков, кормят их, если те вернулись голодными, убирают за ними.

— Нужно спросить у хозяев. А еще лучше проконсультироваться у Максима Максимовича.

— Чем сегодняшний день отличался от предыдущих?

— Ничем.

— То есть, не произошло ничего необычного?

— Почему-то никто не вышел на пробежку и утреннее купание. Но такое бывало и раньше, у каждого свои заботы, и иногда случайности могут совпасть.

— У всех сразу?

— Почему нет?

Довольно часто вопросы повторялись по смыслу — то же блюдо, но под другим соусом, что говорило о значимости требуемой информации. А один из последних заставил напрячься:

— Что скажете о главе Центра?

Взгляд Гаврилы Ивановича проник в самую душу. Милица едва нашла силы выговорить:

— Это великий человек, и он на своем месте. Без него мы жили бы в другом мире.

— С этим не поспоришь. — Координатор вздохнул и почесал нос.

На некоторое время Милицу оставили в покое.

Свежая информация о Зайчатнике в потоке отсутствовала. Все же, произошло что-то серьезное, иначе в чатах уже обсуждали бы последние события. Видимо, введен временный запрет на упоминание до выправления ситуации в лучшую сторону. Однажды такое уже бывало, и все решилось в течение нескольких дней.

Существует и второй вариант, еще более неприятный: часть потока для Милицы закрыли. Это возможно в случае, если ее в чем-то подозревают.

Гаврила Иванович вновь подкрутил усы. Он был утомлен, и его мысли, скорее всего, сейчас витали где-то далеко.

Рядом возник сидевший в такой же медкапсуле Андрей. Естественно, не сам, а его го-гра. Координатор заговорил:

— Желательно провести сканирование памяти, оно может пролить свет на детали, которые вы не упомянули, потому что посчитали несущественными или не заметили. Процедура займет несколько минут, на это время вы уснете и ничего не почувствуете. Вы даете разрешения?

Андрей кивнул не раздумывая:

— Да.

Вопрос о согласии на сканирование считался чисто формальным.

Милица нервно сглотнула, чувствуя, как пылают уши и вытягивается лицо.

— Возражаю, — глухо выпихнула она.

Милица понимала, как выглядит. Будто в преступлении призналась. Какими глазами посмотрел на нее Андрей! Пусть. Нельзя, чтобы ее тайну узнали. Теперь это не только ее тайна, тень может упасть на Максима Максимовича.

— Это ваше право, — спокойно произнес Гаврила Иванович, хотя желваки исполнили танец с саблями. — Могу я поинтересоваться причиной отказа?

— Личные мотивы. Все, что вас интересует, я готова рассказать, но не хочу, чтобы кто-то лез в мою голову.

— Понимаю. И, насколько понимаю, вы не хотите, чтобы лезли не в голову, а в душу. Возражение принято, просьба снимается. — Гаврила Иванович обратился к Андрею: — Ложитесь в восстановитель.

Го-гра Андрея исчезла. Координатор вновь повернулся к Милице:

— Что вам говорит слово «смыжи»?

— Ничего. А я должна знать?

— Возможно. Напрягите память. «СмЫжи» или «смыжИ».

— Что это?

— Разве никто ни разу не упоминал, и оно не фигурировало в планах и отчетах?

— Никогда. Так что же это за «смыжи»? — с любопытством повторила Милица.

— Есть шанс, что это ниточка к пониманию случившегося. Вы не против, если мы проверим вашу память на наличие этого слова?

— Разрешаю сканирование всего, что связано с работой и этим словом. Такое согласие вас устроит?

— Вполне.

— Значит, смыжи… или Смыжи — с большой буквы?.. очень важны для вас. — Милица посмотрела координатору-чрезвычайщику в глаза. — Что же это или кто?

(продолжение следует)

Здрасьте всем.

Искал себе шапку ушанку и кажется нашёл.

Ожидание.

Реальность.