Маленькое окошко под потолком искаженно отражалось от поверхности воды в ванной, растворяясь в ее колебании. Мое отражение в зеркале тоже растворялось. На фортепиано играли очень громко – я слышал его везде. Последняя пьеса последнего настоящего гения истиной музыки, только какого? В этом было что-то знаковое и знакомое. Лезвие порхало в ритм мелодии, изредка оставляя за собой красные следы на коже. Я закрываю лицо руками, а когда убираю их, не остается ничего, что может меня заставить взглянуть в свои собственные глаза. Только музыка остается в голове, делая бесполезными все мысли, опровергая собой материю. Только музыка, запах дерева и ткани старой филармонии, а вместе с ними и я. Расщепленный на атомы, перемешавшись с запахами и растворившись в пространстве. Я остаюсь в себе, но ощущаю сознание далеко за пределами тела и даже планеты. Я за гранью вселенной, ибо я становлюсь вселенной. “Та-да-да-та-там”... Неосторожное движение рукой и стеклянный стакан с водой падает с полки, разбиваясь в дребезги. Мой мир мгновенно возвращается обратно в черепную коробку, музыка смолкает, замявшись на секунду в нескольких резких нотах невпопад, затем возобновляется с былой уверенностью, но это, безусловно, уже не та музыка, увы. Мелодия осталась той же и играть ее продолжили так же, но теперь она не внутри меня, а вокруг. Это уже совершенно другой момент. Голова кружится. Нужно подготовиться к концерту, но прежде я обязан узнать автора этой пьесы.
Солнце наполняло гостиную приятным утренним светом, выхватывая мерно плавающие в воздухе частички пыли. Посреди комнаты размещался прекрасный черный Бродвуд, за которым сидела одетая в длинное легкое платье девушка с вьющимися светлыми волосами. В дверях стоял высокий мужчина в концертном костюме.
- Здравствуй, Анна.
Не слышит. Глаза ее закрыты, плечи расправлены. Она продолжает играть, перебирая тонкими пальцами по клавишам инструмента, нежно и плавно касаясь их в красивом медленном анданте и эмоционально обрушиваясь в моменты кульминации, затем вновь возвращаясь к легкости спокойного темпа. Как прекрасно она это делает. Доиграв последние ноты пианистка осталась сидеть, склонив голову над мокрой клавиатурой фортепиано. Она плакала.
- Доброе утро, Анна.
Девушка вскочила со стула, вытирая глаза руками.
- Здравствуйте, Сергей Васильевич, я не заметила, как Вы вошли.
- Это ничего. Я, право, не думал, что ты уже так блестяще играешь.
- Все благодаря вашим урокам. Вы уже в костюме? – она перевязала волосы шелковой лентой, взяла с чайного столика тряпку и принялась протирать инструмент.
- Да, я намеревался отрепетировать сегодняшнее выступление, а потом услышал твою игру и засомневался – а не стоит ли тебе выйти на сцену вместо меня, - Сергей Васильевич ласково улыбнулся и присел на софу около двери. Девушка, сдерживая легкую дрожь на губах, улыбнулась в ответ , - но сначала позволь поинтересоваться.
- Разумеется, - Анна развернулась к собеседнику спиной, не прекращая протирать клавиши.
- Я что-то не могу припомнить… - он сделал паузу, - как называется пьеса, которую ты играла?
Девушка замерла.
- Пьеса называется Память, Сергей Васильевич, и она не закончена.
- Что ж, название подходящее, но.. – он вновь сделал паузу и отвел глаза, словно стыдясь своей забывчивости, - но кто же ее автор?
Анна оставила тряпку на фортепиано и двинулась в сторону бюро из красного дерева, на котором стояла ваза со слегка увядшими красными розами.
- Автор этой пьесы, - она открыла верхний ящик и достала из него кипу перевязанных веревкой бумаг, - Вы, Сергей Васильевич.
Мужчина перевел взгляд на инструмент и нахмурил брови. Композитор вспоминал все написанные им произведения: пьесы, романсы, симфонии, но не находил в памяти ничего похожего на услышанное пять минут назад.
- Анна, ты, верно, меня разыгрываешь, - он рассмеялся, - не могу же я не узнать собственной композиции. Я ведь даже не знаю нот этой пьесы.
- Знаете, Сергей Васильевич. – Анна вручила ему бумаги и продолжила уборку, - Знаете. Прочтите это.
Он взял стопку и принялся изучать содержимое листов, быстро бегая глазами по строкам и, периодически поднимая голову, из-под нахмуренных бровей, вопросительно смотрел на занятую уборкой молодую девушку. Не дочитав и до середины мужчина размашистым движением швырнул от себя бумаги, которые с шелестом разлетелись по комнате, и теперь, медленно вращаясь, парили на пол. Подперев ладонью лоб он закрыл глаза.
Анна оставила тряпку на столике, который в этот момент протирала и принялась спокойно собирать листы, аккуратно складывая их в стопку.
- Что это? – спустя минуту нервно, но беззлобно выдавил Сергей Васильевич.
- Там все написано, - девушка перевязала листы веревкой и положила на бюро, затем села на край софы, сложив руки на коленях, и продолжила пустым голосом, - синдром Корсакова. Вы потеряли память о некоторых былых событиях. Потеряли способность запоминать новое. Впрочем, там все есть, - она бросила взгляд в сторону письменного стола, - медицинские сведения от врачей, рекомендации, а так же несколько листов с вашими записями, где вы пытались изложить некоторые воспоминания о прошлом и мысли о настоящем.
Он разомкнул веки и растеряно посмотрел девушке в глаза.
- Аня... - говорил он тихо, пытаясь совладать с эмоциями внутри и часто останавливался, чтобы выбрать слова - я теперь как будто знаю об этом всем, как будто все оно кажется уже привычным и я с этим уже примирился давно, где – то внутри... Но в воспоминаниях… Я ведь проснулся с твердой уверенностью в предстоящем концерте.
- Вы не выступаете уже почти год, Сергей Васильевич. С прошлого Августа, когда дела стали совсем плохи. Это произведение вы начали писать уже во время болезни, но потом вашей памяти стало хватать лишь на текущий день, а день вчерашний вы бесследно стали забывать. Иногда вам удается вспомнить о событиях прошлого лета, но не позже. Пьесу вы так и назвали – Память, - она замолчала, посчитала что-то по пальцам, затем взяла его руку и, заметно повеселев, продолжила, - но все хорошо, Сергей Васильевич. Вы продолжаете давать мне уроки фортепиано практически каждый день, и я уже играю много лучше, чем год назад, вы сами слышали.
- Да, - он улыбнулся ей. Горько, но искренне улыбнулся, - который сейчас час?
- Почти полдень.
- Значит пора заниматься! – Сергей Васильевич заметно оживился, - ты покажешь мне, чему уже научилась, а потом мы попробуем сыграть что-то в четыре руки. Идет?
- Только позвольте мне самой выбрать произведение, - девушка игриво прижала ладони к щекам.
- Конечно, Анна, - он бодро встал с софы и направился в сторону фортепиано. Его взгляд зацепился за розы, стоящие в вазе, - красивые цветы. Это ты их принесла?
- Нет, - ответила она, присаживаясь на стул, - вероятно, кто-то из былых поклонников вашей музыки приносит их вечерами пару раз в неделю, когда я отправляюсь домой.
- Знаешь, - он открыл перед ней крышку клавиатуры, - такое чувство, что я все помню где-то внутри. Стоит только немного напрячься и привести эти воспоминания на поверхность, ведь они есть, это я точно знаю. Нужно всего лишь вспомнить.
Анна многозначительно посмотрела ему в глаза и с абсолютной серьезностью сказала:
- Вы обязательно сможете помнить, Сергей Васильевич. Обязательно.
Я не знаю, кого завтра увижу в зеркале. Если человека делают личностью его воспоминания, то я перестал быть личностью или остался человеком из прошлого?
Я сажусь за инструмент и касаюсь клавиш кончиками пальцев. Память. Хороший композитор не записывает произведение, прежде чем оно будет полностью готово. Я не забыл, что являюсь хорошим композитором и ещё более хорошим пианистом . Память. Руки работают сами, я трогаю клавиши, складывая ноты в мелодию, которую практически не помню, ведь слышал ее всего один раз – сегодня утром. Пропадают физические ощущения. В какой-то момент фортепиано растворяется, наполняя пространство прекрасными звуками, а вместе с ним растворяюсь и я. Остается лишь музыка. Именно она даёт мне возможность чувствовать себя личностью, позволяет чувствовать себя человеком. Сегодня я доиграю эту пьесу до конца, я не помню, но я уверенно знаю, какой она должна быть. Это моя Память.
Я доиграю, а потом схожу за новыми розами.Быть может, завтра подарю их Анне.
